Условия, способствующие успеху консоциации

Какие же условия благоприятствуют консоциативности как способу смягчения острых конфликтов, которые в противном случае порождал бы плюрализм субкультур [Lijphart 1977: 53-103; Nordlinger 1972]?

Прежде всего нужно отметить, что хотя консоциативные установления (arrangements) предохраняют от потенциальных угроз, вызванных субкультурными размежеваниями в стране, где полиархия и так, скорее всего, не подвергалась бы серьезной опасности, сами по себе они не в состоянии создать или сохранить полиархию там, где для этого нет надлежащих условий. Отсюда следует, что консоциация может иметь успех только в тех странах, в которых имеются и другие поддерживающие полиархию условия.

Кроме того, политические элиты должны считать консоциативные соглашения крайне желательными и достижимыми и обладать навыками и стимулами для того, чтобы заставить их работать. Хотя эти требования могут показаться очевидными, их отсутствие во многих странах делает консоциацию невозможной. Консоциативные порядки потерпели крушение в Ливане в 1975 г. и так никогда и не сформировались в Северной Ирландии. Развитию у политических элит соответствующих навыков, представлений и стимулов помогает наличие ряда более общих ценностей. Среди них в первую очередь можно назвать приверженность демократическим институтам и независимости страны и убеждение в том, что альтернативой консоциации является чреватая чудовищными последствиями гоббсовская война всех против всех. Важное значение имеет и присутствие в политической культуре элит традиций взаимных уступок, компромиссов и использования примирительных процедур. Подобные традиции существовали у политических элит Нидерландов, Швейцарии, Бельгии и — в определенной мере — габсбургской Австрии. Необходимых навыков, установок и стимулов не было в Колумбии как до, так и в период виоленсии, а также в Венесуэле во время триенио, и они были слишком слабы, чтобы направлять лидеров Австрии в годы Первой республики (1918 — 1933 гг.). В этих трех странах горький опыт разрушительных конфликтов, несомненно, сыграл свою роль в появлении у политической элиты глубокой веры в то, что консоциация — единственное средство избежать гораздо худшей альтернативы: гоббсовской войны всех против всех. Раз возникнув, консоциативные порядки сами по себе стали способствовать укреплению установок, поведения и навыков, обеспечивающих их функционирование.

Благоприятной для консоциативности является также ситуация, когда относительная сила различных субкультур, прежде всего численность их носителей, как-то уравновешена политически или, во всяком случае, дисбаланс между ними не настолько велик, чтобы кто-то мог питать реалистические надежды на правление без сотрудничества с представителями одной или нескольких других субкультур. Поэтому шансы на успех консоциации падают, если какая-то из субкультур охватывает большинство населения или же может — благодаря избирательной системе — получить большинство мест в парламенте, а значит — и самостоятельно сформировать правительство. Таким образом, наличие трех или четырех миноритарных субкультур более благоприятно для консоциации, нежели наличие двух.

Там, где имеются три или более субкультуры, многопартийная система эффективнее двухпартийной_25_. При многопартийной системе в случае переговоров между лидерами субкультур каждая из них может быть представлена партийными деятелями, отражающими ориентации своей субкультуры. Поскольку такие деятели вызывают доверие у своих последователей, последние почти наверняка одобрят достигнутые ими договоренности. Если же при этом партии централизованы, то их руководство обычно уполномочено вести торг за закрытыми дверями и заключать обязательные к исполнению соглашения. В результате могут быть достигнуты — и впоследствии одобрены на массовом уровне — такие договоренности, которых нельзя было достичь в ходе публичных обсуждений или переговоров между рядовыми носителями субкультур.

Можно ли говорить о том, что для маленьких стран консоциативность подходит больше, чем для крупных? Лейпхарт приводит два довода в пользу позитивного ответа. Во-первых, в маленьких странах “элиты чаще знакомы друг с другом лично и регулярнее встречаются”. Во-вторых, “маленькие страны более склонны ощущать угрозу со стороны других держав, нежели крупные. Подобное чувство уязвимости и незащищенности обеспечивает мощные стимулы к поддержанию внутренней сплоченности” [Lijphart 1977: 65-66].

Существуют ли альтернативные варианты решения?

Несмотря на то что консоциативные установления, безусловно, являются наиболее эффективным средством преодоления потенциальной конфликтогенности плюрализма субкультур, в ряде стран со значительными субкультурными различиями сохранилась и полиархия. Особенно показательны примеры Канады, Соединенных Штатов и Индии. Во всех трех странах субкультурные конфликты временами приобретают довольно острые формы. В Канаде преимущественно франкофонное население Квебека резко отличается от жителей других провинций не только в языковом отношении, но и по своей истории, традициям и культуре. Кроме того, существенная часть квебекцев исповедует католицизм, тогда как в остальной Канаде доминирует протестантство. Хотя некоторые авторы обнаруживают в канадской политике элементы консоциативности [McRae 1974; Noel 1974; Ormsby 1974], ключевой составляющей решения [проблемы субкультурных противоречий] здесь стало предоставление Квебеку значительной автономии в рамках федеративной системы.

В Соединенных Штатах этнические идентичности играют весомую политическую роль. Но хотя “плавильный тигель” — скорее миф, чем реальность, если бы ни быстрая ассимиляция (как добровольная, так и принудительная) иммигрантов и их детей в доминирующую культуру, в т.ч. политическую, среди многочисленных этнических групп страны должны были бы сложиться гораздо более сильные и отчетливые политические субкультуры. Намного важнее наличие довольно гомогенных в региональном и этническом плане субкультур белых и черных южан, расходящихся и исторически, и социально, и расово. Насильственно объединенные через систему рабовладения, они образовали общество, внутри которого оказалось невозможным мирное согласование позиций — вопреки множеству далеко идущих предложений по достижению компромисса. К числу последних относился и во многом предвосхитивший консоциативность проект Дж.Калхуна, предусматривавший создание системы “параллельного большинства” (concurrent majorities) и взаимных вето (из которой, разумеется, чернокожие были исключены). Несмотря на поражение Юга в гражданской войне и запрещение рабства, там сохранилась особая субкультура, с которой можно было совладать только на ее собственных условиях. “Превосходство белого человека”, удерживавшееся на протяжении почти целого столетия с момента окончания гражданской войны при помощи фактического вето Юга, по иронии судьбы знаменовало собой запоздалый триумф идеи Калхуна о “параллельном большинстве”. Когда в конце 1960-х годов, после острых и часто жестоких конфликтов, чернокожее население Юга получило доступ к политической жизни, афроамериканцы составили самый гомогенный избирательный блок в стране. Но, будучи сравнительно небольшим меньшинством, они не смогли добиться введения консоциативных порядков (за исключением довольно слабого намека на них внутри Демократической партии) и вместо этого действовали преимущественно в рамках гибкой двухпартийной системы конкурентной и состязательной политики.

В Индии то и дело вспыхивают субкультурные конфликты, нередко кровопролитные, которые временами ставят под угрозу целостность страны. Однако вследствие громадного разнообразия субкультур — языковых, кастовых, региональных и конфессиональных — ни одна из них и даже коалиция нескольких не в состоянии выиграть выборы, не говоря уже о том, чтобы править. В связи с этим у партийных лидеров имеются мощные стимулы строить свой политический курс, программы и пропаганду таким образом, чтобы привлекать избирателей из широкого спектра субкультур. Поэтому субкультурные конфликты, постоянно подвергая опасности существование индийской полиархии, все же не разрушают ее.