Купальщица в гамме от светлого к темному

Жюльену Вокансу

 

 

Тот же день предвечерней порой. Легкая, ты чуть заметно шевелишься, и так же легко, так же тихо шевелятся море, песок.

Нас восхищает строй вещей, и камней, и прозрачных оттенков, и часов. А тень исчезает, и с ней исчезает мучительный привкус чего-то неясного.

Вечер, благородством окрашено небо. Все кругом задремало в огне, угасает огонь.

Вечер. Море но светится больше, и, как в далекие времена, ты могла бы улечься в него и заснуть.

 

 

Любовь

Жоржу Рибмон-Дессеню

 

 

Легко, осторожно он ложится на тротуар –

Тротуар срывается с места на огромнейшей

скорости.

Он садится на землю –

Взлетает земля.

Отдохнуть он надеется только на макушках

своих детей,

Он их ждет терпеливо.

 

 

ГРАД СКОРБИ (1926)

ПОВТОРЕНИЯ

 

 

Стихи

 

Сердце на дереве, хочешь – сорви его с ветки,

Улыбка и смех, смех и безмерная нежность.

Побежденный, ты – победитель, ясноликий и чистый, как ангел,

Вместе с деревьями ты устремляешься в небо.

Красавица плачет вдали, она бы хотела бороться,

Но, распростертая возле холма, подняться не в силах,

И какое бы ни было небо над ней – прозрачное, хмурое, –

Ее увидав, не влюбиться в нее невозможно.

Дни, точно пальцы, лениво фаланги согнули,

Цветы увядают, с дождями колосья в разлуке.

Инея ждет раскаленное тело июля.

 

Взглянуть глазами покойника. Расписать белизну фарфора.

Музыка, голые белые руки.

Ветры сливаются с птицами – небо изменится скоро.

 

 

Единственная

 

В тишине ее тела таился

Снежный цветок пушистый

У нее на плечах лежала

Пятном молчанья и розы

Тень ее ореола

Ее певучие гибкие руки

Свет преломляли

 

Бессонная она воспевала минуты.

 

 

Совершенство

 

Песка тончайшего чудо

Листья цветы пронзает

Расцветает в плодах

Заполняет сумрак

 

Все наконец распылилось

Все изменяется тает

Разбивается исчезает

Смерть отступает

 

Наконец

Самый свет теряет свою природу

Становится жаркой звездою голодной воронкой

Утрачивает лицо

И краски

 

Молчаливый слепой

Он везде одинаков и пуст.

 

 

УМИРАТЬ ОТТОГО, ЧТО НЕ УМИРАЕШЬ

 

Чтобы все упростить, посвящаю мою последнюю книгу Андре Бретону

П. Э.

 

Возлюбленная

 

Встала она на веках моих,

Косы с моими смешав волосами,

Форму рук моих приняла,

Цвет моих глаз вобрала

И растворилась в моей тени,

Как брошенный в небо камень.

 

Всегда у нее открыты глаза,

Они не дают мне спать.

Грезит она среди белого дня,

Она заставляет меня смеяться,

Смеяться, и плакать, и говорить,

Хоть нечего мне сказать.

 

 

Не помня зла

 

Слезы в глазах, и на сердце горе,

Постылое горе, унылые слезы,

Живой человек, ничего он не просит,

Печален в тюрьме и печален на воле.

 

Погода печальна, и ночь беспросветна,

Слепого не выгонишь в темень такую.

А сильный в тюрьме, а слабый у власти,

Жалок король, королева на троне.

 

Улыбки и вздохи, гниют оскорбленья

В устах у немых и в глазах у трусливых.

Не трогайте здесь ничего – обожжетесь!

 

Держите-ка лучше руки в карманах.

 

 

* * *

 

Смутная тень.

Все несчастья на свете,

А над ними любовь моя

Псом бесприютным.

 

 

Нагота правды

 

Я хорошо это знаю.

 

У отчаянья крыльев нет,

И у любви их нет,

Нет лица,

Они молчаливы,

Я не двигаюсь,

Я на них не гляжу,

Не говорю им ни слова,

И все-таки я живой, потому что моя любовь

и отчаянье живы.

 

 

МАЛЕНЬКИЕ ПРАВЕДНИКИ

 

 

I

 

Над домом смеха

Кружится птица и в крыло смеется.

И мир так легок,

Что никак не усидит на месте,

Так весел,

Что ему не нужно ничего.

 

 

VII

 

В сети жизни твоей попалась природа.

Дерево – твоя тень – обнажает плоть свою: небо.

У дерева голос песка, жесты ветра.

И все, что ты говоришь, у тебя за спиною дышит.

 

 

НОВЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

 

 

Пабло Пикассо

 

Клинками сна в ночи проведена

Волшебная черта, и мы опять чужие.

Любой медали фальшь насует пред алмазом.

Под небом яростным невидима земля.

 

Лик сердца потерял живые краски,

Снега ослеплены, и солнце ищет нас,

Но горизонт распахивает крылья,

И заблуждения бегут от наших глаз.

 

 

Пить

 

Рты прошли извилистый путь

Огненных звездных стаканов

И в колодце последней искры

Выпили сердце молчанья.

 

И никакая смесь не нелепа –

Вы здесь творца языка найдете.

Он в своих детях себя убивает,

Он сотней имен нарекает забвенье.

 

Когда дно стакана пустеет,

Когда дно стакана вянет,

Натыкаются рты на стакан

Точно на смерть.

 

 

Их чистые по-прежнему глаза

 

Дождливые, медлительные дни,

Дни треснувших зеркал, потерянных иголок,

Дни тяжких век в ограде горизонта,

Часов безликих дни, глухого плена дни.

 

Мой дух, еще вчера сверкавший средь цветов,

В густой листве, – сегодня гол, как чувство,

И позабыл зарю, и головой попик,

Глядит на плоть свою, послушную, чужую.

 

Однако видел я прекрасные глаза,

Серебряных богов, в руках сапфир державших,

Да, истинных богов, крылатых птиц земли

И ясных вод, я видел их, я видел.

 

И крылья их – мои. Ничто во всей вселенной

Не существует, только их полет,

И он мои печали прочь несет,

Полет планет, земли, и звезд полет, и камня,

И мысль моя на жизни и на смерти –

 

На двух крылах, на двух волнах плывет.

 

 

Ночь

 

Ласкай горизонты ночи, ищи ее сердце черно-янтарное – скоро заря

снова плотью оденет его. Пусть ночь в глаза твои вложит невинные мысли, пламя,

крылья – и такую зеленую зелень, какой никогда не выдумать солнцу.

Нет, не ночи тебе не хватает, но могущества ночи.

 

 

Некая

 

Я упал с высоты исступления, я измучен до неузнаваемости, но я все еще

замечаю вас, шумливые женщины, молчаливые звезды, я всегда вас замечу.

Безумие.

И тебя, кровь созвездии струится в тебе, их свет тебя держит. На цветах

ты с цветами растешь, на камнях ты с камнями.

Белизна потускневшая воспоминаний, вся в слезах, будто в звездах.

Погиб.

 

 

Зеркало мгновенья

 

Оно рассеивает свет,

Оно показывает нам вещ_е_й нагую суть,

Оно отказывает нам в возможности на миг

отвлечься,

Оно – что камень,

Твердый камень

Движения и взгляда,

В его холодном блеске дрожат и тают маски,

И то, что схвачено руками, гнушается принять

чужую форму рук,

И то, что было ясным и понятным, исчезает,

Сливается с ветрами птица,

И небо – со своею сутью голубой,

И человек – с судьбой.

 

 

Вечная, вся

 

Если я вам говорю, что я от всего отрешился,

Это значит – не стала она плотью от плоти моей,

Я похвастаться этим не мог никогда,

Это неправда,

И промозглый туман, где барахтаюсь я, –

Он обо мне и не знает.

 

Веер губ ее, мерцание глаз –

Только я, я один вам об этом могу рассказать,

Только я, я один окружен

Этим зеркалом легким, таким неприметным,

что воздух

Сквозь меня протекает легко,

У него живое лицо,

 

Любящее и любимое, твое родное лицо,

И тебе, не имеющей имени, тебе, кого люди не знают,

Море молвит: "Ты выше меня", небо молвит:

"Ты выше меня",

Звезды ловят тебя, тучи ищут тебя,

И кровь самых лучших мгновений,

Кровь немыслимой щедрости,

Поднимает тебя на радужных крыльях своих.

Я воспеваю великую радость тебя воспевать,

Великую радость тобой обладать или не обладать

тобою,

Радость пою, с которой тебя ожидаю, чистоту,

с которой тебя узнаю,

Ты отменяешь забвенье, надежду, незнанье,

Отменяешь отсутствие и рождаешь меня на свет,

Я пою, чтобы петь, я люблю тебя, чтобы петь

Тайну, в которой любовь меня создает

и себя выпускает на волю.

 

Если я вам говорю, что я от всего отрешился,

Это значит – не стала она плотью от плоти моей,

Я похвастаться этим не мог никогда,

Это неправда,

И промозглый туман, где барахтаюсь я, –

Он обо мне и не знает.

 

Веер губ ее, мерцание глаз –

Только я, я один вам об этом могу рассказать,

Только я, я один окружен

Этим зеркалом легким, таким неприметным,

что воздух

Сквозь меня протекает легко,

У него живое лицо,

 

Любящее и любимое, твое родное лицо,

И тебе, не имеющей имени, тебе, кого люди не знают,

Море молвит: "Ты выше меня", небо молвит:

"Ты выше меня",

Звезды ловят тебя, тучи ищут тебя,

И кровь самых лучших мгновений,

Кровь немыслимой щедрости,

Поднимает тебя на радужных крыльях своих.

Я воспеваю великую радость тебя воспевать,

Великую радость тобой обладать или не обладать

тобою,

Радость пою, с которой тебя ожидаю, чистоту,

с которой тебя узнаю,

Ты отменяешь забвенье, надежду, незнанье,

Отменяешь отсутствие и рождаешь меня на свет,

Я пою, чтобы петь, я люблю тебя, чтобы петь

Тайну, в которой любовь меня создает

и себя выпускает на волю.

 

Ты чиста, ты еще чище, чем я.

 

 

"Твои оранжевые волосы…"

 

Твои оранжевые волосы в пустоте вселенной,

В пустоте цепенеющих стекол молчания

И темноты, где мои голые руки твое отражение ищут.

 

Сердце твое химерической формы,

И любовь твоя схожа с моим ушедшим желанием.

О душистые вздохи, мечты и взгляды.

 

Но со мной ты была не всегда. Моя память

Хранит удрученно картину твоего появления

И ухода. Время, точно любовь, обойтись не умеет

без слов.

 

 

"Твой златогубый рот…"

 

Твой златогубый рот звенит в моей груди,

И так прекрасен строй твоих речей лучистых,

Что в чистой глубине моих ночей смертельных

Сквозь мерный гул миров мне слышен голос твой.

 

На шелковой заре вползает в жилы холод,

И нега жалобно цепляется за сны,

И теплые тела дрожат, осуждены

Весь день в себе нести свое живое сердце.

 

Я в память погружаюсь, как в туман,

Себя не вижу я, тебе одной послушен,

Ловлю твои слова и не могу разрушить

Досуги жуткие – плоды твоей любви.

 

 

ЛЮБОВЬ ПОЭЗИЯ (1929)

 

Моей Гала – эта книга, не имеющая – конца.

 

В НАЧАЛЕ НАЧАЛ

 

 

"В полный голос…" (I)

 

В полный голос

Проворно любовь поднялась

И ослепительно вспыхнула

И рассудок в мансарде своей

Признаться во всем не посмел.

 

В полный голос

Тучи воронов кровью сокрыли

Память о прежних рожденьях

Опрокинутых в волны света

В замученное поцелуями завтра.

 

Есть на свете одно существо и немыслима

несправедливость

Любовь избирает любовь не меняя лица.

 

 

"Я сказал тебе это для туч…" (IV)

 

Я сказал тебе это для туч

Я сказал тебе это для дерева на морском берегу

Для каждой волны для птицы в листве

Для камешков шума

Для привычных ладоней

Для глаза который становится целым лицом

и пейзажем

И которому сон возвращает небеса его цвета

Я сказал тебе это для выпитой ночи

Для решеток у края дорог

Для распахнутых окон для открытого лба

Я сказал тебе это для мыслей твоих п для слов

Потому что доверье и нежность не умирают.

 

 

"Земля вся синяя…" (VII)

 

Земля вся синяя как апельсин

Отныне заблужденье невозможно слова не лгут

Они не позволяют больше петь

Лишь понимать друг друга в поцелуях

Безумцы и объятия любви

Она ее с моими слитые уста

Все тайны все улыбки

И снисходительность одежд

Прикрывших наготу.

 

Цветут как травы осы

Заря себе на шею надевает

Ожерелье окон

Под крыльями упрятана листва

Все солнечные радости твои отныне

Все солнце на земле

На всех дорогах красоты твоей.

 

 

"Любимая…" (VIII)

 

Любимая чтобы мои обозначить желанья

В небесах своих слов рот свой зажги как звезду

Твои поцелуи в живой ноч_и_

Борозды меня обвивающих рук

Победное пламя во мраке

Виденья мои

Светлы непрерывны

 

А если нет тебя со мной

Мне снится что я сплю и что мне это снится.

 

 

"Сокровенно влюбленная…" (XIII)

 

Сокровенно влюбленная ты свою наготу

Прикрываешь улыбкой а любовные речи

Обнажают тебя твою шею и грудь

Твои бедра и веки

И в глаза я целую тебя

Чтобы явилась ты предо мной

Вся и навеки.

 

 

"Она надо мною склоняется…" (XV)

 

Она надо мною склоняется

Неискушенное сердце

Чтобы увидеть люблю ли ее

И доверчиво забывается

И под тучками век

Ее голова засыпает в моих ладонях

Где ж мы теперь

Нераздельное целое

Живые живые

Живая живой

И моя голова в ее сновидения катится.

 

 

"От моей единственной ласки…" (XVII)

 

От моей единственной ласки

Засверкала ты всем своим блеском.

 

 

"Наступает рассвет…" (XX)

 

Наступает рассвет я люблю тебя в жилах моих

еще ночь

Я всю ночь смотрел на тебя

Мне так много еще предстоит угадать

Я в спасительность сумрака верю

Он вручает мне власть

Окутать любовью тебя

Разжечь в тебе жажду

Жить в глубинах моей неподвижности

Твою сущность раскрыть

Избавленье тебе принести и тебя потерять

Днем невидимо пламя.

 

Ты уйдешь и откроются двери в рассвет

Ты уйдешь и откроются двери в меня.

 

 

"К стеклу прильнув лицом…" (XXII)

 

К стеклу прильнув лицом как скорбный страж

А подо мной внизу ночное небо

А на мою ладонь легли равнины

В недвижности двойного горизонта

К стеклу прильнув лицом как скорбный страж

Ищу тебя за гранью ожиданья

За гранью самого себя

Я так тебя люблю что я уже не знаю

Кого из нас двоих здесь нет.

 

 

"Путь молчания…" (XXIII)

 

Путь молчания

От моих ладоней к твоим глазам

 

И к твоим волосам

Где ивы-девчонки

Прислоняются к солнцу

И шепчутся тихо

И лепестки трепещущей тени

Подбираются к их разомлевшим сердцам.

 

 

"Я закрыл глаза…" (XXVI)

 

Я закрыл глаза чтобы больше не видеть

Я закрыл глаза чтобы плакать

Оттого что не вижу тебя

 

Где твои руки где руки ласки

Где глаза твои прихоти дня

Все потеряно нет тебя здесь

Память ночей увядает

 

Все потеряно я живой.

 

 

ВТОРАЯ НАТУРА

 

 

VIII

 

Белые тени

Лбы отмеченные бессилием

Перед идиотизмом людским

Перед ухмылками стен

Язык смеха

И спасая лицо

Пленники снега тают в тюрьме

Спасая лицо на которое отблески стен

Ложатся привычкой к смерти.

 

 

XVII

 

Симметричная гордость жизнь разделенная

поровну

Между старостью улиц

И молодостью облаков

Закрытые ставни руки трепещущие

Точно на солнце листва

Руки ручьями струящиеся

И укрощенная голова.

 

 

XVIII

 

Гранитные волны тоски.

 

Клинки пронзают клинки

Стекла бьют стекла

Огни задуты огнями.

 

Разорваны связи.

 

Стрела и открытая рана

Свет и зрачок

Восхождение и голова.

 

Невидимое в тишине.

 

 

СЛОВНО ОБРАЗ

 

 

I

 

Я скрываю печальные клады

Уединенных убежищ

Сердце лесов сонливость

Раскаленной ракеты

И ночной горизонт что меня

Короной своей венчает

Я шагаю вперед упрямо

Приветствуя новой тайной

Рождение образов.

 

 

САМА ЖИЗНЬ (1932)

 

 

"Что с тобой…"

 

Что с тобой почему эти волосы белые розовые

Почему этот лоб эти горькие рвущие душу глаза

Свадеб радиевых великое заблуждение

Одиночество тащится злобно за мной по пятам.

 

 

Прекрасная и похожая

 

Лицо на закате дня

Колыбель в опадающих листьях дня

Охапка голого ливня

Ускользнувшее солнце

Родник родников в глубине воды

Зеркало битых зеркал

Лицо на весах тишины

Камень среди остальных камней

Для пращи угасающих отблесков дня

Лицо похожее на все забытые лица.

 

 

Чуть измененная

 

Прощай печаль

Здравствуй печаль

Ты вписана в линии потолка

Ты вписана в глаза которые я люблю

Ты отнюдь не беда

Ибо самые жалкие в мире уста отмечаешь

Улыбкой

Здравствуй печаль

Любовь податливых тел

Неотвратимость любви

Ласка твоя возникает нежданно

Чудищем бестелесным

Головой удрученной

Прекрасная ликом печаль.

 

 

Новой ночью

 

Женщина с которой я жил

Женщина с которой живу

Женщина с которой я буду жить

Одна и та же всегда

Явись предо мною в красном плаще

В красной маске в красных перчатках

И в черных чулках

Знаком залогом того

Что вижу тебя обнаженной

Чистота наготы о святое убранство

 

Груди о сердце мое.

 

 

Около полуночи

 

Отворяются двери обнажаются окна

Беззвучный свет ослепляет меня

И ничего не исправишь меня обступают

Мне не нужные существа

 

Вот дурачок получающий письма из-за границы

Вот дорогое кольцо он серебряным числит его

Вот болтливая женщина с седой головой

Вот бестелесная девушка

Незавершенная безобразная омытая тьмой и бедой

Нелепо увитая мальвами и барвинками

Ее нагота ее чистота отовсюду видна

Вот море вот корабли на игорных столах

Вот свободный мужчина и вот другой свободный

мужчина и это все тот же

Вот разъяренные звери перед страхом заляпанным

грязью

Мертвецы арестанты безумцы все кого нет

 

Где же ты почему ты не здесь почему не разбудишь

меня.

 

 

Все права

 

Притворись

Тенью весенней в весенних цветах

Днем самым коротким в году и полярного ночью

Предсмертного мукою тех кому привиделась осень

Запахом розы и мудрым ожогом крапивы

Расстели прозрачность полотнищ

На лугу своих глаз

Покажи злодеянья огня плоды его вдохновенья

Рай пепла его

Покажи как неясное нечто воюет со стрелкой часов

Покажи нанесенные истиной раны несгибаемость

клятвы

Себя покажи

 

Не бойся в хрустальных одеждах предстать

Твоя красота неизменна

В глазах твоих слезы улыбки и нежность

В глазах твоих нет никаких секретов

Нет пределов.

 

 

Необходимость

 

Без особенных церемоний на этой земле

Бок о бок с людьми которые в гуще уютных

несчастий

И в непосредственной близости от истинного пути

И во прахе серьезнейших дел

Сохраняют полнейшее благодушие и невозмутимость

Я устанавливаю отношения между мужчиной

и женщиной

Между расплавленным солнцем и гудением улья

Между зачарованными пещерами и снежной лавиной

Между смехом взахлеб и синевой под глазами

Между геральдической птичкой и звездочкой чеснока

Между свинцового проволокой и завыванием ветра

Между муравьями подле колодца и выращиваньем

малины

Между подковой и кончиком пальца

Между куском халцедона и франтоватой зимой

Между терновником и фактами мимикрии

Между сонной артерией и спектральным анализом

соли

Между араукарией и головою пигмея

Между железнодорожными рельсами и голубем рыжим

Между мужчиной и женщиной

Между моим одиночеством и тобой.

 

 

Плохая память

 

Развеянные вершины вечерние птицы

У изголовья улиц

Поцелуев женское эхо

И в приютах желанья

Ослепительный мрак обнимающихся бунтарей.

 

Полные горсти дождя

Под листьями под фонарями

Полная тишина и в ней обломки минут

Время уже не хозяин

На каторге тротуара

Оно оседает

Заученным смехом

Не прорастающим в скуке.

 

И тупая вода и бездумная ночь на исходе

Одиночество всякую жизнь искажает

Поцелуй еще хоть один

Чтобы забыть про пустыню.

 

 

До свиданья

 

Передо мною рука она разгоняет грозу

Расплетает и усыпает цветами ползучие плети плюща

Уверенно это рука не твоя ли не тайный ли знак

В минуту когда тишина лежит еще грузом на лужах

в глубинах колодцев и утра.

 

Не зная сомнений удивлений не зная это твоя ли

рука

Присягает на каждом зеленом листе солнцу

подставив ладонь

Его в свидетели взяв это твоя ли рука

И клянется что примет смиренно каждый ливень

и каждый потоп

Без тени минувших молний

Это твоя ли рука в пронзительном воспоминанье.

 

Берегись дорога к этому кладу затеряна

Птицы ночные недвижно застывшие в пышном

убранстве

Это лишь вехи бессонницы с ядовитыми нервами

Безучастная это твоя ли рука равнодушная

К сумеркам роняет из пальцев пейзаж.

 

Зачарованы реки собственным детством

Возвращаются реки с купанья домой

Обезумевшие автомобили украшают колесами грудь

площадей

Это твоя ли рука колесом изогнулась

На площадях переставших вращаться

Она от себя отвратила родниковую воду ласк

Она от себя беззаботность доверье мое отвратила

Она никогда не сумеет меня от тебя отвратить.

 

 

Зло

 

Дверь была как тупая пила

Было всесилие стен

Была беспредметная скука

И самодовольство паркета

Льнувшего к граням счастливым

Для нас проигравших игральных костей

Были разбитые окна

В кровь раздиравшие тело ветра

Было пиршество красок

Проходила граница болота

Шло каждодневное время

В брошенной комнате в комнате посрамленной

Пустой.

 

 

Разделенные ночи

После долгой дороги я вижу опять все ту же прихожую, ту же кротовую шубку и тот же горячий сумрак, которому пенковой трубкой предписан младенчески чистый сквозняк, вижу опять ту же комнату, куда я приходил, чтобы с тобой преломить хлеб наших желаний, вижу опять твою обнаженную бледность, которая утром сливается с бледностью гаснущих звезд. Знаю, я снова закрою глаза, чтобы вызвать условные краски и формы, и они мне позволят тебя обрести. А потом я их снова открою и увижу в углу дряхлый зонтик с ручкой как у лопаты, и при виде него я стану опять опасаться хорошей погоды, и солнца, и жизни, потому что средь белого дня я больше тебя не люблю, потому что со скорбью я вспоминаю то время, когда отправлялся тебя я искать, время, когда, слепой и немой, я стоял перед непостижимым миром и перед бессвязной системой общенья, какую ты мне предлагала.

Разве мало сама ты страдала от наивности, из-за которой навсегда мне пришлось обратить твои прихоти против тебя?

Каких только дум не передумал тогда я! А теперь я пришел, чтобы лишний раз убедиться, что она существует, эта великая тайна – бесконечный абсурд моей жизни, бесконечный абсурд одной ночи.

Когда я прихожу, отплывают все корабли и перед ними гроза отступает. Дождь проливной выпускает на волю пасмурные цветы, и воскресает их яркость, и опять она в стены, обитые шерстью, стучится. Знаю, ты никогда и ни в чем не бываешь уверена, но даже мысль о притворстве, даже мысль о возможной ошибке – выше наших с тобою сил. Ведь с каких незапамятных пор упрямая дверь не желает поддаться, с каких незапамятных пор монотонность надежды кормит украдкою скуку, с каких незапамятных пор улыбки твои обернулись слезами.

Мы с тобою решили не пускать к себе зрителей, ибо не было зрелища. Вспомни, одно одиночество было, и сцена пустая, без декорации, без актеров, без музыкантов. Говорят: "зрелище мира", "всемирная сцена", но давно мы не знаем с тобой, что это такое. "Мы с тобой", не обмолвился я, ибо на всех рубежах наших долгих дорог, пройденных врозь и поодиночке, мы поистине были вдвоем, теперь я в этом уверен, мы поистине были "мы". Ни ты и ни я не умели прибавить то время, которое нас разделяло, к тому времени, когда мы были вдвоем, ни ты и ни я не умели вычесть его.

Каждый из нас – это тень, но об этом мы забываем в тени.

 

 

* * *

Свет между тем подарил мне прекрасные негативы наших с тобою встреч. Я тебя опознал в многочисленных существах, и само их разнообразие мне позволяло давать им всегда одно имя, имя твое, и я называл их, и преображал, как преображал я тебя среди белого дня, как преображаешь воду ручья, ее набирая в стакан, как преображаешь руку свою, ее сплетая с другою. Даже снег, этот горестный наш заслон, на котором стремительно таяли кристаллики клятв, даже снег жил под чуждой личиной. В подземных пещерах искали настойчиво выход окаменевшие травы.

Глубинная тьма напряженно тянулась к ослепительно яркой сумятице, и от меня ускользало, что имя твое делалось иллюзорным, что оно оставалось лишь у меня на устах и что постепенно возникало лицо искушений, реальное, цельное, неповторимое.

И тогда я к тебе возвращался.

 

 

* * *

Когда мы встречаемся, а встречаемся мы всякий раз навсегда, твой голос опять до краев наполняет глаза твои, точно эхо, когда до краев оно заливает вечернее небо. Подплываю я к берегу облика твоего. Что ты мне говоришь? Что ты никогда не считала себя одинокой, что ты сновидений не знала с той самой поры, как тебя я увидел, что ты – словно камень, который раскалывают пополам, и получают два камня прекрасных взамен одного, их родившего, что ты – и вчерашняя и сегодняшняя одновременно и что вовсе не нужно тебя утешать, потому что ты делишь себя пополам, чтобы вот так, как сегодня, непорочной предстать предо мной.

Ты вся обнаженная, вся обнаженная, и груди твои, еще более хрупкие, чем аромат побитой морозом травы, держат груз твоих плеч. Вся обнаженная, ты одежду снимаешь с себя удивительно просто. И закрываешь глаза, и это – будто падение тени на тело, падение плотного мрака на последнее пламя.

Осени, лета снопы, снопы зимы и весны рассыпаются, и ты открываешь до дна свое сердце. Это свет жизни вбирает в себя прибитое пламя, это оазис пустыню сосет, и пустыня его удобряет, и отчаяньем кормится он. Чуть слышная легкая свежесть приходит на смену хороводу костров, что тебя научили меня возжелать. Над тобою скользят твои волосы в пропасть, и она – оправданье отчужденности нашей.

 

 

* * *

Почему не могу я, как прежде, во времена моей молодости, объявить, что я ученик твой, почему не могу я, как прежде, согласиться с тобою, что нож и предмет, рассекаемый им, между собою согласны. Фортепьяно и тишина, горизонт и равнина.

Ты надеялась силой своею и слабостью примирить дисгармонию встреч и гармоничность разлук, неуклюжий наивный союз – и науку лишений. Но подоплекой всему была скука. Многое мог ли этот безглазый орел удержать из наших порывов?

На улицах и в полях сотни женщин тобою развеяны по ветру, и в клочья разодрано сходство, объединявшее их, сотни женщин тобою опять сплетены воедино, но теперь ты больше не в силах возвратить им единство их облика, и теперь у них сотни лиц, сотни лиц пораженье наносят твоей красоте.

 

 

* * *

И в цельности времени, поделенного нами, возник неожиданно день, день такой-то такого-то года, и я с этим днем примириться не смог. Были всякие дни, были всякие ночи, но этот был слишком мучителен. Жизнь и любовь потеряли вдруг точку опоры. Уверяю тебя, что не из-за новой любви я отчаялся в нашем союзе. Я себе и представить не мог иной жизни, с другими объятьями, в объятьях других. Я и подумать не мог, что когда-нибудь я перестану быть верным тебе, – ведь я понял тебя навсегда, ведь я понял, что ты существуешь и существовать перестанешь только со мной.

Женщинам, которых я не любил, я сказал, что они существуют постольку, поскольку есть ты.

Но жизнь ополчилась на нашу любовь. Жизнь, в нескончаемых поисках новой любви, взамен прежней, опасной любви, – жизнь решила любовь поменять.

Принципы верности… Но не всегда подчиняются принципы правилам тусклым, начертанным предками на деревянных табличках, они подчиняются чаще обаянью живому, улыбке и взгляду, словам и движениям молодости, страсти и чистоты. Этого не сотрешь.

 

 

* * *

Я упрямо мешаю свой вымысел с грозной реальностью. Пустые дома, я вас заселил идеальными женщинами, ни худыми ни полными, ни блондинками ни брюнетками, ни вздорными ни рассудительными, все это неважно, просто какой-то пустяк делает каждую пленительней всех на земле. О предметы ненужные, порой даже глупость, сотворившая вас, очаровывала меня. О безликие существа, я зачастую вас слушал, как слушают рокот волны или шум корабельных винтов, предвкушая морскую болезнь. Я привыкал к непривычным картинам. Я видел их там, где их быть не могло. Я их наделял механической точностью, с какою я сам спать ложился или вставал. Площади города раздувались, точно мыльные пузыри, повинуясь моим щекам, улицы города повиновались моим шагам, нога за ногой, одна за другой, вторая за первой, за обеими обе, и так до конца, а женщины перемещались в пространстве отныне лишь лежа в постели, и в распахнутом настежь корсаже виднелся краешек солнца. Разум, гордая голова, позорный колпак безразличия, фонарь с головой муравьиной, разум, жалкая мачта фальшивая для обезумевшего человека, фальшивая мачта на корабле… но об этом выше смотри.

Чтобы к жизни вернуться, я пытался тебя разлюбить. Чтобы вернуться к твоей любви, я жил очень плохо.

 

 

* * *

После долгой дороги я, может быть, не приду больше к двери, которую оба мы знали так хорошо, я, может быть, не войду больше в комнату, куда столько раз меня завлекало отчаянье и надежда покончить с отчаяньем. Как человек, неспособный понять ни себя ни судьбу свою, я, быть может, уйду к другим существам, не похожим на то, что я выдумал.

Только буду ли нужен я им?

 

 

Конец света

Андре Бретону

 

 

Обведенные тенью глаза будто замки в ограде руин

Бездонность оврагов между ней и последним

взглядом ее

В чудесную пору весны

Когда землю румянят цветы

Этот отказ от всего

Все помыслы ближних только о ней для нее

Но об этом не знает она

Ее жизнь даже нет не ее просто жизнь

Ее грудь безмятежна и лоб не знает

Как упорно ее волнистые волосы убаюкивают его.

 

Слова какие слова черный или Севенны

Бамбук дышать или лютик

Говорить это значит ее ногами ходить

Ее руками в муке предсмертной скрести одеяло

Открыты глаза без ключа

Без усилий вот уши и рот

Вот крови пятно а не ярость летнего солнца

Вот бледность а не бессонная ночь которая может

пройти.

 

Свобода она непонятнее даже визита врача

Какого врача мерцает в пустыне свеча

Бледное пламя на донышке дня

Вечность она началась и закончится вместе

с кроватью

Но для кого говоришь ты если не знаешь

Если знать не желаешь

Если больше не знаешь

О сжальтесь

Что вообще это значит говорить.

 

 

Легкость сама

 

Нежность твоя твои пораженья и мягкая гордость

Легендарная география взглядов и ласк

Органное колдовство

Смешение рук и глаз

Трав и снегов

Трав и весны

И невидимой дрожи моря под прикосновеньем дождя

Смешение тишины и твоей магнетической ясности

И ветра который приносит губам привкус молодости

И далекого поцелуя

 

Ветра чью руку ты чувствуешь вдруг под одеждой.

 

 

"Заброшенный дом…"

 

Заброшенный дом

безобразные

Дома

нежилые жалкие

Дома

Как пустые тома.

 

 

Мираж

 

Что предо мною

Затравленный взгляд

Взгляд беспокойней чем крыса в звериной

берлоге

Взгляд женщины скрытной

Отвергнутой

Похожей на то

О чем никогда не пишу.

 

 

Нуш

 

Откровенность порывов

Легкость близости

Ласка волос.

 

Без подозрительности без тревоги

Твои глаза отдаются всему что видят

И на виду у всего на что они смотрят.

 

Доверчивость хрусталя

Между двумя зеркалами

Ночью твои глаза растворяются в темноте

Чтобы слить пробужденье с желаньем.

 

 

Прощенье

 

Она мне велела завтракать под столом

Простите под облаком

 

Надежда надежда без края

Детство когда изворотливый холод полям

не давал покоя

 

На крышах гнездилось удушье

Лаванда

Протяженность женского тела

 

Она была смирной покорной

Верной

Легкой немой обедненной

Моими мечтами

 

День выпивал ядовитые сумерки.

 

 

Сердечное воспоминанье

 

Был раскатистый смех печальный

Маятник замер

Рыжая рысь поспешила упрятать своих малышей.

 

Волны плотного хохота в раме агонии

Нагота обращает в шутку бледность свою

Нагота обращает в шутку

Целомудренный глаз маяка надежду кораблекрушений.

 

 

При вспышке молнии

 

Здесь ее нет.

 

Женщина в фартуке караулит грозу у окна

Тучи ножку друг другу подставить торопятся

Невзрачная девочка

Синеватая

Играет на дряхлом диване

Тишина угрызается совестью.

 

Я взглядом окинул дома этой улицы длинной

Камни зелень деревьев

Землю снег и песок

Тени солнца воды

Внешнюю сторону жизни.

 

И забыть не могу она была здесь

Сад на прогулку водила

Ягоды с шелковицы срывала

Снег ее смеха пеленою ложился на грязь

Целомудренна поступь была.

 

 

ИСПЫТАНИЕ ВЫДЕРЖАВ

 

 

МИР-ОДИНОЧЕСТВО (I-XXII)

 

I

 

Дневные плоды выношенные землей

Не спит одинокая женщина

Окна легли отдохнуть.

 

 

II

 

Женщина каждую ночь

Отправляется в тайный путь.

 

 

II