Глава 18. Обманчивый рассвет

 

 

Перед тем, как детально рассказать о немецком морском плане “Дня Д” и о том, как он был сорван, стоило бы подчеркнуть полное совпадение свидетельств из немецких источников с информацией, содержавшейся в донесениях нашей разведки. Мы благодарны комиссии Рейхстага, заседавшей в 1925-1926 годах, за многочисленные откровения, всплывшие в результате проводимых ею опросов, касавшихся событий, предшествовавших капитуляции немецкого флота. Если то, что выяснила комиссия, стало новостью для широкой общественности, то британское Адмиралтейство в полной мере знало обо всем этом еще в 1918 году. Среди тех, кто, выступая перед комиссией в качестве свидетелей, рассказывал о плане запланированного на октябрь 1918 год морского наступления были вице-адмирал Адольф фон Трота, контр-адмирал Хайнрих (командующий миноносными силами), контр-адмирал Магнус фон Леветцов, генерал Вильгельм Грёнер, генерал Герман Йозеф фон Куль, профессор Ганс Дельбрюк. а также доктор Ойген Фишер, господин Филипп Шайдеманн и господин Отто Вельс, лидеры социалистов.

 

Наступление Флота открытого моря планировалось на 28 октября 1918 года - другими словами, уже через некоторое время после того, как генерал Людендорф попросил о заключении немедленного перемирия, которое было единственным средством спасения его армий от полного разгрома, вследствие чего немецкое правительство начало переговоры с американским президентом Томасом Вудро Вильсоном. И вот, как раз во время этих переговоров. адмирал Шеер, который к тому времени уже оставил должность Главнокомандующего флотом и стал начальником главного морского штаба, прибыл на аудиенцию к Кайзеру в Потсдам. На этой аудиенции он настойчиво добивался, чтобы ему развязали руки в вопросе использования флота. Он объяснял, что, так как в ближайшем будущем сопровождение подводных лодок не понадобится, флот может полностью посвятить себя своей основной миссии: выйти на открытое сражение с противником.

 

Нет никакого сомнения, что Кайзер в принципе принял такую точку зрения. Однако он не дал своего согласия на осуществление какого-либо конкретного плана операции, по той все объясняющей причине, что ему этот план на рассмотрение не представляли. Адмирал Шеер, прекрасно знавший о нежелании Его Величества рисковать своими любимыми броненосцами, просто рассудил, что не стоит посвящать своего Верховного Главнокомандующего в суть задуманного им предприятия. И он продолжал подготовку к операции, не спрашивая санкции Кайзера, опасаясь, как он признал впоследствии, что не сможет ему подчиниться.

 

В неведении оставили не только Кайзера. Канцлер, Принц Макс Баденский, который уже вел переговоры о перемирии и отдал приказ о прекращении подводной войны, тоже ничего не знал. В своем повествовании об этих событиях Принц заявил, что впервые услышал разговоры о военно-морском плане 2 ноября, хотя решающая битва была назначена на 28 октября, и отменена из-за восстания матросов 31 октября. Впервые о том, что готовилось за его спиной, он узнал из просьбы адмирала Шеера подписать манифест к личному составу с заверениями, что никто не собирается посылать флот в “смертельный поход”, и с призывом к соблюдению дисциплины.

 

Официальный добровольный отказ от запланированного “смертельного похода”, который любезно попросили подписать Канцлера, был, несомненно, правдив в строгом смысле слова, так как военно-морское командование рассчитывало на победу. а не на разгром. Но он был надувательством в том смысле, как его прочли, как его услышали и как его осмыслили. Ведь создавалось впечатление, что целью выхода в море якобы было не стремление к решительной битве с британским флотом, а просто обычное учебное плавание.

 

Из этого можно сделать однозначный вывод, что адмиралы обманывали как правительство, так и своих матросов, и намеревались выйти на битву с британским флотом на свой страх и риск, а если бы удача им не улыбнулась, то они сделали бы вид, что бой, на который они рассчитывали, произошел якобы совершенно случайно.

 

Они готовились к этой отчаянной авантюре без согласия Верховного Главнокомандующего, являвшегося также и их главнокомандующим, открыто не доверяя правительству. В то же время, они прекрасно знали, что честь Германии уже зависит от начавшихся мирных переговоров, и им также было хорошо известно, что их матросы им не подчинятся, если узнают правду о цели выхода в море! Можно напрасно листать страницы исторических трудов в поисках аналогичных примеров такой упрямой глупости и бессовестности нескольких адмиралов, готовых не согласиться с любой государственной властью и одним махом поставить под угрозу будущее своей страны.

 

Что касается самой авантюры, то ее нельзя назвать иначе, чем глупостью. В наше время, когда все известные нам факты позволяют взвесить шансы, можно с абсолютной уверенностью сказать, что шансы на успех немцев равнялись одному к ста. Эта общеизвестная точка зрения разделяется множеством немецких экспертов, по крайней мере, большинством среди них, и именно об этом свидетельствовали многие в Рейхстаге, давая показания парламентской комиссии.

 

Расчеты адмиралов, готовивших это предприятие, основывались на ошибочных предпосылках. По их собственному признанию, абсолютная секретность была основным условием успеха, но секрет этот был давно раскрыт британцами. Если адмирал Шеер и его товарищи полагали, что возможно скрыть от глаз противника такие широкомасштабные приготовления, длящиеся несколько месяцев и включающие постановку минных заграждений в протяженном и отдаленном от своего побережья секторе, то это говорит только об их недостаточной прозорливости.

 

В соответствии с основными директивами, о которых мы узнали из удивительно точных прогнозов нашей разведки, план предусматривал использование всех кораблей Флота открытого моря, способных вести бой, всех подлодок и всех “цеппелинов”, которые были в распоряжении флота. Армада должна была выйти в море на рассвете 28 октября. Две мощные группы крейсеров и миноносцев должны были одновременно двинуться к побережью Фландрии и к устью Темзы, обстреливая береговые цели и отправляя на дно все, что встретится на их пути. За ними последовала бы основная часть флота, защищенная от атак британских субмарин плотными завесами миноносцев.

 

Немедленно после того, как новость о выходе флота стала бы известна англичанам, “Гранд-флит”, как рассчитывали немецкие адмиралы, вышел бы из своих баз в Шотландии и на всех парах помчался бы на юг, чтобы не дать немецкому флоту вернуться на свои базы. Но его маршрут был бы усеян невидимыми ловушками. Тут в засаде его поджидали бы целые стаи немецких подлодок. Те корабли, которым удалось бы пройти через эти заслоны, напоролись бы на огромное минное заграждение, поставленное подводными минными заградителями UC, перед Фёрт-оф-Тей, а дальше на юг еще на пять других минных заграждений, состоящих из 1500 мин, поставленных, пятью немецкими быстроходными крейсерами непосредственно перед самим выходом Флота открытого моря.

 

Подводные лодки должны были действовать по уже проверенному методу, применение которого однажды заставило адмирала Джеллико, по его словам, пройти “через ад подлодок”. (Это случилось в августе 1916 года во время робкого выхода немецкого флота. “Гранд-флит” тогда встретился с многочисленными немецкими подлодками и потерял от их торпед легкие крейсера “Фалмут” и “Ноттингем”.) Как дополнительная гарантия от сюрпризов, “цеппелины” должны были вести воздушную разведку в интересах флота. Эти дирижабли специально берегли для этого случая и запретили их использование в зоне Северного моря.

 

И наконец, все силы немецких миноносцев ночью должны были быть брошены против приближающегося “Гранд-флита”: командиры миноносцев получили бы приказ пожертвовать своими кораблями и любой ценой выпустить торпеды. Потом, когда “Гранд-флит” понес бы потери и был бы деморализован этими постоянными атаками, перед Тершеллингом его ожидали бы все объединенные линейные эскадры немецкого флота.

 

Важной частью плана были рейды крейсеров и миноносцев против торговых пароходов, выходящих из Дюнкерка и устья Темзы. Немцы полагали, что мы готовим высадку десанта в Голландии с целью атаковать в тыл группу армий Кронпринца Рупрехта и отрезать ей путь к отступлению. Исходя из этого, они надеялись потопить собранные с этой целью транспорты и корабли сопровождения.

 

Секретные инструкции главного морского штаба предписывали втолковать командиру каждого немецкого корабля абсолютную необходимость самых решительных и отважных действий. От принципа “безопасность превыше всего”, определявшего все предыдущие операции флота, следовало решительно отказаться. Людьми и кораблями нужно было без колебаний жертвовать, чтобы использовать каждую благоприятную ситуацию, и в любом случае, открывать огонь, не дожидаясь получения каких-либо опознавательных сигналов. Выход флота был организован так, что любой корабль, попавшийся на его пути, мог быть, практически, только кораблем противника. Если это бы оказалось не так, то тогда нейтральному или дружескому судну просто бы не повезло.

 

Как мы видели, этот план, такой внушительный на бумаге, основывался на многих ошибочных предположениях. В первую очередь, гигантское минное поле в открытом море перед Фёрт-оф-Тей, где, по расчетам немцев, должны были погибнуть или пострадать многие британские броненосцы, на самом деле тихо было вычищено нашими тральщиками. Во-вторых, угроза засады подводных лодок на пути приближения ”Гранд-флита” учитывалась нами, и были приняты соответствующие меры, чтобы избежать ее. В-третьих, мы заранее знали, что пять немецких крейсеров должны выскользнуть в Северное море, чтобы поставить дополнительные мины как раз перед “большим выходом”. Потому мы позаботились о том, чтобы наши превосходящие силы встретили и уничтожили их, не позволив им сбросить свой смертоносный груз в море. В-четвертых, патрульные силы “Харидж Форс” и ”Дуврский патруль” были предупреждены заранее, и сюрпризы со стороны противника не застали бы их врасплох. Со своей стороны, мы сами подготовили немцам несколько сюрпризов. В-пятых, были приняты специальные меры по защите торговых судов из Дюнкерка и всех, пересекавших Ла-Манш, и все транспорты оставались бы в портах при первых признаках того, что противник ”зашевелился”.

 

На кораблях “Гранд-флита” все было готово ко “Дню Д”. После Ютландской битвы флот был значительно усилен новыми кораблями всех типов. В подкрепление ему прибыли шесть американских броненосцев под командованием адмирала Хью Родмэна. Все линейные корабли были оснащены различными системами, снижавшими до минимума опасность взрыва. Их бронирование тоже было дополнительно усилено. Улучшилась артиллерия, были приняты на вооружение новые бронебойные снаряды, каждое попадание которых нанесло бы врагу серьезный ущерб. Все корабли были оснащены параванными тралами, позволявшими относительно уверенно преодолевать минные поля. А специальные флотилии миноносцев, буксируя параваны на большой скорости, должны были пройти перед основными силами и прочистить для них безопасные проходы.

 

“Гранд-флит” должна была поддерживать авиация, оснащенная специальными средствами для борьбы с миноносцами. Одни самолеты, несомненно, смогли бы приготовить разведывательным дирижаблям немцев теплый прием, а другие были бы брошены против линейного флота противника, как только бы тот оказался в радиусе их действия.

 

В своих показаниях перед комиссией Рейхстага адмирал Адольф фон Трота, рассказывая о достоинствах плана, заявил:

 

“Нашим преимуществом была бы близость немецкого побережья, потому что Флоту открытого моря пришлось бы пройти всего 150 миль из своих баз, столько же потребовалось бы пройти крейсерам, чтобы атаковать противника в Ла-Манше, в то время как британский “Гранд-флит” должен был проделать путь в 400 миль, выйдя из Скапа-Флоу”.

(Примечание автора. Это пояснение показывает некомпетентность немецкого штаба, потому что в 1918 году главной базой “Гранд-флита” была не Скапа-Флоу, а Росайт.)

Это было бы верно, если бы выход застал нас врасплох, но на самом деле мы знали о нем заранее. “Гранд-флит” вышел бы из своих баз намного раньше, чем рассчитывали немцы, и потому место и время сражения было бы выбрано адмиралом Битти, а не немецким штабом.

 

Не подлежит обсуждению и то, что флотилии легких сил немцев, брошенные в рейд в Ла-Манш, были бы встречены и уничтожены нашими кораблями, стоит лишь подумать о мерах, подготовленных для их встречи. Очень маловероятно и то, что “цеппелины” успели бы вовремя предупредить немецкого Главнокомандующего о приближении “Гранд-флита”, если учесть, сколько самолетов было подготовлено нами для наблюдения и уничтожения вражеских дирижаблей. Кроме того, “Гранд-флит” знал о засадах подлодок, о минных полях, и был оснащен эффективными параванными тралами, потому мины и торпеды противника не нанесли бы ему большого вреда. Наконец, мы были в курсе запланированной ночной массированной атаки миноносцев и могли не бояться ее, потому что наши возможности по ведению ночного боя значительно увеличились со времени Ютландской битвы. Добавим еще, что по всей вероятности немцы полагали, что наш флот находится в двухстах милях севернее, чем это было на самом деле, потому их миноносцы вряд ли смогли бы его найти.

 

Все это дает нам возможность спрогнозировать, что в случае, если бы немцы начали осуществление своего плана, “Гранд-флит” встретил бы Флот открытого моря намного раньше, чем они ожидали, и с двойным перевесом в силах. И сюрприз бы подстерегал противника, а не нас. На британском флоте каждый матрос жаждал бы битвы, потому что во флоте никогда не было серьезного падения дисциплины и упадка боевого духа. У немцев экипажи, годами запертые в портах, с которыми жестоко и пренебрежительно обращались, порой находившиеся в открытом конфликте со своими офицерами, быстро бы разгадали, что их ведут в смертельную ловушку, прикрываясь лживыми намерениями. Никто не может сказать, что произошло бы в подобных обстоятельствах, но разумно предположить, что немцы воевали бы с куда меньшей охотой, чем это было в Ютландской битве. И, во всяком случае, результат операции, проводимой в таких условиях, был бы печальным. При самом лучшем исходе, остатки Флота открытого моря после полного поражения могли бы добраться до своего порта. Но с самой большой вероятностью следовало бы ожидать абсолютного уничтожения всех сил немецкого флота, на что и рассчитывали британские и американские адмиралы, прекрасно знавшие о состоянии не только своих сил, но и о каждой детали “секретного” плана немцев. За эти знания нужно в большой степени благодарить британскую военно-морскую разведку.

 

Но “большой выход” таки не состоялся. Несмотря на все предосторожности, тайна просочилась наружу. По многим свидетельствам, первые подозрения возникли у матросов, услышавших, как молодые офицеры часто (и неблагоразумно) провозглашают тосты за “День” в своих кают-компаниях. Через какое-то время дата выхода была перенесена на 30 октября. Потому вечером 29 октября все корабли получили приказ развести пары. Было объявлено, что флот выйдет в короткий прибрежный поход, и ни слова не было сказано о возможной встрече с противником.

 

Но экипажи были убеждены, что их жизнями с легким сердцем собираются пожертвовать ради личной славы их офицеров. Листовки такого содержания секретно распространялись по всему флоту, заклиная матросов не позволить отправить себя на бойню. Как рассказал Принц Макс Баденский в своих мемуарах, “командующие флотом, которым следовало бы точно знать как свои моральные, так и свои материальные силы перед тем, как решиться на такую отчаянную акцию, задумали осуществить свое предприятие в наихудшее время, когда уже шли мирные переговоры, и когда в народной среде возникло множество обманчивых ожиданий. Их план, несомненно, был обречен на неудачу, учитывая чувства моряков, которые, предвидя скорое заключение мира, не видели никакого смысла в этом самоубийственном походе”.

 

Приказ развести пары был выполнен на большинстве кораблей, почти на всех. Но в тот же вечер на броненосцах «Тюринген» и «Маркграф» большинство матросов отказались выйти в ночную вахту и остались лежать в своих гамаках, не выйдя из кубриков даже утром. Это несоблюдение субординации перекинулось и на другие корабли, и в этих условиях Главнокомандующий флотом адмирал фон Хиппер отменил приказ сниматься с якоря.

 

Днем 30 октября атмосфера на флоте накалилась. Вечером разразилась гроза. Сцену, произошедшую на броненосце «Тюринген» так описал один из его офицеров:

 

«Как будто заранее сговорившись, матросы заполнили весь корабль – обслуга орудий, машинисты, кочегары, собравшись у носовой башни, где они приготовились к сопротивлению. Перлини были разрезаны, подъем якорей стал невозможен, и провода электрического освещения были перерезаны, так что приказ никак не мог быть выполнен. Дикая орда матросов закрылась в носовой части, впрочем, изолированной от прочих отсеков корабля. Офицеры вооружились и установили караулы сзади, чтобы защитить отсеки или жизненно важные механизмы от атаки бунтовщиков».

 

Бунт на «Тюринген» через некоторое время утих, после того как миноносец и подлодка встали на его траверзе, получив приказ выпустить торпеды в корабль, если матросы не вернуться к исполнению своего долга до объявленного времени. Они подчинились, после чего некоторые из них были арестованы и выведены на землю. Но там, на земле, конвоиры отказались вести их на гауптвахту и начали братание с арестованными, которые разбежались по улицам Киля, размахивая красными флагами и распевая революционные пенсии. В это время восстание перекинулось на другие корабли. Довольно странно, что офицеры почти не оказывали никакого сопротивления и спокойно оставались в стороне, когда их матросы спускали боевые флаги «Кригсмарине» и подымали красные флаги. Только на броненосце «Кёниг» группа офицеров попыталась сопротивляться: командир, капитан первого ранга Венигер был тяжело ранен, пытаясь защитить честь флага, а два офицера, бывших рядом с ним, были убиты.

 

Тот факт, что восстание началось именно на больших кораблях, доказывает большое деморализующее воздействие, оказываемое на моряков долгим бездеятельным стоянием в портах. В то же время на миноносцах, которые часто выходили в море и вели бои, бунт начался с очень большим опозданием, и то не на всех, а личный состав подлодок, где, к тому же, отношения между офицерами и матросами всегда были более приязненными, вообще оставался верным до конца. Но 3 ноября Флот открытого моря перестал существовать как боевая сила. Дисциплина полностью развалилась, корабли управлялись «советами» и офицеры либо сбежали, либо были заперты в своих каютах. Даже публикация условий перемирия, требовавших безоговорочной капитуляции Флота и передачи его кораблей союзникам не смогла поднять боевой дух матросов. Правда, иногда поговаривали о «сопротивлении до смерти», но экипажи, в общей массе, с равнодушием взирали на унижение, ожидавшее флот.

 

Двумя неделями позже немецкий линейный флот под эскортом «Гранд-флита» вошел в бухту Фёрт-оф-Форт и, наконец, был «арестован» в Скапа-Флоу, ожидая, пока союзники решат его участь. Не стоит повторять здесь хорошо известные детали этого исторического события, как и историю кораблей, затопленных своими экипажами. Комментарии в мировой печати в то время были весьма жесткими, что было вполне естественно. Но сейчас, по прошествии многих лет, трудно без сожаления вспоминать этот «арест» с целью унизить поверженного противника, который почти во всех морских сражениях дрался с отвагой и упорством. На офицеров и матросов, сражавшиеся на немецких кораблях, в Ютландской битве, у Коронеля и у Фолклендских островов, английские моряки всегда смотрели с уважением.

 

В конце войны штат военно-морской разведки достиг почти невероятных размеров, что можно увидеть в списках личного состава флота (Navy List) за 1918 год. Он включал специалистов всех отраслей: лингвистов, знавших все «живые» европейские и азиатские языки, а также, порой, и некоторые «мертвые»; криптографы, читавшие как книгу любые шифры; химики, умевшие не только разгадать секрет любых невидимых чернил, но и реконструировать сожженный документ, пепел которого вытащили из камина. На самом деле военно-морскую разведку того времени вполне можно назвать блистательным созвездием талантов во всех областях знаний. Многие из них имели звание в Королевском флоте, Королевской морской пехоте, Королевском военно-морском добровольческом резерве или в Королевском военно-морском резерве, но меньшинство из них, по той или иной причине, предпочли остаться гражданскими лицами, и именно они были самыми блестящими знатоками и в любом случае одними из самых полезных сотрудников большой организации.

 

Полная история деятельности военно-морской разведки и ее результатов во время войны заняла бы множество толстых томов и была бы, как мы думаем, самой волнующей и эмоциональной из всех когда либо опубликованных историй, описывающих эту грандиозную борьбу. Но такую историю не опубликуют никогда ни в одном государстве, слишком много хранится в ней важных секретов. И не в интересах общества раскрывать всю правду об операциях разведывательной службы даже в тот период, когда их проведение было в полной мере оправдано. Вечный мир все еще не достигнут, и еще не раз может случиться, что защита Королевства потребует сбора информации о намерениях его противников, реальных или потенциальных, и тогда разведывательная машина, так восхитительно функционировавшая в прошлом, будет запущена снова. Вот по этой причине и нежелательно слишком подробно раскрывать детали методов разведывательной службы. Именно поэтому мы предпочли написать этот рассказ кратко, оставив редким посвященным право поставить точки на „i“ и черточки над „ “т“ для их личного удовлетворения.

 

Но мы рассказали об этом достаточно, чтобы дать достаточно ясную картину того, что сделала военно-морская разведка, и, как мы надеялись, в достаточной степени, чтобы отдать должное памяти тех, кто отважно служил Англии, хотя это была служба в молчании и в сумерках, из которых они сами предпочитают не выходить. Они были людьми, которые по призыву долга, бросились в опасные предприятия, чтобы „ разыскивать, искать, раскрывать “, которые непрерывно работали, чтобы обнаруживать и раскрывать заговоры, направленные на разрушение их страны. Их задача выполнена, и их самое горячее желание - чтобы им никогда не пришлось заняться этой работой снова, ни при их жизни, ни при жизни будущих поколений.