Фоторепортаж после литературного расследования в библиотеке «Фолиант»

Фоторепортаж после литературного расследования в библиотеке «Фолиант»

МБУК ТБК к 150-летию со дня рождения французского писателя

«За одну минуту любви больше узнаешь о человеке, чем за месяц

наблюдений». Роллан Ромен.

Ромен Роллан (29.01.1866 - 30.12.1944), французский писатель, нобелевский лауреат по литературе, автор романов «Жан-Кристоф»,«Очарованная душа»,«Жизнь Бетховена»,«Рамакришна». Кроме того, он был ученым-музыковедом и крупным общественным деятелем.

25 февраля 2016 года в библиотеке «Фолиант» прошло литературное расследование, посвященное 150-летию со дня рождения французского писателя

Звание нобелевского лауреата Роллан получил в 1915 году, после того как полтора года без сна и отдыха прора­ботал в женевском Красном Кресте, когда Европа захлебыва­лась кровью войны. В Швейцарии он оказался, по сути, в изгнании, потому что поссо­рился с собственным правительством, которое считал продаж­ным, милитаристским, античеловечным.

Сначала Роллан был безоговорочным сторонником России. В июне 1935 года писатель посетил Москву, где состоялась его аудиенция у Сталина: он пытался убедить советского вождя «смягчить методы». Потом были мучительные посиделки на даче у Горького, больного, совершенно серого, из последних сил разыгрывавшего энтузиазм.

А когда летом 1939 года Сталин подписал с Гитлером пакт о ненападении, когда по ви­не Москвы были сорваны военные переговоры между Англией и Францией, Ромен Роллан впал в гнев. Он возмущался и проклинал себя за то, что был так слеп. Впрочем, как и огромное число других фран­цузских интеллектуалов - и Сартр, и Жид, и Арагон.

После женитьбы на переводчице Майе Кудашевой, и особенно после того, как во Франции был опубликован опус некоего Анри Гильбо под жирным заголовком «Государственный брак Ромена Рол­лана - узника Кремля», у писателя полностью открылись глаза на советскую Россию.

Журналист в статье обозвал его жену Майю «подосланной к старичку Роллану русской шпионкой». Это известие чуть не убило Роллана, и он сказал:

- Если это правда, я хочу умереть. Прямо сейчас. У меня есть пистолет.

Что же произошло? Была ли причина для обвинений Майи Кудашевой?

Почему ее всю жизнь словно конвоир заключенного, сопровождал страх? Почему она мечтала убежать от этого страха, а он гнал­ся за ней по пятам, еще не успела она родиться. Майя скрывала его тщательно, с решимостью преступника, прячущего глав­ную против себя улику, но шила в мешке не утаишь. За что же ее запятнали перед всем миром, перед историей, перед Ролланом?

В ходе литературного расследования читатели библиотеки, активисты ее литературного клуба «Прикосновение», вместе посмотрели документальный фильм «Ромен Роллан и Мария Кудашева» из цикла «Больше, чем любовь», а также буктрейлер, снятый по роману Роллана «Кола Брюньон» библиотекарямиЦентральной городской библиотеки г. Пскова. Прикоснувшись чуть больше к биографии писателя-антифашиста и истории его любви к русской женщине, смогли получить исчерпывающие ответы на все поставленные вопросы.

Итак…

 

Тайна происхождения

 

Судьба сплела достаточно замысловатый узор, подготавливая встречу Майи и Роллана. Едва ли они когда-либо имели бы шанс познакомиться близко, если бы девочка до восьми лет не воспитывалась неподалеку от Парижа; у сестры своей матери. Она была наполовину француженкой, этот язык для нее был родным.

Майя не знала, то ли благодарить ли ей свое темное происхождение, или проклинать его, но только совершенно ясно, что тот самый страх, который ее вечно преследовал по жизни, прицепился к ней еще в материнской утробе.

Мать Майи, хорошенькую француженку Меку Кювилье, привез в Москву ее первый любовник и, естественно, бросил. Пришлось надрываться в чужой стране гувернанткой... Как избавилась ее мамаша Мека Кювилье от первой нежелательной беременности, так собиралась избавиться и от Майи. Не до детей ей было.

Майка родилась, когда ее мать Мека служила в доме какого-то высокопоставленного московского полковника, от этого самого полковника. Повитуха, ловко делавшая аборты спицей, освободила Меку от беременности в первый раз, но смертельно заболела к тому моменту, когда мадемуазель Кювилье вторично потребовались ее услуги.

Майка, словно опасаясь покушения на свою жизнь, поспешила выскочить из материнского чрева на два месяца раньше срока. Но мало кто обрадовался ее дерзкому и незаконному появлению на свет: полковник - его имя мать так никогда и не открыла Майке - приказал своему ни в чем не повинному конюху Павлу Михайлову записаться отцом девочки, и тому пришлось дать «дочке» свое отчество. Официально она - Мария Павловна. По матери она - Кювилье, по первому мужу - Кудашева, по второму - Роллан.

«Если принц проскачет мимо, значит, он - слепой»

К первому браку с юным князем Сергеем Александровичем Кудашевым, племянником философа Николая Бердяева; по материнской линии - потомком шведских королей, 20-тилетнюю Майку привел тернистый путь из многочисленных влюбленностей и любовей.

Майка с ранней юности писала стихи, сестры Цветаевы, с которыми она дружила, даже находили у нее поэтический талант. Возможно, ей пере­далось это по наследству от безымянного отца, но Майка была из тех женщин, которые втайне считают, что заслуживают са­мой завидной участи, и если неотразимый принц на белом ко­не проскачет мимо, то это означает: он просто страдает дефек­том зрения.

В дневнике она писала так «17 июля 1910 года я встретилась с Сережей Шервинским, и это был прелестный ро­ман! А после семнадцати лет я узнала Макса, и любила его, и по­ехала в Коктебель, а там, во время любви к Максу, не разлюбляя его, полюбила короля (Фельдштейна). А после полюбила Бальмонта, а после Вячеслава Иванова...»

Однажды Майка вместе с подружками Лизой и Верой Эфрон сидела и болтала на дачной террасе у Макса Волошина. Они, как всегда дурачились, а по­том кто-то - Макс, или Сережа Шервинский, или Фельдштейн? -предложил написать «письма очарованных поклонниц» трем известным не нашим людям - Шоу, Уэллсу и Роллану.

Шел 1913 год, первый Майин год в Коктебеле среди этих бо­гемных неуемных выдумщиков, да и мистификации были в моде с легкой руки самого Волошина. А если честно, то Майя Кювилье слыхом не слыхивала, кто такой этот Ромен Роллан, но Макс утверждал, что чуть ли не самый знаменитый писатель-француз, пацифист... Макс встречался с Ролланом еще в 1901 году в Париже, в мастерской русской художницы Елизаветы Кругликовой.

И вот пришло ответное письмо. Никогда бы Майка не подумала, что такие солидные люди, знаменитости, отвечают легкомыслен­ным девчонкам вроде нее.

Но переписка не завязалась: Майке было некогда - на горизонте появился красавец Сергей Кудашев. Он был настоящим кня­зем - голубых кровей, обаятельным, аристократичным, остро­умным...

Майка понимала, что сама-то она не красавица - ма­ленькая, слишком худая, с темно-русыми прямыми волосами. Но в ее небольших глазах горел заводной огонь - она всегда была готова на любые приключения, вот жизнь и подбрасыва­ла ей их одно за другим.

В 20-летнем князе было еще очень много мальчишеского: когда они с Май­кой венчались в Москве, Сергей опоздал в церковь на целый час, и невеста уже переполошилась - не сбежал ли жени из-под венца? Свидетели потом рассказали, что застали жениха во дворе одетым для брачной церемонии, вот только он был полностью поглощен запусканием воздушного змея.

В 1916 году мужа Сергея призвали на Юго-Западный фронт, и Майке все казалось, что это такая игра, что он сам напросил­ся на войну, чтобы подольше подурачиться.

Рожать Майка, соломенная вдова, отправилась в имение своей свекрови Екатерины Васильевны Кудашевой под Житомир в Митрофановку, и там случилось нечто страшное. Октябрьский переворот был уже позади, но Майка толком не понимала, что это такое. Она часами качалась в саду в кресле-качалке, чтобы развлечься, плела себе венки из ромашек, пока ее добрая свекровь Екатерина Васильевна энергично готовила приданое будущему внуку.

В один прекрасный день раздались громовые удары в ворота, и во двор ввалилась ватага пьяных оголтелых крестьян, вооруженных огромными вилами для уборки сена. С криками «Долой хозяев!» они бросились прямо на Майку.

В паническом ужасе Майка кинулась в дом, а здоровенный детина с вилами - за ней. Майка успела заскочить в комнату и запереть дверь, преследователь стал колотить по ней вилами, грозясь вышибить. Она заползла под кровать, а детина вдруг, словно потеряв к ней интерес, перестал колошматить в дверь, и внезапно все стихло.

Майка оказалась живучей и, видимо, очень здоровой, пото­му что после пережитого кошмара умудрилась через несколько дней родить крепкого сына, тоже Сережу. Долго она потом мо­лилась, чтобы никогда ей больше не довелось испытать того страха, что тогда, под кроватью.

«Го­товься, девка, расстреляют»

 

В 1920 году князь Сергей, муж Майи, сражавший в рядах Белой гвардии, умер в Туапсе от сыпного тифа. И возникла угроза, что вот-вот умрет от голода и плохого ухода маленький Сережа, их сынишка. Майя вместе с Асей Цветаевой подхватились и помчались спасаться к Максу, в Коктебель. Тот сам ходил понурый, полуголодный, растерянный и ничем им не мог помочь. Тогда молодые женщины ринулись в Феодосию на заработки.

Прямо на вокзале они наткнулись на сгоревший санитарный поезд - из обугленных клеток вагонов торчали черные скелеты. Повсюду подводы, беженцы, лошади, солдаты, неубранные трупы на улицах…

Власть в Крыму все время менялась то белые, то красные, то бандиты какие-то - сам черт не разбе­рет. Однажды Майка быстро, почти бегом шла по улице - спе­шила к сыну, и тут дорогу ей преградил огромный страшный мужик в папахе, с саблей наперевес. Ей в ужасе запомнилось: лицо черное, глаза дикие, волчьи, грудь и руки мохнатые, как у зверя.

- Идешь со мной - и только! - рявкнул тот и схватил Май­ку за руку.

Это был сам батька Иван, на тот момент правивший Феодо­сией, - то ли коммунист, то ли разбойник. Его как огня боялись местные жители: он расстреливал без суда и следствия две ка­тегории людей - офицеров и спекулянтов, а под них мог по­пасть кто угодно.

Майя слышала несколько историй о том, как он приказал повесить двух девушек, которые посмели отказать ему. А Майя не посмела. Батька Иван пользовался ее телом, а за это давал продукты, шоколад и даже двух битюгов предоставил в качестве охранников - те ходили за Майей по пятам чуть ли не в уборную.

Но за одну ночь власть переменилась, свергли батьку Ивана, погнали из Феодосии его банду - по слухам, пришли красные и принялись сажать всех батькиных приспешников, а ее, Майю, «княгиню» и «сожительницу», первую.

Как-то в камеру вошел начальник тюрьмы, под­мигнул ей косым глазом и, причмокивая, интимно шепнул: «Го­товься, девка, расстреляют». После этих слов Майя потеряла сознание... Еще через день пришли белые - и пленницу освобо­дили.

 

В чертовом колесе

 

В неузнаваемую -зловещую, разоренную, голодную Москву вернулась неузнаваемая Майя: исхудала, буквально в жердь пре­вратилась, смуглое лицо пожелтело, осунулось, повадками она стала напоминать напуганную и вечно настороженную лань, длинная шея вытянулась еще больше, а подбородок то и дело начинал непроизвольно дрожать, словно она собиралась заплакать...

Ей тошно было в зеркало смотреться, себя она боль­ше не узнавала, и это в 26 лет! Видели бы ее сейчас прежние подруги! Однажды, от тоски перебирая старые бумаги, Майка наткнулась на письмо Марины Цветаевой, которое та на­писала еще прежней -красивой, легкой, неотразимой Майке в теперь уже далеком и невозвратимом 1913 году: «Ах, Майя, вся ваша жизнь будет галереей прелестных юношеских лиц с сини­ми, серыми и зелеными глазами под светлым или темным шел­ком волос...»

Читая это, Майя зло заплакала: какая ирония, какая издевка! Великая провидица Марина! Видела бы она «прелест­ное юношеское лицо» батьки Ивана! Из друзей теперь рядом никого: Ася Цветаева уехала, Макс далеко, Вячеслав Ивановна Кавказе, многим удалось-таки вырваться на Запад.

Брат Майиной свекрови, профессор Лев Александрович Тарасевич, устроил Майю во французское консульство, куда ее охотно взяли из-за свободного владения языком. И пошла-по­ехала новая дикая жизнь. Они с сыном ютились в одной комна­тенке в «уплотненной» квартирке в Староконюшенном переул­ке, где с утра выстраивалась очередь соседей в грязную неоп­рятную ванную: и Майе надо успеть, и девяностолетней бабульке, и работяге-алкоголику, плюющему и харкающему прямо на пол.

 

«Тут такая жизнь, даже чулок приличных нет...»

Однажды вызвал Майю «на ковер» ее начальник товарищ Лукьянов. Встал ей навстречу из-за стола и вдруг сделал вид, что поднимает подол длинного платья: «Тут, понимаете, такая жизнь, даже чулок приличных нет...» - издевательски прошепелявил он писклявым голосом».

- Узнаете себя, Мария Павловна? - грубо спросил Лукьянов.- Вы не постеснялись поднять перед иностранцем свое, изви­ните, исподнее и продемонстрировать чулки в дырках! Позор вам, советской гражданке! Да, кстати, не забудьте поделиться с товарищами подарками. Ну, что он вам там всучил в пакете?

В несчастной Майиной голове все мысли спутались в клу­бок, она испуганно смотрела на Лукьянова и силилась сообразить, что к чему. Он что, ясновидящий? Ведь вчера они с Жоржем Дюамелем - французским писателем, приехавшим в Москву (ее назначили его переводчицей), были в номере отеля совершенно одни. От Дюамеля, гладко выбритого, в дорогом костюме, упоительно пахло французским одеколоном, так пахло, что вся прежняя беззаботная дореволюционная жизнь с влюбленностями, флиртом, подарками и стихами мучительно всплыла в памяти Майки.

А еще Дюамель читал ей свои стихи, как это делали все ее «бывшие», прежние... А она читала ему свои - у нее ведь мно­го французских стихов. А потом переводчица Майя Кудашева впала в истерику - разрыдалась, жаловалась, в самом деле де­монстрировала драные чулки...

А этот Дюамель стоял как чур­бан - наверное, испугался очень ее припадка, или она уже не способна нравиться интересным мужчинам. До такси ее вы­звался проводить, куцее пальтишко помог надеть.

 

«Господи! Если есть на свете человек, подобный Жану-Кристофу,

пусть я его встречу, пусть он будет мой!»

Напосле­док обессиленная Майя все же сунула Дюамелю письмо, кото­рое написала тому самому Ромену Роллану, который когда-то, давным-давно, ответил на их с Максом послание. Пусть Дюа­мель передаст «ее доброму знакомому» Ромену Роллану ее французские стихи, может, тот захочет их пристроить в какое-нибудь издательство.

Откуда в Майиной голове в тот период вообще взялись мыс­ли о Роллане? С легкой руки свекрови она прочла несколько то­мов его романа «Жан-Кристоф» и, кажется, впервые в жизни по-настоящему влюбилась. Да вот только в литературного пер­сонажа, в этого неприкаянного гениального музыканта Жана-Кристофа.

По ночам Майя откладывала роман и произносила: «Господи, услышь меня: если есть на свете человек, подобный Жану-Кристофу, пусть я его встречу, пусть он будет мой. Госпо­ди, я не могу так больше жить!»

Тогда и пришла ей в голову мысль написать Роллану - адрес его она отыскала в своих ста­рых бумагах, может, ей повезет, и он не изменился. В общем, это письмо было каким-то интуитивным тычком, что называется пальцем в небо, наугад, наудачу, просто так, от отчаяния, от то­ски, безо всякой конкретной цели...

 

Потрясающее признание

 

Мадлен заметила, конечно, как Ромен украдкой бросает неравнодушные взгляды на Майю, и потому ограничила время их работы над рукописями - строго с поло­вины пятого до семи, и ни секундой больше. Уезжая обратно в Москву, Майя готова была биться об заклад, что они уже нико­гда не увидятся.

Мадам Роллан не скрывала своего облегчения, что русская наконец уезжает. А вот Ромен был очень грустен. Перед самым ее отъездом они провели около получаса наеди­не, и Роллан сделал потрясающее признание:

- Мадам Роллан, Мадлен, мне не жена, а сестра, я очень це­ню ее доброту, но... она спасла меня от смерти, выходила после очередной вспышки чахотки. Знали бы вы, че­го мне стоило Вас пригласить! Мадлен собиралась выучить русский, чтобы только Вас тут не было.

Раньше Майя только в книгах читала о том, что бывает такая страсть сестры к брату, ну, или наоборот, а оказалось, что еще как бывает.

 

ЛИТЕРАТУРА,

Фоторепортаж после литературного расследования в библиотеке «Фолиант»