Сестринская жертва, или на откуп валькирии

В Москве Майе пришло новое письмо от Роллана, но «товарищи» сочли нужным вскрыть и ознакомиться первыми.

Ромен писал, что «поймал себя на чувстве к ней», что он «постоянно ее вспоминает и не может выбросить ее образ из головы», - словом, он зовет пого­стить ее надолго, разумеется, вместе с сыном, чтобы они полу­чше присмотрелись друг к другу, и тогда, возможно...В общем, Роллан был, как всегда, не слишком определен, зато «товарищи» одно­значно восприняли его письмо как предложение Майе выйти за него замуж.

... - Ну что, Мария Павловна, замуж выходить будем? Гото­вить Вас будем? Провожать, так сказать, в дальний путь?

Майя стояла перед «товарищами» в знакомом специальном отделе и думала: «О чем они? Издеваются? Пьяны? Изволят шутить?»

И с этой секунды все закрутилось, как мгновенно сменяю­щиеся картинки в калейдоскопе. Оказалось, что Майя и удивилась, и не удивилась. Как ни странно, она предчувствовала что-то в этом роде. Провожая ее на вокзале, Роллан слишком долго держал ее руку и не спешил отпускать.

Хотела ли она поехать к нему? Еще как! Мечтала, рвалась. Только бы побыстрее, поскорее вон из этого адского, давно чужого и бесприютного города, от этого нищенского прозя­бания, от ежедневной унизительной пытки на службе - туда, в покой, уют, сытость; и к нему, да, к нему, немолодому, стран­ному, нелепому, но доброму - Майя это знала и чувствовала: доброму, милому, о котором хотелось заботиться, которого хотелось согреть, любить пусть без страсти, но искренне, ров­но.

А главное, Майя безошибочно чувствовала, что он сумеет любить ее той возвышенной абсолютной любовью, о которой онамечтала в молодости. В Роллане есть что-то от Дон Кихо­та, а ей так не терпится стать для кого-то Прекрасной Дамой, а не просто подстилкой на час.

А Мадлен? Что Мадлен?.. Если только Майя в самом деле станет законной женой Роллана, она с ней как-нибудь уж поладит. Ну, а если даже Ромен и не женится на ней, что вовсе не исключено, так она с сыном готова остаться кем угодно в этом чудесном Вильневе, хотя бы и горничной у кого-то, как ее мать, - все лучше, чем здесь. Потом они, может, в Женеву переберутся, а там кто знает, как сложится ее жизнь?

- ...Сережка, счастливый, ты будешь жить в Швейцарии, гу­лять с тобой будем, путешествовать, велосипед тебе куплю... А сколько там твоего любимого шоколада, ты не представляешь! Горы, тонны... В Швейцарии самый лучший шоколад в мире! - мечтательно не говорила, а пела Майя сыну-подростку, у кото­рого глаза загорелись от такой перспективы, и он все донимал мать вопросами: ну, когда же, когда едем?

Вся их крошечная комната была перевернута вверх дном, беспорядочно завалена вещами, тканями, старыми платьями, Сережиными игрушками. Майя готовилась к отъезду.

И вдруг удар в спину: Сереже ехать нельзя, ему не дают визу. Почему? Как же так? А «товарищи» Майе спокойно так объясни­ли: мол, он советский мальчик, ему тут учебу продолжать надо.

Да с кем же он останется без матери? На все был готов ответ. Как с кем? А бабушка на что, Кудашева Екатерина Васильевна?

И заметалась Майя. Куда же она без сына, как расстанется с ним, как оставит, как в глаза ему смотреть будет? И решила: без Сережи никуда она не поедет.

- ...Нельзя уже Вам, Мария Павловна, не ехать. Роллан ждет, он Вам не мальчик какой-нибудь, солидный человек с именем. И потом, небольшая просьбишка к Вам... Без Вас некому испол­нить...

Опутали ее «товарищи», поймали. И снова Майя оказалась в засаде, вся ее жизнь с юности - одна сплошная ловушка. Сережу-то они хотят в заложниках ос­тавить. Если она там что не так сделает или не то скажет - сын у них, а она - на крючке.

Через Майю «товарищи» из Мо­сквы надеялись влиять на Роллана, еще больше расположить его к России, ведь у него огромный вес в мире, оказывается.