А.С. Пушкин и его взгляд на критику

По мысли Пушкина, критика должна стать «наукой», основанной на изучении высоких образцов и объективном наблюдении за проявлениями современной жизни; критика должна выделять как красоты, так и недостатки в произведениях. Полемизируя с А. Бестужевым, Пушкин утверждал, что «литература у нас существует», но «дельной критики ещё нет».

Отдельные критические выступления имеют определённую ценность, но они «являлись на расстоянии друг от друга», т.е. критика не имеет единого фронта, не может подобающим образом оказывать влияние на общественное сознание. Пушкин не принимал субъективизм и мелочность в журнальной критике, подчёркивал её низкий теоретический уровень, коммерциализацию, беспринципность. Под сатирическое перо поэта попадали такие журналисты, как Ф. Булгарин и Н. Греч, которых он высмеивал в критических памфлетах и эпиграммах.

Пушкин считал, что совершенно необходимо писать ответы на критику, исправлять «ошибочные мнения». В поле зрения профессионального критика должны оказываться не только высокохудожественные произведения, но и те творения, которые по разным причинам пользуются популярностью: «нравственные наблюдения важнее наблюдений литературных».

Такие взгляды Пушкина на искусство сформировались у поэта под воздействием эстетических идей античных философов, французских просветителей, немецких мыслителей. В своих размышлениях на различные теоретические вопросы художественного творчества он опирался на огромный опыт мировой и небольшой опыт отечественной литературы.

Гоголь-критик

Гоголь-критик романтического настроя выступал редко, с перерывами, его критическое наследие сравнительно невелико, но все статьи его носят законченный вид и почти все были своевременно или лишь с небольшими запозданиями напечатаны и обсуждены в печати.
Как и Пушкин, Гоголь выражал свое недовольство состоянием современной критики. В статье «О движении журнальной литературы в 1834—1835 году» он выступил против Булгарина, Греча и Сенковского.
Гоголь чутко уловил наступление века журналов, понял, что «эта живая, свежая, говорливая, чуткая литература» ведет к резкому размежеванию на партии. Журнал должен иметь один определенный тон, одно «уполномоченное мнение», «направление, хотя даже одностороннее, к какой-нибудь цели».
Гоголь высказал отрицательное мнение о главных тезисах программной статьи Шевырева «Словесность и торговля», которой открывался первый номер «Московского наблюдателя» за 1835 год. Шевырев считал великим злом для литературы то, что она подружилась с журналами, «продала» себя за деньги. Он имел в виду не столько продажную булгаринскую клику, сколько современную литературу вообще. Гоголь показал, что торговля торговле рознь, «читатели и потребность чтения увеличилась».
Гоголь и здесь смыкался с Белинским, который также оспаривал мнение Шевырева, так как появление оплачиваемого литературного труда позволяло заработками существовать разночинцам-литераторам, к которым принадлежал и сам великий критик. Это вело к увеличению числа профессиональных литераторов, не связанных с официальной службой, чинами, званиями, сословными предрассудками.
Гоголя-критика живо волновала проблема национальной специфики русской литературы. Этому он посвятил специальную большую статью «В чем же, наконец, существо русской поэзии и в чем ее особенность». В самом заглавии выражается некоторое раздражение автора по поводу все еще бытующей неопределенности в этом вопросе.
Гоголь внес ряд новых ценных черт в решение этой проблемы. Он первый увидел живое воплощение национальной сущности русской литературы в творчестве и личности Пушкина. «При имени Пушкина тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте»,— писал он в статье «Несколько слов о Пушкине» (1834). Подлинное новаторство Гоголя выступало в попытках разграничения понятий народного и национального. Эти понятия до сих пор обычно смешивались. Художественную типизацию образов Гоголь находил в произведениях Пушкина. Безыскусственность изображения действительности поднялась у Пушкина на такую высоту, что сама действительность кажется перед нею искусственною и карикатурною. В «Капитанской дочке» «все — не только самая правда, но еще как бы лучше ее». «Так оно и быть должно,—резюмирует Гоголь,— на то и призвание поэта, чтобы из нас же взять нас и нас же возвратить нам в очищенном и лучшем виде» («В чем же, наконец, существо русской поэзии и в чем ее особенность»). Здесь мы уже слышим будущие известные формулировки Белинского с том, что искусство возвращает нам красоту природы в очищенном виде, что оно «перетопляет» материал жизни в «чистое золото».
Внимание современников, по словам Пушкина, «не смеявшихся со времен Фонвизина», было обращено Гоголем к забытому жанру комедии. Бездумные водевили и кровавые мелодрамы Дюма, Дюканжа «пролезли» на русскую сцену. «Из театра мы сделали игрушку,— сетовал Гоголь,—...позабывши, что это такая кафедра... с которой читается разом целой толпе живой урок...». Поистине дух века требовал важных перемен и в области комедии. «Ради бога,— восклицал Гоголь,— дайте нам русских характеров, нас самих дайте нам, наших плутов, наших чудаков! на сцену их, на смех всем!»
Прослеживая, как постепенно русская поэзия обретала национально-народные черты, Гоголь следит еще за одним ее важным качеством — формами реализма. На этот второй план статьи Гоголя, по нашему мнению, исследователи вовсе еще не обращали внимания.
Вслед за Белинским Гоголь особо выделяет сатирическую поэзию, называя ее «другой стороной» поэзии (Белинский называл ее «направлением»). Родоначальником сатиры он, как и Белинский, называет Кантемира, «хлеставшего... глупости едва начинавшегося общества». Потом Гоголь указывает вершины сатиры— «Недоросль» и «Горе от ума», в которых изображены «раны и болезни нашего общества».