Его принципы. Хрупкость. Физическая изнеженность. Главные достоинства

Отчасти черты характера Юлия объяснялись его высокой самооценкой. Многие люди – тогда и теперь тоже – полагают, что он поступил неосмотрительно и даже глупо, когда после избирательной кампании в разгар гражданской войны провел зиму в Египте с Клеопатрой. Многие считают – и сегодня так же, как и тогда, – что он должен был поступить более осмотрительно, более деликатно и осторожно и не столь близоруко, более трезво оценить свои возможности – короче, ему следовало сомневаться в успехе своего предприятия. Он, однако, был уверен в себе, в отличие от них. Уверенный в своем могуществе, он проводил в Египте месяц за месяцем; и в нужное время он отправился в Зелу, одержал победу, и случилось так, как он и писал: «Пришел, увидел, победил», – и это высказывание всегда останется его суждением о себе. Его поведение полностью оправдалось. Он нуждался в отдыхе, и он его себе устроил.

Юлий никогда не устанавливал для себя никаких максим, в отличие от своего племянника. Светоний («Божественный Август», XXV) приводит правила, которые для себя установил Октавий: «Спеши не торопясь», «Осторожный полководец лучше безрассудного» и «Лучше сделать поудачней, чем затеять побыстрей» (пер. М.Л. Гаспарова), то есть не лови рыбу золотым крючком, ибо в этом случае риск неоправдан – и рыбу не поймаешь, и потеряешь дорогой крючок. Правилом Августа было никогда не вступать в борьбу, если вероятная выгода меньше возможной потери. Все это расчетливая мудрость, и очевидно, что так поступал и Юлий. Но Юлия порой охватывал азарт игрока, и тогда он намеренно испытывал судьбу; он так и не сумел передать это качество своему племяннику.

Почему? – можем мы спросить. Видимо, это результат недостатка жизненной силы, энергии у юноши, который мы уже в нем отмечали. Римскому характеру, скорее, под стать крепкое, сильное тело, выносливость, отсюда железная воля и мрачный стоицизм, присущие римлянам. Римляне никогда не были «сговорчивы». В этом секрет их политической независимости. Их нелегко было убедить. Они всегда отличались мятежным нравом, это были люди, готовые стоять насмерть, если им что‑то не нравится, – готовые пожертвовать своими жизнями, впрочем, и чужими тоже. История о правой руке Сцеволы, может быть, и легендарна, но в ней отражается истина. Если они соглашались, это было сознательное, рациональное соглашение. Юлию не была свойственна эта грубость, различные обстоятельства и его привычки показывают, что он осознавал трудности, с которыми сталкиваются люди более тонкой душевной организации. Больше всего в Октавиане ему нравилось то, что за видимой хрупкостью мальчика скрывается сильный характер.

Чтобы добиться успеха, человеку необходимы чуткость и склонность к тонкому расчету, которых нет у людей грубых. Этой деликатностью конституции и способностью схватывать на лету обладал Гай Октавий. Его биограф[6] описал красивую, изящную внешность Октавия, яркие глаза, маленькие зубы, светлые волосы и орлиный нос; а на некоторых дошедших до нас изображениях мы видим образ человека, более обычного подверженного усталости. В преклонном возрасте у него развилась слабость левой ноги и бедра, так что временами он даже прихрамывал; и всю жизнь он был склонен к легкому недомоганию и сезонным переменам в состоянии здоровья, связанным с погодой, что показывает определенный тип нервной организации. Он нуждался зимой в утепленной одежде, чего нельзя сказать о его земляках, и он отличался повышенным вниманием к своему здоровью в мелочах, как, например, наши современные жители городов вынуждены обращаться к вегетарианству или шведской гимнастике. Такому человеку Юлий не мог передать дьявольское беспокойство, которое временами снедало его. Будущий Август никогда не позволял себе проявлять тревогу, озабоченность. В этой сдержанности, вызванной его природной конституцией, должно быть, скрывался один из источников его мощи.

Эта красота, эта хрупкость и чувствительность, это стремление к разумности и стабильности были, кажется, составными частями его сути, главная и необычайная сила которой заключалась в ясном видении вещей. Некоторые люди оглядываются, прежде чем совершить прыжок; некоторые не считают нужным оглянуться; другие просто не видят, оглядываясь; а третьи не могут сделать вывод из того, что они видят. Некоторые люди говорят и не способны слушать; другие, таких большинство, отвлекаются и перебивают; есть и такие, которые то ли по внешним причинам, то ли по свойству характера способны внимательно рассматривать что‑либо и видеть предмет в целом. Но лучше других будущий Август был одарен способностью внимательно смотреть на вещи и видеть их объективно, не отвлекаясь на эмоции и предубеждения; это свойство художники называют отвлеченным зрением. Он мог видеть и мог судить о событии очень ясно, что редко удается людям его возраста или даже более опытным. Для нас, когда мы оглядываемся назад, он кажется обладателем необычного гения; но его современники, которые лишь постепенно стали смотреть на него как на человека необычного, ясно дают понять, что в нем не было ничего необычного, кроме трезвого суждения, сочетавшегося с удивительной ясностью восприятия. Он был подобен инструменту, который с необычной точностью регистрирует малейшие оттенки состояния. Подобно всякому такому инструменту, про него мало что можно добавить… Его современники считали, что проще объяснить его характер неким божественным промыслом.

Планы на будущее. Гороскоп Октавия

Невозможно предугадать, что скрывает будущее. В том 44 г. до н. э. Юлий был на вершине славы. Юный Октавий проводил время в полезных занятиях, ожидая, когда дядя приедет из Рима в Македонию по пути на Восток. Они отправятся туда вместе по стопам Лукулла, Помпея и Красса, однако с более обученной и тренированной, чем у тех, армией. Затем за знаменитым покорением Галлии последует покорение Парфии, а за «Записками о галльской войне» и «Записками о гражданской войне» последуют «Записки о парфянской войне». Они пройдут по маршруту Александра Великого и, возможно, дойдут до Индии, как в свое время дошел он; и замечательные подвиги Александра превзойдут еще более замечательные деяния Юлия, который затем завоюет весь мир от Британии до Индии и приведет всех под одно правление. К тому времени, когда все будет закончено, юный Октавий будет несколькими годами старше. Он женится, без сомнения, – интересно, на ком? – и будет правой рукой своего пожилого великого дяди, пока, наконец, в положенный час эта величественная голова не откинется и эта чудесная рука не упадет, – и Октавий заступит на его место и… Поток мысли обрывался неопределенностью. Можно лишь гадать о будущих событиях.[7]

Трудность объяснения знаков свыше связана с их двойственностью. Не то чтобы мы их не получали, но мы ничего не предпринимаем, беспомощно поворачивая их так и эдак. Юный Октавий со своим другом Марком Випсанием Агриппой (который был вместе с ним в Аполлонии) забрели к астрологу Теагену. Агриппа – напористый самоуверенный юноша – заплатил деньги и назвал дату и время своего рождения. Теаген составил гороскоп – очень необычный, – а затем с восхищенным удивлением прочел ошеломляющий результат: удивительное будущее ожидало Агриппу. Затем он повернулся к застенчивому юноше, прятавшемуся за широкой спиной самоуверенного Агриппы. Не составить ли и ему гороскоп тоже? Октавий поспешно отказался, опасаясь, что слишком уж проиграет в сравнении с Агриппой. Теаген настаивал и после некоторых колебаний юноши получил необходимые данные. Закончив гороскоп, он упал на колени перед молодым человеком.

Такова, во всяком случае, легенда.

Но даже если и так, что бы это значило? Относилось ли это к удивительному будущему, которое Октавий предугадал, когда в воображении стоял по правую руку от своего дяди и, возможно, помогал ему готовиться к парфянскому походу? Или это было нечто другое? Нечто такое, чего он не мог предвидеть?

Ответ был в сообщении, доставленном ему из Рима вскоре после 15 марта 44 г. до н. э. В послании говорилось, что его двоюродный дед Гай Юлий Цезарь убит в результате покушения группы фанатиков‑олигархов во главе с Брутом и Кассием и теперь лежит мертвый в Риме.

И все мечты о будущем улетучились.

Глава 2

Мантия Цезаря