ГЛАВА СЕДЬМАЯ. Естественное развитие – культура и цивилизация; Л.Н. Толстой и B.C. Соловьев

I

По‑видимому, весьма затруднительно указать значение естественного развития по смыслу названной цели человеческой жизни.

По крайней мере, Л.Н.Толстой во имя идеалов христианской жизни не признает за естественным развитием значения. «Необходимое развитие человека, – пишет он, – есть не только не средство для достижения того идеала гармонии, который мы носим в себе, но есть препятствие, положенное Творцом, к достижению высшего идеала гармонии. В этом‑то необходимом законе движения вперед заключается смысл того плода дерева познания добра и зла, которого вкусил наш прародитель. Здоровый ребенок родится на свет, вполне удовлетворяя тем требованиям безусловной гармонии в отношении правды, красоты, добра, которые мы носим в себе. Человек родится совершенным, – есть великое слово, сказанное Руссо, и слово это, как камень, останется твердым и истинным. Родившись, человек представляет собою первообраз гармонии, правды, красоты и добра. Идеал наш сзади, а не впереди». В позднейших сочинениях Толстого это воззрение составляет главную тему, с заменою понятия гармонии понятием разумной жизни, или разумного сознания, и с добавлением к требованию детской гармонии – простоты некультурной деревни.

Защитником противоположного воззрения на естественное развитие выступает В.С.Соловьев. В одной из своих журнальных статей он пишет: «Противники культуры, воображающие, что существование необразованных праведников доказывает что‑нибудь в пользу их мнения, закрывают глаза на то, что мы имеем здесь примеры необразованности лишь весьма относительной. Но именно решающее значение здесь имеет вопрос: могли ли бы даже такие праведники появиться в среде безусловно дикой?... Отчего исторический Будда проповедывал свое учение не полудиким арьям, для которых коровье масло было высшим благом, а жителям культурных индийских государств? Отчего Сам Богочеловек мог родиться только тогда, когда настала полнота времен? Отчего Он явился лишь в VIII веке после основания вечного города, в пределах великого римского государства, среди культурного населения Галилеи и Иерусалима?» В VII главе своего сочинения «Оправдание добра» он рассуждает на ту же тему. Как для существа абсолютного немыслимо преуспевать в добре и совершенстве, так для человека, наоборот, немыслимо получить совершенство одним разом, без процесса совершенствования. Все историческое развитие – и не только человечества, но и физического мира – есть необходимый путь к совершенству. Минералы, растения, животные, природное человечество и духовное человечество – вот типичные формы бытия с точки зрения восходящего процесса всемирного совершенствования. Эта мысль Соловьева о зависимости духовной жизни от исторического развития противоположна воззрению Толстого и вполне доказывает его несостоятельность, но не противоречит ли эта мысль и нашему воззрению на цель человеческой жизни?

II

Однако Толстой в статье «Религия и нравственность» последовательность религий, или религиозных отношений человека к миру: 1) первобытного личного, 2) языческого общественного и 3) христианского или божеского, которое основывается на сознании человеком своего материального ничтожества, – ставит в зависимость от степеней развития; в первом отношении к миру находится ребенок, и находилось все человечество на первой языческой ступени своего развития, второе отношение к миру устанавливается человеком на следующей ступени развития, и свойственно оно преимущественно возмужалым людям; в третьем отношении к миру чувствует себя всякий старый человек, и в него вступает теперь все человечество.

Как примирить такое значение степеней развития с тем воззрением, что развитие есть препятствие, положенное Творцом, к достижению целей жизни?

С другой стороны, и Соловьев в той же VII главе соч. «Оправдание добра» высказывает выше приведенное нами положение, что между абсолютным и относительным совершенством разница не степенная или количественная, а качественная и существенная, и вывести первое из второго логически невозможно. Общий закон мирового порядка тот, что высший тип существования не создается предшествующим процессом, а только обусловливается им в своем явлении. Этим не отрицается эволюция; ее нельзя отрицать, – она есть факт. Но эволюция низших типов бытия не может сама по себе создавать высших, она лишь производит условия или дает соответствующую среду для проявления или откровения высшего типа. Таким образом, каждое появление нового типа бытия есть в известном смысле новое творение...

Нельзя сказать, что этою новою мыслью Соловьева отменяется его раньше приведенная мысль; но между ними следует признать некоторый перерыв: логического перехода от одной к другой не указано. Если историческим процессом обусловливается откровение духовной жизни, но духовная жизнь не есть произведение исторического развития, то очевидно как то, что духовная жизнь не тождественна с естественным совершенством, так и то, что историческое развитие не есть прямой путь к духовной жизни: не потому человек собственно подготовляется к принятию христианства, что он естественно совершенствуется, что противоречило бы прямым свидетельствам слова Божия. Единственно возможною связью между указанными мыслями служит защищаемое нами положение, что подготовленность человека к духовной жизни состоит в сознании человеком своего природного ничтожества, и вытекающее из этого положения предположение, что естественное развитие человека приводит его к этому сознанию и в этом именно имеет свой смысл. Препятствием же для приближения к духовной жизни служит не развитие, а стремление к личному обладанию абсолютным совершенством.

Действительность индивидуального и исторического развития оправдывает наше предположение.

III

Рассмотрим возрасты индивидуальной жизни. Господь Иисус Христос сказал о детях: «таковых есть царство небесное» (Мф. XIX, 13–15), а взрослых наставлял: «истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное. Итак, кто умалится, как дитя, тот и больше в царстве небесном» (Мф. XVIII, 3–4). Дети близки к царству небесному по своему самоумалению, по сознанию своей беспомощности. Взрослым предписывается иметь то же самое внутренне настроение. Старость естественно приводит к нему. Конечно, не всегда (иначе внутреннее настроение не было бы свободным, – и это имеет применение к возрастам как индивидуальной жизни, так и исторической) – не всегда старость переносится с благодушным терпением: quae plerisque senibus sic odiosa est, ut onus se Aetna gravius dicant sustinere (Цицерон, Cat., т. П)м. Однако она вынуждает человека признаться в своей беспомощности. И если мы сравним в этом отношении старость с детством, то найдем, что такое самосознание в старости глубже, чем в детстве. Детство имеет впереди себя, а старость позади себя – юность и мужество, когда человек, полный чувством силы, проявляет всю свою мощь и всецело обращен на внешнюю деятельность. Старость предполагает эти опыты силы, эти надежды и мечты, эту мощь и красоту – надежды обманутые, мечты не осуществившиеся, мощь исчезнувшую и красоту обезобразившуюся, – и потому она вызывает глубокое сознание человеческой немощи, которое и составляет драгоценный вклад старости в сокровищницу человеческой души, несмотря на весь ущерб, которым она сопровождается в отношении к естественному совершенствованию.

Рассмотрим, в частности, развитие умственное, нравственное. Ужели возможно сомневаться, что невежество самонадеянно, а мудрость скромна? Сознание: «я знаю то, что ничего не знаю», свойственно мудрецу, а не школьнику. Кто смотрит на успехи науки издали, кто сделал в ее области первые шаги, кто пытает в ней свои первые силы, тот исполнен к ней благоговения. Полузнание, полуобразование вредны в религиозном отношении так же, как и горделивое стремление человека к совершенному гносису. А развитие нравственное? «Как можно, – пишет св. Макарий Великий, – человеку быть нищим духом, особенно когда сам в себе чувствует, что он переменился, преуспел, дошел до ведения и разумения, какого прежде не имел? Пока человек не приобрел сего и не преуспел, он не нищий духом, но высоко о себе думает. Когда же приходит в сие разумение и преуспеяние, тогда сама благодать учит его быть нищим по духу, – и хотя он праведник и Божий избранник, – не почитать себя за что‑либо, но признавать душу свою малоценною и уничиженною, как будто ничего он не знает и не имеет, хотя и знает и имеет». Так, пока человек не ступил на путь естественного совершенствования, пока он не ощутил в себе совершенства как собственного достоинства, от которого он может отречься или которое само ускользает от него, пока пред ним не открылась безграничная перспектива прогресса, до тех пор он еще не знает меры своей природы. Естественное развитие или совершенствование есть форма человеческого совершенства, т.е. совершенства условного, тварного, и потому такое развитие дает человеку познание своей душевной ограниченности.

Рассмотрим развитие историческое. Каждый народ имеет свою старость. Мы хорошо знаем старость греков и римлян. О чем она свидетельствует? Чем жили они в своей юности и мужестве и чем жили в старости? Какие песни пели прежде и какие под старость? Самою яркою полосою по последним страницам их истории проходит недовольство жизнью, обращение к Востоку, неудержимое стремление к небесному – кратко сказать, сознание блудного сына. В этом именно, а не в хороших военных путях, не в единстве греческого языка и римской администрации была подготовленность языческих народов к принятию евангельской проповеди. А как был подготовляем и подготовлен еврейский народ? По изображению человеческой истории уап. Павла, люди вначале не прославили Бога как Бога (Рим. 1,21) и потому лишены были славы Божией (III, 23). Бог предал язычников в прихотях сердец их нечистоте, предал их постыдным страстям (1, 24–26). Но избранному народу Божиему был дан закон. Для чего? Для достижения ли совершенства? Те, которые так смотрели на закон и мнили себя законнически совершенными, – те были врагами Христа. Не для совершенства был дан евреям закон, не для оправдания пред Богом, а для познания греха (III, 20). Посредством заповеди грех становится сознательным и потому крайне грешным (VII; IV, 15). Язычники были преданы похотям, а евреи заключены под иго закона для одной цели: для того, чтобы человек познал свою немощь, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом (1 Кор. I, 29), чтобы хвалящийся хвалился о Господе (I Кор. I, 31; 2 Кор. X, 17), чтобы человек охотнее хвалился своими немощами, ибо сила Божия совершается в немощи (2 Кор. XII, 9). И вот, по исполнении времен, когда человечество с совершенною ясностью сознало свое бессилие для всякого доброго дела (Рим. VII, 24), тогда Бог дал нам жизнь во Христе Иисусе: нашею неправдою открылась правда Ба‑жия, нашею неверностью возвысилась верность Божия к славе Божией (Рим. III, 5–7), – нам дана жизнь по милости (IV, 16), дабы обилие благодати тем ббльшую во многих произвело благодарность во славу Божию (2 Кор. IV, 15). Когда умножился грех, стала пре‑изобиловать благодать, дабы, как грех царствовал к смерти, так и благодать воцарилась чрез праведность к жизни вечной Иисусом Христом, Господом нашим (Рим. V, 20– 21; 1 Кор. XV).

ЧАСТЬ II. Духовная жизнь