Русская старина. СПб., 1894, кн. 31, апрель. С. 202.

за руки, гуляют из одной комнаты в другую, надев на лица маски: мужчины замаскировываются женщинами, а женщины – мужчинами; на всех разноцветные платья, и таким образом любуются друг на друга. Однажды и сераскер-паша был приглашен туда».

А вот как Мехмед Неджати описывает званые обеды в богатых семьях. «Кушанья приготовляются из рыбы, говядины и дичи, медвежатины и раков. Сварив говядину с капустой, сколько нужно, приносят в металлической кастрюле и ставят на стол... а в нее кладут большую ложку; каждый берет стул и садится по обе стороны стола. Наложив большой ложкой капустного рассолу кислых щей с куском вареной говядины к себе в тарелку, едят; потом еще берут по большей ложке и опять едят. Точно так же едят и другие кушанья, находящиеся на столе, и пьют. Тарелки и ложки переменяют, таким образом, обед кончается часа через четыре, потому что они за столом разговаривают о делах своих. Так поступают все, будь он хозяин дома или нет, все равно. Всякий, поевши немного, встает, прохаживается, ведет беседу, потом опять приходит и ест, все равно, в своем ли это доме или друг у друга...»17.

Мехмед Неджати подробно описывает архитектурные достопримечательности Петербурга, в частности, Кунсткамеру, отмечая, что посетителей, кто бы они ни были, «охрана пропускает только по специальным билетам». Неву он сравнивает с Босфором и Золотым Рогом, подмечает разные черты хозяйственной жизни и быта города: заготовку льда на Неве для мясных и рыбных лавок, устройство домов, вывески на лавках с изображением продаваемых в них товаров, деревянные тротуары для пешеходов, свайные фундаменты домов, осветительные лампы на столбах и особые столбы на перекрестках с надписями, обозначающими «название мест, рынков и площадей; всякий видит, в какую сторону ему нужно идти;

если же он неграмотный, то спрашивает у караульного».

Среди достопримечательностей Царского Села он особо отмечает янтарную комнату в Екатерининском дворце и грот.

Четырехлетнее пребывание в России, и, по-видимому, достаточная свобода общения, в том числе и при возвращении из плена в Стамбул через всю Россию (Ижора, Вышний Волочек, Торжок, Тверь, Москва, Орел, Киев, Измаил) дали Мехмеду Неджати возможность весьма подробно ознакомиться с внутренним состоянием государства. Он дает довольно точную информацию о повинностях и налогах, крепостнических порядках, организации почтовой службы и почтовых станциях, состоянии дорог, о пожарах и эпидемиях и т. д. Особое внимание наблюдательный турок уделяет рос

<

Там же. С. 206.

сийской армии и флоту, отмечая их более высокую выучку и дисциплину, более четкую организацию гарнизонной и интендантской службы, чем это было в турецкой армии, которую Неджати оценивает весьма критически.

Таким образом, Мехмед Неджати дал разностороннюю оценку многим сторонам внутренней жизни России, и его записи можно рассматривать как ценный вклад в ознакомление турок с русскими. К сожалению, такая информация о жизни русского общества в сочинениях турецких авторов была скорее исключением, чем правилом. В целом, даже образованные турки в XVIII в. имели весьма смутные представления о России, о жизни русского общества. В Османской империи не было написано или издано ни одной специальной книги о России, не имелось ни одного переводе на турецкий с русского. Такое положение сохранялось длительное время еще и в XIX столетии.

Россия же по сравнению с Турцией в познании своего южного соседа ушла в XVIII в. гораздо дальше. В противоположность турецкому образованному слою, по существу не видевшему в России ничего, кроме военного соперника, в русской науке и культуре XVIII в. появилось отчетливое понимание необходимости изучения Востока, прежде всего Османской Турции, и были заложены важные предпосылки для расцвета отечественной ориенталистики и ее главной ветви — туркологии в XIX в.

Новый вклад в формирование конкретного образа южного соседа вложили многие сотни и тысячи паломников ко Святым местам, ученых, журналистов, писателей, дипломатов и военных России в период после Адрианопольского мира 1829 г., посещавшие Турцию практически без ограничений. Одновременно изучение османских турок в этнографическом и социально-политическом аспектах широко велось при Азиатском департаменте МИД России, в Петербургском университете (с 1803 г.), в Одессе (Ришельевский лицей), в Казани, Москве, Харькове, во многих военных учебных заведениях России. Большой вклад в ознакомление широкой общественности с правилами и бытом турок внесли Историческое, Географическое и Археологическое общества.

Постепенно все крупные журналы и газеты открыли свои представительства в Османской империи. С 1897 г. ежеквартально публиковались Сборники консульских донесений с самыми последними сведениями из жизни Турции. Национальный характер турок стал излюбленной и благодатной темой этих донесений.

Русских художников XIX в. неизменно влекло на Босфор.

Несколько картин И.К. Айвазовского из его стамбульского цикла и сейчас составляют гордость национальных музеев Стамбула и Анкары. К. Брюллов, В. Верещагин, К. Петров-Водкин и многие другие художники оставили изумительные по точности зарисовки быта и нравов Турции, причем практически всех слоев общества. В «Ниве», выходившей с 1869 г., только за первые тридцать лет было помещено более двух тысяч рисунков, видов и типажей населения Турции, а также гравюр с картин художников, путевых набросков путешественников18. П.Н. Милюков, призывая к походу на Босфор в годы Первой мировой войны, заметил, что всякий русский Стамбул с его проливами знает по нивским картинкам лучше своего губернского города.

В конце XIX — начале XX в. в образе турка русское общество в более акцентированном виде, чем в конце XVIII — начале XIX вв. отмечало слепой религиозный фанатизм толпы по отношению к армянам, грекам, болгарам, другим христианам.

Довольно четко разделились в русском общественном сознании правящие круги Османской империи и простые «турки с улицы». Например, композиции К. Брюллова, посвященные простому люду Турции, характеризуясь жизненностью эпизодов, меткостью типажа, тонким пониманием национального характера, окрашены особым жизнерадостным юмором. «Своим добродушием и сердечностью они резко отличались от того сарказма, который Брюллов вложил в образы турецких вельмож и привилегированных чиновников»19. В середине XIX в. О.И. Сенковский (барон Брамбеус) писал, что «отчаянная безнравственность той части турецкого общества, в которой сосредотачивается правительство или которая состоит с ним в непосредственной связи, совершенно не подлежит сомнению. Эта часть общества в самих же турках возбуждает ужас и отвращение... В частной жизни турки обнаруживают много хороших качеств, которые приятно принять в счет даже в неприятеле. Они вообще смирны, внимательны к удовольствию других, вежливы с чужими и...

в примечательной степени честны и прямодушны»20.

Через шесть десятилетий то же самое повторила журналистка Ариадна Тыркова, много лет прожившая в Турции: «Многое в них (турках. — В. Ш.) вызывало во мне симпатию и уважение, — честность простонародья еще резче подчеркивала развращенность правящих классов, чиновников, больших и малых, равно невежественных, презирающих труд физический и умственный»21.

18. Систематический указатель литературного и художественного содержания журнала «Нива» за 30 лет. 1870–1899. СПб., 1902.

19. Апаркина Э. Карл Брюллов. М., 1963. С. 150–151.

20. Сенковский О.И. Образование Оттоманской империи,Валахии и Молдавии // Библиотека для чтения. СПб., 1854, т. 124, март—апрель. С. 50.

21. Тыркова А. Старая Турция и младотурки. Пг., 1916. С. 8.

Весьма показательно, что читающая публика живо интересовалась турецким фольклором. Видимо, нравственные постулаты турецкого народа, запечатленные в пословицах, поговорках и т. д., отвечали духу русского человека. И.Н. Березин собирал турецкую народную мудрость много лет и опубликовал «Народные пословицы турецкого племени» (1856) в одном из самых массовых изданий «Библиотека для чтения». Он писал: «Посмотрим, каков должен быть идеал турка в главных очертаниях по требованию пословиц. Человек должен быть умен, добр, общителен, трудолюбив и знающ, храбр, нисколько не спешен, осторожен и приверженец середины».

Как заметил другой знаток османского прошлого В.Д. Смирнов (1892), в турецком фольклоре «очень много такого, чему и мы можем сочувствовать как общечеловеческому».

Террор же в турецкой политической жизни конца XIX — начала XX вв., характерный для Османской империи времен Абдул Хамида II, сказывался на формировании образа русского — злого, мрачного, грубого, невежественного. Влияние политических установок снижало уже достигнутый в Турции уровень доверия к России, к русским людям, к другим ее народам. Даже вольная, антихамидовская печать и младотурецкая пресса высказывались, как правило, отрицательно о северном соседе. Источником менее предвзятой информации о русских стали для османов на рубеже XX в. их соотечественники, возвращавшиеся из русского плена.

Врач А.В. Елисеев, путешествовавший по Востоку в 1881 г., вскоре после русско-турецкой войны 1877–1878 гг., пишет: «Во всех городах турецкого Востока мне невольно бросалось в глаза... изменение к лучшему отношения мусульман к русскому имени... Везде, где только выдавала меня национальная одежда, везде я встречал дружелюбное отношение, слышал приветствия... Война и сотни тысяч пленных, побывавших в хлебосольной Московии, с самой выгодной стороны повлияли на все слои населения империи»22. Он же во время другого своего путешествия в 1886 г. встретил трех турецких офицеров, побывавших в русском плену в 1878 г. «Все турки, — пишет А.В. Елисеев, — с неподдельным чувством выражали свои симпатии России»23. Спустя годы об этом же времен вспоминает Ю.А.

Карцев, сотрудник русского консульства в Адрианополе:

«Все турецкие военные, офицеры и солдаты, возвратившиеся из русского плена, были преисполнены чувством горячей признательности за оказанное им в России гостеприимство. Симпатии наших недавних врагов могли бы стать могучим подспорьем для искусной политики»24.

22. Православный палестинский сборник. СПб., 1885, т. 4, вып. 4, C. 180.

23. Елисеев А.В. По белу свету. СПб., 1896, т. 3. С. 335.

24. Карцев Ю.А. Семь лет на Востоке. СПб., 1879–1886, 1906. С. 38–39.

Империя Романовых и империя Османов приближалась к своему последнему, для обеих династий роковому столкновению в 1914 году. Впереди были мировая война и революции, революции...

Осенью 1914 г., укладывая последние бумаги к отъезду из Петербурга, ставшего почти родным за семь лет службы, османский посланник в России Ниязи Фахретдин-бей писал: «Война с Россией? Зачем? Для кого?

Мы только-только начали понимать друг друга»25.

25. Шеремет В.И. Босфор. Россия и Турция в эпоху Первой мировой войны.

По материалам русской военной разведки. М. 1995. С. 92.

– – –

«БЕЛЫЕ РУССКИЕ» НА БОСФОРЕ

История «белых русских» в Турции началась в 1918 г., когда Добровольческая армия генерала А.И. Деникина покинула Одессу, и Константинополь — Стамбул — столица Османской империи принял первый поток беженцев1, состоящий преимущественно из гражданских лиц. Вторая волна беженцев последовала в 1919 г., после тяжелейшей эвакуации Новороссийска и повторной сдачи Одессы. Третья, самая большая волна, пришлась на 1920 г., когда Добровольческая армия, уже под командованием генерала Н.П. Врангеля, была вынуждена оставить свой последний оплот — Крым. Эвакуация Севастополя, Керчи, Феодосии, Ялты, Евпатории, в отличие от предыдущих эвакуаций, была спланирована и организованно проведена с 11 по 15 ноября. Именно столько дней на корабли по спискам грузились армейские солдаты и офицеры, а также дивизии донских, кубанских и терских казаков. На борт были взяты и все гражданские лица, пожелавшие покинуть Россию. Последние корабли ушли из портов Крыма 17 ноября.

К 23 ноября 1920 г. 126 перегруженных кораблей под российскими, французскими и английскими флагами встали на рейд в Босфоре и Мраморном море в районе Мода. На них было вывезено 145 693 человека, не считая судовых команд. В том числе около 50 тысяч чинов армии, свыше 6 тысяч раненых, остальные — служащие различных учреждений и гражданские лица, среди них около 7 тысяч женщин и детей. Армию переправили на полуостров Галлиполи, казаков разместили в разных местах, включая Чаталджу, позже собрали на острове Лемнос. Следует иметь в виду, что одновременно в Стамбул беспрерывно пребывали небольшие самостоятельные группы беженцев. В результате, в городе и его окрестностях скопилось до 100 тысяч российских граждан.

1. В соответствии с международной правовой классификацией в документах Лиги Наций и архивных документах так называемые белые русские числятся как беженцы.

Точное число россиян, прошедших через Стамбул, неизвестно.

Предположительно — это 200 тысяч. Беженцы, располагавшие средствами и необходимыми документами, не задерживаясь, следовали дальше, в Европу.

Кто-то остался на короткое время, кто-то надолго, а кто-то на всю жизнь.

Отток беженцев начался в 1921 г. Армия и казаки покинули Турцию к 1922 г. В период интенсивной миграции — это три последующих года (1923–1925) — из Стамбула и его окрестностей уехало до 60 тысяч русских.

В дальнейшем беженская масса постепенно таяла, и к 1929 г. в Стамбуле осталось менее 2,5 тысяч беженцев. Те, кто остался, могли жить относительно сносно. Считается, что к этому времени их положение было лучше, чем большинства русских беженцев в других странах.

К 30-м годам значительно сократившаяся русская колония приобрела относительную стабильность. Теперь она состояла из тех, кто адаптировался к местным условиям; принял язык этой страны, обзавелся собственным делом, приобрел недвижимость или, что не было редкостью для женщин, вышел замуж за турка. Им всем, долгие годы считавшим себя русскими подданными, но вместе с тем постепенно все глубже враставшим в турецкую жизнь, в 1929 г. была предоставлена возможность принять турецкое гражданство. Так закончилась полная трагизма недолгая история русской эмиграции в Турции.

Как известно, Стамбул не стал центром русского зарубежья, не уподобился Софии, Белграду, Праге, Берлину, Парижу, да и не мог он обрести такого значения в силу объективных исторических обстоятельств.

Вспомним Турцию 20-х годов. Это поверженная в войне, потерявшая добытые огнем и мечом на протяжении столетий обширные территории, поделенная победителями на сферы влияния, отдавшая под иностранный контроль Стамбул и Проливы — полуколониальная страна, где хозяйство и финансы расстроены, где нет политической стабильности и где полыхает национально-освободительная война во главе с Мустафой Кемалем, а последний османский султан Мехмет VI, пребывающий в Стамбуле, — лишь историческая бутафория.

И вот в эту живущую в предельном напряжении страну селевым потоком хлынули сотни тысяч беженцев — люди иной веры, языка и культуры, голодные, раздетые, ищущие и не находящие заработка. В основном это жители Москвы, Петербурга, Киева и других крупных промышленных городов и культурных центров России и Украины. Среди гражданских лиц преобладают интеллигенция, представители буржуазии, придворных кругов, государственного аппарата, интеллектуальная элита, люди искусства, образовательный уровень которых во много крат превышает средний турецкий. Даже близость России и надежда в скором времени туда вернуться не смогли удержать их в стране, не располагавшей возможностью, хотя бы частично, возместить их материальные и духовные потери.

Большинство ярких представителей русской культуры совсем не задерживались в Стамбуле — он был для них лишь «первой остановкой», некоторые оставались недолго. Как, например, Александр Вертинский, Аркадий Аверченко, Тэффи или Яков Протазанов2. Небольшая группа интеллигенции, возможно, не столь мощная носительница русской культуры, навсегда связала свою судьбу с Турцией. Но все вместе они смогли оставить «русский след» в турецкой духовной жизни.

Как неопровержимый факт это отмечали русские писатели и журналисты, покидавшие Турцию вслед за оккупационными силами Антанты в октябре 1923 г. Сошлюсь на альманах «На прощанье». Он выходил дважды небольшими тиражами, сначала в Стамбуле в 1924 г., а затем, в 1930 г., — в Париже. Состоит альманах из трех разделов, написанных на трех языках: русском, французском, английском и представляет собой как бы три самостоятельных сочинения под одной обложкой. Авторы — русские журналисты и писатели. Их цель — перед отъездом из страны описать жизнь русских в Стамбуле и выразить благодарность людям «всех национальностей и вероисповеданий, живущим в этом городе, за проявленные доброту и тепло». Инициатор издания альманаха журналист Б. Ратимов писал: «…как ни тяжелы были моральные и материальные условия русских беженцев, они смогли оказать заметное влияние на все слои населения разноплеменного города. Артисты, музыканты, художники познакомили стамбульцев с русской культурой, научили понимать и ценить ее и, тем самым, обогатили их духовную жизнь»3.

По словам очевидцев той поры, 1920–1924 гг. были временем, когда русские явно преобладали в Бейоглу — центральном районе города. Как замечает В.В. Шульгин4: «В летописях 1920 год будет отмечен как год мирного завоевания Константинополя русскими»5. На улице Пера

2. В течение восьми месяцев в Стамбуле работала съемочная группа во главе с Яковом Протазановым. Группа снимала фильм в Крыму, но с отступлением белой армии в 1920 г. в полном составе эвакуировалась в Стамбул, где начала снимать другой фильм «Бегство горемык» о судьбе русских беженцев с Иваном Мозжухиным в главной роли. В фильм включены документальные кадры, заснятые съемочной группой по пути из Крыма в Стамбул, позже — из Стамбула в Марсель. Фильм был закончен в Париже на студии «Montreil sous bois»

и имел большой успех.

3. Ратимов Г. На перепутье // На прощанье. Стамбул, 1924. С. 28–29.

4. Шульгин Василий Витальевич (1878–1976) — русский политический деятель, монархист, один из лидеров правого крыла II–IV Государственных Дум и один из организаторов Белого движения. Был в числе немногих высокопоставленных лиц, принявших отречение Николая II от престола.

5. Шульгин В.В. «Дни», «1920». М., 1989. С. 500.

(ныне — Проспект Независимости) русская речь слышалась чаще, чем турецкая. Ошеломляющее впечатление производили русские женщины. Светлолицые, голубоглазые, стройные блондинки, они притягивали к себе внимание не только своей природной красотой, но и умением непринужденно держаться, изысканно одеваться. Вообще русские аристократки привнесли в Стамбул стиль последней европейской моды: непокрытая голова, короткая стрижка «колокол», вокруг головы — тонкий шарф (у турчанок это получило название «Рус баши» — «Русская голова»), укороченные юбки клеш, на юбках кисточки из золотых нитей, пояса с бантом, стягивающие талию, расшитые жакеты. Вполне естественно, что все это не прошло мимо стамбульских модниц из аристократических европеизированных домов.

С появлением русских в Бейоглу открылись шикарные бары, русские рестораны. Их держали разные люди, в том числе и бывшие генералы царской армии. Чистые сверкающие белизной скатерти, серебряные приборы, хрусталь, строгие девушки-официантки, дамы в вечерних платьях, встречающие гостей как хозяйки дома. Тротуары перед рестораном заставлены маленькими столиками. Во всем изысканность и благородство. Как свидетельствуют современники, все это вместе взятое придавало определенный эстетизм облику всего Бейоглу.

«Белые русские» обогатили Стамбул и своей национальной кухней. Особую популярность завоевали борщ, котлеты по-киевски, бефстроганов, солянка, пирожки с капустой и, конечно же, всех видов водка, но главным образом лимонная («сары водка»6) и Смирновская, изготовлением которой занялся Владимир Петрович Смирнов, внук последнего поставщика этого продукта ко Двору последнего российского императора.

Внешние атрибуты и блюда, конечно, имели значение, но главная притягательная сила этих кафе и ресторанов состояла в том, что они превратились в своего рода места культурного времяпрепровождения.

Легендарную славу обрел ресторан «Режанс». Его открыли, правда, несколько позже, в 1930 г. Тевфик Монарс, Вероника Протопопова и Вера Чижик. Гигантский зал, отделанный декоративным панно, элегантные официанты, отменная кухня, теплая и гостеприимная атмосфера.

Говорят, здесь любил поужинать Ататюрк, проводил вечера посол Германии Франц фон Папен, захаживал и посол Великобритании. Так же как и роскошный «Пера Палас», «Режанс» стал местом частых встреч дипломатов.

Шло время, менялись хозяева, горело и восстанавливалось помещение, а популярность «Режанса» не меркла. Это поистине уникальное заведение превратилось в неотъемлемую часть города, в своего рода историческую

6. То есть «желтая водка» (прим. ред.).

достопримечательность, вызывающую в памяти годы оккупации «белыми русскими» столицы Османов.

Конкурировал с «Режансом» ресторан «Карпыч», получивший свое название от фамилии его владельца — Георгия Карпвича и, можно сказать, с легкой руки Ататюрка. Именно так уважительно называл турецкий президент русского кулинара, кухню которого высоко ценил.

Но жизнь «Карпыча» оказалась не столь продолжительной, со временем, закрыв свое заведение, хозяин переехал в Анкару, где работал шеф-поваром лучших ресторанов7.

Напомню и о кафе-кондитерской «Петроград», о его особом статусе. Кафе находилось на улице Пера напротив кинотеатра «Сарай» («Дворец») и отчасти напоминало кафе Филиппова на Тверской в Москве. Здесь тоже все делалось на русский лад и подавалось в соответствии с русскими традициями. Хозяева, которые в Москве занимались тем же делом, как и прежде, заботились о высоком качестве, поэтому все, что ими изготовлялось, включая куличи, не знало равного в Стамбуле. Знаменитыми были и утренние завтраки: ржаной хлеб, яйца всмятку, сливочное масло, швейцарский сыр и чай в тонких стаканах с подстаканниками.

И все же главная примечательность «Петрограда», принесшая ему невероятно громкую славу, заключалась в том, что он единственный в Стамбуле работал круглые сутки без перерыва. По этой причине слово «Петроград» обрело нарицательное значение. Поздно вернувшегося домой встречали словами: «Тебе что, здесь “Петроград”, что ли?» А если опоздавший объяснял свое опоздание тем, что засиделся в духане, в ответ раздавалось: «Этот твой духан не “Петроград” же, чтобы всю ночь напролет работать».

Стамбул не знал кафе, более посещаемого, чем «Петроград». Для русских он был уголком отдыха, да и для турок местом приятного времяпрепровождения. Облюбовала кафе для своих постоянных встреч и стамбульская богема. Завсегдатаями его были писатели Ахмед Хамди Танпынар (1901–1962), Саит Фаик (1906–1954), Нихат Сары Орик (1895–1960)

7. Вот как писал о Карпыче посетивший в 1933 г. Турцию Л. Никулин:

«У ресторана Анкара-Палас и у Карпыча стоят машины с флажками посольств.

Эфенди Карпыч, бывший студент Лазаревского института в Москве, сдержанно жалуется на дела. Он переехал из Стамбула в Анкару, — начальство хочет иметь в столице хороший европейский ресторан. Но жители Анкары предпочитают здоровую национальную кухню, они привыкли к маленьким столовым, где все на виду и утварь блестит, как приборы лаборатории, и пахнет лимонами и жареной черноморской кефалью. Одни инстранцы ходят к эффенди Карпычу.

Маленький хеттский лев — ангорская кошка (единственная ангорская кошка, которую я видел в Анкаре — родине ангорских кошек) — загадочно глядит на Карпыча глазами разного цвета — голубым и желтым зрачком» (Никулин Л.

Стамбул. Анкара. Измир. [М.], 1935. С. 94). (прим. ред.).

и другие литературные знаменитости. Здесь встречались и знакомились.

Здесь коротали ночь опоздавшие на последний паром, идущий в Кадыкёй, что на азиатском берегу Босфора. По субботам и воскресным дням зал не вмещал всех желающих.

В 1940 г. «Петроград» переименовали. Он стал называться «Анкара», но в памяти стамбульцев остался «Петроградом» — тем кафе, о котором добрым словом вспоминают писатели Хикмет Феридун Эс (Es, Feridun)8 в статье «На протяжении лет» и Салях Бирсель (Birsel, Salah) в книге «Ах, Бейоглу, вах, Бейоглу»9.

Я уже говорила о культурном значении русских ресторанов, баров, ночных клубов, кабаре, где, как правило, развлекали посетителей русские артисты.

Публика наслаждалась выступлениями цыганской певицы Насти Поляковой и исполнительницы русских романсов Таракановой, которая выходила на сцену в национальном убранстве и часто пела под аккомпанемент пианистки Марии Оболенской; с восторгом слушала романсы композиторов Петра Баторина и Константина Никольского, ими же и исполнявшиеся. В любом концерте обязательно танцевали «Казачок», особенно полюбившийся и запомнившийся стамбульской публике.

В салоне итальянского культурного центра «Каза д’Италия» с аншлагом проходили концерты трио — Виктора Крюкова и его сестер Джеммы и Надежды. Они играли, пели и танцевали, дополняя свое основное амплуа акробатическими номерами. Классические, народные и современные (фокстрот, чарльстон) танцы в их исполнении имели необыкновенный успех. Газеты называли их высокопрофессиональными артистами. В репертуар группы входили и турецкие песни. Виктор, легко освоивший турецкий язык, положил на музыку стихи стамбульских кюльханбеев (апашей XIX в.) и блестяще исполнял их, вызывая удивление и восхищение слушателей. В 1930 г. это замечательное трио уехало в Европу, а затем в Америку.

На площадке знаменитого стамбульского парка Гюльхане со своей группой выступал танцор Казбек (Михаил Турпаев), который вскоре завоевал мировую известность как непревзойденный исполнитель горских танцев с кинжалами. Уроженец Назрани, казачий офицер, эмигрант последней волны, он сохранил привязанность к Турции, дожил в Стамбуле до 98 лет (1978).

оставив в наследство потомкам свой артистический дар:

дочь Жале в прошлом известная турецкая балерина, старший внук Джан Ак’юз — солист анкарской оперы, младший — Казбек Озсой танцует в хьюстонском театре США.

8. Es H.F. Yllar Boyunca // Tarih dergisi. stanbul, 1978.

9. Birsel S. Ah, Beyoglu, Vah, Beyolu. stanbul, 1976.

Русские демонстрировали высокий профессионализм, и турки по достоинству оценили их искусство. Сошлюсь на Решада Экрема Кочу, автора статьи о «белых русских» в «Энциклопедии Стамбула».

«Белым русским, — пишет Кочу, — принадлежит важное место в истории Стамбула. Большинство из них выходцы из самых высоких и образованных кругов царской России... Оказавшись в Стамбуле, первое, что они сделали, — это создали развлекательные заведения, которых так недоставало большому городу. В открытых ими барах, ночных клубах, кабаре турки увидели подлинное, освещенное благородством искусство»10.

Особой популярностью пользовалось казино «Роз нуар» («Черная роза»), благодаря концертам Александра Вертинского, бывшего в Стамбуле едва ли не самой заметной фигурой ночной жизни. В Турции он оказался будучи уже известным в России артистом — вместе со своим постоянным аккомпаниатором Борисом Путятой и сразу же поселился в самом дорогом отеле «Пера палас». Здесь на приемах бывал Ататюрк, останавливались Хемингуэй, Агата Кристи и другие мировые знаменитости, о чем свидетельствуют медные таблички на дверях номеров. «Роз нуар», в котором пел Вертинский, принадлежал Нуреддин-бею, владельцу городских пекарен и булочных. Бывший сотрудник турецкого посольства в Петербурге, он познакомился с Вертинским еще в России, а когда узнал о том, что артист находится в Стамбуле, открыл для него казино и не прогадал.

По словам А. Макарова, автора книги о знаменитом артисте, Вертинского приходили слушать «камергеры, члены Государственного Совета, дипломаты, но больше финансисты и биржевики, сумевшие всеми правдами и неправдами спасти, а то и приумножить свой капитал, некогда модные писатели, короли русского фельетона, актрисы и балерины самых знаменитых в России трупп»11. Александр Николаевич и сам достаточно подробно вспоминает о своих выступлениях в «Роз нуар» и вообще о своем пребывании в Стамбуле.

«Я пел в “Черной розе”, — пишет он, — конечно, не свои вещи, которые иностранцы не понимали, а преимущественно цыганские, веселые — с припевами, в такт которых они пристукивали и раскачивались.

Это нравилось. Почти ежевечерне по телефону заказывался стол верховному комиссару всех оккупационных войск адмиралу Бристолю. Он приезжал с женой и со всей своей свитой, пил шампанское и очень любил незатейливую “Гусарскую песенку” (“Оружьем на солнце сверкая”), которую я пел, искусно заправляя ее всякими имитациями барабанов

10. Deleon J. Beyolunda Beyaz Ruslar. stanbul, 1990. С. 21.

11. Макаров А. Александр Вертинский. Портрет на фоне времени. Смоленск,

1998. С. 126.

и военных труб. Тратил он очень много, и мой патрон был в восторге.

А за адмиралом тянулась и остальная денежная публика. Постепенно меня стали приглашать на официальные банкеты и приемы в посольстве — я танцевал с пожилой адмиральшей и разговаривал по-французски, ибо английского не знал. Однажды адмирал пригласил меня даже обедать на свой флагманский корабль. В это время Кемаль-паша, будущий создатель новой Турции, сидел в Анатолии, ощетинившись всеми верными ему штыками, и не обращал внимания на угрозы союзников. Американские и английские корабли блокировали анатолийское побережье. Воевать победителям не хотелось.

Где-то шли какие-то переговоры, а пока остальная Турция с султаном во главе была изолирована от мира.

Однажды я был приглашен в “Ильдиз-Киоск” (Йылдыз Кёшк. — С. У.) к султану, на “селямлик”12. Приехал я со своим оркестром и в ожидании выхода султана стоял в приемном зале дворца, разговаривая со знакомыми дипломатами. Тогдашний греческий атташе Псилари объяснял мне, как надо заводить роман с турчанками, чтобы не повредить их репутации.

Я слушал и смотрел в окно. По ритуалу до приема султан должен был посетить мечеть.

Мечеть находилась тут же в ограде дворца, и вскоре показалось его ландо, запряженное шестеркой белых лошадей. Султан в блестящем, расшитом золотом мундире, с лентой и орденами сидел один, а с боков коляски в полных парадных одеяниях и также при всех орденах и регалиях бежали его министры, положив руку на крыло экипажа. Полюбовавшись парадом, я отошел от окна… Вечером после приема, вдоволь напевшись, я получил в подарок — ящик личных сигарет султана из чудесного турецкого табака, с длинными картонными мундштуками, украшенными его эмблемой»13.

Вертинский с успехом пел также в ресторане «Максим», который открыл над Босфором в загородном саду «Стелла» бывший владелец московского увеселительного сада «Максим» Федор Федорович Томас. Оказавшись в Стамбуле, мулат Федор Томас, которого в Москве звали «московским негром», быстро выбился в преуспевающие антрепренеры.

В «Максиме» блистал искусством виртуоза-скрипача румын Михаил Голеско, с 1912 г. он жил в России и играл в Кисловодске, Баку, Петербурге и в Москве. Вертинский звал его Жаном Гулеско и, вспоминая о нем, писал в своей книге: «В фешенебельном игорном доме, открытом предприимчивым одесситом Сергеем Альдбрандом, выступал Жан Гулеско,

12. Селямлик — мужская часть дворца дома, где принимают гостей.

13. Вертинский А.А. Дорогой длинною. М., 1990. С. 133–134.

знаменитый скрипач-румын, игравший в свое время у Данона и у Кюба, любимец петербургской кутящей публики… Гулеско знал наизусть все “чарочки” всех полков. Раздувая страстные цыганские ноздри, он … играл, сверкая белками цыганских глаз, и как-то особенно ловко подхватывал на лету и перекладывал в карман брошенные деньги»14.

Украшением ночной жизни Стамбула был сатирический театр, открытый известным писателем Аркадием Аверченко и В.И. Свободиным.

Аверченко покинул Россию во время «врангелевской эвакуации», т. е.

в 1920 г. В Стамбуле он писал для русских газет и журналов и, наконец, основал небольшой театр под не требующим разъяснения названием «Гнездо перелетных птиц». Журнал «Зарницы» в одном из номеров писал: «“Гнездо”, так в обиходе называется одно из самых очаровательных мест ночного Константинополя — театр “Гнездо перелетных птиц”, где русский талант сверкает всеми русскими самоцветами. В помещении бывшего ресторана “Русский очаг” царит благодушие и веселье. Ни одного пошлого слова, ни одного намека, которые обидели бы этот уголок.

А.Т. Аверченко и В.И. Свободин ведут с публикой беседу, пересыпают ее шутками. Они знают своих гостей. Многие сделались друзьями “Гнезда”, посетив его лишь раз, многих связывают давние отношения и артистические кружки Москвы и Петербурга. В “Гнездо” заходят даже иностранцы, не понимающие русского языка, но воспринимающие художественность и артистичность исполнения»15. Накануне рождественских праздников

Аркадий Тимофеевич издал даже единовременный журнал «Рождественский сатирикон Аверченко», в котором с присущим ему юмором писал:

«Все способные мыслить русские должны проводить праздничные вечера в “Гнезде перелетных птиц”. Это времяпрепровождение способствует проявлению мысли и откладывает на лица отпечаток истинной осмысленности. “Гнездо перелетных птиц” смело можно назвать Академией Изящного Вкуса, Истинной Красоты и Прекрасного Интеллекта. Человек отличается от животного, — замечает Аверченко, — главным образом тем, что он улыбается. Мы заставляем улыбаться — значит, мы совершенствуем всякое человекообразное, возводя его на высшую ступень»16.

В рождественские праздники театр играл на Пера в ресторане «Паради» пьесу самого А. Аверченко, которая называлась «Флирт Розенберга».

Остались неизвестными состав труппы театра и его репертуар. Весной 1922 года А.Т. Аверченко вместе со всей труппой выехал в Болгарию, 15 апреля он был уже в Софии.

14. Там же. С. 130.

15. Зарницы. Константинополь, 1921, № 6. С. 31.

16. Зарницы. Константинополь, 1921, № 12. С. 23–24.

Писатель прожил в изгнании еще три года и умер в Праге в 1925 г.

Среди русских артистов, которых приютил Стамбул, а точнее — Бейоглу, большинство составляли музыканты — пианисты, скрипачи, дирижеры, люди, получившие в России высшее музыкальное образование;

у многих из них было уже известное имя, концерты в Москве, Петербурге, Тифлисе и в других крупных городах, игра в составе симфонических оркестров; нередко их музыкальная деятельность сочеталась с педагогической… Благодаря «белым русским» — «беяз руслар», так их называли и называют в Турции, классическая музыка — симфоническая, камерная заняла большое и значимое место в культурной жизни города, но исполнялась она не в концертных залах — их тогда в Стамбуле и не было, — а в ресторанах, казино, кинотеатрах, в ночных клубах и т. д. Именно в подобного рода заведениях первоклассные русские исполнители знакомили стамбульских слушателей с шедеврами мирового музыкального искусства.

Так, в отеле «Пера палас» играл квинтет (В. И. Поржинский, А. де Матеи, П. Черковский, А. Иванов, В. Беккер) под руководством Павла Алексеевича Замоуленко, слывшего скрипачом-виртуозом. В программе оркестра звучали произведения Чайковского, Бородина, Римского-Корсакова, Шумана, Листа… В кинотеатре «Мажик» в Таксиме, — кино тогда было немое, — играл оркестр Ивана Полянского. Известный в России скрипач и дирижер, он умел музыкой прикрыть слабые эпизоды картины, спасти провальные ленты. В «Мажик» чаще ходили послушать музыкантов, нежели посмотреть фильм. А в известном казино «Пти шан»

играл оркестр, которым дирижировал выпускник «Моцартеума» в Зальцбурге Христиан Лаченский.

В Бейоглу у музыкантов было свое излюбленное место, где они собирались после работы: оно так и называлось — «Кафе музыкантов».

Туда же приходили владельцы увеселительных ночных заведений. Они отбирали для работы пианистов, скрипачей или тех и других, а иногда тут же создавали небольшие оркестры.

Среди русских музыкантов, которые и по сей день остались в памяти турок — пианистка Валентина Таскина. Родилась Валентина Юлиановна (до замужества — Ворженьская, ее мать русская, отец поляк) в 1902 г.

в городе Грозном. С 1910 г. ее семья жила в Кисловодске. Здесь девочка начала учиться игр<