Начало татар и опустошение ими Бухары и других городов

 

Чингиз-хан был кузнецом в земле Хата.[69] Он был щедр душой, силен и прекрасно сложен. Вокруг себя он собирал людей и кормил их. Постепенно у них появилась группа людей, которая избрала его своим предводителем, и он захватил свою страну. Могущество его возросло и усилилось. Его дело приобрело большой размах, и он одержал сперва победу над царем Хата, а затем над царем Китая. Его войска увеличились, и он одержал победу над Хотаном,[70] Кашгаром[71] и Алмалыком. Джалал ад-Дин Синджар, сын Хорезмшаха,[72] был царем Хорезма, Хорасана и Мавераннахра и обладал большой силой и могуществом. Чингиз боялся его, остерегался и не противодействовал ему. Случилось так, что Чингиз послал купцов с китайскими и хатайскими товарами — шелковой одеждой и другими вещами — в город Утрар,[73] где кончаются владения Джалал ад-Дина. Его наместник (в этом городе) сообщил Джалал ад-Дину об этом и спросил, как поступить с ними. Джалал ад-Дин отдал письменный приказ забрать их товары, изувечить их, отрезав конечности, и вернуть в их страну. Ибо когда Аллах Всевышний решил поразить жителей Востока бедствием и подвергнуть их мукам, он допустил принять такое гибельное решение, повлекшее за собой злосчастие.

Когда наместник Джалал ад-Дина сделал это, Чингиз стал подготовлять свои неисчислимые войска для нападения на мусульманские страны. Наместник же Утрара, узнав о его действиях, послал лазутчиков, чтобы те доставили ему сведения о том.

Рассказывают, что один из них проник в войско (махалла) [74] одного из эмиров Чингиза под видом нищего и не нашел никого, кто бы накормил его. Наконец он остановился у одного из воинов, у которого он не видел пищи, а тот ничем не угостил его. Когда стемнело, воин вытащил сушеную кишку, бывшую с ним, омочил ее водой, пустил кровь своему коню и наполнил ею кишку, после чего завязал и обжарил ее на огне, и это было его пищей. Лазутчик вернулся в Утрар, доложил наместнику об их делах и осведомил о том, что никто не сможет воевать с ними. Наместник обратился за помощью к своему царю Джалал ад-Дину, и тот прислал ему шестьдесят тысяч сверх тех войск, которые были у наместника. Когда произошла битва, Чингиз нанес им поражение и вошел в город Утрар с мечом, перебил мужчин и забрал детей в неволю. Тогда Джалал ад-Дин явился сам, чтобы сразиться с ним. Между ними были такие сражения, подобных которым не знал ислам. И дело дошло до того, что Чингиз захватил Мавераннахр, разрушил Бухару, Самарканд, Термез, переправился через реку Джайхун, дошел до города Балх[75] и взял его. Потом он пошел на Бамийан[76] и захватил его. Затем он вторгся в Хорасан и персидский Ирак (Ирак ал-аджам). [77] Мусульмане в Балхе и Мавераннахре восстали против него. Он вернулся к ним, вошел в Балх с мечом и разрушил его до основания. [78] Подобно этому он поступил в Термезе, который полностью был разрушен и до сих пор не восстановлен (на прежнем месте). На расстоянии двух миль от того места был построен (другой) город, называемый в настоящее время Термезом. Он (Чингиз) истребил жителей Бамийана и полностью уничтожил город, за исключением минарета соборной мечети. Но затем он смилостивился над жителями Бухары и Самарканда и вернулся в Ирак. И так без конца продолжалось победоносное шествие татар, пока не ворвались они с мечом в столицу ислама, резиденцию халифата — Багдад, где убили дского халифа ал-Мустасима Биллах,[79] да помилует его Аллах!

 

Рассказал Ибн Джузайй

 

Наш шейх, главный кади, Абу-л-баракат ибн ал-Хаджж, да возвеличит его Аллах, сообщил нам: Я слышал, как хатиб Абу Абдаллах ибн Рашид рассказывал:

«Я встретил в Мекке одного из иракских улемов[80] — Hyp ад-Дина ибн Зуджаджа с племянником. Мы начали беседовать с ним, и он сказал мне: „В Ираке во время татарского нашествия погибло двадцать четыре тысячи улемов, кроме меня и его, никого не осталось", — и он показал на своего племянника».

Он (Ибн Баттута) рассказал: Мы остановились в предместье Бухары, известном под названием Фатхабад,[81] где находится могила ученого шейха, благочестивого отшельника Сайф ад-Дина ал-Бахарзи,[82] одного из величайших святых.[83] Носящая имя этого шейха завия, где мы остановились, очень велика и имеет огромные вакфы, (на доходы) с которых питаются приезжие. Шейх этой завии — один из потомков Сайф ад-Дина, совершивший благочестивое паломничество Йахйа ал-Бахарзи.[84] Этот шейх принял меня у себя дома, собрал знатных лиц города, и чтецы читали Коран прекрасными голосами, а проповедник произнес речь. Замечательно пели на тюркском и персидском языках. Там у нас прошла самая чудесная ночь.

Я встретил там ученого законоведа, достойного Садр аш-Щари'а, прибывшего из Герата. Он благочестивый праведник. В Бухаре я навестил могилу ученого имама, составителя «Сборника истинных хадисов» (ал-Джами ас-сахих), шейха мусульман Абу Абдаллаха ал-Бухари, да будет Аллах доволен им! На его могиле начертана надпись: «Это могила Мухаммада ибн Исмаила ал-Бухари, составившего такие-то и такие-то книги». На могилах других бухарских ученых также написаны их имена и названия их сочинений. Я записал многие из них, но записи пропали у меня с вещами, когда индийские язычники ограбили меня в море.

Затем мы выехали из Бухары, направляясь в лагерь праведного великою су-пана Ала ад-Дина Тармашири-на.[85] Об этом мы еще упомянем. Итак, мы проехали Нахшаб,[86] местечко, откуда происходит шейх Абу Тураб ан-Нахшаби. Это небольшой город, окруженный садами и водами. Мы остановились вне города в доме его эмира. У меня была невольница, которая скоро должна была родить. Я хотел отвезти ее в Самарканд, чтобы она родила там. Она была в паланкине, помещенном на верблюде. Наши спутники отправились в путь ночью, взяв ее, провизию и другие мои вещи, я же остался, чтобы уехать днем с другими. Они поехали по одной дороге, а я по другой. На закате дня мы достигли лагеря вышеупомянутого султана. Мы были голодны, но остановились недалеко от базара. Один из моих люден купил кое какую еду, чем можно было утолить наш голод Мы устроились на ночь в шатре, который ссудил нам один купец. На другой день наши спутники пошли искать верблюдов и остальных наших людей. Они нашли их вечером и привели. Оказалось, что султана при войске не было, он охотился. Я встретился с его заместителем эмиром Такбуга. Он поселил меня вблизи от своей мечети и дал мне хиргох. Это нечто похожее на палатку, о чем говорилось выше. В ней я поместил невольницу, которая этой же ночью родила.

Сначала мне сказали, что родилось дитя мужского пола, но это было не так. После того как мы устроили акику,[87] один из моих людей сообщил, что родилась дочь. Тогда я позвал невольниц и спросил их, и они отвечали мне то же самое. Эта девочка родилась под счастливой звездой, ибо с ее рождения я видел все то, что радовало и удовлетворяло меня. Она умерла через два месяца после того, как я прибыл в Индию. Об этом я еще буду говорить.

В этом лагере я встретился с набожным факихом, шейхом мавлана Хусам ад-Дином ал-Йаги, его имя на тюркском языке означает «восставший»; он — отрарец. А также встретился с шейхом Хасаном — зятем султана.

 

Султан Мавераннахра

 

Это великий султан Ала ад-Дин Тармаширин. Он могуществен, имеет много войск; он управляет огромным царством, силен и справедлив. Страна его расположена между владениями 'четырех великих царей мира: царя Китая, царя Индии, царя Ирака и царя Узбека. Они все боятся его, оказывают ему почет и уважение. Он получил владения после своего брата ал-Джакатая.[88] А этот ал-Джакатай был язычником и сел на трон после своего старшего брата Кебека.[89] Кебек тоже был неверным, однако по отношению к подданным был справедлив, уважал мусульман и почитал их.

 

Царь Кебек и проповедник

 

Передают, что однажды царь Кебек, разговаривая с Бадр ад-Дином ал-Майдани, факихом и проповедником, сказал ему: «Ты говоришь, что Аллах в своей славной книге якобы упомянул обо всем?» — «Да». — «А где же в ней мое имя?» — спросил царь. «Оно содержится в следующих словах Всевышнего: „В таком виде, как пожелал, тебя устроил[90]", — ответил тот. Царь удивился и сказал: «йахши», что по-тюркски означает «хорошо». Царь проявил к нему свою милость и стал еще лучше относиться к мусульманам.[91]

 

Справедливость Кебека

 

Рассказывают о судебных решениях Кебека, как некая женщина пожаловалась ему на одного из эмиров и сказала, что она бедная, имеет много детей и содержит своих детей продажей молока, а этот эмир отнял у нее молоко и выпил его. Кебек сказал ей: «Я разрублю его пополам, если из живота его вытечет молоко, этого будет достаточно. В противном случае я разрублю тебя после него». Женщина сказала: «Я простила его и ничего не требую от него». Кебек же приказал сделать так, как он сказал. Этого эмира рассекли пополам, и из него вытекло молоко.[92]

Вернемся к рассказу о султане Тармаширине. Я остановился на несколько дней в лагере, который там называют Урду. Однажды, по своей привычке, я пошел в мечеть на утреннюю молитву, и, когда закончил молитву, кто-то сказал мне, что султан находится в мечети. Когда он поднялся со своего места, я подошел к нему, чтобы его приветствовать. Шейх Хасан и факих Хусам ад-Дин ал-Йаги доложили султану обо мне и о моем прибытии несколько дней назад. Султан обратился ко мне по-тюркски: «Хушмисан, [93]  яхишими-сан кутлу айусан». Хушмисан значит «здоров ли ты?» Яхишимисан — «хорошо ли себя чувствуешь?» Кутлу айусан — «да будет благословенно твое прибытие!»

В это время на нем была надета зеленая иерусалимская кааба,[94] а на голове шашийа из того же материала. Султан вышел затем из мечети, направляясь пешком к месту своих приемов. Люди обступили его, представляя ему свои жалобы. Он останавливался и выслушивал каждого жалобщика, беден он или богат, мужчина или женщина. Потом он послал за мной, и я предстал перед ним. Султан был в шатре, а снаружи, справа и слева, разместились люди. Эмиры среди них восседали на сиденьях, а их свита стояла вокруг. Остальные воины сидели рядами, держа перед собой оружие. Это была дежурная охрана, которая сидит там до вечерней молитвы. Потом приходит другая смена и остается до конца ночи. Там сделаны навесы из хлопчатобумажных тканей, под которыми они укрываются.[95] Войдя к царю в шатер, я увидел его сидящим на троне, подобно минбару устланном златотканым шелком. Внутренность шатра была скрыта раззолоченным шелком, а над головой султана, на высоте одного локтя, висел венец, украшенный драгоценными камнями. Великие эмиры сидели на сиденьях справа и слева от него, а перед ним стояли царские дети с опахалами в руках. У входа в шатер находились наиб (заместитель), хаджиб (камергер) и сахиб ал-алама (хранитель печати). Они называют ее алтамга; ал означает «красный», тамга — знак. Когда я входил, они все четверо встали навстречу мне и вошли вместе со мной. Я приветствовал султана, и он задавал мне вопросы, а сахиб ал-алама переводил. Разговор наш был о Мекке, ал-Медине, Иерусалиме — да возвысит их Аллах! О городе ал-Халила[96] — мир ему! О Дамаске, Египте, ал-Малике ан-Насире,[97] об обоих Ираках и их царе, а также о персидских странах.

В это время муаззин возвестил полуденную молитву. и мы вышли. Обычно мы совершали молитвы вместе с ним. Это были дни сильного, убийственного холода. Но султан не пропускал ни утренних, ни вечерних молитв с общиной.[98] После утренней молитвы до восхода солнца он садился для свершения зикра на тюркском языке. Каждый, кто находился в мечети, подходил к нему и здоровался с ним за руку. То же происходило во время послеполуденной молитвы. Если ему преподносили изюм или финики — а финики у них высоко ценятся и считаются благословенными, — он раздавал их своей рукой каждому, кто был в мечети.