Нестор: «Откуда браслетик, сучка?»

 

«Что же тебе рассказать? – думал Нестор, рассматривая Парахода и стараясь избегать прямого взгляда его сероглазой подружки. – Правду? А какую правду ты предпочитаешь? Сколько правды? Ты ведь, кажется, из этих долбаных гуманистов. Ты будешь мне мешать, дружище. Путаться под ногами. Доставать своими проповедями. Я не говорю, что ты трепло, совсем наоборот, – просто ты сам по себе ходячая проповедь. Я знал таких, в том числе парочку попов. Им ничего не нужно было говорить. Они всё понимали с полувзгляда, хотя не были видящими, как ты. Да, понимали. Что называется, читали в сердцах наших грешных. И думали, должно быть: Господь простит. На себя они даже не брали смелость прощать, не то что судить или приговаривать. „На всё воля Божья…“ А у меня нет времени ждать, пока вмешается воля божья… если вообще вмешается. Так что же тебе рассказать, мой почти святой друг?..»

Параход не знал, о чем думает Нестор, и это его слегка беспокоило. Но гораздо больше его беспокоил лежавший в сумке бывшего монаха предмет. Еще с первой встречи с Нестором Парахода не покидало нелепое подозрение. Ему казалось, что Нестор носит в сумке чью‑то голову.

Если бы голова была мертвой, забальзамированной, заспиртованной в банке, это показалось бы ему вполне простительной странностью. В конце концов, он видел дамочек, которые заказывали себе кольца с искусственными бриллиантами, сделанными из праха любимых собачек, а также знавал одного милейшего старичка, пятьдесят лет хранившего у себя в доме сердце любимой женщины. Но тут было что‑то другое. Худшее.

Сейчас, после нескольких минут бесплодного общения с вернувшимся непонятно откуда Нестором, его подозрения приобрели новый оттенок. Усилилось ощущение непредсказуемой угрозы, как если бы тело экс‑монаха пребывало в таинственной связи с отрезанной головой психопата. Причем отрезанной достаточно давно – лет этак шестьсот назад.

И оставалось только гадать, как выглядел предмет на самом деле, если эти идиоты из команды позволили Нестору пронести его через Периметр.

 

* * *

 

Нестору тоже кое‑что не нравилось. Во‑первых, ему не нравились визиты, нанесенные без приглашения и без предупреждения. Во‑вторых, ему не нравилось, что Параход слишком уж легко и быстро нашел его склад. В‑третьих, ему не нравилось, что его застали за работой, которой он предпочитал заниматься в одиночестве, поскольку она требовала особого внимания и сосредоточенности. И, наконец, в‑четвертых, ему не нравилось, что Параход явился не один, а в компании тощей облезлой стервы, которая постоянно пялилась на него так, словно видела насквозь.

Нестору был знаком этот взгляд. Иногда он ловил на себе немые свидетельства того, что кое‑кто принимал его за тихопомешанного. Кое‑кого он заставил убедиться в обратном, кое‑кого не успел. Он пока не знал, что получится в данном случае, однако опыт подсказывал ему: когда имеешь дело с анонсом скорых похорон, не жди ничего хорошего.

Отвечая на вопросы Парахода («не знаю», «не помню», «ничего не заметил»), он краем глаза следил за женщиной. Он чуял, что старый волосатик для него безопасен. Она – другое дело. Он испытывал невольное уважение ко всему, внутри чего тикал таймер. Подобные предметы – или люди – требовали своевременного обезвреживания.

Когда Параход намекнул на некие «общие интересы», экс‑монах подумал: «Поздно, старичок, поздно. Теперь у вас один интерес – выбраться отсюда живыми и по возможности сохранить рассудок. А вы мне не верили. Не хотели слушать. Ничего удивительного – братья тоже не верили. Боксер посчитал меня придурком. Что ж вы такие недоверчивые, а?.. Смешные люди, вы еще не поняли, что такое этот город?»

Внезапно его внутренний монолог сменился беспорядочными отрывистыми сигналами бедствия, посыпавшимися, казалось, отовсюду. «Ариадна свихнулась», – решила поначалу малая, уцелевшая в этом хаосе, частица его сознания. Нет, еще не свихнулась. Просто для старушки, похоже, не прошла бесследно встреча с собаководом.

– …Что? – спросил Нестор, снова врубаясь в реальность. Произошло это, скорее всего, потому, что сероглазая резко двинулась к нему, а Параход поднял руку ладонью вперед – подожди, мол.

– Я спрашиваю, ты пробовал сделать это снова?

– Сделать… что? – Ему не терпелось избавиться от этих двоих, и он тщетно искал предлог. Если понадобится, он готов симулировать тупость на фоне смертельной усталости.

– Исчезнуть. – Параход щелкнул пальцами, словно фокус с исчезновением выполнялся по щелчку.

– Нет, – сказал Нестор благодушно. – А ты пробовал по желанию потерять сознание?

– Значит, ты просто отключился на несколько часов?

– Именно так.

– Тебя там не было, Нестор. Я смотрел. А кроме того, твой браслет… Ребята с Периметра тобой интересовались.

Нестор поморщился. Его донимала странная головная боль, которая была не вполне его болью.

– Это мои проблемы. Слушай, почему бы вам не свалить?

– Потому что всё зашло слишком далеко.

Нестор открыл было рот, чтобы ответить, и вдруг кто‑то отчетливо произнес у него в мозгу: «Ты даже не представляешь, чувак, насколько далеко».

– А я думаю, что ты всё‑таки нашел вход, – задумчиво произнес Параход, который внимательно наблюдал за ним и наверняка заметил повисшую паузу. – Ну как, поведаешь нам, что случилось в твоей «внутренней темноте»?

«Издевается. Хочет вывести тебя из себя. – Пусть поговорит. – Но он подошел слишком близко. – Да ничего он не знает. А если и узнает, то он мне не помеха. – Я предпочла бы, чтобы он заткнулся. Навсегда».

Нестор покачал головой:

– Не о чем больше говорить.

Параход наклонился к нему и сказал вполголоса:

– А как насчет Ариадны? Она тоже… отключилась?

Экс‑монаху потребовалось всё его умение владеть собой, чтобы не броситься на седоволосого. «Старичок, напрасно ты решил поиграть с этим …» Он не двинулся с места. Просто стоял и улыбался.

– Пошли отсюда, – сказал Параход Ладе.

Та покачала головой. Он прочел в ее взгляде: «Не для того я сюда тащилась, чтобы уйти ни с чем». На этот раз он не стал ее останавливать.

Нельзя сказать, что он не рассчитывал на нее. На то, что в случае необходимости она прибегнет к более жестким методам. Зачем себя обманывать? Параход давно уже миновал ту стадию, когда хотя бы в собственных глазах хочется выглядеть лучше, честнее, благороднее. Правда, он не ожидал от Лады такого радикализма. Забыл сделать маленькую поправочку: ей было жаль тратить оставшееся время на бесполезные предварительные разговоры. А вот бывший монах, похоже, поправочку сделал.

Ее рука двигалась очень быстро даже для здорового человека. Несмотря на это, Нестор почти успел закрыться. Пистолетный ствол разорвал ему верхнюю губу и выбил два передних зуба. Он откинулся назад, обильно брызнув кровью, но не потерял самообладания.

Она отводила руку для нового удара, когда он со змеиной быстротой перехватил ее запястье. На его лице появился красный крест: щель улыбающегося рта, разорванная почти до ноздрей губа, кровь, стекающая по подбородку. Параходу стало ясно, что Нестор не чувствует боли, а значит, бессмысленно допрашивать его с пристрастием, – но уже нельзя было включить обратную перемотку.

Лада попыталась ударить монаха левой рукой по горлу. Опустив подбородок, тот принял удар скулой. Несколько электродов отвалились от его головы и теперь болтались, словно щупальца с единственной присоской на конце.

– Откуда браслетик, сучка? – произнес Нестор изменившимся голосом и с изменившейся дикцией – получилось «Офкута брашлефик, шучка?» Он оказался намного сильнее, чем выглядел. Он удерживал Ладу мертвой хваткой, причинял ей долгую, постепенно нараставшую боль, будто играл с жертвой, – и всё время улыбался.

Лада, для которой боль была привычнее, чем отсутствие боли, методично наносила удары свободной рукой, но катастрофически быстро теряла силы. Кроме того, очень скоро ей стало не хватать воздуха.

Заламывая ей руку, в которой она держала пистолет, бывший монах смотрел на Парахода, словно сама по себе Лада и ее смехотворные атаки ничего не значили. Возможно, ему было любопытно, до какой степени старый хиппи готов мириться с насилием ради того, чтобы знать необязательные вещи. Нестор и раньше был не лучшего мнения о человеческой природе, а сейчас это мнение подтверждалось в полной мере.

Но Параходу, во‑первых, было плевать на его мнение, а во‑вторых, он никогда не боялся испачкаться, в том числе в крови, особенно если не оставалось ничего другого. Он шагнул вперед и ударил Нестора в солнечное сплетение. Ему давно не приходилось драться; он уже забыл, когда это случилось в последний раз. Острая боль пронзила кулак и предплечье. «Суставы ни к черту», – промелькнуло в голове. Однако эффект был, как говорится, налицо.

Нестор издал что‑то вроде свиста; вместе с воздухом, вырвавшимся из легких, изо рта снова брызнула кровь. Пользуясь моментом, Лада вывернула руку и освободилась.

Уже сгибаясь, со сбитым дыханием, Нестор всё‑таки успел ткнуть ее кулаком в зубы. Этого оказалось достаточно, чтобы отбросить ее на несколько шагов. Ударившись о стену спиной и затылком, она зашаталась, но устояла. Теперь ее рот стал похож цветом на рот бывшего монаха, однако существенное значение имел не цвет, а улыбка, исказившая ее черты и сделавшая Ладу намного старше. Всякому, кто пожелал бы попристальнее всмотреться, эта улыбка сообщала: «Гляди‑ка, я, кажется, снова чувствую себя живой. Кто бы мог подумать, что под конец здесь действительно будет так весело?..»

Параход слишком поздно понял, чем эта улыбка грозит Нестору. Он массировал ушибленную кисть и прикидывал, стоит ли отобрать у монаха сумку прямо сейчас или подождать. Видит бог, он не хотел травмировать Нестора недоверием… Всё решилось без его участия – если, конечно, не считать достаточным вкладом один своевременно нанесенный удар.

Лада тряхнула головой, окончательно приходя в себя. Она была почти благодарна Нестору с его тупым упрямством за вернувшуюся остроту ощущений, но пора было заканчивать. Тем более что, по ее мнению, монах был далеко не главной фигурой. И еще одно: она совершенно искренне полагала, что избавляет Парахода от лишних проблем. Разве не для этого он взял ее с собой?

Как только ей удалось сфокусировать взгляд на цели, она попыталась поднять пистолет, в который судорожно вцепилась обескровленными пальцами.

– Эй! – окликнул ее Параход, начинавший понимать, что «беседа» может закончиться гораздо хуже, чем парой выбитых зубов.

Вероятно, это ее остановило бы… если бы остановился Нестор. Тем более что бывший монах на время почти ослеп по причине застлавшего глаза тумана. Но за те несколько секунд, пока он тщетно ловил ртом воздух и пытался не пропустить следующий удар, с ним приключилась интересная штука: он обнаружил, что из Ариадны, помимо всего прочего, мог бы получиться неплохой прибор ночного видения. Конечно, то, что он испытал, не имело ничего общего с «видением», однако позволяло сносно ориентироваться вслепую. Теперь он мог избавиться от старого дурака и драной кошки с пистолетом.

Первое, что он сделал разогнувшись, это отступил на пару шагов, а потом просунул пальцы сквозь решетку фонаря аварийного освещения и раздавил оранжевую лампочку. Ему не понадобилось оборачиваться, а движения стали почти такими же быстрыми, как прежде. Судя по запаху паленого мяса, лампочка была очень горячей.

Наступила темнота – наверное. Во всяком случае, о других источниках света в подсобке супермаркета Ариадна не сообщала. Нестор ощущал лишь легкое покалывание в кончиках обожженных пальцев. Сразу же после того, как исчезла визуальная картинка, в его мозг начали поступать сигналы другого диапазона.

Он предоставил отстраненной части своего многосложного сознания гадать, на чью охоту это теперь похоже – змеи, акулы, косатки, летучей мыши или хищника из старого фильма со Шварценеггером, – а сам не терял ни секунды. Он жадно вдохнул порцию такого нужного кислорода и первым делом ушел с линии огня. А затем вплотную занялся незваными гостями.