Неудивительно, что третьи дети вырастают всегда душевно более тонкими, чем старшие. В этом заслуга родителей. Это они обрели душевную утонченность и передали ее ребенку.

В сказках всех народов третий ребенок в дополнение ко всему еще и умница. И этому есть действительная причина. Пока старшего ругают — младший мотает на ус. Он проживает опыт ошибочных поступков не через собственные действия, а через действия старших братьев и сестер, естественно, что его собственные поступки при этом оказываются более умными. Окруженный одновременно многими старшими (родителями, братьями, сестрами, дедушками и бабушками), он получает больший опыт подчиненного поведения. Это происходит в тех семьях, где младший знает свое место, всеми старшими от него требуется почитание и послушание. Не так, как в современных семьях, где младший становится царьком и своими хотениями, при активной поддержке бабушек и дедушек, заставляет всех крутиться вокруг себя. Напротив, он слушается всех и чтит каждого. Сложные отношения подчинения формируют в нем и сметливость, и чуткость, и умение подойти к человеку. Правда, при всей желательности этих свойств рождается опасение трансформации их в хитрость и утонченный рационализм. Чувство такой опасности выводит родителей к новой глубине мудрости, которая формирует в них готовность к поступкам, не позволяющим младшим детям развиваться эгоистами.

Именно третьи дети дают возможность родителям уразуметь глубину закона опережения. Интересно, что с постижением этой глубины меняется и внешнее поведение взрослых. Они становятся уравновешенными, спокойными, появляется простота и внутренняя содержательность в словах и действиях.

Эти глубокие перемены связаны в немалой степени и с переоценкой ценностей, которая непременно происходит с рождением каждого нового ребенка. Первое время с болью, а затем просто и свободно родители начинают отказываться от увеселительных мероприятий, от престижных покупок лишней мебели, дорогой аппаратуры, от беспрерывного бега за модной и стоящей большие деньги одеждой, ограничивается посещение музеев, театров, кино для себя и появляется все большее вхождение в мир Церкви и народной культуры вместе с детьми и для них. Одновременно с этим умножается область детского труда и ответственности.

При этом у взрослых не возникает сожаления или чувства утраты только лишь потому, что место обесцененных ценностей занимают ценности другие.

Мы привычно говорим, что духовные ценности выше материальных. Однако, что кроется за духовностью, мы не всегда понимаем. Но и само искусство черпает свою силу из духовности, то есть из сокровенных глубин общения человека с Богом.

Открытие мира духовного происходит там, где закон опережения, свойственный детям, становится от Бога поставленным законом и для их родителей. Тогда открывается смысл многого, что происходит вокруг. А знание тонких смыслов жизненных явлений, вытекающих из чувства Промыслов Божиих о человеке, дает ту неспешность и тишину поступков и действий, которые всегда свойственны мудрости.

Свойство четвертое — цельность отношения к миру.

Все, что происходит в сознании человека, выявляется и в его отношении к миру. Использование одного и того же предмета, например, книги, зависит от человеческого отношения к ней. Собственно само использование — это и есть то или иное отношение к данной книге. Один берет ее как предмет чтения, другой как тяжесть, которой нужно придавить склеиваемые поверхности, третий как оружие защиты и нападения, четвертый как бумагу для разжигания костра, пятый как источник обогащения и т.д. Одна и та же книга, но как по-разному с ней обходятся люди. По-разному, значит, каждый в согласии со своим отношением к ней.

Если внимательно присмотреться к человеку, окажется, что нет поведения, которое по сути своей не было бы тем или иным отношением. Я беру кусочек мела и начинаю писать на доске. Элементарное действие, но оно есть мое отношение к этому кусочку мела как к инструменту письма. Не появись во мне такого отношения, я бы не взял в руки мел или взял бы его для другого действия. Мое внутреннее представление о меле как о средстве письма, есть неявное отношение к нему. Мое действие — взял мел и стал писать — есть все то же отношение, только уже явное, вылившееся в поступок.

Что-то в человеке остается как неявное отношение — мысли, ожидания, нереализованные желания, впечатления. Но многое переходит и во вторую фазу — явного отношения, когда мы видим человеческие поступки, действия. В человеческом поведении нет ничего, что не прошло бы внутренней неявной фазы отношения. Недаром тонкие психологи по внешнему поведению человека очень точно судят о внутреннем его содержании. Все проявляется в явном виде, ничего не остается тайным, нужно только уметь читать.

Если попробовать выделить все отношения человека в четыре группы, получится следующее. Отношение к себе — физическому и духовному, второе — отношение к миру, к предметам, к вещам, третье — к людям, и четвертое – к Богу.

Первое проявляется в заботе о своем теле, о своем здоровье, о своем эмоциональном состоянии. Это увлечение физкультурой — утренние зарядки, бег трусцой, питание по определенной диете, водные процедуры, бани и т.д. Иное — отношение к духовной стороне жизни. Многие люди до сих пор под этим подразумевают отношение к книгам, театрам, кино, картинам и концертным залам, к собственным занятиям различными ремеслами и художественными промыслами. Но лишь с обретением веры в Бога человеку открывается собственно духовный мир – отношение человека с Богом, совершающиеся во Святом Духе, в действии Его благодати.

Второе — отношение к миру — формируется в процессе обучения в школе, институте, в собственных исследованиях и поисках, в наблюдениях, в повседневном общении с предметным и вещественным миром. Здесь мы знакомимся с устроением Богом сотворенного мира, нам открывается премудрость Божия в глубине устроения отчасти постижимого нами мира.

Третье — отношение к людям. Формируется оно частично через беседы дома и в школе, частично через чтение художественных книг, а, в основном, в непосредственном опыте встреч и общения с людьми сначала в семье, потом за ее пределами. В этом общении значительное место занимает наш падший человек. Он увлекает общение в механизмы самоугодия, самоутверждения, тщеславия, надмения, взаимных притязаний, претензий, взаимного услаждения телесностью, чувственностью друг друга.

В то же время богодарованная природа человека открывается в чувстве долга, жертвенности, в искренности, правде, честности, в чувстве совести, в попечении, заботе о другом, в почитании, любви, то есть во всяком дарении другому жизни.

Четвертое – отношения с Богом. Вера в Него, общение с Ним, упование на Него, обращение к Его помощи и заступничеству, жажда святости и чистоты ради Него, угождение Ему в исполнении Его воли, покаяние ради восстановления мира и единения с Ним, любовь к Нему.

Особенностью детей, в отличие от взрослых, является цельное отношение к миру, людям, к себе и к Богу. Оно не распадается на четыре отношения, как это происходит у взрослых. В каждый миг в жизни ребенка в нем одновременно проявляются все четыре отношения. Предметы окружающего мира им одушевляются, освящаются верою и пропускаются через собственное восприятие. Ребенок так же относится к предметам, как относится к самому себе, потому что и то и другое для него есть стороны одного и того же явления — его со-присутствия в живом Богодарованном мире.

Это легко увидеть, если быть чутким в общении с детьми. Да и любой взрослый может вспомнить свои детские впечатления. Не памятью вспомнить, а всем собою заново пережить на какое-то мгновение состояние детства. Это происходит особенно сильно при встрече с предметами детства или с местами, где проведены юные годы.

Какая-то перемена происходит в душе, и на минуту начинаешь воспринимать окружающее так, как воспринималось оно в детские годы. Словно врывается в сознание порыв иной жизни. Все ожи­вает вокруг — песок, деревья, дома, воздух, все наполняется тончайшими вибрациями жизни, мира и радости. Рож­дается странное для взрослого ощущение душевной родственности всех окружающих предметов. Потом, по мере воцерковления, оно освящается благоговейным чувством благости Божией, в которой устроен весь мир, чувством благолепия во всех предметах и явлениях природы и одновременно благодарности Богу за возможность прикоснуться к Его премудрости в мире. Тогда с удивительной отчетливостью про­ступает восприятие настроения атмосферы, времени года, времени суток. Единение с миром становится неожиданно сильным. И от этого неволь­но приходит изумление — глубокое и тихое. Так вот чем, оказывает­ся, было богато детство.

Иногда это цельное отношение к миру испытывают и взрослые. С кем-то это происходит во время отпуска. Человек оставляет в городе свои повседневные заботы, бросается в лес и от­дается природе. С другими — в период влюбленности, с третьи­ми — по завершению значимой и большой работы. С четвертыми – после Богослужения. Состояние это приходит всегда неожиданно и потом заставить себя пережить его вновь не удается. Лишь в общении с детьми оно, однажды уловленное, может становиться частым, пока не перестроится все взрослое сознание и взрослый человек не обретет этой удивительной способ­ности детей — цельно воспринимать мир и себя в мире.

До такого перерождения, духовные ценности отождествляются взрослым с миром идей. Идеи он ищет и находит в книгах, карти­нах или музыкальных творениях, в устроении Церкви, в ее богословии. Именно идея вдохновляет и прико­вывает его к произведению искусства и к жизни Церкви. Это и есть то единственное высшее, что способен пережить человек, потерявший живую веру и цельность отношения к миру и к себе. Напротив, обретение цельности выводит его на иной уровень отношения ко всему, что создано человечеством. В каждом отдельном творении для него оживает все движение жизни, заключенное в символический язык произведения.

Символ оживает в самом человеке и переживается им как соб­ственное движение. Отсюда такая глубина со-переживания и такое проникновение в смысл созданного другим. Происходящее на по­лотне или в музыке, в книге или в кино, в научном творении или в архитектурном произведении, происходит одновременно и в нем, становится его опытом жизни, его мудростью, его глубиной.

С другой стороны, через созданное руками человека ему откры­вается смысл не только самих творений, но и смысл и глубина Богом созданного мира. В этом центральное отличие действительного восприятия-сопережива­ния от восприятия рассудочного, воспринимающего лишь идею, заложенную в данной картине или книге.

Рассудком понимающий идею не обязан поступать в согласии с нею. Постигающий смысл сердцем и духом, вести себя наперекор постигнутому уже не мо­жет. Смысл происходящего в мире становится смыслом его собствен­ного движения. От Бога поставленный высшим творением Им сотворенного мира, он не может сознавать себя вне целого и ве­сти себя наперекор ему. Он слышит мир и начинает слышать Богом освящаемое свое бытие в мире. В обрете­нии этого освященного бытия и заключается тайна обретения смиренномудрия. Опережение богодарованного или освященного человеческого в человеке становится основой от­ношения к себе, людям, к Богу и ко всему, что создано Им.

Встреча с реальным миром становится для человека бесконеч­ным постижением скрытых в нем смыслов или божественных логосов. Оттого в этих встречах вновь начинается жизнь. Все проявления мира дают начало для внутренних, всегда тихих, сокровенных оза­рений. Через всю жизнь идет постижение мира и его, Богом положенных, тайн.

Процесс этот невозможен вне общения с людьми, и тем более, вне общения с Богом, потому что восприятие каждого индивидуально, а значит ограничено. Через эту объективную индивидуальность или ограниченность каждого приходит к нам объективная, т.е. действительная многовариантность мира. Каждый предмет и явление природы несет в себе множество свойств. Воспринять всю их полноту один человек не может. Помехой ему будет его собственная индивидуальность. Она способна воспринять лишь резонансные ей качества и признаки существующего в этом мире. Другая индивидуальность может принять другие качества

Это простое, но глубокое по смыслу свойство мира знакомо хорошо детям, но очень странным и нелепым может показаться взрослым. Лишь с приходом к цельному отношению к миру оно пере­стает вызывать сомнения. Тогда становится понятной детская тя­га к проникновенному, содержательно насыщенному, т.е. взаимо обогащающему общению.

Для них каждое открытое общение со взрослым — встреча со всей глубиной сопереживания и проникновения в мир взрослых, через которых для них открывается мир вообще. Удивительная скорость детского восприятия и преображения, которая поражает всех исследо­вателей, связана с этой способностью детей в общении с другим человеком, цельно воспринимать мир. Запечатлевающие возможности при этом возрастают в несколь­ко десятков раз. Кто из взрослых не знает, что яркие впечатления жизни запоминаются без всяких усилий.

Душе свойственно все, что было ее жизнью, хранить не только как память о жизни, но как всегда продолжающуюся жизнь. Не отображение жизни, но сама жизнь свойственна живой душе. Такая жизнь не во времени происходит, но существует всегда, т.е. ныне и присно. Дети в таком восприятии мира находятся постоянно.

К такому восприятию дети зовут всех взрослых. Без нравоуче­ний, без лишних слов, в конкретном действии, без устали пока­зывая, как можно относиться к миру:

— Мама, посмотри, какое лето мокрое — все окошки водой забрызгало.

О кукле:

— А мы возьмем с собой Машу? Она будет сидеть у тети Кла­вы за шкафом и тихо слушать. А потом мы ее заберем обратно.

— Папа, ты почему маме сказал: "До свидания"? Ты ей скажи: "Пойдем с нами".

Дети делают все, чтобы быть понятыми, но взаимопроникающее общение возможно лишь в одном случае — если родители захотят их услышать. Тогда в устремлении разумения начнется работа души, которая перестроит сознание взрослого. Произойдет это незамет­но. С какого-то момента отец и мать начнут чувствовать себя необык­новенно свободно и легко. Многие заботы, из тех, что раньше тяготили, навевали скуку и тоску, станут выполняться как бы сами собой. Насыщенность дня будет вести уже не к усталости, а к удовлет­воренному состоянию цельно прожитого дня.

Изменится самочувствие в сторону уравновешенности. Полностью уйдут нервозные проявления там, они где были. Выровняются все физиологические реакции организма. В том, что произойдут такие изменения, нет ничего удивительного. Цельность отноше­ния к миру, к людям и к себе есть по глубокой сути своей гармо­ния — то высокое состояние, к которому стремится каждый, и немалыми помощниками в этом стремлении оказываются наши дети.

Как же относиться к ним?

Чтобы воспитать детей в христианском звании, немало нужно приложить усилий, с одной стороны обуздывающих худое в них, с другой – поддерживающих и развивающих доброе. Святитель Тихон Задонский упреждает: «Что смолоду научится, того и в следующем житии держаться будет. Когда в добре и страхе Господнем воспитан будет, таково и житие будет провождать. Но как человек есть к злу склонен, то удобно всякому злу смолоду научается... Сей пример научает тебе детей своих добре воспитывать и в страсе Господни и наказании содержать». [31]

Увы, эти слова Святителя современный родитель воспринимает чаще всего сразу к действию, не подозревая, что действительное воспитание в страхе Господнем совершается не в дисциплинарных действиях только по отношению к детям, но прежде всего в любви к ним. А это значит, в способности слышать и чувствовать все свойства и всю глубину детской жизни и идти не наперекор ей, подозревая или видя в ней сплошное зло и непослушание, а следуя добру, заложенному в свойствах и характере детской души. «Юные бо люди более научаются от дел, нежели от слов и наказания… Потому сугубое горе отцам, которые не токмо не научают детей добра, но соблазнами своими подают повод ко всякому злу! Таковые отцы не телеса, но души христианские убивают». [32]

Стать добрым отцом и добрым родителем, добрым не в пожеланиях только и призывах, а в действительных свойствах своей родительской души – в этом задача. И задача для сегодняшних родителей наитруднейшая. Поэтому прежде, чем говорить об отложении в детях зла, мы стали говорить о том, как услышать в детях добро, чтобы от него началось все дело христианского воспитания детей. Как же в таком случае начинать относиться к детям? И это прежде, чем начнется отношение к худому в них.

Наверное, также, как мы относимся к растениям, которые са­жаем на клумбах. Мы наблюдаем, как появляются всходы, как на­ливаются бутоны и распускаются затем цветы. Мы любуемся их кра­сотой и никому из нас не приходит в голову брать ножницы и резать лепестки, чтобы сделать из простого цветка махровый. Мы не хватаем краску и не начинаем поливать цветок, чтобы не­угодный нам цвет перекрасить в другой, приятный нашему глазу. Но мы очень много прилагаем усилий, чтобы взрыхлить почву, удоб­рить ее, вовремя и в меру полить, в заморозки прикрыть растения пленкой, в жару притенить. Мы создаем условия. Но ни в мыслях, ни в действиях не прикасаемся к тому, что растет и распускается по законам Богоданной природы. Напротив, предельная бе­режность к добрым особенностям каждого цветка. Даже невзрачные цветы несут в себе какие-то свойства, за которые мы выделяем их среди прочих и по-своему любим их.

В этом смысле дети не отличаются от растений. Отличаются, к со­жалению, наше отношения к ним. В ребенке мы видим пустой сосуд, который нужно наполнить содержанием. В то же время в едва появившихся пророст­ках растений мы предвидим будущий цветок, который доставит нам радость и, в ожидании этого цветка, мы заняты лишь уходом за по­бегом, но не заполнением его нам угодным содержанием. В результа­те по проростку растения мы верим — цветок будет. А по поводу ребенка — нет, мол, "еще неизвестно, будет ли из него толк". Мы не верим в его по образу Божию созданную природу. В результате, все наши хлопоты вокруг ребенка все больше смещаются от распознаний в нем доброго и создания условий для него к торопливому наполнению содержанием. Появляется тре­бование, сложное чувство, сотканное из множества ожиданий: чтобы делал, как говорят, становился таким, каким родители хотят; ответ­но любил, был благодарен, был благочестив, добронравен... И все это прежде, чем мы услышим в нем собственную способность к благочестию и добронравию.

Требование рождает цепь действий, призванных обеспечить ожидаемое. Из года в год отбираются методом проб и ошибок наи­более эффективные. Занятые столь трудной работой, родители пе­рестают замечать, что давно уже держат в руках ножницы и крас­ку и с самозабвением режут и красят сначала листья, а потом и лепестки удивительного растения, так и не узнав его настоящего цвета. Правда, в самом цветке ничего удивительного они не находят. Им больше нравится то, что полу­чается в результате их личной обработки ножницами и красками.

Но если в каждом проростке уже есть взрослое дерево, так­же и в каждом ребенке уже есть человек, более того, уже есть образ Божий. Знает, правда, об этом только вера. Если веры нет, то и нечем узнать, что есть Бог, но тем более, нечем узнать, что в каждом человеке, а равно и в ребенке, есть образ Божий. Если ты в Бога веришь, а в образ Божий, в Его творение не веришь, то тщетна твоя вера, не зря же Господь говорит нам: «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13, 35). Если среди цветов нет похожих одного на другой, также и среди детей нет одинаковых. Как важно понять эти два небольших постулата, чтобы начался поиск, что человеческого, т.е. Богом данного, несет в себе каждый ребенок и в чем заключает­ся особенность любого из них.

Когда семена прорастают, мы ежедневно подходим к грядке и подолгу сидим над побегами, наблюдая каждый. Но такое же наблюдение тем более необходимо в общении с детьми. Без этого тонкого любящего наблюдения, без устремления разуметь особенное в них, мы никогда не сможем прийти к правильным отноше­ниям с ними.

Итак, живое наблюдение откроет нам четыре свойства, присущие детям, но потерянные нами, взрослыми: непосредственность восприятия мира, особенность характера, нрава, следование закону опережения и цельность встре­чи с людьми и миром.

Каждое из этих свойств не поддается никакому описанию и не передаваемо в рассказе. Как нельзя написать учебник любви, так невозможно пытаться создать методику, обучающую этим четы­рем свойствам. Обретение их приходит в непосредственных встре­чах, в личных контактах с теми, кто несет в себе эти свойства — с детьми. Так, в минутах взаимопроникающего общения взрослый улавливает сокровенное движение любого из них. Дети в этом об­щении ничего не объясняют. Как великие мастера воспитания, они создают атмосферу действия, вводят в нее, и пле­чом к плечу, в едином устремлении, в одном дыхании ведут к событию. А когда получается, заливаются счастливым смехом, обладающим воодушевляющей и вдохновляющей силой, и, окрыляя своей поддержкой, не давая себе отдыха, рождают новую ситуацию и опять ведут. Они не да­ют опомниться, предлагая десятки вариантов, неожиданных образов, сбивающих с привычных установок действий. Тот, кто пробовал отдаться без оглядки этой стихии детского руководительства, знает, какие глубины открываются в этом, казалось бы, обычном и примелькавшемся нам мире. Но однажды, всерьез и по-настоя­щему испытав эту глубину, навсегда заражаются жаждой всего, что открывается в ней. Тогда уже без всяких сомнений признаёшь свое ученичество и без остатка отдаешься нелегкой школе обретения жизненной мудрости, идущей через детей.

Создать условия преображения детей — это и значит отчасти пойти к ним в ученики. В непосредственности общения с ними, цель­ности встречи и сердечной, опережающей заботе о них — одна из возмож­ностей обрести собственную свободу родительской души. Встреча двух особенных миров неизбежно рождает движение преображения. Это след­ствие вытекает из закона опережения или фактически есть второй закон человеческого общения.

СПОСОБ РАБОТЫ

Посчитайте, сколько времени в течение дня, недели и меся­ца вы проводите в полном составе семьи, т.е. когда вся семья в сборе. В этом времени выделите часы:

а) когда вы все заняты одним делом;

б) когда одно дело вы выполняете все, но поэтапно (одно делает мама, другое — папа, третье и четвертое — сын и дочь);

в) когда вы все дома, но каждый занят своим делом (сов­местный просмотр телевизора внесите в пункт "в", а вот обсуждение фильма или передачи — в пункт "а").

Теперь осталось рассчитать соотношение времени и картина семейного общения предстанет в наглядном виде. Тревогу должна вызвать низкая доля, приходящаяся на время "а".

Чтобы действительно поправить положение в семье, необхо­димо перестроить весь распорядок дня и содержате­льно пересмотреть все дела, которыми заняты взрослые. Для того чтобы открыться для другого, необходимо оказаться с ним в одних де­лах. В ином случае другого вовлечь в свои дела, но в основном, самому войти в дела другого.

Самое легкое — это разделить все в доме на обязанности: женские, мужские и детские. Разделенность в делах незаметно вносит в атмос­феру семьи человеческую размежеванность. Принципиальность в разделении дел одновременно несет и жесткость, и сухость, и черст­вость в общении.

В то же время, взаимное участие в делах друг друга приводит к тому, что вся семья постоянно занята бытом, а дел становится все больше и больше. Нужна золотая середина — и дела нужно разделить и взаимную помощь друг другу сохранить.

К разделенности дел можно прийти спустя многие годы совме­стной жизни. Внутренняя логика развития отношений сама приведет к выделению дел, закрепленных за тем или другим членом семьи. Это не будет внешним закреплением по примеру окружающих или по требованию или капризу одного из супругов. Это обра­зуется как результат многих совместных действий, в которых мно­гократно будут меняться роли, бережно определяться склонности и формироваться способности каждого из супругов.