Глобализация и империализм. Глобализация производства и производителей

Глобализация производства отражается в невероятном расширении власти и сферы влияния транснациональных корпораций, принадлежащих, преимущественно капиталистам, проживающим в империалистических странах. По оценке ЮНКТАД (Конференции ООН по торговле и развитию) «около 80% мировой торговли... связано с международными производственными сетями транснациональных корпораций», либо при помощи внутренних прямых иностранных инвестиций (ПИИ), либо по принципу «нестолкновения интересов», установленному между «ведущими компаниями» и их формально независимыми поставщиками[2].

Экспортно-ориентированная индустриализация (или, с северной точки зрения, делегирование производственных функций) является единственным вариантом для бедных стран, не имеющих достаточного количества природных ресурсов. Под её эгидой доля «развивающихся стран» в мировом экспорте промышленных товаров возросла с 5 до почти 30% с середины 50-х до конца прошлого тысячелетия (см. график 1). А доля промышленных товаров в экспорте самого Юга утроилась в течение всего лишь примерно десятка лет, с начала 1990-х годов оставаясь на уровне более 60%. График 2 показывает эти впечатляющие изменения с точки зрения империалистических стран. В 1970 году лишь 10% промышленных товаров поставлялось туда из стран «третьего мира»; к концу же нулевых этот показатель увеличился в пять раз[3].

Автомобильная промышленность США наглядно иллюстрирует эту тенденцию. В 1995 году импорт из Канады в 4 раза превышал импорт из Мексики. Через десять лет — лишь на 10%. К 2009 году мексиканской продукции ввозилось уже на 48% больше[4]. Перемещение процесса производства в страны с дешевой рабочей силой было столь же важным для европейских и японских компаний, как и для их североамериканских конкурентов. Изучение торговли между ЕС и Китаем показало, что «перенос более трудоемкого производства и процессов сборки в Китай помогает нашим компаниям выживать и развиваться в условиях все более жесткой конкуренции», а «японские производители электронных товаров продолжают процветать на американских рынках именно потому, что перенесли свои сборочные конвейеры в Китай»[5].

В результате складывается весьма своеобразная картина мировой торговли, в которой одни северные фирмы конкурируют с другими, и успех зависит от способности сократить расходы за счет переноса производства. Компании в странах с дешевой рабочей силой также вступают в жесткую гонку друг с другом, стремясь воспользоваться одним и тем же «сравнительным преимуществом», а именно избытком населения, отчаянно нуждающегося в работе. Однако северные компании, как правило, не вступают в конкуренцию с южными [6]. Этот простой и часто игнорируемый факт хорошо иллюстрирует отношения между главным предприятием и дочерними, находящимися в его полной собственности. Это справедливо и в случае быстро набирающего популярность принципа «нестолкновения интересов»: между маркой одежды “Primark” и ее бангладешскими поставщиками, между “General Motors” и мексиканскими фирмами, производящими для нее все больше и больше деталей, отношения скорее взаимодополняющие, чем конкурентные, даже при огромном различии в правах сторон. Конечно, существуют и важные исключения, а сама структура раздирается противоречиями, но общая картина ясна: существует соперничество Север-Север и жестокое соревнование Юг-Юг, принимающее форму гонки на износ, однако прямая конкуренция между компаниями Севера и Юга отсутствует. Между тем, работники сталкиваются с конкуренцией в виде глобального неравенства заработной платы, урезания выплат и ускоренного сокращении доли труда в ВВП всех стран.

Глобализация производства затронула не только производство товаров, но и социальные отношения, особенно определяющие для капитализма отношения между трудом и капиталом. Теперь они все больше принимают форму взаимодействия между северным капиталом и южным трудом. Огромный рост числа промышленных рабочих в «развивающихся странах» представлен на графике 3, который показывает, что в 2010 году 79% или 541 миллион промышленных рабочих всего мира проживали в «слаборазвитых регионах». Для сравнения, в 1950 и в 1980 годах их доля составляла 34% и 53% соответственно. В то время как всего 145 миллионов рабочих, или 21% от общего числа, приходились на империалистические страны в 2010 году.

Однако, за исключением Китая, представляющего частный случай из-за политики «один ребенок на семью», необычайно быстрого роста и еще не завершенного перехода от «социализма» к капитализму, ни одна южная экономика не выросла достаточно быстро, чтобы обеспечить рабочими местами многочисленную молодежь, вступающую в трудовые отношения, и сельскохозяйственных работников, бегущих от сельской нищеты.

«Глобальное регулирование трудовых ресурсов» — движущая сила глобализации производства

Отрывая сотни миллионов южных работников промышленности и сельского хозяйства от земли и работы в защищенных государством национальных отраслях, неолиберальный капитализм расширил применение сверхэксплуатируемого труда. Ограничение передвижения рабочей силы наряду с ее переизбытком вылились в резкое увеличение глобального разрыва в заработной плате, который, согласно исследованиям Всемирного банка, «на порядок превышает все остальные международные стоимостные различия»[7]. Этот разрыв предоставляет северным капиталистам два способа увеличения прибыли – перенос производства в страны с дешевой рабочей силой или иммиграцию рабочих из этих стран. Международный валютный фонд четко сформулировал этот сценарий: «Страны с развитой экономикой могут получить доступ к глобальному рынку труда через импорт или иммиграцию», показательно отмечая, что «торговля является более важным и быстро расширяющимся каналом, так как иммиграция во многих странах остается ограниченной»[8].

То, что МВФ назвал «доступом к глобальному рынку труда», другие окрестили «глобальным регулированием трудовых ресурсов», главная черта коего, по словам Стивена Роуча, заключается в замене «высокооплачиваемых рабочих дома в той же степении квалифицированными, но низкооплачиваемыми рабочими за рубежом»[9]. Роуч, в то время возглавлявший азиатский филиал холдинга “Morgan Stanley”, утверждал, что «уникальное и мощное слияние трех тенденций обусловливает глобальное регулирование труда» Это «окончательное оформление практики переноса производств, электронные средства связи и контроль расходов»[10]. Из них «контроль расходов», то есть низкая заработная плата, — это «пусковое устройство, заставляющее глобальное регулирование функционировать». Развивая свою мысль, Роуч поясняет:

В эпоху избыточного предложения компаниям как никогда раньше не хватает возможности увеличивать прибыль без фундаментальных капиталовложений. Поэтому они должны быть безжалостны в поисках новых средств повышения эффективности. Неудивительно, что главной целью их усилий должен являться труд, составляющий основную часть издержек производства в развитых странах.… Поэтому практика переноса производств, благодаря которой продукция создается руками относительно низкооплачиваемых рабочих в развивающихся странах, стала главной тактикой выживания компаний в странах развитых [11].

Это гораздо более яркое определение движущей силы неолиберальной глобализации, чем данное технократами из МВФ. Однако, возникает вопрос, почему Роуч говорит «продукция создается» вместо «стоимость создается» — капиталисты, в конце концов, заинтересованы не в самом продукте труда, а в содержащейся в нем стоимости. Ответ, как нам кажется, заключается в том, что слова о «создании стоимости» сделали бы более явным тот факт, что эти низкооплачиваемые рабочие создают гораздо больше богатства, чем получают в виде зарплаты, другими словами, что они подвергаются эксплуатации – еретическое понятие для традиционного экономиста. Из наблюдения Роуча выводится вопрос – как «компании в развитых странах» «извлекают продукт» из рабочих в Бангладеш, Китае, где бы то ни было? Их единственный вклад в итоговое сальдо компаний развитых стран – репатриированная прибыль от прямых иностранных инвестиций. Выходит, что независимые поставщики в Бангладеш или Мексике не приносят ни цента “H&M” или “General Motors”; все выглядит как стоимость, добавленная их собственной деятельностью. Эта головоломка, необъяснимая для традиционной экономической теории и оттого игнорируемая, может быть решена только путем переопределения добавленной стоимости в качестве присвоенной стоимости. Другими словами, «добавленная стоимость» компании — это не то, что она произвела, а то, что она сумела присвоить путем неравноценного обмена, включая стоимость, извлекаемую из рабочей силы в отдаленных странах. Присвоенная стоимость не только не идентична добавленной стоимости, как говорит классическая теория, но и всякая взаимосвязь между ними отсутствует — банки, например, не создают стоимости вообще, а лишь присваивают её. И поскольку ВВП страны есть не что иное, как сумма добавленных стоимостей её компаний, статистика ВВП систематически уменьшает реальный вклад южных стран в глобальное богатство и преувеличивает значение «развитых» государств, тем самым скрывая все более паразитические, эксплуататорские со стороны Севера, империалистические отношения между ними. Я называю это иллюзией ВВП[12].