Глава 15. Двойная и нулевая.

Голова раскалывалась и гудела, будто по ней проехал товарный состав, а всё тело было каким-то чужим. От жестокой боли хотелось кричать, вопить, биться в агонии, но не получалось: ни язык, ни руки не слушались.

Он открыл глаза и тут же их закрыл: яркий искусственный свет резал не хуже ножа, принося с собой невыразимые муки. Он попытался приподнять веки ещё раз, и это ему удалось. Проморгавшись и привыкнув к агрессивному освещению, он попробовал повернуть голову. Шея была будто закована в камень, поэтому и эта попытка не увенчалась успехом.

Что ж, ничего не оставалось, кроме как смотреть в потолок.

Последний был выкрашен в бледно-салатовый – самый стандартный в мире цвет для медицинский учреждений.

Значит, он находится в больнице. Слава богу, что не в морге.

Он попытался сглотнуть слюну, но закашлялся: во рту было сухо, как в пустыне; губы растрескались и причиняли кучу неудобств. Кто бы знал, что такая мелочь, как сухость во рту, может быть столь раздражающей!

Он попытался глубоко вздохнуть, но тело тут же ответило на эту попытку резкой болью. Он резко выдохнул и снова прикрыл глаза. Значит, это больница. Интересно, как он в ней оказался?

Он попытался вспомнить, что с ним произошло, и тут-то обнаружилось самое ужасное.

Он не помнил, кто он такой.

Его глаза в ужасе расширились. Он захрипел и будто сквозь вату услышал отчаянный писк. Находившаяся вне его поля зрения дверь распахнулась, и к нему кто-то подошел.

Этот таинственный визитер проверил разрывавшийся тревожным сигналом прибор, а потом ласково сжал его руку и прошептал что-то на языке, в котором было полно шипящих звуков. Он замолчал и непонимающе перевел взгляд на говорившего.

Перед ним стоял ангел.

Одетый в белоснежный халат, этот человек будто сам по себе источал нежное сияние, ореолом осенявшее всё его существо. С тонким носом, добрыми глазами и ямочкой на щеке, четко обозначавшейся при улыбке, этот омега был просто идеалом.

Ангел вновь выдал какую-то малопонятную тираду. Верно истолковав непонимание, отразившееся в глазах пациента, он улыбнулся и спросил по-корейски:

– Так понятнее?

Он кивнул и вновь лишился чувств.

Медбрат тяжело вздохнул и коснулся горячего лба альфы своей аккуратной ладонью. Этот таинственный пациент прибыл к ним в больницу три недели назад. Травмы его были почти несовместимы с жизнью, но врачам всё-таки удалось реанимировать этого человека. После серии сложнейших операций альфа пролежал в беспамятстве более десяти дней, и очнулся только сейчас. Похоже, что подозрение, что он кореец, подкрепляемое тем, что при нем был блокнот, исписанный значками хангыля, подтвердились.

Исин наклонился к пациенту и ласково провел по его точеным чертам. Интересно, сколько займет восстановление? И кто же этот чудесный человек, которого нашли на проселочной дороге избитым почти до смерти? Что он такого сделал, чтобы с ним так обошлись?

Альфа вполголоса застонал и слегка нахмурил лоб. Омега улыбнулся, не убирая руки. Он ещё не знал своего пациента, но уже был уверен: он поможет ему выздороветь. Всеми силами поможет.

Медбрат вздохнул и, сверившись с записями на карте, висевшей на спинке больничной кровати, вышел за дверь. Отсутствовал он недолго, вернувшись со шприцем в руке.

– Пора пройти через не очень приятную процедуру, – мягко проговорил китаец, нажимая на поршень и выгоняя из ампулы пузырьки воздуха.

Пришедший в себя пациент с трудом вдохнул, наблюдая за омегой. Когда последний, присев на краешек кровати, взял альфу за руку и простерилизовал участок на тыльной стороне руки ватным тампоном, смоченным в спиртовом растворе, кореец попытался что-то сказать, но эта попытка была проигнорирована работником больницы, полностью сосредоточенном на уколе.

Введя альфе лекарство, медбрат завернул использованный шприц в кусок целлофана и с улыбкой посмотрел на таинственного альфу.

– Вы можете что-нибудь сказать? – спросил он, с трудом подбирая корейские слова. – Попробуйте.

Пациент напрягся; он попытался выговорить что-то, но из горла вырвался лишь протяжный хрип.

– Неплохо, – приободрил его китаец. – А теперь ещё раз, только почетче. Как вас зовут?

Ценой невероятных усилий кореец прочистил горло. Он прикрыл глаза, а потом тихим, хриплым шепотом ответил:

– Я не знаю.

На несколько секунд воцарилась тишина. Затем омега слегка коснулся левой ладонью горячего лба пациента.

– Не переживайте, – успокоительным тоном проговорил медбрат. – Такое случается. Кстати, при ваших ранах это неудивительно...

Китаец хотел прибавить ещё что-то, но, видимо, его знаний корейского тут не хватало. Место этого он вновь приподнял уголки губ в свою обворожительную улыбку и, потрепав альфу по рукаву, вышел из палаты.

Затворив за собой дверь, Исин прислонился к ней спиной и, прикрыв веки, глубоко вздохнул. Красота этого незнакомца взволновала его куда сильнее, чем стоило бы, да и запах рисовой пудры не оставлял равнодушным. Сейчас, когда пациент очнулся, этот эффект усилился: эти глаза, полные тоски и беспомощности, лишали медбрата всякой силы воли. Ему хотелось окружить этого человека заботой и лаской; спрятать его где-нибудь далеко, чтобы тот принадлежал только ему... Омега понимал, что подобные эмоции на очень подходят ему как профессионалу, но ничего не мог с собой поделать: если тогда, когда этого альфу, всего израненного и избитого, привезли к ним в приемное отделение, Исин лишь ощутил легкое волнение и на автомате отметил, что пациент привлекателен, то сейчас, когда кореец пришел в себя, китаец был готов признаться себе, что пропал. Пропал окончательно.

Вздохнув ещё раз, медбрат бросил взгляд на завернутый в целлофан шприц и поспешил по коридору. Нужно было выбросить иглу, а потом – сдать смену Вану. На ночь у него была запланирована работа.

Опустив шприц в корзину для медицинского мусора, омега решительно снял халат и, попрощавшись со сменщиком, кинул робу в стирку. Он быстро вышел из ординаторской и, сбежав по лестнице, прошел через тяжелые больничные двери.

Что ж, вот и очередной день был позади. На город спускалась ночь – то самое время суток, которое искажает зрение и восприятие, делая окружающий мир совсем не таким, как при дневном освещении.

Юноша посмотрел на стремительно темневшее небо, а затем, втянув голову в плечи, засеменил прочь. Ему нужно было спешить, ведь сменами в больнице его жизнь не ограничивалась.

Ибо ночью начиналось самое интересное.