Если же себялюбие не преодолевается, оно будет порождать все новые ссоры.

Увы, в механизме ссоры всегда есть один рубеж, после ко­торого раздражение разворачивается неуправляемо. До этого рубежа никто из супругов не задевает личности другого. Разговор может идти о картошке, о стирке, о видеофильмах, о Церкви. Может даже возникнуть спор. Включится в работу вся память, вся ло­гика, будут призваны на помощь виртуозность мышления и возвы­шенность эмоций, но раздражения не будет. Оно появится в то мгновение, когда один из супругов почувствует «слепое» упрямст­во, надмение или самоутверждение другого. Неважно, так ли оно будет на самом деле или нет. Он почувствовал — и этого достаточно. Рубеж преодолен. С этой ми­нуты в человеке действует уже не движение беседы или спора — разворачивается движение противоборства. Личность одного начинает борьбу с личностью другого. Возникает желание уже не убедить, а покорить, подавить в другом его упрямую настойчивость. В несогласии другого будет видеться теперь непокорность, в стремлении объясниться — навяз­чивость, в переходе на другую тему — обидное пренебрежение, в шутке — гордость и самоуверенность, в молчании — игнорирование. Каждое действие другого будет восприниматься как проявление личности, не желающей ни с кем считаться. А что может более оскорбить самолюбие человека, чем открытое игнорирование другим его мнения, его представлений.

В споре взгляды другого воспринимаются вне противостояния. В ссоре каждое слово окрашивается в восприятии слушате­ля самоутверждением другого. Это оскорбляет, обижает, возмущает. Таково ли на деле отношение другого или нет, не имеет уже значения. Таковым оно воспри­нимается. В таком случае остановить ссору может лишь одно — изменение восприятия. Кто-то должен первым изменить свое восприятие, тогда изменится восприятие другого. Для этого не нужны слова, необходимо действие.

— Ты права, прости меня.

Лишь спустя несколько дней можно будет вернуться к острой теме и уже не в атмосфере ссоры, а в атмосфере беседы разобра­ться, как же лучше — с крышкой или без крышки жарить картошку, руками или машинкой отжимать белье, так или по-иному воспитывать детей.

Других способов остановить ссору нет. Кто-то из супругов непременно должен произнести добрую фразу. Обычно это дела­ет тот из них, в ком больше любви, в ком больше душевной щед­рости, кто более устремлен к другому и занят поэтому утвержде­нием другого, а не себя. Тем более это возможно там, где одного из супругов подвигает к мирным отношениям вера во Христа. Живые отношения с Богом, молитвенное чувство благословленных и в данную минуту благословляемых отношений с ближним, благодатный мир и благорасположение на сердце – любое из них теряется в тот же час, как только человек входит в ожесточенную настойчивость на своем. И наоборот — смирение перед волей Бога, попускающей ближнему оставаться в его самоутверждении или упрямстве, любовь к ближнему, в которой совершается по вере заповедь Божия о любви – любое из перечисленных настроений хранит и удерживает в верующем сердечную потребность мира с ближним.

При этом не будет утверждаться заведомая неправда. Только сроки согласия с истиной будут на некоторое время ото­двинуты. Ссора потому и возникает, что каждый из супругов, на­рушая логику развития, требует от другого принять свое предложение немедленно. При этом игнорируется необходимость жизненного опы­та, в результате которого человек сам приходит к подобным же представлениям. Вне собственного опыта принять предложения воз­можно лишь там, где есть глубокое доверие к ближнему. В супру­жеских отношениях такое доверие проявляется не всегда. Тогда и остается один выход — не торопить другого, чтобы он сам мог убедиться в искренности предложенного. Помощь и забота стано­вятся тогда центральными движениями супруга, первым произнес­шего добрую фразу:

— Ты прав, прости меня.

Пройдет немало времени, прежде чем супруги научатся не доводить отношения до кульминации ссоры. Придет умение улавли­вать самое начало разрушения — раздражение. Чутко схватывать момент, когда переходится рубеж и беседа, разговор становятся противоборством. Иногда мы начинаем требовать от другого научиться сдерживаться, не входить в раздражение и этим не провоцировать в нас раздраженное состояние. Увы, такое требование немедленно превращается в масло для огня.

— Что ты вдруг обиделась? Прекрати раздражаться. Ты знаешь, что раздражение разрушает отношения. Зачем допускаешь его?

Ни одна из этих фраз не способна помочь другому справить­ся с раздражением. Напротив, раздражение будет лишь усилено.

Любая из этих фраз несет в себе логику борьбы с другим и будет порождать лишь контрвспышку уязвленного самолюбия. Помочь другому справиться с раздра­жением возможно лишь одним способом — снять раздражение в себе.

Эмоции не возникают сами по себе. Должно происходить дей­ствие, которое будет проявляться в человеке как та или другая эмоция. Осознание смерти, утраты близкого человека переживает­ся как горе; достижение результата, обретение желаемого пере­живается как радость; бездеятельность рождает скуку; сознание одиночества при желании иметь друзей рождает отчаяние.

Раздражение появляется там, где в человеке есть требование. Человеку не безразлично, как вести себя — какие слова го­ворить, какие совершать поступки. В своей семье он усвоил нормы поведения, запечатлел образ жизни, обрел собственные взгляды. Далее, читая книги, общаясь с людь­ми, фантазируя и размышляя, он строит в своем сознании образ человека, наделенного привлекательными и важными для него свой­ствами. Таким ему самому хочется быть. Этому образу он подра­жает, этот образ считает идеальным, истинным, правильным или просто наиболее адекватным сегодняшней действительности. Это образ — норма, с которой он сравнивает свое поведение и поведе­ние других людей.

Наличие такого образа невольно рождает желание видеть его в конкретных поступках, словах и представлениях окружающих. Хочется видеть собственную жену ласковой и заботливой, мужа непьющим и некурящим, детей умными и послушными. Желание рождает ожидание и потребность увидеть реализацию образа. Поднимаясь по лестнице, я надеюсь найти мусорное ведро пустым, обеденный стол чистым от посуды, жену, меня встречающей, сына и дочь сидящими за домашними заданиями. Захожу в квартиру и обнаруживаю ведро, полное мусора, заваленный посудой стол, занятую своими делами жену, сидящих перед телевизором детей. С этой минуты с эмоцией, развер­зающейся во мне, я уже не могу справиться.

Моя потребность найти образ реализованным неудовлетворенна. Эмоцией неудовлетворения и является все, что я начинаю пе­реживать в это время.

Не всякое ожидание рождает раздражение. Только то, в кото­ром появляется требование к другому. Требование быть таким, как я хочу. В этом случае ожидание становится личностно оснащен­ным. Я уже не просто носитель определенных образов поведения людей вообще, но активный преобразователь всех родных и близ­ких по образу и подобию моих представлений. В этой активности преобразования и лежит начало требования. Преобразующая деяте­льность заставляет меня вмешиваться во все, что происходит в семье. При этом я воспринимаю себя единственным и полноправным творцом мира, ограниченного моей квартирой. Бог сотворил небо и землю, я сотворю свой дом. С этим неосознанным стремлением я и начи­наю созидать отношения в семье, не подозревая, что за этим стоит дух превосходства. Грешному человеку свойственно не сознавать себя, в нем отсутствует разумение того, что ему доступно осознание лишь некоторой небольшой части окружающего мира, но не весь мир. В нем есть знания, ревность и дух. В цельном христианине все три не разнятся между собою, но составляют единое целое. Что человек знает, о том он и ревнует в своей реальной, практической жизни и движим в этом Духом Божиим. Грешник же не отдает себе отчета, чем и как он живет. У него центром жизни является область собственных представлений о мире. Ими он живет, об их умножении радеет, их и предлагает всем вокруг. Собственные представления — для него это и есть жизнь. Возможно, он даже не представляет, что при этом он живет духом превосходства. Поэтому и ревность его вся направлена на внедрение своих знаний в сознание других людей, не разбираясь, надо им это или не надо. Так начинающий воцерковляться супруг вновь обретенными знаниями-представлениями о вере, как кастрюлей, накрывает всех своих домашних. Сегодня он носится с одной книгой подмышкой, завтра — с другой. Сегодня вещает из одного источника, завтра — из другого. В мирском варианте — это постоянная занятость новостями. Одни он ловит из телевизора, другие вытягивает из газет, третьи из сплетен, последние он собирает на работе, среди друзей. Поэтому он не может жить без телевизора, без газет, без друзей или подруг. Что из того, что человек с таким нравом стал верующим и уже десять лет как ходит в храм? Возможно, он ходит для того, чтобы иметь утешение, или удовлетворить потребность непритязательной веры, или состояться в новом церковном служении, или занять место в церковной иерархии, или иметь приличный для нашего времени прибыток, или мало ли еще для чего. То, что обретение веры должно иметь отношение ко внутреннему устроению, он не задумывается.

Другой центром своей жизни видит ревность практического служения, чтобы все знания воплотить в жизнь. Он весь горит в своей ревности. Сам старается жить и служить так, как узнал (из книг, из проповедей, из лекций, из фильмов), и ближних своих теперь ввергает в эту новую жизнь. Он не отдает себе отчета, что в своей ревности движим тем же духом превосходства, как и первый. Выдает себя этот дух превосходства соответствующими настроениями и поступками. То досада, что другие не делают так, как он ревнует, то раздражение на них. В зависимости от особенностей характера, он может тихо надуваться в себе недовольством или тут же вмешиваться, чтобы исправить или запретить, а может сразу раздражаться, приходить в негодование и ропот. Он за всем и за всеми бдит, он все замечает, от него не укроется ни одна мелочь. В беседах он постоянно кого-нибудь осуждает. В себе самом он искренне живет своей ревностью, в ней доволен и видит себя превосходным, через нее чувствует не только возможность, но и право иметь описанные выше настроения и поступки. Оправданием такого поведения ему служат знания. Ведь он все лучшее и самое правильное берет отовсюду. Одно только невдомек ему, что дух, которым он делает все это, противен Богу.

Неведомо, сколько пройдет времени, прежде чем не прочитанные строки, не настоящая книга, а само покаяние откроет ему правду худого внутреннего устроения. Тогда только начнется действительное его преображение, которое будет совершаться не познанием только и не только в ревности его, но и в духе. Пока же не придет необходимое покаяние, супруг, оставаясь в том, в чем есть, неожиданно для себя натыкается на подоб­ное же поведение со стороны другого. Увы, проходит немало времени, прежде чем придет разумение происходящего. А до этого ссоры и раздраженные состояния будут естественными спутниками семейных отношений.

— Что же делать?

— Снять требование.

— Разве это возможно? Ведь тогда все остановится в доме или покатится неизвестно куда.

— А вы попробуйте.

Женщина ушла, недоумевая и досадуя по поводу странного совета, но на всякий случай решила все же испытать счастье. Спустя месяц она с удивлением обнаружила, что в доме все оста­лось по-прежнему и, похоже, не собиралось куда-либо катиться. Изменилась только она сама. Стала спокойнее, появилась не свой­ственная ранее уравновешенность. Раздраженное состояние все больше стало заменяться терпением и улыбчивостью.

— Я поняла. Контрнаступлением — выговорами, криком, вор­чанием — ничего не сделаешь. Только обостришь отношения. Даже хуже — у окружающих появляется ко мне настороженность и даже боязнь, как бы опять не сделать против меня что-нибудь недозволенное. Только не­дозволен­ное мною, сами-то себе они все позволяют. Пока я есть, все и держится на моем крике, а как нет меня, так все делается, как им нравится. Разве это верно? Чувствую я, что-то другое должно быть.

Прошли годы, прежде чем через ее понимание оно, "другое", пришло в семью. Пришло одновременно с любовью. Любовь же пришла вместе с верой.

Если присмотреться к собственной раздраженности, обнаружит­ся главная характеристика этого состояния — отвержение другого.

Другой в том качестве, в каком мы его застали, не просто не принимается, — к нему рождается неприязнь. Нам не нравится только некоторое качество или свойство в другом, а неприязненное отношение рож­дается к самому человеку. В эту минуту он весь видится нами негативно. Неприятное нам качество в нашем восприя­тии выпирает с такой силой, что заслоняет все остальные свойства чело­века. В стремлении уничтожить в нем негатив мы на самом деле устремляемся к уничтожению самого человека. Отсюда острое желание причинить ему боль — чтобы знал, как впредь поступать, уни­зить его — чтобы навсегда запомнил. С уст срываются бранные слова, оскорбления, насмешки. В душе переживается язвительность. Такое состояние закономерно — любая негативная эмоция будь то раздражение, досада, злоба, гнев, ненависть есть в основе сво­ей низведение другого человека.

А любовь утверждает другого. Поднимает, возносит любимого в своем вос­приятии. Если она встречается с негативом другого — прощает. В этом удивительное, ни с чем не сравнимое, свойство любви. В этом ее сокровенная тайна.

Влюбленность бывает слепой. Она может не замечать отри­цательных проявлений другого, окрашивает восприятие люби­мого в розовые тона.

Любовь слепой не бывает. Напротив, именно отрицательное в другом, безнравственное, ложное в нем она видит отчетливо. Болью сердца, состраданием ему, печалью за другого, скорбью это особое сердечное видение открывается в человеке с приходом любви. В своем определении негативного, нечеловечес­кого в человеке она безошибочна. Как тонкий слух улавливает малейшую фальшь в звучании музыкального инструмента, так и сер­дечное зрение выявляет всякое проявление безнравственности в другом. Отношение к безнравственному может быть разным, в зависимости от характера любящего – терпеливым, снисходительным, строгим, нетерпимым. Но всегда это — отвержение безнравственного ради Божьего образа в человеке. Любовь видит, слышит, чувствует, любит Божье в человеке, образ Божий в нем. Но вместе с тем и всего человека любит, какой бы он ни был. В этом кажущемся противоречии непередаваемая тайна любви. Человек слышит себя любимым не в каких-то особых качествах своих, но чувствует, что он весь любим таким, каков он есть. Потому и способен он принять от любящего попечение о тех или иных свойствах своего нрава. Равно и согласиться на строгое отсечение в нем и неприятие худых сторон его характера.

Мы увидим, что любящий относится к другому всегда деятельно, всегда актив­но. Это движение заботы, пронизанное стремлением помочь друго­му увидеть негатив и справиться с ним. Человек окутывает любимого волной доброты, душевно­го тепла. В эти минуты пробуждается удивительная виртуозность действий, благодаря которой ситуация в несколько минут поворачивается множеством граней. Сердечная проникновенность, тонкий юмор, неожиданность и удалость поступков — всё это мо­жет присутствовать. Устоять против этого невозможно. Может быть, именно поэтому любовь не знает поражений. А может быть еще и потому, что умеет она мудро терпеть и ждать. Она видит, что в одно мгновение сознание не перестроится, и нужны месяцы, а, может быть, годы проб и ошибок, прежде чем придет к другому разумение прав­ды.

Есть принципиальная разница между негативными эмоциями и эмоциями любви. Первые рождаются неудовлетворенностью требова­ния к другому, вторые — движением заботы о другом. Поэтому пер­вые отторгают другого, вторые привлекают его к себе. Первые по сути своей есть низведение другого, вторые — утверждение его. Первые всегда смешаны с досадой, вторые никогда не теряют ласковости к другому. Первые нередко рождают чувство бессилия, вторые всегда пронизаны верой в другого. Первые отнимают силы у другого, вторые даруют ему жизнь.

Справиться в себе с требованием к другому непросто. Толь­ко любовь способна одним движением изгнать это стремление, воле­вым путем изменить другого. Если же этого нет, остается одно — научиться не требовать и научиться прощать.

Случаев проявления требования бесчисленное множество. Они очень индивидуальны и в каждой семье всегда особенные.

Один из супругов уронил чашку. Чашка разбилась. Другому жаль её, и на фоне этой эмоции рождается требование бережно от­носиться к посуде. Это требование не обращено к посуде вообще, оно всегда имеет в виду уже разбитую чашку. Возникает парадок­сальное состояние — бережность требуется по отношению к тому, чего уже нет смысла беречь. Однако, сам человек этой парадоксаль­ности не сознает. Он весь поглощен раздражением и досадой. Первое рождено в нем неудовлетворенностью требования, второе — парадоксальностью переживаний.

Любящий же простит, потому что увидит не разбитую чашку, а состояние другого. Вряд ли найдется человек, который будет равнодушен к разбитому, тем более, если это произошло случайно. Разве этих переживаний другого не достаточно, чтобы в будущем быть аккуратнее?

Это один случай. Случай второй. Супруги опаздывают. Один из них замешкался в сборах. Другой сидит или стоит в двери и нервничает. Внутренне он там, где они скоро должны быть. Его желание быть вовремя не удовлетворяется. Должны быть в семь часов, прибудут на десять минут позже, на двадцать, на тридцать. Внимание невольно сосредотачивается на времени, убегающем и оставляющем все меньше и меньше шансов на минимальное опозда­ние. Возникает ощущение сжимающегося времени, которое резко обостряет состояние ожидания. Появляется раздражение и острое желание подхлестнуть другого. При этом ожидающий не заметит, что в качестве подхлестывания воспользуется одним из способов низведения другого, которое наносит боль, задевает его достоин­ство. И то, и другое естественно. Состояние раздражения уже есть низведение, а испытывающий раздражение не отдает отчета в том, что делает.

Любящий же одновременно присутствует и там, где они долж­ны быть и поэтому чувствует ситуацию опоздания, и здесь, где другой не успевает или не хочет успевать. Он не будет сидеть или стоять у двери, не будет ворчать, ругаться. Он будет помо­гать. В первом случае, когда другой не успевает, будет помогать в сборах. Во втором — когда другой не хочет успеть, поможет осознать опоздание, на расстоянии почувствовать боль и волнение других, кто вынужден их ждать. Любящий в сердечной заботе устремляется не к ситуации опоздания, а к человеку, который опаздывает, и к людям, которые ждут, одновременной заботе, не противопоставляя одних другому. В этом его отличие от требующего. Отсюда его свобода от ситуации и забота о ближнем. Отсюда его одновременные шутливость и настойчивость, его строгость и жизнеутверждение, его бережность и требовательность.

Случай третий. Супруги обсуждают ситуацию. Как поступить? Предлагают разное. Никак не придут к согласию. Несогласие дру­гого начинает раздражать. Разговор из обсуждения быстро перерастает во взаимное обвинение. Припоминаются друг другу их прошлые грехи, ими каждый пытается как можно круче обвинить другого и заста­вить замолчать. Несколько раз они пытаются вернуться к нере­шенной ситуации, но вновь сбиваются на обвинение друг друга. Более того, само возвращение от прошлых грехов к настоящему каждый пытается использовать как лишнее подтверждение неправды другого.

— Ты тогда поступила неправильно и сейчас, посмотри, что ты делаешь.

— А ты на себя посмотри. Помнишь, два месяца назад…

Состояние требования неуправляемо до тех пор, пока человек не сознает того, что делает. Стремление прийти к взаимному согласию полностью вытесняется стремлением привести другого в согласие с собой. Отсюда черпается та безудержная энергия, которая раздувает малейшее отчуждение до вселенского скандала. Требование, чтобы непременно другой согласился со мной, ослепляет. Человек перестает видеть ситуацию и нередко в угоду победе любой ценой начинает придумывать случаи, которых не было, и аргументировать свои доводы заведомой ложью. В глубине души он ловит каждый миг собственной неправды, но в пылу борьбы уже не находит сил и времени остановиться, осознать происходящее. Даже явная правда другого в этом состоянии уже не может быть принята. Все в другом будет видеться неверным.

Любящий требовать не будет. При активном несогласии другого он примирится с тем, что предлагает другой. Там, в самой ситуации, когда предложенное другим действие будет происходить, он, другой, поймет свою ошибку. Либо в самой же ситуации любящий увидит, что не он был прав. Поэтому нет смысла препираться – опыт жизни есть лучший учитель каждого. А жизнь человеческая и есть бесконечное ученичество. Торопливость, рождающая требование, обрезает сроки и делает скудным жизненный опыт, вне которого мудрость приходит лишь в одном случае – при абсолютном доверии другому, прошедшему этот опыт. Активное несогласие другого противоположно состоянию доверия и поэтому нет смысла настаивать на своем. Любящий видит это и поэтому мудро отходит в сторону, чтобы не препятствовать движению обретения жизненного опыта. Но в самой ситуации он не просто будет наблюдателем, а в постоянной обращенности к другому станет его верным помощником.

Случай четвертый. Ожидание, что другой должен выполнять цепь определенных обязанностей. Должен ходить в магазин, дол­жен готовить пищу, должен стирать пеленки, должен мыть полы, должен много зарабатывать или много работать, должен любить, уважать, одаривать подарками или нежностью и т.д.

Неудовлетворенность в этом требовании приводит к самым острым конфликтам, к состоянию отчаяния, безнадежности, жела­нию расторгнуть брак, освободиться от неугодного другого. Впро­чем, не столько неугодность другого испытывается при этом, сколько его нелюбовь или бесчеловечность, которые видятся в проявлениях несоответствия должному. Логика до нелепости про­стая — не делает должного, значит не любит.

Но любящий не знает по отношению к другому состояния «должен». Должен кому? Мне? Какая же тогда это любовь, если с ней смешалась корысть. Любовь характеризуется щедростью, она сама дает и никогда себе не требует ни должного, ни случайного.

Но и слепой любовь не бывает. Движением сердца она ви­дит в другом эгоизм — нелюбовь. Она знает, что это несовершен­ство и болезнь другого. Он, другой, не прошел в своей жизни ступеней, на которых человек освобождается от эгоизма. Эти сту­пени ему еще предстоит пройти. И задача любящего — окружить его заботой на этом пути, собственным примером позвать к друго­му образу отношений и вовремя показать, каким он — другой образ отношений — может быть. Эта труднейшая задача супружеской жизни. В ней смысл семьи, в ней смысл жизненного пути, который люди проходят в качестве мужа, жены, родителей.

Семья, в которой пришли к пониманию этого смысла, не рас­падется. Ситуации требования со временем будут все увереннее замещаться симпатией, нежностью, приятием друг друга, умением прощать, терпеливо относиться к недостаткам другого, готовнос­тью видеть временность этих недостатков, глубокой верой в другого. Все реже и реже будут приходить к ним негатив­ные эмоции, пока не растворятся в океане тепла, заботы и спокой­ствия за другого.

В этом движении будет много нелегких минут. Но все прекрас­ное всегда трудно.

К этому добавим удивительные слова, которые мы нашли в недавно вышедшей замечательной книге «Шесть сотниц» пюхтицкого духовника о. Петра (Серегина).

«Любовь для нас – источник блаженства, луч Божественного света, поток жизни и радости. Но, любя ближнего, мы не должны считать его первопричиной (источником) нашей радости. Все тварное только отражает в себе славу Божию, как зеркало – свет.

А источник силы, красоты, любви и блаженства есть Бог. Поэтому сердце наше живет, питается и блаженствует не чем-нибудь тварным, а силой и славой Божией, проникающей всю тварь. Нам дана любовь к ближнему, творению видимому, близкому, осязаемому чувствами, для того, чтобы мы познали, нашли в любви радость, блаженство и жизнь нашу. Но чувство это совершенствоваться будет не от неразумной, «слепой» привязанности нашей к предмету любви, к тварному, как источнику жизни или радости. Любовь наша, возникнув к ближнему, как образу Божию, должна усовершаться (очищаться) страхом и трепетом перед Богом, простираться к Нему, первообразу нашему, источнику нашей жизни и блаженства, давшему нам, в наше сердце, дар любви не только как залог блаженства, но для усовершенствования нашего и как залог благодати Духа Божия, всегда вопиющего в сердцах наших: Авва Отче! (Мк. 14, 36)… Любовь совершенствуется, возвышается через жертвы для любимого. Где уклоняются от жертв, там затухает любовь, затухает жизнь. Погаснет любовь — род человеческий прекратит свое существование. Брак без любви недопустим.

Любовь во исполнение заповеди есть любовь во исполнение воли Божией, для Бога. Поэтому она должна быть непременно саможертвенной, т.е. с отвержением в сердце желаний ветхого человека, тлеющего в похотях (культ чувству) греховной прелести (самообольщения, самообмана). А похоть суть тройственная: похоть плоти, похоть очей (к мирскому) и гордость житейская (желание себе преимущества в чести и в достоинстве на земле). Любовь в удовлетворении своей похоти, для своего удовольствия, не может служить к исполнению воли Божией, завещавшей нам: отвергнись себя в крестоношении (Мф. 16, 24).

Любовь нам дана (заповедана) для личного спасения и для созидания Царствия Божия, ибо только в Церкви Божией мы спасаемся. А любовь похотная, неистинная, есть самолюбие, которое растлевает нас и порабощает врагу и разрушает Царствие Божие. Поэтому за умножение беззакония, иссякнет любы многих (Мф. 24,12), ибо греховно мы любим предмет до тех пор, пока он доставляет нам греховное наслаждение. Если он уже не сможет этого нам дать, то мы охладеваем к нему, или гневаемся на него. Таким образом, любовь греховная легко превращается в гнев, что отнюдь правды Божия не соделывает (Иак. 1,20)».

СПОСОБ РАБОТЫ

 

Снять требование к другому.

 

 

УПРАЖНЕНИЯ

ДЛЯ САМОНАБЛЮДЕНИЯ

Упражнение 10