Специфика русской языковой картины мира

Границы моего языка есть границы моего мира.

Л.Витгенштейн

«Одна балерина из России (Галина Панова) в своем интервью так рассказывает о себе и своем муже: "Успех - это так приятно! Валерий - замечательный муж! Мой успех не был для Валерия сюрпризом. Он знал, что я могу сделать все… У меня столько энергии! И техника великолепная! У меня хорошая память, я в школе отлично занималась… Техника у меня ошеломляющая!.. Я счастлива! Я в Америке! У меня появились новые горизонты!" А Михаил Барышников, непревзойденный балетмейстер и гений танца ХХ века, в ответ на вопрос: "Как обстоят ваши творческие дела?" сказал: "Танцую понемногу". Очень по-русски ответил!»[44].

Что значит в данном случае «по-русски ответил»? На русском языке? Не только. Скромность, непафосность, обыденность ответа подсказала ему русская душа, или, как говорят сейчас, русский менталитет. В предыдущей лекции уже отмечалось, что русский язык не только средство передачи информации и общения, но и зеркало русской картины мира, хранилище культурных представлений русских людей. Как и в любом другом языке, в русском языке выражаются так называемые культурные концепты - важнейшие для народа понятия, связанные с определенными ассоциациями, окрашенные эмоционально и нагруженные ценностно, отражающие наиболее существенные для носителей этого языка идеи и образы. Набор ключевых концептов и их содержание определяют национальную специфику языка и культуры того или иного народа. Так, к базовым концептам русского языка относятся воля, радость, душа, судьба, дом, «свой и чужой» и др.

Чтобы получить представление о специфике русских культурных концептов и о том, как из анализа языка извлекаются данные о культурных представлениях языкового сообщества, рассмотрим пару слов, одно из которых исконно русское, второе заимствованное, - народ и нация [45]. Значения этих слов близки, они образуют один ряд со словами национальность, народность, этнос, и в словарях одно из слов ряда может объясняться через другие.

По словарю В.И. Даля, народ – «люд, народившийся на извествном пространстве; люди вообще; язык, племя; жители страны, говорящие одним языком, обыватели государства, страны, состоящие под одним управлением; чернь, простолюлье, низшие, податные сословия; множество людей, толпа»; нация - «франц., народ, в обширном значении, язык, племя, колено, однородцы, говорящие одним общим языком, все сословия».

Малый академический словарь русского языка (1981 - 1984 гг.) дает следующие определения:

народ - 1) население, жители той или иной страны, государства; 2) нация, национальность, народность; 3) основная трудовая масса населения страны (в эксплуататорских государствах - угнетаемая господствующими классами);

нация - 1) исторически складывающаяся на основе капиталистического или социалистического способов производства устойчивая общность людей, связанная общностью языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры и форм быта; государство, страна.

Сразу заметно, насколько проще определение народа, чем нации.

Народ - исконно русское слово, более "прозрачное", органичное для носителей языка, сохраняющее связь в сознании говорящих со словом род. За словом народ стоит определенный концепт именно русской духовной культуры, в содержании которого отразился русский менталитет и исторические реалии. Нация (от латинского natio ß nasci = рождать), обозначая примерно то же самое, что и народ, является по существу термином, нуждающимся в развернутом определении, содержащем весь набор признаков этого понятия. Это слово книжное, не свойственное разговорной речи.

Ценность термина - в легкости перевода с языка на язык, сущность национального концепта - в его непереводимости.

Значение слова народ не исчерпывается толкованиями словарей. Более того, для этого слова характерно отсутствие единой трактовки. Русскому менталитету свойственно не знание народа, а познание его, не наличие готового ответа на вопрос Что такое народ?, а поиск этого ответа.

«В "наивной" картине мира народ вбирает в себя всех, кто "народился", кто сам причисляет себя к народу. Для включения в народ не выдвигается никаких дополнительных условий, для него характерна неоговоренность признаков, нерациональность. Нация же предусматривает соответствие "претендента" целому ряду признаков (что, собственно, и фиксируется словарями). Эта идея соответствия находит продолжение в разговорах о чистоте нации, при отсутствии в языке самого сочетания чистота народа.

Народ безусловен, принадлежность к нему не может быть определена при помощи каких-либо признаков и параметров. Народ принимает всех такими, какие они есть… Включение в нацию происходит при соответствии формальному набору признаков…»[46]. Народ общедоступен, открыт для всех, и все в нем равны. Нация связана с идеей избирательности, "закрытости". Сравним народная школа и национальная школа, народное образование и национальное образование. Народный здесь значит "для всех", "общедоступный", национальный указывает на избирательность. Чрезмерная избирательность находит отражение в понятии национализм. Народ наднационален (советский народ), может включать несколько наций, которые в борьбе за самоутверждение способны его разрушить, уничтожить.

Другая сторона национальной избирательности - обособленность, противопоставленность нации другим, осознание своей отдельности: мы говорим национальная (но не народная) самобытность, национальная (но не народная) специфика. Ср. национальный театр, музыка, искусство, одежда = символизирующий данную нацию, свойственный только ей, специфичный, обладающий именно ее отличительными признаками, но народный театр, музыка, искусство, одежда = не авторский, свойственный широким массам, неофициальный. Государственный гимн, флаг, герб можно по-другому назвать национальным, но не народным. «У народа нет внешней оппозиции другим народам, он самодостаточен… Нация же находится в процессе постоянного самоутверждения»[47].Слово нация входит в ассоциативный ряд со словами раса, расизм, национализм, шовинизм и воспринимается носителями языка несколько настороженно. «Можно сказать, что народ живет, а нация все время за что-то борется (ср. национальная рознь, вражда, гнет при отсутствии в языке народной розни, вражды, гнета)»[48].

Народ при отсутствии внешнего противопоставления другим народам вступает в противопоставление внутреннее "народ - власть". Именно эта оппозиция наиболее затребована современной публицистикой. Можно оторваться, отгородиться от народа, обманывать народ, выйти к народу - но не от нации, нацию, к нации. Изнутри нация - единое целое, правители не противопоставляются ей. Ср. также простой народ (но не нация). В то же время народ, а не нация дает власть, доверяет власть, власть может быть народной или антинародной.

Яндекс.Директ

Ищешь работу тайным покупателем?Регистрируйся! Сервис №1 в поиске временной работы. Создай анкету бесплатно

Удваиваем материнский капитал!453029 х 2 = 906058 ₽! Квартиры от 2 млн ₽! Дарим комнату детям!Проектная декларация на рекламируемом сайте

Народ в русском языке мыслится как коллектив, как "мы" и всегда получает положительную оценку: богатырский народ, талантливый, могучий, трудолюбивый народ, народ-победитель. Когда кто-то говорит о своем народе как о великом, это не воспринимается как бестактность. Когда кто-то называет великой свою нацию, возникает чувство неприятия, мысль о неуважении говорящего по отношению к другим нациям. Народ, как известно, всегда прав. А в лучшее доказательство преступности войны - сказать, что армия воюет с целым народом.

В отличие от заимствованного термина нация, народ обозначает в русском коллективном сознании одну из базовых ценностей, наряду с родственными словами родина и родители. Народ - это корни: оторваться от народа, ставить себя над народом - однозначно плохо. Народ живет, страдает и мыслит, как человек, народ верит, борется, отвергает, стремится …

Одухотворенность, культурная нагруженность русского слова народ проявляется в сопоставлении его и с более новыми заимствованиями, которыми некоторые говорящие пытаются его заменить. Примеры из современной прессы: … Не знают ни организаторы, ни сам демос, то бишь народ, или, как его сейчас мудрено называют, электорат; - А в Думе народ тебя видеть не захотел. - Не народ, а электорат. С народом работать легко, а с электоратом трудно.

Концепты, культурно значимые образы, складываются не только вокруг абстрактных, обобщенных понятий, но и вокруг ключевых реалий предметного мира, окружающего народ. Известная и за пределами России народная песня "Калинка-малинка", русская поговорка "Не бывать калине малиною", название фильма великого русского писателя и режиссера В. Шукшина "Калина красная", популярная песня "Ой, цветет калина…", ходовой фразеологизм "Не жизнь, а малина!" - все это отражения одного фольклорного мотива, противопоставляющего калину и малину - ягоду горькую и ягоду сладкую:

На тебе, долинушка, ничего не родилось,

Ни гриба, ни ягодки, ни черной смородинки,

Ни горькой калинушки, ни сладкой малинушки.

«Для иностранца, не искушенного в русском фольклоре, и малина, и смородина, и тем более почти неизвестная и не испробованная на вкус калина - ничего более, чем лесные ягоды… Для русского же - это поэтические национальные символы, нечто свое, привычное, "родное"»[49]. Калина в русском фольклоре - символ женской судьбы, который часто используется в свадебных обрядах. «Ясно, в сущности, почему именно калина стала символом горькой доли замужней женщины: красота калины обманчива, вкус этой красной ягоды горек, как и некогда жизнь женщины после свадьбы»:

Клевала сорока ягоду калину.

Горько мне, горько калиницу кушать

- Горчей того невестке со свекром жить,

- пели на Смоленщине.

Малина - антипод калины, сладкая ягода, окрашенная только положительными ассоциациями. Вот какие сравнения записали исследователи народной речи в разных областях России: капуста як малина - хуть губами ешь; квас что малина; не жена, а малина; девочка как малининка; жизнь как малина: никогда не наешься.

Примечательно, что русское выражение Не жизнь, а малина! обозначает совсем не то, что итальянское dolce vita, подразумевает не просто сладкую, но вольную жизнь. «Действительно, в отличие от "калиновой" горькой неволи у свекра и свекрови, "малиновая" жизнь - это прежде всего приволье и широкий размах, о котором мечтают истинно русские "добры молодцы". Конечно, "не жизнь, а малина" - это и обильная, вкусная еда, и удобное жилище, и прочие материальные блага. Но без такого простора, без приволья, без воли - это уже не малиновая жизнь, а постылая dolce vita, которая часто оборачивается рабством духа и бессилием плоти»[50].

Так по данным языка лингвисты умеют воссоздавать национальные образы, или картины, мира. Русская (да и любая национальная) языковая картина мира находит выражение даже в самом будничном словоупотреблении. Вот как начал свой курс лекций один из самых оригинальных авторов, работающих над этой проблематикой, ученый с поэтическим складом ума Г. Гачев:

«Здравствуйте! Значит я желаю вам здоровья, дорогой слушатель или читатель. Итальянец же приветствовал бы вас так: Come sta? = Как стоишь? Француз бы поинтересовался: Comment ç a va? = Как это (нечто) идет? Подобно и немец: Wie geht's? Иудей сказал бы: Шалом!, что значит "Мир!" Англичанин (и американец) бы спросил: How do you do? = Как вы делаете?

Уже в простом и повседневном акте взаимного приветствия люди разных народов выражают свои "символы веры", подчеркивают, что ценно для них в существовании. Для русских - здоровье, целостность, для англичан и американцев - работа, труд, для евреев - мир, для итальянцев - стабильность, статика, вертикальное измерение бытия, для французов и германцев - движение, динамика…»[51].

Специфику языковой картины мира каждого народа составляет и набор национальных прецедентных феноменов (прецедентных имен, прецедентных текстов, прецедентных ситуаций).

Что такое прецедентные феномены? Это такие имена, ситуации (реальные или виртуальные, принадлежащие художественной литературе, изобразительному искусству, кино и т.п.), тексты, которые хорошо знакомы носителям данного языка, вызывают у носителей языка прочные ассоциации и часто используются в коммуникации данного народа. Так, для русского человека прецедентные имена - Обломов, Хлестаков, Чапаев, Дядя Степа, прецедентные ситуации - Ходынка, 1937 год, взятие Берлина, прецедентные тексты - "А судьи кто?", "Ох, нелегкая это работа - Из болота тащить бегемота", "Под колпаком у Мюллера" и многие другие.

Есть не только национальные прецедентные феномены, но и универсальные (свойственные многим народам, например, Иуда, 30 серебреников, Ромео и Джульетта, Джеймс Бонд) и групповые (например, у сообщества любителей «Властелина колец» - штаны Арагорна). Однако именно национальные прецедентные феномены определяют единство языкового сообщества, помогают носителям того или иного языка делить людей на "своих" и "чужих", формируют для них общее коммуникативное пространство. Национальные прецедентные феномены - один из важнейших факторов, благодаря которым мы можем говорить о русском лингвокультурном сообществе - сообществе носителей русского языка и русской культуры.

Не случайно изучение национальных прецедентных феноменов составляет один из основных предметов лингвокультурологии - науки об отражении культуры народа в языке, о языковой картине мира и специфике коммуникативного поведения народа. В национальных прецедентных феноменах пересекаются язык, культура, история, психология нации. Прецедентные имена, тексты, ситуации, к которым говорящие по-русски постоянно апеллируют, образуют некую систему координат, набор обязательных представлений для русской языковой личности. Эту систему координат, частично стабильную, частично изменяющуюся во времени (ср., например, восприятие прецедентного имени Сталин в ХХ веке), каждый русский осваивает с рождения. Некоторые прецедентные феномены вызывают однозначную ассоциацию, например, Иван Сусанин - "проводник, который ведет кого-то неверным путем или завел в такое место, откуда невозможно или трудно найти выход". Именно для указания на такую ситуацию или для характеристики неумелого или злокозненного проводника мы и вспоминаем это прецедентное имя. Когда кого-то называют Обломовым, то собеседники понимают, что делается указание на один признак - лень. Другие прецедентные феномены могут вызывать разные ассоциации и упоминаются в речи с разными целями.

Признаки, которые служат основанием для ассоциации, иногда выбираются достаточно произвольно. Возьмем, например, Колобка: хотя он мог бы стать символом хитрости (обманул всех, кроме лисы - эталона хитрости в русском фольклоре) или свободолюбия («Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел…»), в русском сознании ему было уготовано другое место. Называя кого-то Колобком, мы апеллируем, как правило, к внешности сказочного героя, а не его характеру: маленький, кругленький, толстенький.

Другая область различий между представителями русского лингво-культурного сообщества и носителями других языков и культур - национальные стереотипы: стереотипы поведения и стереотипы-представления. Стереотипы – это тоже фрагменты картины мира, существующей в сознании людей.

Стереотипы поведения - типовое поведение людей в стандартных ситуациях, например, в очереди, в транспорте. Русский стереотип поведения в очереди включает обращение с вопросом "Кто последний?", определенное расстояние между людьми, стоящими в очереди (при нарушении этого расстояния люди ощущают дискомфорт, что находит выражение в агрессивных высказываниях типа Не напирайте! Дама, вы мне совсем на голову сели!), резко негативную реакцию на попытки "пролезть без очереди" (Вы здесь не стояли!), известную модель речевого поведения для того, чтобы временно покинуть очередь (Вы будете стоять? Тогда я отойду на секундочку – масло забыла взять) и т. д. Таким образом, стереотип поведения определяет действия, которые нужно осуществлять.

Стереотип-представление - образ того или иного объекта действительности, он определяет, что нужно ожидать в данной ситуации, от данных людей и т.д. «Русский стереотип-представление очереди, по данным ассоциативно-толкового словаря русского языка, включает в себя крик, злобу, агрессию, грубость, т.е. то, что я могу ожидать от очереди. Но это вовсе не значит, что стоя в очереди, я сама должна вести себя так же. Иными словами, здесь явно расходятся стереотип-представление и стереотип поведения»[52].

К стереотипам-представлениям принадлежат образы, связанные с животными (трудолюбивый муравей, неуклюжий медведь, глупый и упрямый осел, хитрая лиса и др.) и национальностями (любезный, любвеобильный, изысканный, как француз, чопорный и пунктуальный, как англичанин, трудолюбивый, как немец и др.) Нам, носителям русской языковой картины мира, эти определения и сравнения кажутся естественными. Нам, но не представителям других национальностей. «Так, француз для немцев - эталон жадности, а для итальянцев - спеси и снобизма»[53].

В.В. Красных, известный специалист по лингвокультурологии, приводит пример высказывания, услышанного ею от корейского стажера: «Жена должна быть как лиса, а муж - как медведь,» - и комментирует его: «Вы представляете себе эту парочку? А все очень просто: жена должна быть умной, гибкой в общении и хитрой (чем не наша лиса?), а медведь, соответственно, сильным (разве наш медведь лишен этого качества?). Вся проблема в том, что русская лиса - это в первую очередь эталон хитрости (которая, кстати, воспринимается русскими далеко не как однозначно положительное качество), а медведь для нас в первую очередь неуклюж, а потом уже все остальное».

Различаются национальные стереотипы красоты, вежливости, щедрости и пр.

К стереотипам поведения при общении относятся и значения жестов (кивок головой у русских обозначает "да", у болгар, индийцев, турок и греков - "нет"), и степень использования жестикуляции при разговоре (французы и итальянцы гораздо активнее подкрепляют свою речь движениями рук, чем русские), и допустимость или нежелательность тактильного контакта, т. е. прикосновения к собеседнику (для русских и китайцев вполне обычно во время дружеской беседы хлопать друг друга по плечу, касаться рукой руки партнера и т.д., у австралийцев и североевропейцев это недопустимо, воспринимается как фривольность), и многие другие национально обусловленные аспекты общения.

Так что же: что русскому хорошо, то немцу смерть? Культурный шок при общении с представителями других национальностей неизбежен? Конечно, мы не перестаем поражать Запад, как и Запад не устает удивлять нас. Конечно, Восток для русского человека - это "дело тонкое". Не зря русское сознание уже несколько веков бьется над самоопределением - между Европой и Азией, между цивилизацией и варварством, между космополитизмом и закрытостью национальных границ - во внешнем и в умственном пространстве. Невозможно описать и запомнить все межкультурные различия, но возможно и необходимо для каждого говорящего сознавать и ценить "самовитость" своего лингвокультурного сообщества, равно как и уникальность каждого другого, живущего на нашей Земле. Тогда вместо культурного шока будет происходить культурная встреча, взаимное узнавание двух народов через каждый контакт между их представителями.