Глава 6. От образов к действиям

Гете называл поведение зеркалом, в котором каждый показывает свой облик. Но в то же время человек, как никто другой на Земле, способен в повседневном поведении скрывать свои истинные отношения и чувства. Это происходит потому, что он «...не реализует одну какую-либо программу действия, а постоянно осуществляет выбор. Та или иная стратегия поведения диктуется обширным набором социальных ролей» (Лотман, 1996, с.332). Они определяют допустимую амплитуду поведения, а в случаях межгрупповой конфронтации и коллективные формы противостояния. Этническая группа в России 1990-х гг. заняла одно из главных мест в иерархии социальных групп. А национальность превратилась в одну из важнейших социальных ролей, принуждая индивида действовать с позиции своей этнической группы, а значит вступать в сферу межгруппового поведения {Sherif, 1966; Turner, Giles, 1981).

В этой главе мы остановимся на проблемах взаимосвязи между феноменами этнического самосознания и поведением в условиях роста межэтнической напряженности. А также попытаемся ответить на вопрос: какие способы разрешения ситуаций межэтнической напряженности и какие поведенческие стратегии как возможные формы этнополитической мобилизации может породить процесс формирования новых идентичностей у народов России?

Дистанция между образами и действиями

Знание содержания этнических образов не служит гарантом поведенческих прогнозов. Далеко не всегда существует прямая линейная зависимость даже между их формами, наиболее приближенными к поведению – межэтническими установочными образованиями – и фактическими действиями или поступками по отношению к членам других этнических групп. Анализ социально-психологических работ, посвященных вопросу взаимосвязи установок с реальным поведением, показал, что в исследованиях данной проблемы присутствовали два крайних полюса. С одной стороны, установки трактовались как модели потенциального поведения по отношению к членам других этнических групп (Brigham, 1971; Висапап, 1951). В этом случае они рассматривались как релевантные поведению не только на индивидуальном и межличностном уровнях, но и на групповом. В упрощенном виде это означает «что думаю, то и делаю».

Противоположную точку зрения можно выразить вопросом: а имеет ли вообще место прямое «использование» установок в поведении личности? Эта проблема была отчетливо обозначена еще в 1934 г. классической работой Р.Ла-Пьера, экспериментальные результаты которой получили в психологии название «парадокса Ла-Пьера» (La Piere, 1934). Его суть в несоответствии установок и реальных поступков. Обзоры уникальных исследований этой проблемы показали, что принципом соотнесения сфер межэтнического восприятия и реального поведения следует признать сложную нелинейную зависимость (De Fleur, Westie, 1958; Kutner, Wilkins, Yarrow, 1952; Wicker, 1969). Частный вариант такой зависимости был раскрыт в работе американского психолога Р.Минарда. Цель его исследования состояла в определении взаимосвязи установок с реальным поведением у белых шахтеров по отношению к чернокожим американцам – их товарищам по работе. Р.Минардом было выявлено противоречие между поведением белых в процессе совместной работы в шахте и в свободное время. Эмпирически выявленные у белых расовые предрассудки «не работали» под землей и наоборот, определяли реальное поведение «на земле» (Minard, 1968).

На процесс превращения установки в реальный поступок влияют факторы всех трех уровней: макроуровня (уровень общества), мезоуровня (уровень группы) и микроуровня (уровень личности). Результаты многочисленных исследований показывают, что установки преломляются через сложную совокупность этих факторов, выступающих в качестве «буфера» между содержанием сознания и поведением (Brewer, Cramer, 1985; Cook, 1978; Hewstone, Giles, 1986; Levine, Campbell, 1972; Turner, Giles, 1981). Ситуации межэтнической напряженности задают этому процессу свою логику. Дальше в этой главе и в других разделах книги мы попытаемся раскрыть специфику и психологические механизмы такой логики. Здесь же ниже остановимся на тех особенностях самих этнических образов, которые способствуют воплощению установок в реальное поведение.

С позиции онтологического бытийного подхода М.К.Мамар-дашвили рассматривал феномены сознания как адекватные действия, существующие в нашем сознании, в мире понимания. Причем они не являются действиями в привычном смысле слова, а «строятся по схеме сознательно прослеживаемой связи между намерением и выполнением, между целями и средствами» (Ма-мардашвили, 1984, с. 14). Можно ли говорить об адекватных сознательных действиях, имея в виду образы других этнических групп: стереотипы, предубеждения, предрассудки? На наш взгляд – можно, так как в качестве способа реагирования сознания они адекватны реальности в силу соответствия между их внутренним содержанием и внешними функциями. Это соответствие определяется интенциональностью1 этнических образов. Как межгрупповые социально-перцептивные феномены они интенциональны вдвойне: их содержание отражает неразрывное единство двух объектов и направленность на два объекта – внешнюю этническую группу и собственную. Этнические образы формируются в субъективной психологической плоскости, где, по мнению Б.Ф.Поршнева, категория «они» первичнее чем «мы», но категория «мы» более значима (Поршнев, 1966), и поэтому является аутентичной точкой отсчета.

Именно категория «мы» «защищается» установочными образованиями. Это является результатом их функции защиты позитивной групповой идентичности. А способы такой защиты чаще предполагают не агрессивные формы выражения отношения к иноэтническим группам, а скорее когнитивное искажение. Это широко подтверждено эмпирическими исследованиями. Чем выше уровень межэтнической напряженности, тем сильнее искажены и неадекватны установки, и тем чаще они как «действия сознания» совпадают с реальными поступками.

Рост негативных атрибуций (приписываемых признаков) в этническом образе определяет степень предубежденности субъекта. Чем она выше, тем выше уровень негативного аффективного заряда и больше в поведении дискриминирующих моментов по отношению к членам других этнических групп. Наличие в этническом самосознании предрассудков укорачивает дистанцию между интенциями и фактическими действиями в направлении ограничения возможностей, прав и привилегий, которыми могут пользоваться члены дискриминируемой этнической группы, а также нередко ведет к массовому и индивидуальному насилию на национальной почве Интенция (от лат. intentio – стремление) – термин схоластической философии, обозначающий намерение, цель, направленность сознания, мышления на какой-нибудь предмет.

При позитивных межэтнических отношениях категория «национальность», как правило, оказывается подчиненной. Главенствовать могут: «профессия», «возраст», «социальное положение», «пол» и др. Этнический стереотип здесь «не работает», и негативные этнические атрибуции в рамках данной ситуации не актуализируются. Они как бы остаются в другой когнитивной плоскости. Именно это обстоятельство является еще одним фактором, увеличивающим дистанцию между перцептивным образом представителя какой-либо этнической группы и реальным поведением по отношению к нему. Хорошей иллюстрацией непересекающихся перцептивных плоскостей является эпизод, описанный американским психологом М.Рот-бартом. Его коллега-южанин с неприязнью отзывался о чернокожих жителях своего штата. В то же время, характеризуя своего соавтора, принадлежащего к негроидной расе, он дал высоко положительную характеристику. Когда же ему напомнили, что его соавтор – чернокожий, он воскликнул: «Я никогда не думал о нем, как о черном!» (Rothbart, Dawes, Park, 1984).

В условиях конфликта этническое выступает на первый план, главным критерием противопоставления ее участников оказывается этническая принадлежность. В этих случаях национальность как актуальная категория задает свой ракурс социальной перцепции. В соответствии с взглядами С.Московичи, это «свой» прототип идентификационной матрицы, и, следовательно, активизация особой когнитивно-оценочной системы, которая определяет организацию внешней и внутренней информации в этноконтактных ситуациях (Moskovici, 1984).

Уже упоминалось о том, что этнические образы имеют сложную внутреннюю организацию. В них существует общий прототипи-ческий уровень, характерный для всей этнической общности, и отдельные прообразы, которые определяются внутриэтническим делением. Механизмы сопоставления и противопоставления этих прообразов имеют свою специфику и еще более усложняют картину соотношения когнитивных и поведенческих структур. Это также один из факторов, который увеличивает дистанцию между этническим установочным и фактическим поведением.

В условиях роста межэтнической напряженности восприятие имеет тенденцию переходить на более высокие уровни абстракции. Основой этого процесса является деперсонификация, когда

люди воспринимаются не как конкретные личности со своими специфическими особенностями, а в первую очередь как представители той или иной этнической группы. Это ведет к снижению внутренней дифференцированности содержания этнических образов, к их обобщенности и упрощенности. В результате в нео-добряемой группе типа «лиц кавказской национальности» перестают различать дружелюбно настроенные подгруппы и не видят конкретных, вполне достойных людей. В то же время растет диф-ференцированность между различными этническими.образами.

Итак, сокращение дистанции между поведением и установками по отношению к другой этнической группе определяется ростом искаженности (неадекватности) их когнитивного содержания, снижением их когнитивной сложности и внутренней дифференцированности, ростом негативного аффективного заряда. Все эти особенности приобретают особое значение и усиливаются в результате актуализации этнического ракурса социальной перцепции в ситуациях межэтнической напряженности.

Способы разрешения ситуаций межэтнической напряженности

Кризисные состояния общества характеризуются коллективными проявлениями иррационального поведения – поступками и действиями, несовместимыми с общепринятыми нормами человеческого общежития. Враждебность, агрессивность и насилие по отношению «к другим» в большинстве случаев можно квалифицировать именно так. Проявления агрессии возможны в диапазоне от вербальной агрессии, демонстративного и неприязненного поведения до физического воздействия. Общим психофизиологическим механизмом во всех этих случаях является затормаживание в результате высокого эмоционального возбуждения более сложных и тонких структур регуляции деятельности. В итоге этого адекватность поведения резко снижается. Каковы корни иррационального поведения в межэтническом взаимодействии?

Сравним два события, которые произошли практически одновременно в марте 1990 г. в Канаде и Румынии. Они были связаны с межнациональными волнениями и получили резонанс во всем мире. Но по своим последствиям и формам протеста эти два этнических кризиса оказались совершенно непохожими друг на друга. Противоречия между венграми и румынами в румынской

Трансильвании, где проживают более 40% венгров, разрешались посредством забастовок, баррикад, палок и цепей. Результат – убитые и раненые. Причем речь шла не о сепаратистских планах венгерского населения Трансильвании, а всего лишь о предоставлении им культурной автономии

Этнические противоречия по-канадски разрешались совсем другими способами. Началом волнений послужила проверка квебекскими властями выполнения одного из законов провинции Квебек, где проживает большая часть французского меньшинства Канады. Суть этого закона была в том, что владельцам относительно крупных (более 50 чел. персонала) автозаправок, магазинов, ресторанов не разрешалось вывешивать наружные надписи на каком-либо другом языке, кроме французского. Результатом этой акции оказались не разгромленные рестораны и пробитые головы, а повестки в суд. Социально-экономическое благополучие и идеология «политической корректности», которыми отличается Канада, если и не исключают межэтническую напряженность, то безусловно сдерживают ее рост и существенно влияют на формы ее выражения. В чем же, помимо разных общественных систем, причины такого различия? Попробуем ответить на этот вопрос на основе российского материала.

У детей в разных культурах до того, как они освоят специфические социализированные нормы, тип и частота агрессивных актов практически совпадают. Агрессивное поведение – это враждебные действия, направленные на причинение другим ущерба и страдания. В процессе социализации оно попадает под контроль социальных норм. Есть ли выраженная предрасположенность к агрессивному поведению в различных культурах у народов России? Как влияют ситуации межэтнической напряженности и стремления народов к государственной самостоятельности на формы агрессивности у разных народов? Если эмоциональное напряжение будет все же разряжаться в сферу межэтнических отношений, что более вероятно – агрессия по отношению к другим народам или попытки конструктивного разрешения возникающих проблем?

Некоторые ответы на эти вопросы были получены на основе наших исследований по проекту «Национальное самосознание, национализм и разрешение конфликтов в Российской Федерации». Сравнивались реакции представителей разных народов России на возможные конфликтные ситуации на личностном и групповом уровнях.

В первом случае рассматривалась ситуация прямой агрессии против личности. Эту ситуацию выражал закрытый вопрос: «Если кто-то ведет себя агрессивно по отношению к Вам, как Вы обычно поступаете?». Предлагаемые ответы соответствовали следующим показателям: враждебная агрессия (прямая угроза жизни, например, применение оружия), подавленная или скрытая агрессия («ухожу от конфликта, но не прощаю») и «норма возмездия» или ответная агрессия («отвечаю тем же»). Противовесом этой группе показателей выступили неагрессивные ответы: стремление «сгладить конфликт» или «пойти на односторонние уступки».

Подавленная агрессия и норма возмездия – это социализированные формы агрессивности, предполагающие в первую очередь ее торможение. Норму возмездия можно отнести к числу правил поведения морального характера. По сравнению с требованием Нагорной проповеди Нового завета не противиться злу, норма возмездия есть более древняя форма взаимоотношений. Она воплощается в ветхозаветной формулировке: «Перелом за перелом, око за око, зуб за зуб». Это наказание в ответ на агрессию и стремление к восстановлению своего достоинства и справедливости. В этом случае одна агрессивность компенсирует другую, и в результате оба субъекта оказываются квиты, а социальные отношения приходят в норму. Ответное агрессивное действие должно быть точно отмерено. Оно связано с оценкой намерений, стоящих за агрессивным поведением. Если оно передозировано, то возникает чувство вины (Хекхаузен, 1986).

Групповые реакции на конфликтную ситуацию рассматривались на основе индикаторов инструментальной агрессии. Это – допустимость насильственных действий против группы в ситуации межэтнического конфликта и допустимость жертв в ситуации борьбы за реализацию суверенитета. Инструментальная агрессия, как социально мотивированная форма поведения, предполагает признание возможности агрессивных действий при наличии важных оправдательных причин. В этом случае агрессия выступает в качестве средства достижения определенной цели. Например, ради реализации суверенитета возможны такие жертвы как массовые перемещения людей, войны, межнациональные конфликты. Или же допустимы ситуации, «когда только насильственные действия могут принести результат». На этом уровне сравнивались также групповые оценки выраженности агрессивности как качества, характерного для собственной и другой этнической группы.

Сторонников крайней формы агрессии – враждебной, во всех этнических группах оказалось не более 1–3%. Поэтому дальше мы не будем останавливаться на этом показателе.

На личностном уровне число агрессивных ответов в среднем по всей выборке (по четырем республикам) приблизительно было равно числу неагрессивных ответов. Среди русских это соотношение повторялось во всех республиках. У титульных народов доля неагрессивных реакций на конфликтную ситуацию была ниже и несколько варьировала. Агрессивные ответы (враждебная, ответная и подавленная агрессия) и неагрессивные («сгладить конфликт», «пойти на односторонние уступки») соответственно в среднем достигли 55% и 44% среди титульных народов и 47% и 49% – среди русских. Во всех группах неагрессивные реакции и желание уйти от конфликта составляли подавляющее большинство (см. рис. 10, 11). Причем, основная часть этих ответов отражала стремление конструктивно решить конфликт, а не просто проявить уступчивость в сложной ситуации. Эти данные позволяют нам утверждать, что культурно обусловленной предрасположенности к агрессивному поведению у народов России нет.

Рис. 10. Агрессивные и неагрессивные проявления

на личностном уровне (титульные национальности)

Наиболее значимые различия по количеству агрессивных ответов были получены не между разными культурами, а между мужчинами и женщинами, а также между некоторыми возрастными группами. Во взрослом возрасте между полами сохраняется приблизительно то же соотношение, которое было выявлено У.Ламбертом в исследованиях агрессивности у детей в разных культурах {Lambert, 1974). Но не только мальчики агрессивнее девочек, но и мужчины агрессивнее женщин. Так, норму возмездия во всех культурах практически в два раза чаще стараются соблюдать мужчи ны, главным образом в возрасте от 20 до 39 лет. Женщинам более свойственно подавление агрессии и стремление сгладить конфликт, пойти на односторонние уступки.

Рис. 11. Агрессивные и неагрессивные проявления на личностном уровне

(русские)

Жители Татарстана, Саха (Якутии) и Тувы нередко предпочитали регулировать межличностные отношения на основе нормы возмездия. Больше всего сторонников такого поведения в конфликтной ситуации оказалось среди Саха. Именно за счет расширения границ «нормы возмездия» у Саха увеличилось число агрессивных ответов на личностном уровне до 63%. Из них 40% заявили, что они «ответят тем же» в ситуации непосредственной агрессии. Среди этих респондентов преобладали молодые люди 18–24 лет, отличающиеся в этом возрасте, как известно, максимализмом.

В Северной Осетии-Алании как у осетин, так и у русских при сравнении с жителями других республик, оказалось более выраженным на личностном уровне стремление подавить агрессию и снизился уровень приверженцев нормы возмездия (см. подробнее раздел III, глава 14). Торможение агрессивности на уровне личности – одно из последствий вооруженного этнического конфликта. Это отражает нежелание людей усугублять или повторять конфликт. В то же время здесь в наименьшей степени было выражено стремление идти на односторонние уступки. Следовательно, не безразличны способы урегулирования конфликта.

На групповом уровне соотношение агрессивных и неагрессивных ответов резко меняется. Здесь безусловно доминирует установка на недопустимость насилия. Групповые насильственные действия в ситуации межэтнического и межгосударственного конфликта соответственно поддержали в среднем 15% и 28% – среди титульных народов и 13% и 20% – среди русских. Чаще одобряли насилие в межэтнических конфликтах жители Северной Осетии-Алании. В Туве, имевшей в прошлом собственную государственность, почти 45% тувинцев считали допустимыми этнические конфликты, гражданские и межгосударственные войны во имя реализации суверенитета. Сравнивая эти данные, мы видим, как приблизительно одинаковый личностный потенциал агрессивности у представителей разных народов гасится на групповом уровне в зависимости от параметров социальных ситуаций. Такие факторы как затяжная межэтническая напряженность и стремление народов к независимости при условии собственной государственности в прошлом и демографическом доминировании определяют сравнительно высокую допустимость агрессивных или насильственных действий против других групп.

И титульному народу, и русскому населению республик если и свойственны агрессивные тенденции, то они имеют скорее защитный характер не только на групповом, но и на личностном уровне. Это выражается, в частности, в усилении проективных механизмов в процессе восприятия народами друг друга: переносе социально-нежелательных характеристик на другую этническую группу. Так, можно отметить существенные различия в приписывании такого качества как агрессивность своей и другой этнической группе. Например, если в среднем 36% русских считают свою этническую группу достаточно агрессивной, то число русских, приписывающих это качество «своим» титульным народам, увеличивается почти вдвое. Это еще один показатель, отражающий высокий уровень эмоционального напряжения, характерный для русских в республиках в середине 1990-х гг.

Поведенческие стратегии: посредники, националы и невротики-этнофобы

Обращение к изучению поведенческих стратегий в межэтническом взаимодействии – это попытка определить возможные формы этнополитической мобилизации народов России в сложных условиях 1990-х гг. Как было показано выше, на групповом уровне природная агрессивность человека сглаживается. Однако такие факторы как рост межэтнической напряженности, стремление группы к независимости при условии наличия умелых «социальных» дирижеров активизируют этнополитическую мобилизацию и повышают агрессивность группы. Какой человеческий материал составляет ядро такой мобилизации? Каково соотношение в культурах позитивно и негативно настроенных на межэтническое взаимодействие людей?

В предыдущей главе была представлена типология этнической идентичности. На основе этой типологии мы рассматривали две достаточно большие и нежестко дифференцированные группы лиц, разбитые по принципу – «скорее толерантные» и «скорее инто-лерантные» в межэтническом взаимодействии. Это достаточно условное деление, так как оно проводилось на основе различных тенденций трансформации этнического самосознания.

В реальной жизни, как правило, лишь часть установок личности воплощается в действии. Поэтому, если говорить о структурах сознания, на основе которых можно рассматривать не только предрасположенность, но и зафиксировать готовность к определенному типу поведения, следует анализировать не тенденции, а более устойчивые элементы этнического самосознания. Такие элементы были выделены на основе одномерных распределений по тем же индикаторам, которые послужили основой типологии идентичности. В результате среди толерантных лиц определилась группа «посредников», то есть с отчетливой установкой на позитивное межэтническое взаимодействие, а среди интолерантных – группа «националов», также с отчетливой, но негативной установкой на межэтническое взаимодействие. Соответственно группы «посредников» и «националов» можно рассматривать как концентрированные коллективные формы толерантности и интолерантности по отношению к другим этническим группам.

В отличие от критериев выделения толерантных и интолерантных лиц, в этом случае основное значение приобрел следующий момент. Каждый респондент попадал только в одну подгруппу в зависимости от его ориентации в контексте межэтнического взаимодействия в целом. Для этого учитывалась общая позитивная или негативная направленность выбранной им комбинации индикаторов. Это позволило выделить среди «посредников» и «националов» подгруппы с различной степенью возможной поведенческой активности. Таким образом, определились группы активных и пассивных «посредников», активных и пассивных «националов».

Наши группы «посредников» и «националов» совпадают по своей сути с типами людей, выделенными С.Бокнером в исследованиях адаптации мигрантов в условиях другой культурной среды. Это закономерный результат использования при классификации

Рис. 12. Поведенческие стратегии в межэтническом взаимодействии

(титульные национальности)

интерактивного принципа «границы» (у нас – межэтническое взаимодействие, у С.Бокнера – межкультурные контакты). «Посредники» у него – это люди, «принимающие различные культуры», а «националы» («шовинисты» в типологии С.Бокнера) – люди, «отрицающие чужую культуру и преувеличивающие значимость собственной». В типологии С.Бокнера есть еще две категории лиц: «перебежчики» (те, кто предпочитает чужую культуру) и «маргиналы» (колеблющиеся между двумя культурами) (Bochner, 1982). В нашей же типологии, целью которой было выявление поведенческих стратегий, сравнение жителей республик именно с мигрантами (вынужденными переселенцами и беженцами) послужило основанием для выделения третьей группы респондентов, получившей название «невротики-этнофобы». Тем не менее типология С.Бокнера помогла нам более полно охарактеризовать две альтернативные категории: «посредников» и «националов».

Результаты, полученные на основе одномерных распределений данных, собранных среди жителей Татарстана, Саха (Якутии) и Северной Осетии-Алании, а также среди участников национальных движений и вынужденных мигрантов, представлены на рис. 12, 13.

«Посредники» в межэтнических отношениях – это категория людей, настроенная на развитие позитивных взаимоотношений с представителями других народов. Они лучше приспосабливаются к иной культурной среде, к изменившимся этносоциальным условиям. «Посредники» способны не только удачно поддерживать отношения, но и их регулировать, разрешать конфликтные ситуации и вести переговоры. Для них характерна этническая толерантность, готовность к межэтническим контактам, разнообразная и равномерная структура идентичности. Исходя из нашей типологии этнической идентичности, к числу активных «посредников» мы отнесли тех респондентов, которые определяли себя только по типу «нормы». Ее доминирование над всеми другими тенденциями формирования этнической идентичности обусловливает подавляющую долю «посредников» в каждой этнической группе. А это весомый психологический потенциал по сдерживанию роста межэтнической напряженности и развитию разнообразных межэтнических контактов.

Группу пассивных «посредников» составили респонденты, которые одновременно выбрали «норму» и этническую индифферентность, либо только этническую индифферентность. В целом во всех республиках этнически индифферентные – это образованный, интеллигентный и сравнительно зрелый по возрасту контингент. Их обычная реакция на сложности в сфере межэтнических отношений – отстраненное равнодушие и уход в деятельность, меньше всего связанную с проблемами такого рода. Однако эти люди специально не избегают этноконтактных ситуаций и, как правило, спокойны, ровны и позитивно настроены на взаимодействие вне зависимости от национальности общающихся с ними людей.

К активным «националам» мы отнесли респондентов, которые дали позитивные ответы только на индикаторы гиперидентичности. Часть респондентов выбрала с гиперидентичностью также либо показатель «нормы», либо этнической индифферентности, либо и «нормы», и индифферентности одновременно. Это – пассивные «националы». Они не будут инициаторами конфликта, но если окажутся в конфликтной ситуации, не исключено, что поддержат активных «националов». Для «националов» не характерен этнонигилизм. Они отличаются убежденностью в превосходстве своего народа над другими народами. Они также являются наиболее ревностными хранителями его культуры, всегда готовы отстаивать права своего народа и воспевать его достижения. «Националы» в меньшей степени, чем «посредники», стремятся к развитию позитивных отношений с «чужими». Они отличаются этнической нетерпимостью, раздражаются при общении с представителями других народов, не стремятся поддерживать и развивать межэтнические контакты.

Группу «невротиков-этнофобов» составили респонденты, выбравшие либо только этнонигилизм, либо этот показатель в следующих комбинациях: с «нормой», с индикаторами гиперидентичности, с этнической индифферентностью. Помимо этнофобии, лицам этой группы свойственна резкая деформация структуры идентичности и смешение различных тенденций при ее трансформации. Подобный тип идентичности («идентификационной мешанины») был впервые описан Э.Эриксоном при исследовании американских индейцев, а также американцев-ветеранов вьетнамской войны (Ericson, 1967). Группа таких лиц выделялась среди первых русских беженцев 1990-х гг. из Баку (Солдатова, Шайгеро-ва, Шлягина, 1995). Среди постоянных жителей республик число невротиков-этнофобов оказалось незначительным – от 1% до 3%. Среди вынужденных переселенцев и беженцев из Грозного число таких лиц достигло соответственно 13% и 37%. Подробно эта группа описывается в разделе III, главе1б, посвященной перемещенным лицам на Северном Кавказе.

Рис. 13. Поведенческие стратегии в межэтническом взаимодействии

(русские)

Ни в одной группе число «посредников» не опускается ниже 50%. Меньше всего их зафиксировано среди лидеров и активистов национального движения «Хостуг Тыва», а также среди вынужденных переселенцев. «Посредников» оказалось больше среди русских, чем среди титульных народов. Здесь сыграл свою роль более значимый для русских жителей республик фактор высокой социальной желательности индикаторов, определяющих «норму». Однако это не относится к русским перемещенным лицам.

Доля этнически акцентированных личностей на уровне структур идентичности, фиксирующих поведенческую готовность, существенно ниже по сравнению с общей ориентированностью на негатив или позитив в межэтнических отношениях. Но чем выше уровень межэтнической напряженности, тем больше число «националов» среди постоянных жителей республик и «невротиков-этнофобов» среди перемещенных лиц (см. рис. 10, 11). Так, это характерно для жителей Северной Осетии-Алании. Причем здесь рост «националов» носит не явный, а скрытый характер – растет доля их пассивной части. Среди русских Северной Осетии-Алании также, по сравнению с русскими из других республик, повышено число таких лиц. Как мы уже отмечали выше, у жителей Северной Осетии-Алании растут показатели подавленной агрессивности. Здесь значительную часть пассивных «националов» представляют те, которые «уходят от конфликта, но не прощают». Ситуация затяжной межэтнической напряженности не проходит бесследно, на психологическом уровне конфликт подавляется и уходит вглубь.

Несмотря на то, что в Саха (Якутии) межэтнические проблемы совсем иной остроты, у Саха более высокий уровень активных «националов» – около 10%. Значительная часть респондентов среди Саха одобрила поведение, регулируемое нормой возмездия. Именно эта категория лиц является доминирующей среди активных «националов». А это значит, что возможное агрессивное поведение с их стороны скорее будет носить только ответный характер Среди русских Саха (Якутии), как бы «вослед» за якутами повышен аналогичный показатель. Но в целом среди русских число «националов» значительно меньше, чем среди титульных народов.

Наибольшее количество «националов» (50%) оказалось среди членов «Хостуг Тыва». Среди членов «Стыр Ныхас» их приблизительно столько же, как и среди опрошенных нами среднестатистических жителей титульной национальности Северной Осетии-Алании. Это говорит о том, что это движение в данном аспекте отражает общие настроения, царящие в республике, и в этом одна из причин ее жизнеспособности.

Сравнительный анализ поведенческих стратегий у «националов» и «посредников» расширил характеристики этих категорий лиц и дополнил список различий между толерантными и интоле-рантными личностями.

Защитная реакция в форме агрессии свойственна и «посредникам» и «националам». Но при сравнении их реакций на проблемные ситуации, связанные с насилием и агрессией, между ними проявились некоторые поведенческие различия. Среди «националов» оказалось больше тех, кто в ситуации прямой агрессии был готов ответить аналогичным образом. Особенно значимо это различие в Северной Осетии-Алании. Здесь число осетин-«национа-лов», выбравших норму возмездия, почти в два раза превысило аналогичный показатель среди осетин-«посредников»

Казалось бы, что среди осетин, для которых еще в начале XX в. были непреложными суровые традиции кровной мести, в какой-то степени реанимированные конфликтом с ингушами, норма возмездия должна входить в состав социально одобряемых норм поведения и быть более популярной, чем среди жителей других республик. Может быть, мы и получили бы такие результаты, если бы исследование проводилось сразу же после вооруженного конфликта в конце 1992 г. или же в начале 1993 г., когда боль утрат и осознание ужасной трагедии еще не сгладились временем. Но затяжная ситуация высокой межэтнической напряженности скорректировала механизмы восприятия и поведенческие схемы, ориентированные на конфликтное поведение и на месть. В результате и у «посредников», и у «националов» (как у осетин, так и у русских) оказалась даже сниженной по сравнению с жителями других республик доля лиц, выбравших в качестве психологической защиты «норму возмездия». Так через два года после начала конфликта на вопрос: «Если кто-то ведет себя агрессивно по отношению к Вам, как Вы обычно поступаете9» ответ: «Отвечаю тем же» среди осетин-«посредников» дали 25%. Аналогичный ответ дали почти столько же «посредников» среди татар (27%) и 39% – среди якутов Кроме того осетины-«посредники» чаще в ситуации прямой агрессии «стараются сгладить конфликт» (44%), чем, например, лица этой категории среди якутов (31%).

В межэтнических отношениях и «посредники» и «националы» в равной степени считают свои народы покладистыми и компромиссными. Ингушско-осетинский конфликт не находит своего решения уже длительное время, но осетины, вне зависимости от своей поведенческой ориентации в межэтническом взаимодействии, оказались в наибольшей степени солидарны, по сравнению с жителями других республик, в оценке своего народа как наиболее склонного к компромиссам.

«Националы» любой национальности чаще приписывают не только другой, но и своей группе стиль соперничества. Безусловно, чаще другой группе, как впрочем и «посредники» И те, и другие с большей легкостью, чем при самооценке, квалифицируют другие народы как соперничающие. Среди русского населения республик «националы» в целом оказались более критичными, так как они не только другим группам, но и своей достаточно часто отказывают в приверженности к компромиссам. В то же время русские-«посредники», оценивая поведение титульных народов в конфликтной ситуации, в два, три и даже четыре раза (русские Северной Осетии-Алании) чаще приписывают им стиль соперничества по сравнению с собственной группой

В системе ценностей «националов» стиль соперничества в межэтническом взаимодействии чаще попадает в разряд одобряемых стратегий поведения. Они нередко и свое собственное поведение квалифицируют подобным образом. Например, 33% русских-«на-ционалов» в Северной Осетии-Алании ответили, что в случае возникновения межнациональных разногласий и конфликтов они «Настойчиво стремятся решить вопрос в свою пользу». Среди рус-ских-«посредников» аналогичный ответ дали 15%. Среди осетин-«националов» этот же ответ выбирался в три раза чаще, чем среди осетин-«посредников».

«Националы» чаще одобряют насилие как форму социального контроля в межэтнических конфликтах или демонстрируют радикализм сознания, допуская различные жертвы ради суверенитета (например, массовые перемещения людей, межнациональные конфликты внутри республик, гражданские войны, войны за независимость с другими государствами). Но социальная ситуация регулирует и эти установки. Например, в более спокойных Татарстане и Саха