Фильм, основанный на жизнеописании Джона Весли

(«Вот видите», – сказал полковник.)

 

 

АНГЛИЯ XVIII ВЕКА

Четверо мужчин в париках и маскарадных костюмах сломя голову бросились к столу и стали играть в карты. На столе были стаканы, горы денег и свечи. Мужчины играли с лихорадочным азартом и много пили. («Тут должна быть песня, – сказал полковник, – но мой аппарат, к сожалению, не дает звука».) Потом появился разбойник, задержавший ту самую карету, которую Адам видел во время съемок; потом голодные нищие у входа в даутингскую церковь; потом дамы в маскарадных костюмах, танцующие менуэт. Временами головы их исчезали над верхом экрана; временами они по пояс погружались вниз, словно в трясину; один раз сбоку мелькнул мистер Айзекс без пиджака, знаками подгонявший танцующих. («Я его выкину», – сказал полковник.)

 

 

ДОМ СВЯЩЕННИКА В ЭПВОРТЕ

ЛИНКОЛЬНШИР (АНГЛИЯ)

(«Это на случай, если картину приобретут в Штатах, – сказал полковник. – Линкольншира, у них там, кажется, нет, но все же уточнить не мешает».)

Появился угол дома в Даутинге, из окон валил дым. Старый священник в лихорадочном темпе передавал стоявшим поблизости ребенка за ребенком. («В доме пожар, – объяснил полковник. – Это мы устроили совсем просто – жгли какое-то снадобье, которое Айзекс привез с собой. Вонь стояла невыносимая».)

Так события в фильме сменялись в течение примерно получаса. Одна из особенностей картины состояла в том, что в самых драматических и важных для развития сюжета местах лента, казалось, крутилась особенно быстро. Крестьяне бежали в церковь, как наэлектризованные; любовники пулей влетали в окна и вылетали обратно; лошади мелькали перед глазами, как автомобили; восстания происходили так мгновенно, что их едва успевали заметить. Зато эпизоды спокойные, статичные – разговор в саду между двумя священниками, миссис Весли на молитве, леди Хантингдота, спящая в своем замке, и т. п. – тянулись нестерпимо долго. Даже полковник Блаунт обратил внимание на этот изъян.

– Здесь, пожалуй, можно кое-что вырезать, – сказал он после того, как Весли просидел за сочинением памфлета четыре с половиной минуты.

Когда пленка кончилась, все с облегчением зашевелились.

– Очень, очень мило, – сказал жена пастора. – Очень мило и поучительно.

– Поздравляю вас, полковник, картина захватывающе интересная. Я понятия не имел, что жизнь Весли была так богата приключениями. Надо будет перечитать Леки [20].

– Просто божественно, папа.

– Большущее вам спасибо, сэр. Я получил огромное удовольствие.

– Что вы, что вы, это не конец, – сказал полковник. – Есть еще четыре катушки.

– О, это хорошо. – Я так рада! – Великолепно. – Да?… Но досмотреть картину им не удалось. В самом начале второй части – когда в Америке леди Хантингдон, переодетая ковбоем, спасает Весли от краснокожих индейцев – произошла одна из тех неприятностей, от которых не застрахованы и самые современные суперкинематографы. Что-то вдруг затрещало, вспыхнула длинная голубая искра, и свет погас.

– Экая досада, – сказал полковник. – Что там еще? Сейчас как раз будет такое интересное место.

Он принялся энергично теребить свои шнуры, в спешке обжигая пальцы. Публика сидела в темноте. Потом дверь отворилась и вошла горничная со свечой.

– Прошу прощения, мэм, – сказал она. – Света нет во всем доме.

Пастор торопливо вышел в коридор и попробовал выключатель. Он несколько раз щелкнул им вверх и вниз, постучал по нему, как по барометру, легонько подергал его.

– Видимо, пробка перегорела, – сказал он.

– Ну, знаете, уважаемый, это не дело, – сказал полковник сердито. – Без электричества я показывать фильм не могу. Вы уж как-нибудь его почините.

– К сожалению, тут потребуется монтер, а вызвать монтера можно не раньше понедельника, – сказал пастор не по-христиански холодным тоном. – Да, мне уже ясно, что нам с женой и всему моему дому предстоит провести рождественские праздники в темноте.

– Признаться, – сказал полковник, – я этого не ожидал. Я, конечно, понимаю, что для вас это так же огорчительно, как для меня. Но все-таки…

Горничная принесла несколько свечек и велосипедный фонарь.

– Последние, сэр, – сказала она. – А лавки только в понедельник откроются.

– Полагаю, что в таком случае мое гостеприимство вам больше не требуется, полковник? Хотите, я позвоню в Эйлсбери и вызову вам такси?

– Что такое? Такси? Да это просто смешно – вызывать такси из Эйлсебри, чтобы проехать четверть мили.

– Миссис Литлджон едва ли захочется идти пешком в такую погоду.

– Может быть, правда вызвать такси, папа?

– Разумеется, если вы предпочитаете переждать… метель, возможно, утихнет. Но не думаю, чтобы вам улыбалось сидеть здесь вот так, в темноте.

– Нет-нет, вызывайте такси, – сказал полковник. По дороге домой он сказал: – Я совсем было решил дать ему на праздник две-три наши лампы. А теперь и не подумаю. Это надо же – гнать такси за семь миль, чтобы проехать несколько сот ярдов. Да еще в сочельник. Жалуются, что народ мало ходит в церковь, а чего же и ждать, когда у них у самих такое понятие о рождественском братстве. И я-то еще старался, привез ему показать мою картину…

 

Наутро Адам и Нина проснулись под Адиной веткой омелы и услышали гудящий над снегом рождественский благовест. «В церковь, люди добрые, в церковь поспешайте». Накануне они повесили на видном месте по чулку, и Адам положил Нине в чулок флакон духов с пульверизатором, а она ему – два галстука и безопасную бритву новой марки. Ада принесла им чай и поздравила с праздником. У Нины были приготовлены подарки для обоих Флоринов, но про Аду она забыла, поэтому подарила ей свои духи.

– Радость моя, – сказал Адам, – они стоят двадцать пять шиллингов – записаны в магазине Астри на счет Арчи Шверта.

Крошки от хлеба они высыпали на подоконник, прилетел снегирь и стал их клевать. В таком духе прошел весь день.

Завтракали Адам и Нина в столовой одни. На поставленных в ряд спиртовках грелись серебряные блюда с омлетом, жареной куропаткой, пловом, почками, рыбой и булочками; был там еще окорок, холодный язык, солонина и маринованная селедка. Нина съела яблоко, Адам – несколько гренков.

Полковник Блаунт спустился сверху в одиннадцать часов, облаченный в серый фрак. Он поздравил их с праздником, и они обменялись подарками. Адам подарил ему ящичек сигар, Нина – большую иллюстрированную книгу о современном кинематографе. Он подарил Нине брошь с мелкими бриллиантиками, принадлежавшую ее матери, Адаму же – календарь с цветной картинкой – бульдог, курящий трубку, – и строкой из Лонгфелло на каждый день года.

В половине двенадцатого они пошли в церковь.

– Преподам ему урок истинно христианского всепрощения, – сказал полковник (однако с начала до конца проповеди демонстративно читал свою Библию).

После службы они навестили нескольких арендаторов. Флорин еще накануне обошел их и оставил пакеты с провизией. Арендаторы были очень рады познакомиться с мужем мисс Нины. Многие из них помнили его мальчиком и отметили, что он изменился прямо до неузнаваемости. Они взахлеб напоминали ему про всякие компрометирующие эпизоды из детства Рыжика, главным образом случаи жестокого обращения с кошками.

 

После второго завтрака они пошли смотреть праздничные украшения в людской.

Это был обычай, освященный временем, и Флорины, соблюдая его, развесили в комнате бумажные вымпелы, прикрепив их к газовым рожкам. Ада ушла обедать к родителям, жившим в деревне среди заправочных колонок, так что Флорины ели индейку и плумпудинг вдвоем.

– На моей памяти за этим столом обедало об Рождестве по двадцать пять человек, – сказал Флорин. – Когда полковник и мистер Эрик были школьниками, вот уж бывали праздники, так праздники. Спектакли ставили, весь дом, бывало, вверху дном перевернут, и каждый гость приезжал со своим лакеем.

– Да, – вздохнула миссис Флорин.

– Теперь не то, – сказал Флорин и потянулся за зубочисткой.

– Да, – вздохнула миссис Флорин.

И тут из столовой пришли господа.

Полковник постучал в дверь и спросил: – Можно нам войти, миссис Флорин?

– Можно, сэр, милости просим, – ответила миссис Флорин. Адам, Нина и полковник полюбовались украшениями и преподнесли Флоринам подарки, завернутые в папиросную бумагу. Потом полковник сказал: – Давайте-ка выпьем вместе по бокалу вина.

Флорин откупорил принесенную еще утром из погреба бутылку хереса, налил бокалы и подал сперва Нине, потом миссис Флорин, потом полковнику, потом Адаму, а последний взял себе.

– Примите мои наилучшие пожелания, миссис Флорин, – сказал полковник, поднимая бокал, – и вы тоже, Флорин. Годы идут, и мы не молодеем, но я надеюсь и верю, что мы еще не раз вместе встретим Рождество. Миссис Флорин – та вообще изменилась с тех пор, как сюда приехала. Желаю вам обоим и в наступающем году здоровья и счастья.

Миссис Флорин сказала: – Благодарю вас, сэр, и вам того же.

Флорин сказал: – И до чего же приятно, что мисс Нина… лучше бы сказать миссис Литлджон… опять среди нас, в родном доме, и супруг ее тоже, и мы с миссис Флорин желаем им счастья и благополучия в совместной жизни, и я одно могу сказать – ежели они проживут так же счастливо, как мыс миссис Флорин, так лучшего я им и пожелать не могу.

Потом господа ушли, и весь дом привычно погрузился в дремоту.

 

В тот вечер после обеда Адам и полковник взяли по рюмке с портвейном и повернули свои кресла лицом к огню. Нина вышла в гостиную покурить.

– По чести, мой милый, – сказал полковник, подправляя ногой горящее полено, – я очень рад, что Нина вышла за вас замуж. Вы мне сразу понравились. Нина у меня своевольная, всегда такой была, но я знал, что в конце концов она сделает разумный выбор. У вас с ней много хорошего впереди.

– Надеюсь, сэр.

– А я так уверен, мой милый. Она тут чуть не наделала глупейших ошибок. Сюда недавно приезжал один осел – хотел на ней жениться. Журналист. Совсем безголовый. Уверял меня, что мой старый друг каноник Таратор работает вместе с ним в газете. Ну, мне не хотелось с ним спорить – как-никак, ему виднее, – но я тогда еще подумал, что это странно, а потом, представьте, разбирал как-то у себя наверху старые газеты, и мне попалась вырезка из «Вустер геральд» с описанием его похорон. Он умер в 1912 году. Это же надо быть полным идиотом, чтобы так ошибиться, верно я говорю?… Еще рюмочку портвейну?

– Спасибо.

– А то был еще один. Явился сюда, видите ли, продавать пылесосы и попросил у меня тысячу фунтов. Ну, я живо спровадил его… А вот вы, Литлджон, совсем другое дело. Лучшего зятя мне не надо. Ваш брак большая радость для меня, мой милый.

Тут вошла Нина и сказала, что под окнами гостиной собрались колядчики славить Христа.

– Зови, зови их сюда, – сказал полковник. – Они каждый год приходят. Да скажи Флорину, пусть несет пунш.

Флорин принес пунш в огромной серебряной миске, а Нина ввела певцов. Они выстроились вдоль буфета, каждый с шапкой в руке, моргая на ярком свету, с пылающими от быстрого перехода в тепло щеками и носом.

– Весть благая и радостная, – запели они, – благая и радостная.

О весть благая и радостная…

Они спели «Добрый царь Венсеслас», и «Придите, кто верит», и «Первый праздник Рождества», и «Пока пастухи пасли стада». Потом Флорин серебряным черпаком разлил по стаканам пунш, следя за тем, чтобы мальчикам не достались стаканы, предназначенные для взрослых, но чтобы каждому, по его возможностям, досталось вдоволь и даже немножко больше.

Полковник попробовал пунш и заявил, что пунш превосходный. Потом он спросил у певцов, как их зовут и откуда они, и, наконец, дал регенту пять шиллингов и выпустил их на мороз.

– Вот так бывает каждый год с тех пор, как я себя помню, – сказал полковник. – В моем детстве к нам на Рождество всегда съезжались гости… играли в шарады, то-то бывало весело… и после завтрака всегда бокал хереса в людской, а после обеда колядки… Скажите, – спросил он, внезапно меняя тему, – вам вчера в самом деле понравилась та часть моего фильма, которую мы успели посмотреть?

– Другого такого божественного фильма я просто не запомню, папа.

– Честное слово, сэр, я получил колоссальное удовольствие.

– В самом деле? Ну-ну, рад это слышать. А вот пастор, тот, по-моему, не оценил его, по крайней мере недостаточно оценил. Конечно, вы посмотрели только кусочек, так получилось огорчительно. Не хотелось ему это говорить, но я сразу подумал, экая небрежность – допустить, чтобы электрическая проводка в доме пришла в такое состояние, что ее даже на один вечер не хватило. И очень нелюбезно по отношению к людям, которые хотят показать фильм. Но фильм-то грандиозный, верно? Вы правда так считаете?

– Клянусь, я редко получал такое удовольствие.

– Эта картина, – сказал полковник мечтательно, – знаменует собою новый этап в развитии британской кинематографии. Это самый значительный звуковой суперрелигиозный фильм, созданный целиком на британской земле, силами британских актеров и режиссуры и на британские деньги. С начала до конца, невзирая на трудности и расходы, мы пользовались советами ученых консультантов – историков и богословов. Сделано решительно все, чтобы добиться максимальной достоверности каждой детали. Жизнь выдающегося социального и религиозного реформатора Джона Весли впервые будет показана британскому зрителю во всем ее человечном и трагическом величии… Я рад, что вы все это понимаете, мой милый, потому что я как раз собирался обратиться к вам с одним предложением. Я старею, на все меня не хватает, и я чувствую, что могу принести больше пользы как актер и постановщик, нежели в области коммерческой. Тут требуется человек молодой. Вот я и подумал – не заинтересует ли вас войти со мной в долю. Я купил все это предприятие у Айзекса, и, поскольку вы теперь член семьи, я не против того, чтобы продать вам половинный пай – скажем, за две тысячи фунтов. Я знаю, для вас это немного, а вы, со своей стороны, можете с уверенностью рассчитывать, что через несколько месяцев получите за свои деньги вдвое. Что вы на это скажете?

– Да понимаете… – сказал Адам.

Но ответить ему так и не пришлось, потому что в эту самую минуту дверь в столовую отворилась и вошел пастор.

– А-а, это вы, уважаемый, входите, входите. Вот это по-дружески – навестить нас в такой поздний час. Поздравляю вас с праздником.

– Полковник Блаунт, у меня ужасные новости. Я не мог не сообщить вам…

– Что вы говорите, ай-ай-ай. Надеюсь, не заболел никто из домашних?

– Хуже, гораздо хуже. Мы с женой сидели после обеда у камина, и так как читать мы не могли – ведь у нас нет света, – то включили радио. Передавали очень красивые рождественские песнопения. А потом концерт вдруг прервали и прочли экстренный выпуск известий… Полковник, случились нечто ужасное, совсем неожиданное – объявлена война!!

 

Счастливый конец

 

Посреди самого большого в истории человечества поля сражения Адам сел на расщепленный пень и прочитал письмо от Нины. Оно пришло еще накануне утром, но сразу же завязался напряженный бой и не было ни минуты свободной, чтобы его распечатать.

 

 

Даутинг-Холл,

Эйлсбери

Адам, радость моя, как-то ты там? Очень трудно понять, что происходит, потому что газеты пишут такие странные вещи. У Вэна сейчас божественная работа – выдумывать новости с фронта, и он на днях сочинил чудесную историю о том, как ты спас жизнь сотням людей, и теперь то, что называют общественным мнением, возмущается, почему тебя не наградили Крестом Виктории, так что теперь ты его, вероятно, уже получил, забавно, правда?

Мы с Рыжиком здоровы. Он работает в одном бюро в Уайт-Холле и носит очень внушительную военную форму, а я, представь себе, жду ребенка, такой ужас, правда? Но Рыжик твердо решил, что ребенок его, и безмерно доволен, так что это не страшно. Он окончательно простил тебе Рождество, говорит, что ты теперь защищаешь родину и вообще в военное время нехорошо таить обиду.  

В Даутинге открыли госпиталь, ты слышал? Папа показывает раненым свой фильм, и они в восторге. Я как-то видела мистера Бенфлита, он сказал, какой это ужас, когда посвятишь всю жизнь делу культуры, видеть, как все, ради чего жил, идет прахом, но у него очень хорошо расходится серия военных поэтов «Меч вынут из ножен».

Правительство издало постановление, что все должны спать в противогазах на случай бомб, но никто не слушается. Арчи посадили в тюрьму как нежелательного иностранца, это Рыжик добился, он очень строг насчет шпионов. Мне часто нездоровится из-за маленького, но все говорят, что родить детей во время войны патриотично. Почему?

Целую крепко, мой ангел.  

Береги себя.  

Н.

 

 

Он вложил письмо обратно в конверт, спрятал в нагрудный карман, а карман застегнул. Потом достал трубку, набил ее и закурил. Местность вокруг него была удручающе безотрадна: огромное пространство развороченной мокрой земли и все, что на ней можно разглядеть, сожжено либо разбито. Где-то за горизонтом гремела стрельба, над серыми тучами кружили аэропланы. Смеркалось.

Он заметил, что к нему приближается какая-то фигура, – мужчина, явно военный, с трудом пробирался между обрывками колючей проволоки, растянувшимися по земле, как паутина. Человек подошел ближе, и Адам увидел, что он целится в него из ручного огнемета. Адам стиснул в пальцах гранату Хаксдена-Халли (для рассеивания бацилл проказы), и так, ожидая друг от друга самого худшего, они сошлись. В полумраке Адам разглядел форму английского офицера штаба. Он убрал гранату в карман и отдал честь.

Офицер опустил руку с огнеметом и приподнял противогаз. – Англичанин? – сказал он. – Ни черта не вижу. Монокль разбился.

– О, – сказал Адам. – Вы же пьяный майор.

– Я не пьян, сэр, – сказал пьяный майор, – и к тому же я, черт возьми, генерал. Вы-то что здесь делаете?

– Да понимаете, – сказал Адам, – я потерял свой взвод.

– Подумаешь, взвод… Я вот потерял всю свою дивизию, чтоб ей неладно было.

– Бой кончился, сэр?

– Не знаю. Ни черта не вижу. Еще недавно шел вовсю. Тут где-то моя машина поломалась. Шофер пошел искать подмогу и пропал, а я вышел его посмотреть, да вот теперь потерял машину. Чертова местность, тут всякий заплутается. Никаких ориентиров… Смотри-ка, где встретились, это забавно. Я вам кое что должен.

– Тридцать пять тысяч фунтов.

– Тридцать пять тысяч и пять. Я вас повсюду искал, до того как началась эта заваруха. Деньги могу вам отдать хоть сейчас, если хотите.

– Фунт, вероятно, сильно упал в цене?

– Почти до нуля. Но чек я вам, пожалуй, все-таки выпишу. Хватит купить стакан спиртного и газету. Кстати, о спиртном, у меня в машине целый ящик шампанского, только машина-то неизвестно где. Я его спас из одной столовой ВВС, еще там, при штабе. Ее разбомбили. Хорошо бы все-таки найти машину.

Со временем они ее нашли – лимузин «деймлер», по ступицу увязший в жидкой грязи.

– Залезайте, садитесь, – гостеприимно пригласил генерал. – Я сейчас включу свет.

Адам залез в машину и обнаружил, что там уже кто-то есть. В углу, свернувшись калачиком, под французской шинелью крепко спала какая-то молодая женщина.

– А я и забыл про нее, – сказал генерал. – Эту малютку я подобрал на дороге. Познакомить вас не могу, потому что не знаю ее имени. Проснитесь, Mademoiselle!

Женщина тихо вскрикнула и раскрыла испуганные глаза.

– Ничего, ничего, малютка, пугаться некого, тут все свои. Parlez anglais?

– А как же, – сказала она.

– Так, может быть, выпьем? – сказал генерал, сдирая фольгу с горлышка бутылки. – Стаканы в шкафчике.

При виде вина съежившийся в углу безутешный комочек женской плоти, казалось, немного успокоился. Она признала в шампанском символ международной доброй воли.

– А теперь наша прелестная гостья, может быть, скажет, как ее зовут, – предложил генерал.

– Не знаю, – сказала она.

– Полно, полно, малютка, не надо стесняться.

– Я не знаю. Меня как только не звали. Когда-то звали Непорочность. Потом на одном вечере была знатная леди, она отправила меня в Буэнос-Айрес, а когда началась война, привезла обратно, и я была у солдат, которые проходили обучение на Солсберийской равнине. Это было чудесно. Они меня звали Белочка, даже не знаю почему. Потом меня послали сюда, я была у канадцев, те меня называли совсем плохо, а когда стали отступать, бросили меня, и я попала к каким-то иностранцам. Они тоже были славные, хоть и воевали против англичан. Они тоже удрали, а тот грузовик, в котором я ехала, застрял в кювете, и тогда я попала к каким-то другим иностранцам, только эти уж были за англичан и на редкость противные, но я встретила одного американца-врача, совершенно седого, и он называл меня Эмили, говорил, что я очень похожа на его дочку, поэтому он увез меня в Париж, и там было чудесно, но через неделю он нашел себе в ночном клубе другую, и когда вернулся на фронт, бросил меня в Париже, а у меня не было денег, и с паспортом получилось недоразумение, и меня назвали numéro mille soixante dix huit [21] и послали меня и еще очень много девушек на Восток, к тамошним солдатам. То есть хотели послать, но в пароход попала торпеда, меня спасли, и французы отправили меня сюда поездом с другими девушками, очень невоспитанными. Потом я жила с этими девушками в барачном лагере, а вчера к ним пришли гости, я осталась одна и пошла погулять, а когда вернулась, ни барака нашего не было, ни девушек, и вообще никого не было, пока вы не приехали на машине, и теперь я уж совсем не знаю, где я. Какой ужас эта война, правда?

Генерал откупорил еще бутылку шампанского.

– А теперь все в полном порядке, малютка, – сказал он, – так что не печалься и улыбнись. А дуться не нужно – с такими-то хорошенькими губками. Давай-ка снимем эту тяжеленную шинель, я тебе сейчас укрою ею коленки. Ну что, так лучше?… Вон какие ножки гладкие, крепенькие…

Адам не мешал им. Вино, и мягкие подушки, и усталость, накопившаяся за два дня боев, сделали свое дело. Отрешенный от всех, не ведая о пульсирующих рядом с ним приятных эмоциях, он погрузился в сон.

Окошки застрявшего в грязи автомобиля светились среди опустошенного поля битвы. Потом генерал, задернув шторки, отгородился от этой печальной картины.

– Так уютнее? – сказал он.

И Непорочность стала грациозно перебирать пальчиками его ордена и медали и расспрашивать, за что он их получил.

А издалека, подобно новому витку тайфуна, уже опять накатывался грохот боя.

 

 

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора

[1] Речь идет о вопросе и ответе из католического школьного катехизиса: «Каковы суть Четыре Последние Вещи, о коих всегда надлежит помнить? Четыре Последние Вещи, о коих всегда надлежит помнить, суть: смерть, страшный суд, ад и рай». – Здесь и. далее примечания переводчиков.

 

[2] «Чистилище»

 

[3] Следует, пожалуй, объяснить, что в то время бывали приглашения трех сортов Во-первых, аккуратно и без затей написанные от руки, на них значилось имя, число, месяц, час и адрес; во-вторых, те, что рассылались из Челси: «Ноэл и Обри в субботу вечером решили повеселиться. Приходите и, если можете, приносите бутылку»; и, наконец, те самые, для которых Джонни Хуп заимствовал текст из журнала «Взрыв» и «Футуристического манифеста» Маринетти Последние представляли собой два столбца убористой печати. В левом был перечень всего, что Джонни не навидел, в правом – всего, что он, в общем, одобрял. Для большей части вечеров, которые финансировала мисс Маус, приглашения писал Джонни Хуп – Прим. автора

 

[4] Декоративные стеклянные изделия с рельефными украшениями из цветов, птиц и пр. (по имени изобретателя Рене Лалика).

 

[5] См. «Упадок и разрушение» – Прим. автора.

В первом романе Ивлина Во, «Упадок и разрушение» (1928), Марго Бест-Чедвинд – очень богатая вдова (как говорят злые языки, отравившая своего мужа). Она решает выйти замуж за молодого учителя своего сына, но, когда она перед самой свадьбой посылает жениха в Марсель по делам, связанным с «Южноамериканским акционерным обществом Развлечений», выясняется, что она – владелица целой сети публичных домов в Южной Америке. Молодой герой попадает в тюрьму, сама же Марго выходит сухой из воды и через некоторое время становится женой министра внутренних дел Малтраверса, получившего титул лорд Метроленд, а ее сын Питер наследует фамильный титул семьи ее первого мужа – граф Пастмастер. – Прим. перев.

 

[6] Сводня (франц).

 

[7] Акр (Сен-Жан д'Акр) – крепость в Сирии, где в 1799 году англичане нанесли поражение армии Наполеона.

 

[8] Замок во Франции, место победы англичан над французами в Столетней войне (1415 год).

 

[9] Килликрэнки – Горный проход в Шотландии, где в 1689 году произошла битва между кланами шотландских горцев и полками английского короля Вильгельма.

 

[10] Гровнер-хаус – особняк герцогов Вестминстерских в фешенебельном районе Лондона Мэйфэре. Там находится одно из ценнейших в Англии частных собраний картин.

 

[11] Этот анекдот в слегка дополненном виде вошел впоследствии в сборник легенд горной Шотландии «Сказки из тумана», рекомендованный для чтения в начальной школе. Хороший пример того, чем отличается так называемый «живой» элемент фольклора от «мертвого». – Прим. автора.

 

[12] – Если бы молодость знала. – Если бы старость могла (франц.).

 

[13] Джон Весли (1703 – 1791) – английский священник. Вместе с другим священником, Джорджем Уайтфилдом, основал протестантскую секту методистов. Побывал в Америке, где читал проповеди индейцам Вернувшись в Англию, разошелся во взглядах с Уайтфилдом и основал собственную секту (веслеанцев). Когда ему запретили служить в церкви, стал странствующим проповедником, обошел и объездил верхом всю Англию и приобрел многочисленных последователей, а также смертельных врагов. Оставил «Дневник» – записи о своей жизни с 1735 по 1790 год, и множество ученых трактатов, памфлетов, исторических трудов и переводов.

 

[14] Уильям-Август Камберленд (1721 – 1765) – второй сын английского короля Георга II, командовал английскими войсками в битве при Каллодене в Шотландии (1746), был известен жестокими расправами с шотландскими горцами.

 

[15] Английский актер Генри Ирвинг (1838 – 1905) прославился исполнением роли убийцы в пьесе «Колокола», сделанной по роману Эркман-Шатриана «Польский еврей».

 

[16] Королевский автомобильный клуб

 

[17] Автомобильная ассоциация

 

[18] Выбыл.

 

[19] Шекспир, «Ричард II», II, I. Перевод Н. Холодковского.

 

[20] Леки, Уильям Эдвард (1838 – 1903) – английский историк. Особенно известен его капитальный труд «История Англии в XVIII веке».

 

[21] Номер тысяча семьдесят восемь (франц).