Лица всех заседающих одесских демонов побледнели.

— Знаете ли вы, кто у меня сейчас был?

— Кто-о?

— Шпион. Пусть дети мои не увидят солнца, если я говорю неправду! О, хитрый змей! О, ящерица, заползающая под камень добродетели!

— Какой шпион?

— Такой, какого еще Одесса не знала. Слушайте, мы узнали, что по делу этому... ну-ну… вызвали Путилина.

— Путилина? — вздрогнули заседающие.

— Да. Вы знаете, что такое Путилин?

— О-о!

Это «о-о!» было красноречивее всяких объяснений. Копельман начал рассказывать почтенному собранию о странном посещении «пана Добржанского».

— И вы что думаете? — послышались испуганные вопросы.

— Я думаю, что этот Добржанский — есть Путилин.

Если бы бомба разорвалась здесь, это не произвело бы большего эффекта.

— Что? Как?

— Путилин, проклятый Путилин был у вас, Копельман?

— Я, может быть, и ошибаюсь... Но... нам надо сейчас же принять меры. Что делает наша «аристократка»?

— Черт бы ее побрал! — гневно воскликнула баронесса. — Она не дает нам ни минуты покоя. Кричит, плачет, бьется, как щука о миску.

— Разве вы не пробовали ее успокоить каплями Фрейденберга?

— Нельзя же ее захлебнуть, когда она — такой дорогой товар! — продолжала баронесса.

— Во всяком случае, ее надо укротить и сейчас же вывезти отсюда. Я боюсь, ох, боюсь, этого пана Добржанского!

— Так, ведь, завтра отходит пароход...

— Завтра! Завтра! А если сегодня у нас вырвут жертву? Во-первых, мы потеряем заработок, а потом мы попа­демся с поличным.

— Где Гельман?

— Он уже здесь.

— Вы ему говорили, что он должен загипнотизировать девчонку, чтобы она спокойно под вуалью вошла завтра на пароход, отправляющийся в Константинополь?

— О, он все знает! Гельман!.. У Гельмана такая сила.

— Так надо это сделать сейчас. Слышите? Сейчас! Только вместо парохода мы ее пока перевезем в другое место. Надо замести следы. Идемьте к ней.

В комнате, тонувшей в полумраке, слышался безумно нудный плач. На кровати, заломив в отчаянии руки, билась девушка поразительной красоты.

Когда Копельман, баронесса Розалия Абрамовна и Гельман вошли в комнату, первый обратился к заключенной:

— Ай-ай, вы все плачете, милая барышня?

Девушка, точно под действием электрического тока, вскочила с кровати. Она была полуодета: корсаж был снят, она была в корсете:

— Что вы со мной делаете? Выпустите меня отсюда!

— Начинайте! — тихо шепнул Копельман Гельману. — Он тихо шептал ему: — Вы должны внушить ей, чтобы она сию минуту поехала со мной. Она должна беспрекословно повиноваться моей воле.

Баронесса выразительно и зло поглядела на Копельмана:

— Я боюсь, Копельман, что вы комедию строите. Не забывайте, вы не заплатили мне мою комиссионную долю.

— Вы — дура-баба! — гневно ответил Копельман. — Тут надо шкуру свою спасать от когтей черта, а она о деньгах говорит!

— Спите! — прозвучал резкий, гортанный возглас. Гельман с распростертыми руками подходил к девушке: — Спи! Ты должна спать!

— Ай! Оставьте меня! Я не хочу... Господи, пошли мне лучше смерть!

Девушка в смертельной тоске заметалась по комнате. Дорогу, когда она хотела подбежать к окну или двери, ей преграждали или Копельман, или баронесса.

— Куда? Куда, девица, стремишься?

А голос Гельмана звучит все резче, повелительнее:

— Я вам приказываю: спать!

Обезумела девушка.

Резкий крик молодого черного человека проникает во все ее существо.

— Спи! И помни, что ты сейчас идешь за твоим другом, который приведет тебя в твой отчий дом. И увидишь ты отца своего, матерь свою.

— Правда? Правда? Вы не обманываете меня? — радостным воплем вырывается у девушки.

— Да, да. Не шевелись... Стой... Спи! — Руки черномазого простерлись над головой измученной, истомленной девушки.

— Я не хочу спать! Ах, что вы со мной делаете!

Резкий, страшно сильный звонок прокатился по квартире баронессы.

Вздрогнули, замерли палачи — одесские демоны. Бледнота ужаса приступила на их ланитах.

— Что это? Кто это? — дрожащим голосом спросила баронесса.

Копельмана затрясло мелкой мелкой дрожью.

— А если... а если, — заикнулся он.

Гельман бросил производить свои гипнотизерские пассы и застыл на месте.

Это была жестокая живая картина.

Вдруг с новой, еще удвоенной силой, прогремел зво­нок.

Тогда охваченные безумной паникой, каким-то ледяным, скрытым ужасом, Копельман, баронесса и гипнотизер Гельман бросились вон из комнаты узницы.

— Где звонят?! — захлебнулся Копельман.

— На парадной...

— Не открывать! — крикнул Гельман. Произошло полное смятение.

— Что делать? Да что же делать? — Экономка баронессы тщетно добивалась ответа.

— Бежать?

И опять этот страшный звонок.

— Ни звука, Назимова, ни шороха! Я вас спасу! Я — Путилин.

Девушка, еле стоящая на ногах, едва была в состоянии подавить крик ужаса.

— Кто вы?

— Я, говорю вам, Путилин. Я начальник сыскной полиции. Вы попали в лапы дьявольских замыслов. Слушайте: если вас сейчас повлекут отсюда, идите смело. Я — около вас.

— Звонят! Опять звонят!

Наступило состояние того патологического афекта, какой иногда, и очень часто, властно овладевает преступниками.

Ноги приросли к земле. Руки — не действуют... Смер­тельный страх парализует все задерживающие центры головного мозга.

— Дзинь — дзинь -дзинь!.. — гремит звонок.

— Э! — прозвучал отчаянный крик Копельмана. — Узнаем, что такое! Все равно, если мы попались — выхода нет. Они не дураки, а в особенности он: выходы все заняты.

Копельман открыл дверь — и попятился: на лестнице никого не было.

— Никого! — вырвался у него подавленный вопль.

И то обстоятельство, что на лестнице никого не было, устрашило его более, чем если бы там находилась рать сыскных агентов.

— Уж не сходим ли мы с ума? — с вздрагивающим смехом обратился белый, как полотно, Копельман к своим сообщникам.

Он захлопнул дверь. Теперь бешенство овладело Копельманом.

— Злой дух, злой дух нас преследует! Тащите эту проклятую девицу!

Из соседней комнаты вышвырнули в залу бедную девушку.

В ту минуту, когда она подошла к двери, где ее ожидал Копельман, из-за дверей «пленной» комнаты загремел голос Путилина:

— Попались, голубчики!

Гельмана давно уже не было: при звонках он удрал неизвестно куда.

Баронесса протяжно, жалобно закричала. Экономка за­мерла в позе отчаяния.

Копельман прирос к роялю.

Зверем кинулся Путилин к группе.

— Ну-с, господин Копельман, довольны ли вы моим добыванием вашего товара?

Дуло револьвера Путилина значительно поблескивало в руках гениального сыщика.

— Путилин?

— Я-с, господин Копельман. Мне пришлось спасти одного честного еврея, Губермана от подлой клеветы на него. Но такого негодяя, как вы, я не пощажу.

— Ваши ручки? О, как они хорошо умеют подделывать письма!

Копельман не шевелился. Он только хлопал глазами.

— Проклятие... проклятие на вашу голову... Ой!

Путилин стянул ручные браслетки.

В залу вертепа баронессы входили городовые.

Путилин усадил в карету дрожащую девушку.

— К родителям, детка?

Женя Назимова плакала истеричными слезами.

— Боже... как мне благодарить вас.

— Впрочем, детка, вы позволите мне сначала заехать с вами «по начальству»?

— Ах, делайте, что хотите... Дурно мне, скверно.

В сыскном отделении шло заседание по вопросу о путилинском приезде, решили, как почтить приезд знаменитого сыщика, оказавшегося не у дел.

— Ведь, это неловко, господа, он еще не уехал, я справлялся у доктора. Доктор страшно взволнован исчезновением своего славного друга. Надо бы ужин ему устроить отвальный.

— Верно, полковник. Он оказал нам честь своим посещением.

Вдруг шум, движение по коридору одесского сыскного управления.

— Что там? Что это за шум? — вскочил жандармский полковник.

Распахнулась дверь.

На пороге стоял Путилин, поддерживая правой рукой Евгению Назимову.

— Здравствуйте, господа! Вы не ожидали моего возвращения сюда? Теперь ведь глубокая ночь... Отчего вы здесь?

— А-а-ах! — прокатился изумленный возглас присутствующих.

Все вскочили, как один человек.

— Вот вам Евгения Петровна Назимова. Оказывается, я приехал не зря, господа.

Взрыв восторженных восклицаний, таких, которых никогда еще не знала Одесская сыскная полиция, потряс комнату.

— Что? Да быть не может? Да кто же вы, наконец?

Путилин был бесстрастен.

— Скорее вызвать отца и моего доктора! Девушка нуж­дается в медицинской помощи.

Одесский коллега подошел к Путилину и низко ему поклонился.

— Вы великий человек, Иван Дмитриевич!

— «Кривая» вывезла, — усмехнулся гениальнейший сыщик. — Представьте, коллега, все до удивительности просто. Надо только знать, с чего начать.

— Ура! Путилину ура! — загремело одесское сыскное отделение.

Путилин хмурился. Он не любил столь шумно демонстративных чествований его исключительного дарования.

— Вот вам ваша дочь, господин Назимов. Доктор, отвези mademoiselle Назимову в дом ее родителей.

Я во все глаза глядел на моего друга.

— Господин Путилин!.. Господи! — шептал обезумевший от радости Назимов.

Путилин вынул часы.

— И ровно через час отходит наш поезд. Торо­пись, доктор.

Триумф Путилина был колоссальный.

Одесса несколько дней бредила этим замечательным человеком.

 

 

 

ТЬМА ЕГИПЕТСКАЯ