Глава двенадцатая. ПАНТЕРА И ЗМЕЯ

 

Присев на огромную подушку из вышитой кожи с изяществом молодой кошки, Мари, молодая французская одалискa, смаковала шербет из лепестков роз и молча наблюдала за Катрин, которая, вытянувшись на животе и положив подбородок на ладони, о чем‑то задумалась. В этот послеобеденный час весь дворец погружался в тишину. Рабы размеренно махали огромными веерами из перьев над спящими красавицами. Сад тоже, казалось, дремал в полуденной жаре.

После того, как Зобейда посетила Катрин, прошло три дня. Принцесса приняла строгие меры, чтобы ее опасная соседка ни в коем случае не могла попасть ни в ее сад, ни в павильон.

Когда молодая женщина захотела выйти из своих покоев и отправиться в сад вместе со служанками, в дверях перед ней скрестились копья и прозвучал приказ вернуться в комнату. Евнух, которому было поручено ее охранять, сказал, что в отсутствие калифа драгоценная фаворитка должна денно и нощно оставаться под охраной, чтобы с ней, чего доброго, не случилось несчастья.

— Несчастья? В этом саду?

— Солнце палит, в воде можно утонуть, насекомые кусают, а гадюки приносят смерть, — сказал черный евнух монотонно. — Приказы даны четкие. Ты должна оставаться у себя.

— До какого времени?

— Пока не вернется хозяин.

Катрин не стала настаивать. Странное внимание Зобейды вызывало в ней беспокойство, ибо Катрин не питала иллюзий насчет истинного отношения к себе принцессы. Еще не зная Катрин, Зобейда — конечно, инстинктивно — ненавидела ее так же сильно, как и Зобейду Катрин. Именно поэтому ее так сурово охраняли. Зобейда не могла догадаться, что их с Арно что‑то соединяет. Для высочайшей принцессы Катрин была только рабыней, как и прочие, даже если по капризу султана она и возвысилась на миг над себе подобными. Зобейда, видно, боялась, что ее пленник, заметив новенькую, слишком ею заинтересуется. Может быть, Зобейда не хотела, чтобы Арно встретился с француженкой, и это объясняло ее действия? Хотя чувства страха перед ее палачами хватило бы для того, чтобы держать фаворитку подальше от жилища принцессы. Вот уже три дня подряд Катрин усиленно пыталась найти ответы на эти вопросы, но все было напрасно. Катрин спросила Морайму, но та стала на удивление скрытной. Морайма гнула спину, старалась сделаться как можно меньше и даже не поднимала на Катрин глаз, в которых вместе с надеждой угадывалась непреодолимая тревога. И посещения ее были невероятно кратковременными. Она приходила узнать, не нужно ли чего молодой женщине, и с явной поспешностью исчезала. По правде говоря, Катрин ничего не понимала. Живя в вечном опасении, что вот‑вот узнает про отъезд Зобейды, а следовательно, и Арно, в далекие земли Магриба, она пришла в крайнее изнеможение от постоянного напряжения. В особенности по ночам, когда расходилось воображение и разжигало ее ревность, жизнь становилась невыносимой, и Катрин сдерживала себя, чтобы не броситься очертя голову в первую же безрассудную авантюру.

Утром четвертого дня к ней пришла Мари‑Айша, плотно завернутая в покрывало.

— Я подумала, что тебе скучно, — сказала она, отбрасывая покрывало и улыбаясь, — и

Морайма не слишком противилась моему приходу.

— Евнухи тебя пропустили?

— Почему нет? У них приказ тебя не выпускать, но ты можешь принимать гостей.

Присутствие Мари отвлекло Катрин от ее мыслей. Они сдружились, да к тому же Мари тоже была француженкой, из Бургундии. Слушая, как та рассказывала о своей жизни, Катрин находила в ней много общего со своей судьбой. Ведь надо же было такому случиться, что эта красивая девица с бонских виноградников привлекла внимание сержанта герцога Филиппа! Этот человек, пользовавшийся милостью хозяина, попросил, чтобы Мари Вермейль была отдана ему в супруги, и вскоре приказ о свадьбе пришел в домик среди бонских виноградников. Мари, возможно, приняла бы такое предложение, так как сержант Кола Леньо был, в общем‑то, красивым парнем. Но она с давних пор была влюблена в одного из своих двоюродных братьев, Жана Горио, которому поклялась в верности и любви.

Жан был шалопаем, денег у него никогда не было, а вот девиц всегда хватало. Он вечно мечтал о сказочных приключениях. У него был хорошо подвешен язык, живое воображение, и рядом с ним Мари видела сны наяву. Она обожала его таким, каким он был, несмотря на его измены. Когда пришел приказ герцога, соединявший ее жизнь с Кола, Мари совсем обезумела, умолила Жана выкрасть ее и бежать с ней в южные солнечные края, о которых он ей прожужжал все уши, с тех пор как бродячий менестрель рассказал ему о них.

По‑своему Жан любил Мари. Она была красивой и благоразумной. Он пылко желал ее, и мысль выкрасть ее, да еще утащить из‑под носа другого, ему вполне улыбалась, но нужны были деньги. Вот тогда они и пошли на преступление. Мари позаимствовала у отца половину всех его сбережений, забыв предупредить об этом, а Жан тем временем обокрал дом бальи, который на один день уехал в Мерсо.

Темной ночью любовники скрылись в сторону Соны и не собирались больше возвращаться. Но Мари, которая верила, что бежала к счастью, очень скоро разочаровалась.

Конечно, Жан научил ее любви, и она почувствовала к ней вкус, но, отдавшись. Мари потеряла всякую прелесть для своего любовника. И потом, она его слишком любила. Кончилось тем, что она ему надоела. Черные глаза красивых южных девушек манили Жана, у которого в голове засела мысль отделаться от Мари. Жан нашел для этого самый гнусный и грязный способ: он продал свежесть и красоту своей невесты торговцу рабами, греку из Марселя, который, ночью выкрав девушку, увез ее на своем торговом корабле и перепродал торговцу из Александрии, сарацинскому поставщику калифа Гранады.

— Вот так я попала сюда, — в заключение сказала Мари. — Очень часто я жалею о несостоявшейся бургундской свадьбе… и о родительском доме. Тот Кола, может быть, был неплохим человеком, и я могла бы быть с ним счастлива.

— А Жан? — спросила Катрин со страстью, которой сама от себя не ожидала.

В глазах бургундской красотки мелькнула молния смертельной ненависти.

— Если я когда‑нибудь его встречу, я убью его, — заявила она совершенно спокойно, да так, что Катрин ни на минуту не усомнилась, что Мари осуществит свою угрозу.

Потом, подбодренная доверием, которое Мари только что ей оказала, Катрин, в свою очередь, поведала новой подруге собственную историю.

На это ушло много времени, но Мари прослушала ее от начала до конца, не прерывая. Когда молодая женщина закончила свой рассказ. Мари вздохнула:

— Какая сказочная история! Так, значит, таинственный франк и есть ваш муж? А я‑то думала, что ты… вы бедная девушка, как и я сама! Я теперь знаю, где я вас видела: это было в Дижоне, куда мой отец взял меня на ярмарку. Я тогда была еще совсем молоденькая, но запомнила ослепительное видение прекрасной и сиявшей как солнце дамы.

— Ну вот, теперь ты видишь, как я изменилась! — заметила Катрин с некоторой горечью. — И незачем тебе называть меня на «вы». Мы с тобой теперь равны!

— Изменилась? — серьезно спросила Мари. — Конечно, вы изменились, но тогда одежда мешала оценить вашу красоту. Теперь она больше видна! Вы просто другая, вот и все!

— Умоляю, — мило попросила Катрин, — не относись ко мне как к высокопоставленной даме! Просто будем друзьями, я в этом так нуждаюсь.

Мари весело согласилась оставить это официальное «вы», и, так как лед окончательно был растоплен, женщины стали своего рода заговорщицами, сообщницами, связавшись так же крепко, как бывают связанными только узами кровного родства. Мари, которая пришла поболтать просто от нечего делать, да еще из любопытства, теперь стала ее союзницей, душой связала себя с Катрин.

— Обещай мне, что если надумаешь бежать, возьмешь и меня с собой — я все сделаю для того, чтобы тебе помочь. Ты же так, наверное, страдаешь из‑за этой Зобейды!

— Если я выйду из этого дворца и этого города, ты последуешь за мной, клянусь.

Тогда Мари сообщила своей новой подруге несколько интересных подробностей.

— Ты — в опасности, — сказала она ей. — Если калиф не вернется, тебе и часа не продержаться.

— Почему он может не вернуться?

— Потому что Абен‑Ахмед Бану Сарадж, великий визирь, ненавидит его и желает Зобейду, любовником которой он был до приезда франкского рыцаря. Он также хочет захватить трон и возвести на него принцессу вместе с собой, и эта так называемая вылазка Юсуфа, бывшего калифа, отца Мухаммада, против своего сына — мне кажется чистой воды выдумкой. Сын и отец не любят друг друга, но Юсуф устал от власти. Нужно быть очень наивным, как Мухаммад, чтобы поверить, что Юсуф собирается опять отобрать у сына трон, который оставил ему по собственной воле. Наивность со стороны Мухаммада и лживость Бану Сараджа! Я очень опасаюсь, что наш хозяин угодит в хорошо подготовленную ловушку.

— И тогда? — бледнея, спросила Катрин. — Я погибла?

— Еще нет! Мухаммад — наивный, но мужественный человек. Это воин, и он может выйти из положения. Поэтому‑то Зобейда и приказала тебя охранять. Если брат вернется, получится, что она только сторожила, может быть, немного переусердствовав, фаворитку своего любимого братца. А если прибудет сообщение о смерти калифа, тебе и часа не прожить!

— Почему? Что я ей сделала?

— Ты — ничего. Но египтянка Зора тобой уже занялась. Принцесса к ней хорошо относится, а Зора ползает у ее ног. И, так как Зора любой ценой жаждет твоей смерти, она проявила дьявольскую прозорливость, я бы сказала, почти финальную, потому что, не ведая ни о чем, она раскрыла правду.

— Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что Зобейда — единственная, кто может возражать калифу. Зоре нужно было сделать ее твоим врагом. А для этого есть единственный способ: использовать ревность Зобейды ко всему, что касается франкского капитана. Зора, сыграв на том, что ты из той же страны, наговорила принцессе, что ты влюблена в ее пленника и норовишь быть к нему поближе.

У Катрин вырвался крик ужаса, который она не сдержала.

— Она сказала, что… Господи! Но я же пропала! Как же получилось что меня еще до сих пор не отдали палачам?

— Монгольским палачам! Об этом и мечтала Зора, зная темперамент Зобейды. Но принцесса не сумасшедшая: убить тебя, в которую калиф так страстно влюбился с первого же взгляда? Нет, этого она не сделает, пока он в отъезде. Это значило бы признать свое участие в заговоре Бану Сараджа, показать всем, что она не надеется увидеть калифа живым. Если он вернется, то найдет тебя здоровой и невредимой. Но будь уверена, ты недолго будешь наслаждаться его ласками. Ты не попадешь в руки палачей, но с тобой случится какой — нибудь несчастный случай, достаточно ловко подстроенный Зобейдой, которую даже никто не заподозрит в этом. Она знает своего брата, знает, что под внешней мягкостью поэта прячется дикарь, достойный ее самой. Он редко приходит в ярость, но в ярости становится опасен. А ты на сегодняшний день — его любимая забава. Не зря он посылает тебе все это…

И Мари показала рукой на свиток в бархатном чехле, усеянном сапфирами, на котором Махаммад написал поэму, посвященную своей возлюбленной. В предыдущие дни Катрин получила белый султан с брошью из больших розовых жемчужин, золотую клетку, полную голубых попугайчиков, и чудо ювелирного искусства — массивного павлина из золота, распустившего хвост, усеянный драгоценными камнями.

— Впрочем, это вполне убедительно, — заключила Мари. — Это доказывает, по крайней мере, что властелин верующих все еще жив… и да пожелает Аллах сохранить ему жизнь!

Принеся женщинам еду, рабы прервали их откровенную беседу. Пока Мари весело воздавала честь многочисленным блюдам, подаваемым ей, Катрин углубилась в свои невеселые думы. Ее положение оказалось еще хуже, чем она предполагала. В любой момент могло прийти сообщение о смерти Мухаммада… И тогда!.. Только Бог знал, что тогда. Она не сможет послать последнюю весточку Арно и умрет рядом с ним, а он никогда даже не узнает об этом. А ее друзья? Как позвать их на помощь? Жосс, обрядившись в воина из войска калифа, был в Альказабе. Но как найти способ отправить ему письмо? Могла ли она позвать Фатиму к себе и доверить ей письмо для Абу‑аль‑Хайра? Дойдет ли письмо? И все время преследовала ее мучительная мысль: хватит ли у нее на это времени?

Мари, покончив со шербетом, лениво принялась за большие и блестящие от сахара финики, решив не отвлекать Катрин от размышлений, но внезапно Катрин устремила взгляд прямо на молодую блондинку.

— Раз так, — заявила она, успокоившись, — я не могу терять ни минуты. Действовать нужно сегодня же.

— Что ты собираешься делать?

Катрин ответила не сразу.

В этот момент она ставила на карту свою жизнь. Поэтому она еще раз все обдумала и изучающе посмотрела на Мари, которую, в сущности, не знала. Но маленькая Мари смотрела на нее такими светлыми, такими искренними глазами, что последние сомнения Катрин развеялись.

Придется довериться этой девице, да и выбора у нее не было, к тому же время торопило. Она решилась:

— Мне нужно выйти отсюда и повидаться с мужем…

— Это ясно. Но как? Если только…

— Если что?

— Если только нам поменяться одеждой, и ты тогда выйдешь вместо меня. Здешняя одежда хороша тем, что никогда не узнаешь, кто проходит мимо, тем более что у нас с тобой один и тот же оттенок кожи, и если опустить ресницы, цвет глаз не будет виден.

Сердце у Катрин забилось сильнее. Значит, Мари догадалась о том, что ей было нужно, и совершенно естественно предложила то, чего сама Катрин не решалась у нее попросить. Она взяла руку Мари в свою.

— Ты понимаешь. Мари, что рискуешь жизнью. А что, если сюда придут, пока я буду отсутствовать?. — Я скажу, что ты на меня набросилась, связала. Меня связать нетрудно. Хватит тонкой и крепкой материи. Если придут, я буду связана, ты меня прикроешь… если не придут, ты сама меня освободишь, когда вернешься.

— Как ты объяснишь мое отсутствие, если появится Морайма?

— Я скажу, что ты задыхалась и пожелала выйти подышать свежим воздухом.

— И поэтому связала тебя и взяла твою одежду?

— А почему бы нет? Если бы ты знала, какие невероятные мысли приходят в голову женщинам от скуки в этом гареме, ты бы поняла, что Морайма больше ничему не удивляется. Несмотря ни на что, берегись! То, что ты собираешься сделать, невероятно опасно. Помыслить заговорить с франкским рыцарем — это значит пожелать себе смерти. Если Зобейда поймает тебя, ничто, даже страх перед гневом ее брата, не сможет тебя спасти от ее злобы. В такие минуты она становится глухой, слепой, ее ведет только ненависть.

— Тем хуже! Кто ничем не рискует, ничего и не имеет. Я думаю, как мне пройти посты охраны. Сад Зобейды находится с другой стороны от ее дома, правда? А я слышала, что мой супруг живет там в отдельном павильоне.

— Так и есть. Этот павильон называют дворцом Принца, потому что он был построен для брата султана Мухаммада V. Его стены высятся над бассейном с голубой водой. Франкский господин выходит из него только на охоту… и под хорошей охраной. Зобейда боится, что тоска по родине окажется сильнее ее чар, и она сделала из великого визиря его главного стража.

— Я думала, что визирь в нее влюблен.

— Жестокость — в духе Зобейды. Бану Сарадж ненавидит своего соперника и, безусловно, очень надеется, что, став султаном, отделается от него! Но сейчас для него всего важнее нравиться своей принцессе. Лучшего сторожа для франкского господина она не могла придумать и прекрасно это знает. Но вернемся к нашему плану. Не так уж и трудно добраться до сада Зобейды. Около моей комнаты есть дверка, которая всегда заперта на ключ, но, если постараться, ее легко открыть каким‑нибудь гвоздем. Дверка выходит в сады. Сад Зобейды отделяет стена, но довольно низкая, можно перелезть через нее, ухватившись за ветки кипарисов, которые растут вдоль стены. После всех твоих приключений тебе нетрудно будет это проделать.

— Пожалуй. Но если через стену так легко перелезть, почему же мой супруг не бежит?

— Потому что дворец Принца охраняется самыми верными евнухами Зобейды. Их много, они слепо преданы, и их мавританские сабли остры.

Катрин прекрасно поняла, какие опасности подстерегают ее. Еще и еще раз просила она Мари описать путь, по которому ей предстояло пройти, чтобы, не вызывая подозрений, добраться до комнаты Мари и найти дверку. Ее молодая одалиска описала самым тщательным образом.

— Можно подумать, что и ты пользуешься ею, — заметила Катрин.

— В садах калифа растут такие вкусные сливы, такие большие, а их подают на стол только ему. Я их так люблю!

Катрин не удержалась от смеха. Подруги продолжали болтать, а день между тем клонился к вечеру.

Задуманное ими нельзя было выполнить при ярком свете дня. Но как только наступили сумерки, Катрин стало невтерпеж поскорее осуществить план побега. Она не хотела дарить Зобейде еще одну ночь. Слишком хорошо знала Катрин, как использует Зобейда ночное время.

День угас. Когда рабыни появились с подносами, она приказала им все оставить и уйти.

— Мы придем помочь тебе подготовиться ко сну, хозяйка, — сказала главная служанка.

— Нет. Я сама лягу. Моя подруга побудет еще у меня. Мы хотим, чтобы нас оставили в покое. Предупреди Морайму, пусть не приходит. Мне ничего не нужно, кроме спокойствия. Можешь погасить часть ламп. Яркий свет режет мне глаза.

— Как пожелаешь, хозяйка! Желаю тебе приятной ночи! Как только рабыни исчезли, оставив женщин в мягком полусвете, Катрин и Мари поковыряли бараньи котлетки и пирожные с медом, потом приступили к выполнению намеченного плана. Мари сняла свою одежду, протянула ее Катрин, а та отдала ей свою. Они были одинакового роста, но Катрин чуть тоньше. Ей пришлось затянуть на бедрах пояс от шаровар цвета синей ночи. Потом при помощи разорванных длинных покрывал женщины соорудили путы, которыми Катрин как бы связала свою подругу у себя на кровати.

— Не забудь заткнуть мне рот! — подсказала Мари. — Если ты этого не сделаешь, получится неубедительно.

Шелковая тряпка послужила кляпом, но перед тем как подруга заткнула ей рот, Мари посоветовала:

— Закройся покрывалом, хоть оно и будет мешать тебе перелезать через стену. Тебе нельзя показывать лица, надо быть предельно осторожной. Да поможет тебе Бог!

— И тебе тоже, Мари! Будь спокойна, я не забуду обещания, если только не умру!

— Само собой. Теперь воткни мне в рот кляп и затяни потуже путы.

Убедившись, что подруга не испытывает больших неудобств, — а ее пленение может продлиться несколько часов, — Катрин наклонилась к ней, поцеловала в лоб и увидела, что глаза Мари блеснули в полутьме. Затем она тщательно затянула вокруг кровати розовые занавески и отошла на несколько шагов, чтобы посмотреть, как все выглядит. Легкое шелковое одеяло доходило Мари до носа, и в темной комнате невозможно было понять, кто лежит на кровати.

Катрин завернулась в синее покрывало подруги. Под ним были только шаровары и коротенькая кофточка с короткими рукавами, прикрывавшая грудь и доходившая до живота. Несмотря на покрывало, свобода движений ничем не стеснялась. Прошептав прощальные слова, она твердым шагом направилась к двери.

Мгновенно охранники скрестили копья, но она прошептала, подражая голосу Мари:

— Я иду к себе. Пропустите меня. Я — Айша! Один из евнухов повернул к ней широкое негритянское лицо с приплюснутым носом и засмеялся:

— Больно поздно ты идешь, Айща! Что делает фаворитка?

— Спит! — сказала Катрин, обеспокоенная таким неожиданным допросом. — Дай пройти!

— Мне надо еще посмотреть; не взяла ли ты чего, — сказал он, ставя копье к стене. — Фаворитка получила в подарок сказочные богатства…

Черные руки принялись ощупывать ее с такой настойчивостью и наглостью, что молодая женщина, в которой росло отвращение, засомневалась в полном отсутствии мужского начала в этом негре евнухе. Она уже знала, что иногда мальчиков кастрировали частично, и тогда у них появлялось желание. Этот тип, верно, был из таких евнухов. Он уже пытался расстегнуть на ней пояс, чтобы продолжить обыск, но тут она вышла из себя:

— Оставь меня в покое. А то я позову на помощь.

— Кого? Мой товарищ глухой, немой и ненавидит женщин.

— Фаворитку! — нашлась Катрин. — Она со мной дружит. Худо тебе придется! Она уж точно попросит у калифа твою голову, и тот ей не откажет в такой малости.

Она получила удовлетворение при виде того, как лицо негра стало серым от страха. Евнух убрал руки, опять взялся за копье и пожал плечами:

— Нельзя уж и пошутить чуть‑чуть… Проходи, да побыстрее! Мы еще увидимся!..

Она, не задерживаясь, бросилась вперед, закрываясь поплотнее покрывалом. Не колеблясь, она прошла сад, ажурную веранду и оказалась в самом сердце гарема, в зале Двух Сестер, названном так из‑за двух огромных плит‑двойников, которые украшали середину пола. В этой сиявшей зеркалами комнате собралось много женщин. Зал пестрел красным, голубым и желтым и был весь в радужных сталактитах, словно морской грот. Лежа на подушках, коврах или на диванах, женщины болтали, жуя сладости, или дремали. Некоторые спали здесь, поскольку у них не было своей комнаты. Все выглядело пышно, ярко и многоцветно.

К великой радости Катрин, ни одна из женщин не обратила на нее внимания. Мари уже давно не волновала калифа, поэтому гарему она была неинтересна. Жизнь в гареме шла медленно и однообразно, каждый день был наполнен бездельем и скукой.

Катрин пересекла зал, повторяя про себя наставления, полученные от Мари, чтобы не только не заблудиться, но и выглядеть среди этих молодых женщин своей. Ей нужно было следовать вдоль анфилады колонн. За ними открывалась самая драгоценная жемчужина Аль Хамры — фонтаны, окруженные белым резным мрамором, охраняемые двенадцатью мраморными львами, из пастей которых лились струи сиявшей воды, ниспадающие на персидский крест. От креста же шли каналы, вырытые в земле. Огромные апельсиновые деревья наполняли благоуханием внутренний двор, где тишина нарушалась только песенкой фонтанов, нежным журчанием воды, постоянно переливавшейся из мраморной раковины. Место было так красиво, что Катрин в восхищении на минуту остановилась, чтобы полюбоваться. На миг она представила себя вдвоем с Арно в таком чудесном месте… Как, должно быть, сладко любить друг Друга вот здесь, слушать музыку фонтанов и засыпать под бархатным небом, которое там, наверху, исходило мягким светом огромных звезд. В их сиянии разными цветами искрились черепицы, покрывающие галереи.

Но Катрин пришла сюда не мечтать. Она стряхнула с себя колдовство, обошла воздушные аркады, медленно, без единого шороха. Вокруг не было ни живой души. Во дворе львы, твердо стоя на жестких лапах, несли охрану — молча, искрясь брызгами. Комната, где жила Мари, была именно с этой стороны, Катрин нашла ее без труда, но поостереглась туда входить. Потом, устремившись дальше, в почти непроглядную тьму коридора, нашла дверку, совсем не приметную для того, кто не знал о ее существовании, ведущую в сады.

Место было темное. Масляная лампа, висевшая довольно далеко, посылала неверный отсвет, поэтому Катрин не сразу удалось отыскать замочную скважину. Она на ощупь попробовала ее открыть, но, нервничая, не смогла этого сделать с первого раза. Мало‑помалу глаза ее привыкли к полутьме. Она стала лучше различать очертания замочной скважины, потянула за железную резную задвижку и, введя в замочную скважину острие кинжала, припрятанного ею в широком серебряном поясе, наконец радостно почувствовала, что замок подался. Кедровая створка бесшумно отворилась в огромный сад.

Катрин поспешно выскользнула наружу. Кругом было пустынно, и ей было приятно идти по мягкому песку дорожек. Вскоре появились заросли из кипарисов и низкая стена, отгораживающая владения Зобейды. Стену выложили недавно, и сделали это, конечно, благодаря присутствию франкского рыцаря. Перелезть через такую стену было для молодой женщины сущим пустяком. Катрин была такой же гибкой и подвижной, как и в те времена, когда подростком бегала по песчаным берегам в Париже вместе со своим другом Ландри Пигасом и они взбирались к каменщикам на башни строившихся церквей.

Добравшись до верха стены, Катрин постаралась сориентироваться. Она заметила у зеркальной воды изящный портик у квадратной башни, которую называли Дамской башней и которая была частью личных покоев Зобейды. Сзади смутно виднелись в ночной темноте Холмы Гранады, так как эта башня была воздвигнута прямо на крепостной стене. Огни сияли под портиком, и там бродили рабы. Катрин отвернулась и довольно далеко, справа, узнала здание в самом сердце владения, которое описала ей Мари, — тот павильон, который назывался дворцом Принца. Обсаженный кипарисами и лимонными деревьями, он отражался в спокойной глади воды, поблескивавшей в свете луны, силуэтом высоких колонн и изящной веранды. Там тоже сияли огни, которые позволили молодой женщине различить грозные фигуры евнухов с их блестевшими саблями. Они ходили перед входом в жилище медленными, размеренными, почти механическими шагами, и в жидком зеркале, из которого выступали водяные лилии, отражались их желтые тюрбаны и широкие одежды.

Какой‑то момент Катрин смотрела на павильон, стараясь увидеть знакомую фигуру. Как знать, был ли Арно именно там был ли он там один? Как проникнуть в маленький дворец, если тот, кто его занимал, в эту ночь не выйдет? Сколько вопросов, а ответа ни на один нет!

Но с давних пор, привыкнув к тому, что нужно отдаваться на милость судьбы, Катрин слезла со стены и поползла по земле. Мгновение она сомневалась, какую дорогу ей выбрать. У евнухов у павильона был устрашающий вид. С другой стороны, от Дамской башни доносилась нежная музыка, а в маленьком дворце было совсем тихо. Как знать, где Арно?

Дойдя до открытого места у кипарисовой аллеи, которая шла почти по самому берегу большого бассейна, находившегося перед башней, она удержала радостное восклицание: судьба еще раз проявила к ней благосклонность. Под портиком башни появился Арно, и он был один. Одетый в широкий белый халат, подвязанный по талии золотым поясом, он медленным шагом шел к краю бассейна, затем, приблизившись, сел на его мраморный край. На этот раз он не был пьян, но сердце Катрин сжалось, когда она увидела, как грустен и одинок ее муж.

Она никогда не видела его лицо таким угрюмым. Свет масляной лампы, висевшей рядом с ним, освещал его тоскливую фигуру. Он был одинок, именно одинок! Разве мог ей представиться более удачный случай, чтобы утешить его? Сняв туфли без задников, к которым ей так и не удалось привыкнуть и которые стесняли ее движения, она бросилась к мужу.

Грубые руки схватили ее как раз в тот момент, когда она выскочила к бассейну, где было светло от ламп. От неожиданности и страха у нее вырвался крик. Арно обернулся. Она билась в тисках черных рук, а евнухи старались ее Удержать. Силы были не равны — евнухи, набросившиеся на нее, были суданцами огромного роста. Каждый из них мог бы одной рукой задушить ее. Она же видела только мужа. Он был здесь, совсем близко. Он встал, собрался подойти. Катрин хотела выкрикнуть свое имя, но из ее уст не сорвалось ни звука — суданцы затянули покрывало вокруг шеи и принялись душить ее. И в этот момент появилась Зобейда.

При виде принцессы суданцы замерли. Зобейда обратись к ним:

— Что за шум?

— Мы поймали женщину, которая пряталась в саду, О Свет! Она перелезла через стену. Мы за ней следили.

— Подведите ее…

Катрин подтащили к ногам Зобейды, заставили встать на колени и силой держали в таком положении. Арно, нахмурив брови, с отвращением смотрел на эту сцену. Видя его так близко от себя, Катрин почувствовала, как бешено колотится ее сердце. О! Только бы удалось крикнуть ему свое имя, спрятаться у него на груди… Но опасность была смертельной как для нее, так и для него. Она услышала, как он прошептал:

— Видно, любопытная нищенка из верхнего города. Отпусти ее, пусть уйдет.

— Никто не имеет права входить ко мне, — сухо ответила Зобейда. — Эта женщина поплатится за свой поступок!

— Это не любопытная, — вмешался один из суданцев. — Любопытная не бывает вооружена. Мы нашли на ней вот это.

Гневное восклицание вырвалось у Катрин: она даже не заметила, пока отбивалась от насильников, что они отняли у нее кинжал. Теперь серебряно‑золотой ястреб сиял на черной ладони евнуха, протянутой к принцессе. А та наклонилась, чтобы лучше рассмотреть то, что ей показывали. Арно оказался более быстрым, чем она. Он прыгнул, схватил оружие и с внезапно изменившимся лицом стал его рассматривать. Его взгляд упал на стоявшую на коленях Катрин.

— Где ты взяла этот кинжал? — спросил он глухим голосом.

Она не могла выговорить ни слова. Она забыла про Зобейду, глаза которой, однако, метали молнии и не предвещали ничего хорошего. Мавританка строго обратилась к своему пленнику:

— Тебе знакомо это оружие? — спросила она. — Откуда оно?

Арно не ответил. Он продолжал смотреть на коленопреклоненную темную фигуру на песке. Вдруг Катрин увидела, как он побледнел. Резко рванувшись вперед, он схватил синее покрывало и сорвал его с нее. И так и остался стоять, пораженный, перед открывшимся ему лицом.

— Катрин! — прошептал он. — Ты!.. Ты здесь!..

— Да, Арно… — сказала она нежно. — Это я… И наступил короткий, чудесный миг радости обретения друг друга — обретения после стольких слез, стольких мук. Окружавшие их мавры и женщина следили за ними с нарастающей злобой, опасность витала над ними, но они в этот миг не ощущали ее. Все стерлось, все исчезло. Они были одни среди замершего мира, в котором ничего больше не существовало, кроме их слившихся, как в поцелуе, взглядов их сердец, которые опять бились в такт друг другу. Заткнув машинально кинжал себе за пояс, Арно протянул руки, чтобы помочь своей жене встать.

— Катрин! — прошептал он с невыразимой нежностью. — Катрин, моя миленькая!

Самые дорогие слова! Слова, которых она никогда не забывала и которые только он мог так сказать! Сердце Катрин забилось от радости. Но миг их уже прошел. Прыжком пантеры Зобейда встала между ними.

— Что еще за разговоры? — сказала она по‑французски, что поразило Катрин. — Ее зовут Свет Зари, это купленная у пиратов рабыня. Она последняя сожительница моего брата, его фаворитка.

Нежность, которая на какое‑то мгновение размягчила черты Арно, вмиг исчезла. Гнев блеснул во взгляде его черных глаз, и он сказал с вызовом:

— Ее зовут Катрин де Монсальви! И она… моя сестра! Заминка получилась совсем незаметной, едва уловимой, всего на один удар сердца. Признать Катрин своей женой значило бы обречь ее на смерть. Он хорошо знал, как ревнива Зобейда! Его взгляд поймал взгляд Катрин: он смотрел на нее властно и умоляюще, прося умолчать о его лжи. Поверила ли Зобейда ему? Ее сузившиеся зрачки глаз перебегали от одного к другому. Она даже не пыталась скрыть своего удивления и недоверия.

— Твоя сестра? Она на тебя не похожа! Арно повел плечами:

— Калиф Мухаммад блондин со светлыми глазами. Он разве не твой брат?

— У нас были разные матери…

— И у нас тоже! Наш отец два раза женился. Хочешь еще что‑нибудь узнать?

Голос его был высокомерным и повелительным. Казалось, он решил воспользоваться преимуществом, которое Давала ему чувственная зависимость и почти рабская любовь Зобейды. Присутствие другой женщины, которую она инстинктивно ненавидела, выводило Зобейду из равновесия. Холодно она ответила:

— Я еще кое‑что хотела бы узнать от тебя. Все женщины из знатных и благородных семей в стране франков имеют привычку носиться по морям и увеличивать собою рынки рабов? Как же твоя сестра попала сюда?

На сей раз пришла очередь Катрин рассказывать сказки — она надеялась, что Арно не сделал Зобейде неосторожных признаний.

— Мой брат уехал молиться о своем избавлении от мучившей его болезни к могиле одного великого святого. Но, может быть, ты не знаешь, что такое святой?

— Следи за своим языком, если хочешь, чтобы я дослушала тебя, — дала ей отпор Зобейда. — Все мавры знают Боанерга, Сына Грома, молния которого на миг привела их в оцепенение[7].

— Так вот, — продолжила Катрин уверенно, — мой брат уехал, и долгие месяцы у нас от него не было никаких известий. Мы в Монсальви надеялись, что он вернется, но он все не возвращался. Тогда я тоже решила пойти к могиле святого, которого ты называешь Сыном Грома. Я надеялась по дороге услышать о брате. Я и услышала о нем: его слуга, который сбежал в тот момент, когда ты взяла в плен Арно, рассказал мне о его судьбе. Я добралась до Гранады, чтобы найти того, кого мы уже оплакивали…

— Я думала, что тебя схватили корсары и продали в Альмерии.

— Я и правда была продана, — солгала Катрин, не сморгнув глазом, потому что не хотела, чтобы Абу‑аль‑Хайр пострадал, — но только меня захватили не пираты, а люди на границе этого королевства. Я не хотела вдаваться в долгие объяснения перед человеком, который меня купил.

— Какая трогательная история! — заметила Зобейда с сарказмом. — Нежная сестра бросается в путь по большим дорогам вслед за любимым братцем. И чтобы вернее до него добраться, до того самоотверженна, что попадает в постель к калифу Гранады! И там так преуспевает, что становится официальной фавориткой, любимицей всемогущего султана, драгоценной жемчужиной гарема!

— Замолчи! — грубо прервал ее Арно, побледнев. Когда мавританка заговорила о выборе калифа, Арно, обрадовавшись неожиданной встрече, не сразу обратил внимание на смысл ее слов. И только теперь он понял, что они значили. Катрин с тревогой увидела, как гнев приходит на смену его радости. Он повернулся к ней.

— Это правда? — спросил Арно с такой жесткостью, что молодая женщина содрогнулась.

Она слишком хорошо знала, как ревнив Арно, чтобы не пожать при виде того, как сжал он челюсти и как глаза его о запылали темным огнем. Но насмешливая полуулыбка Зобейды вернула ей самообладание. Это было уж слишком! Он видите ли, тоном хозяина задавал ей вопросы перед этой девкой, которая вот уже не один месяц была его любовницей! Она подняла голову и, бросая вызов своему супругу, сказала спокойно:

— Конечно! Нужно же было как‑то добраться до тебя. Все способы были хороши.

— Вот как? Кажется, ты забываешь…

— Это ты забываешь, вот что мне кажется! Могу ли я спросить тебя, что ты здесь делаешь?

— Меня взяли в плен. Ты должна была это знать, если ты встретилась с Фортюна…

— Пленник всегда старается освободиться… Что ты сделал, чтобы вернуть себе свободу?

— Теперь не место и не время об этом спорить!

— Это лазейка, которая слишком удобна, и я…

— Замолчи! — оборвала Зобейда Катрин. — Ваши семейные дела меня не интересуют! Вы забыли, где вы находитесь?

Вмешательство оказалось некстати. Арно уже был в руках у демонов гнева:

— А ты‑то сама, кто ты, чтобы ввязываться в наши споры? В ваших обычаях, как и в наших, мужчина имеет полную власть над женщиной, которая принадлежит его родне. Эта — из моей семьи, потому что она одной со мной крови, и я имею право спрашивать у нее, как она себя ведет. Ее честь — моя честь, и если она так низко пала…

Жест, которым он сопроводил свои слова, был таким угрожающим, что Катрин инстинктивно отпрянула от него. Крылья носа Арно побелели и вздрагивали, взгляд светился жаждой мести. И Катрин охватила безмерная усталость при виде гневного эгоизма обманутого самца. Он не понимал всех ее мучений, тревог, слез и горестей, всего того, что ей пришлось вынести, пока она сюда добралась. Он увидел во всем этом только единственный факт, только то, что она пожертвовала своим телом и отдалась принцу‑поэту…

Скрытая угроза поразила и саму Зобейду. Подобный гнев не мог быть сыгран, и если только что она испытывала некоторые сомнения по поводу этой слишком красивой сестры, свалившейся с неба, то теперь мавританка начинала верить ему и решила оградить себя от гнева любовника. Пусть убьет сестру в порыве смертельной ярости! Калифу останется только смириться перед оскорбленной честью брата. Тонкая улыбка растянула ее прекрасные губы, когда она обернулась к Арно.

— Ты прав, о мой господин! Честь семьи касается тол