На меня завели уголовное дело

На исходе сезона 1996-го года мне оставалось только хвататься за голову. За все время моей тренерской работы я впервые попал в сложнейшую ситуацию. И дело было даже не в том, что команда могла вылететь из высшей лиги. Мы попади в яму, где соединились все – и финансовые проблемы, и отсутствие классных игроков, и, как ни странно, сказалось участие в розыгрыше Кубка Интертото. Команда рванулась за одним из еврокубков, а это – как выяснилось, не принесло ничего хорошего.

Честно говоря, в неудачном выступлении команды виноват я – чувствовал, чем может окончиться наш дебют, но уж очень хотелось принести России возможность заявить в Кубок УЕФА еще одну команду, шестую. Мы могли пройти французский клуб «Эн Авант» из Генгама, но не хватило буквально нескольких минут – наши игроки простое ног валились.

Команда выступала в напряженном графике, тем не менее демонстрировала добротную игру. Особо примечателен был матч в Мюнхене, где мы одержали победу со счетом 1:0 над местным клубом «Мюнхен-1860», широко известным в Европе. Мяч на 70-й минуте забил Миша Джишкариани. В итоге мы набрали на первом этапе соревнования в четырех играх 10 очков. Но этот показатель не имел никакого значения для последующих выступлений – дальше предстояли игры с выбыванием. Нам достался «Эн Авант».

Благодаря усилиям Зубкова и Бабенко мы дома выиграли со счетом 2:0. В Генгаме можно было бы закончить поединок вничью или даже проиграть с результатом 1:3 (в турнирах подобного ранга мяч, забитый в гостях, ценится вдвойне), чтобы пройти в следующий этап соревнования.

До 75-й минуты во второй встрече на табло сверкали нули. Но затем мы пропустили мяч, на 88-й минуте еще один. Счет забитых мячей в двух матчах сравнялся, поэтому было назначено дополнительное время. Обессиленные, измотанные предыдущими играми, мы бесславно закончили поединок, дав французам возможность забить два мяча – на 97-й и 105-й минутах.

За девять туров до окончания чемпионата 1996 года я сложил с себя полномочия главного тренера команды «КАМАЗ» и стал работать генеральным директором клуба, а мое место занял Иван Буталий, пробывший до конца сезона с приставкой «и.о.». Я предвидел, какой будет первая реакция любителей футбола, моих знакомых, не говоря уже о родственниках и друзьях. Отдать любимому делу лучшие годы жизни, не представляя себя вне команды и всего того, что напрямую связано с ее игрой и результатами – и вдруг сделать шаг в сторону, когда дела у «КАМАЗа» оказались далеко не блестящими – такое воспринималось, конечно, неоднозначно.

Но я тогда не проиграл, не сдался, не уступил в душе позиции, а просто решил сделать, быть может, шаг па-зад, чтобы завтра продвинуться на два шага вперед. Я к тому времени изрядно устал. Даже металл имеет предел усталости. Видимо, приблизился вплотную к нему и я.

Иной раз и тренировочный костюм некогда сменить, после тренировки идешь воевать с уборщицами, а затем вновь на тренировку. А куда деваться» Ведь во всем и всегда я привык полагаться только на себя. И все же негоже тренеру вникать во все мелочи административной работы.

Несколько лет я надеялся, что появится надежный помощник и я уступлю одно из своих двух мест, а пока тянул лямки сам. Мои обращения к нескольким известным тренерам, в то время оказавшимся не удел. Малофееву, Бескову, Иванову, Салькову – с просьбой возглавить команду, не приносили результат, никто не хотел ехать в Челны.

Целый год я думал, прежде чем решиться, на каком участке принесу больше пользы «КАМАЗу». Со спокойной душой я предложил исполняющим обязанности главного тренера Ивана Буталия. Потом согласился работать на постоянной работе заслуженный тренер СССР Бсньяминас Зелькявичус (Бен, как обычно звали его партнеры). Он слыл работягой до мозга костей, истинным профессионалом, порядочным. Толстых три года приглашал его в «Динамо», но получал вежливый отказ.

Мне же удалось уговорить Бена практически после двух телефонных разговоров, хотя между ними был период размышлений в один месяц. Мне понравилось, что Бен оказался единственным среди тех, кому я звонил в дни, когда паша команда висела на волоске, кто не задач мне вопрос, вылетит ли «КАМАЗ» из высшей лиги. Для молодых читателей этой книги сообщу, что Зелькявичус не просто вывел вильнюсский «Жальгирис» в высшую лигу чемпионата СССР, но и сделал эту команду одним из лидером советского футбола (3-е место в чемпионате 1987 года), она выступала в Кубке УЕФА, под советским флагом победила на Всемирной универсиаде.

О Бене много рассказывали в средствах массовой информации, подчеркивали его интеллигентность. Некоторые журналисты его иначе, как корифеем в тренерском деле, не называли. И тем горше было разочарование к Зелькявичусе после его работы в Набережных Челнах. Я ошибся в нем, предложив его кандидатуру на должность главного тренера «КАМАЗа».

24 июня 1997 года на меня завели уголовное дело, сославшись на проверку целевого использования бюджетных средств в футбольном клубе «КАМАЗ», проведенную контрольно-ревизионным управлением мэрии Набережных Челнов, одновременно проверялось тогда АО «КАМАЗ». Проверки охватывали весь 96-й год и первый квартал 97-го. Меня подозревали в растрате имущества в крупных размерах путем злоупотребления служебным положением.

Когда осенью 96-го надо было спасать положение команды, находившейся на грани вылета в первую лигу, мне говорили: «Валера, вытаскивай!». Никто меня не спрашивал, какие мной прилагались усилия, каким образом мне приходилось настраивать ребят на борьбу, которая закончилась тем, что «КАМАЗ» остался в высшей лиге. И после этого началась проверка документации, отчетов, стали искать везде, где только можно.

Суета вокруг меня затронула доброе имя Озерова, который бывал в Набережных Челнах чаще, чем в любом другом городе бывшего Советского Союза или России. Николай Николаевич прославлял Челны и команду «КАМАЗ» в средствах массовой информации, устраивал вечера, встречи с болельщиками, привозил прославленных спортсменов и артистов. Когда надо было определить кого-то из травмированных игроков в ЦИТО или когда возникали вопросы в Российском футбольном союзе, то челнинцы в Москве обращались прежде всего к Озерову, который был их негласным полпредом в столице, зная, что отказа со стороны Николая Николаевича не будет и им всегда окажут необходимую помощь, а ходатаи из Челнов найдут в лице Николая Николаевича поддержку.

Вполне понятно, что мы не могли не отблагодарить Николая Николаевича, особенно мы относились с повышенным к нему вниманием после того, как он потерял ногу в результате ампутации. Мы подарили ему «Оку». А мне со временем стали доказывать по ходу следствия, что это было с нашей стороны незаконно.

Пока Озеров был жив, никому из работников правоохранительных органов не приходило на ум приехать к прославленному человеку и поинтересоваться, когда и что ему дарили в Набережных Челнах. Но на сороковой день после кончины Озерова в офис «Спартака» заявились сыщики из Челнов и стали разбираться по поводу появления «Оки» у спартаковского президента.

«Четверик под следствием, но болельщики верят, что он не виновен», «В Набережных Челнах считают, что Четверик не виновен» – мелькали в те дни заголовки газетных статей. Подавляющему большинству поклонников команды и в голову не могло прийти, что я что-то расхищал и сознательно наносил ущерб «КАМАЗу».

В то время нашелся на свете только один человек, посчитавший меня виновным. Это – журналист Андрей Анфиногенов. Свою корреспонденцию о моем «деле» он озаглавил так: «Четверик ждет встречи с мэром, а его ждет от 8 до 10 лет».

Надо сказать, что я не стремился ни к встрече с мэром, ни к встрече с президентом Татарстана, хотя мог рассчитывать на благосклонное отношение ко мне с его стороны. Ведь благодаря моему ходатайству, направленному Шаймиеву, был амнистирован после 5-летнего заключения отец Захарчука, осужденный на 15 лет.

Я не обращался потому, что верил в торжество справедливости, хотя и очень переживал случившееся. Врагу не пожелаю всего того, что выпало на мою долю. Но об этом я подробнее еще расскажу.

2 декабря 1997 года старший следователь следственного отдела управления по расследованию организованной преступной деятельности при следственном управлении МВД Республики Татарстан по Набережно-Челнинскому региону капитан юстиции Наталья Федяева приняла постановление о прекращении моего уголовного дела. Спустя десять дней на этом документе наложил резолюцию «Согласен» прокурор Татарстана государственный советник юстиции 2-го класса С. X. Нафиев.

Я немало пережил и передумал во второй половине 97-го года. Но когда один репортер спросил меня, какой бы после всего случившегося я выбрал путь в жизни, случись мне заново начинать, я прямо ответил: «Пошел бы тем же самым путем, только не повторил бы своих ошибок – немало людей, которым я доверял, злоупотребляли моим добрым к ним отношением».

Недоумение, смешавшееся с горькой обидой. вот тс чувства, которые одолевали меня, когда я столкнулся в Набережных Челнах с отношением ко мне ряда местных руководителей, изменившимся по сравнению с недавним временем. В те тяжелые для меня месяцы равнодушными оказались некоторые мои коллеги и воспитанники. Молчание хранили в ПФЛ, ни слова не проронил ее руководитель Николай Толстых, словно не замечая, что началась травля главного тренера одной из команд.

В том же 97-м году отмечалось 100-летие российского футбола. Казалось бы, у ПФЛ появился хороший шанс разыскать меня, опального, поздравить с памятной датой, а заодно узнать о складывающейся в моей жизни ситуации и поинтересоваться, не нуждаюсь ли я в какой-либо помощи. Но ничего подобного не произошло (год спустя Вячеслав Колосков вручил мне юбилейный почетный знак РФС, а когда я приятно удивился и рассказал ему о своих злоключениях, то он сказал: «За это тебя и уважают в России»).

Единственным, пожалуй, кто бил тревогу по поводу произошедшего со мной, был Николай Николаевич Озеров. Он обратился к Минтимеру Шаймиеву, заметив при этом, что посылает письмо после того, как несколько раз безуспешно пытался связаться по телефону с мэром Набережных Челнов. Озеров писал, что знает меня около 10 лет как человека, немало сделавшего для «КАМАЗа», города и Республики Татарстан («не сомневаюсь, что Четверик сделает еще много хорошего»). Автор письма сообщал о допущенной в отношении меня, на его взгляд, несправедливости и просил разобраться в этом, после чего, если будет возможность, ответить. Как отреагировал президент Татарстана и дошло ли до него письмо Озерова, неизвестно...

В тяжелое для меня время опорой стала моя семья – жена, дети и жившие отдельно от нас родители, а также сестренка Люба. Я примерно на полгода закрылся от всего мира, никуда не ходил, никого не принимал, не отвечал на телефонные звонки, лишь иногда шел прогулять своего коккер-спаниеля. И вот однажды ранним утром кто-то позвонил в дверь – на пороге стояли мои родители, принесшие кастрюлю картошки: «Подкрепись, сынок! Силы еще пригодятся тебе!».

Супруга, работавшая с окладом 500 рублей администратором ателье, созданного при ФК «КАМАЗ», за рулем нашей старенькой, видавшей виды машины, была вынуждена мотаться по городу, отвозя заказчикам выполненную работу. При ее окладе, когда муж оказался нахлебником, на хлеб и молоко сыну и дочери хватало, а вот прежде чем потратиться на что-то иное, мы начинали заниматься подсчетами, перекраивая скудный семейный бюджет, трещавший по швам. Выворачивали карманы и кошельки, чтобы купить свежий номер «Футбола»...

Когда я вспоминаю начало следствия, то на память приходят некоторые газетные публикации. «Спорт-экспресс» писал: «Болельщики полагают, что кто-то хочет убрать Четверика из его кресла». «Логично предположить, что подобное – дело рук нового руководства клуба», – замечал другой корреспондент.

В это время председателем совета директоров футбольного клуба «КАМАЗ» стал Владимир Николаевич Алтухов, депутат Государственной думы, до избрания работавший токарем ремонтно-инструментального завода в АО «КАМАЗ». Ох, как ему хотелось порулить командой, за несколько лет до этого занявшей в чемпионате России шестое место, завоевать на поприще футбола еще большую популярность, когда приближались очередные думские выборы.

Алтухову явно не давали покоя лавры другого депутата Госдумы – Владимира Дмитриевича Горюнова, во многом снискавшего известность как президент футбольного клуба «Ротор» (волгоградцы в чемпионате 1996 года стали третьими призерами).

Я явно не устраивал Алтухова в штабе «КАМАЗа», поскольку не был карманным тренером и всегда объективно расценивал шансы подопечной команды. А вот Зелькявичус на вопрос, удастся ли нам вернуться на прежние передовые рубежи, заданные Алтуховым в присутствии мэра Набережных Челнов Рафгата Закиевича Алтынбаева, ответил, не моргнув глазом, утвердительно.

Чуть позже, когда команда «КАМАЗ» находилась на предсезонном сборе на Кипре, должен был забить тревогу Иван Буталий, мой недавний помощник. Но он не только не позвонил в Набережные Челны, чтобы рассказать, как проходят тренировки (снизилась нагрузка игрокам), но когда на Кипр с проверкой прилетел Алтухов, то Буталий заверил его, что занятия протекают нормально, как обычно в это время года.

Эх, Иван, Иван, как же ты мог сказать такое? Ты словно не заметил, как изменилась подготовка команды при Зелькявичусе по сравнению с той, что было в те годы, когда мы с тобой работали?! Увы! Буталий явно пытался угодить Алтухову, убеждая его в том, чего в действительности не было.

Как мне было обидно, что я ошибся в Иване! Когда-то он работал преподавателем в школе, неплохо играл в футбол, на всесоюзных соревнованиях сельских футболистов «Золотой колос» был призван лучшим игроком Краснодарского края. Не скрою, мне нравился Буталий еще во время его выступления за «Турбину» – хорошее видение поля, неплохое понимание партнеров. Попав в команду мастеров уже в солидном для футболиста возрасте, он стал играющим тренером. И вот этот человек по существу смалодушничал из подобострастия к Алтухову необъективно оценил степень подготовленности команды к сезону, уровень тренировок.

О том, в какой форме футболисты «КАМАЗа» встретили новый сезон, свидетельствовали результаты первых двух матчей в чемпионате России 1997 года – два поражения с одинаковым счетом 0:5 от «Алании» и «Ротора». Тут бы руководителям футбольного клуба, в первую очередь Алтухову, заняться анализами причин разгромных неудач, оценить работу в предсезонный период Зелькявичуса, превратившего свое пребывание на Кипре в праздное времяпровождение (команда улетала домой и снова возвращалась тренироваться, а ее главный тренер с места не снимался, вольготно проводя дни с дамой сердца, привезенной им на Кипр из Вильнюса), но Алтухову было не до этого. Он занялся дискредитацией Четверика, продолжая опираться на мэра и генерального директора КАМАЗа.

В результате депутатского запроса, сделанного Алтуховым, прошли три ревизии. Странную позицию занял Иван Михайлович Костин, сменивший Беха, который уехал к Юрию Лужкову советником по промышленности. Это он, Костин, распорядился «проверять!» и тем самым одобрил возбуждение в скором времени уголовного дела. А ведь новый генеральный директор КАМАЗа мог и не давать грозную команду. Наш футбольный клуб являлся одним из подразделений автогиганта. Финансовая проверка команды вполне могла пройти внутри объединения, не прибегая к помощи КРУ мэрии.

Следствие уже началось, когда Алтухов, отвечая на многочисленные вопросы, касавшиеся случившегося с Четвериком, поспешил заявить, что он не желает зла, наверное, по его словам, уже бывшему генеральному директору футбольного клуба. Он без устали обращал внимание на мою усталость, вызванную работой на пределе сил («Мы предлагали Валерию Васильевичу занять пост в клубе – не генерального директора или президента, а иной, но он отказался; видимо, в дальнейшем работать в клубе не будет»).

Я нисколько не боялся начавшейся проверки. И вовсе не потому, что был абсолютно безгрешен. Дело в том, что мои ошибки, некоторые просчеты никак не могли тянуть на открытие уголовного дела. Честные и компетентные контролеры никогда бы не отнесли меня к разряду подозреваемых. Отметили бы недостатки и посчитали работу законченной.

В конце концов справедливость восторжествовала, и я перестал быть подозреваемым.

Как генеральный директор футбольного клуба я очень надеялся на Николая Павловича Кривицкого, моего заместителя по финансам. Моя уверенность основывалась на том, что это был опытный специалист, прежде много лет работавший начальником отдела Управления труда и заработной платы всего КАМАЗа. Но мои надежды на Кривицкого не оправдались. Еще одно разочарование!

У меня дома дважды проводили обыск. Не знаю, что искали, видимо, богатство, драгоценности, нажитые главным тренером «КАМАЗа» якобы неправедным трудом или хищениями в особо крупных размерах. В одном случае, переворошив всю квартиру, изъяли сумку с видеозаписями футбольных матчей, сыгранных в разное время командой «КАМАЗ», в том числе на стадионах США в 1993 году, когда мы выступали на Универсиаде.

Единственное, что можно было отнести к компромату на меня, так это эпизод на одной из видеопленок – кто-то на трибуне, американец или иностранный гость, а может, эмигрант из бывшего Советского Союза, поднял плакатик: «Русские свиньи!». Следователи оказались в тупике. Они не знали, как оценить находку, как связать ее с моим «уголовным делом». Зачем он запечатлел пасквильную фразу и сохранил кадр для показа дома?

Во второй раз у меня забрали увесистый альбом фотографий, на которых были запечатлены Озеров, Симонян, некоторые коллеги-тренеры.

Позднее видеофильмы и альбом вернули, но осадок от обысков остался. Сыщики и сами понимали, что занимаются неправедным делом («Вы нас извините, мы и сами знаем, что не найдем ничего компрометирующего, но нам приказали искать»). Вспоминаю, как при обыске пришедшие внимательно рассматривали мебель, купленную еще в 1986 году, потом им приглянулся скромный кухонный гарнитур, они оценивали его стоимость, пока жена не пришла обыскивающим на помощь. Нагнувшись, она оторвала ценник, крепко приклеенный к задней стенке. Оказалось. 86 рублей. Сыщики унесли наклейку с собой, приобщив к делу...

Набережные Челны – город небольшой. Я был здесь известным человеком, поэтому весть, что на меня заведено уголовное дело, а потом новая информация – ко мне дважды приходили с обыском, молнией разлетелась по городу. Темное пятно в связи с подозрением, павшим на меня, коснулось и моей семьи. Сын подрался в классе со сверстником, сказавшим во всеуслышание, что я – вор...

Когда меня настойчиво отправляли в отпуск и я понял, что бессмысленно этому сопротивляться, то тихо покинул свои директорский кабинет, захватив с собой лишь портрет Озерова. А у Алтухова я поинтересовался, сколько же времени мне следует отдыхать. Оказалось, что два года, а потом он добавил: «За это время мы наведем порядок».

Я ему тогда высказал пожелание: «В случае, если у вас в футболе ничего не получится и наступит разочарование, то, пожалуйста, поберегите футбольное поле, не сажайте на нем картошку, а на базе в Федотове не держите скаковых лошадей, как бы это заманчиво ни казалось». К сожалению, мои предчувствия оправдались. Нет больше нашей чудесной «поляны» в Федотове, которую высоко оценивали Николай Толстых и Вячеслав Колосков, когда-то уверявший меня, что такого поля нет даже в Новогорске, где футбольный газон в то время считался эталоном. Теперь на базе в Федотове пасутся кони для занимающихся в платных группах. Не стало хранителей поля. Директор Александр Хлобыстин, до этого капитан уголовного розыска, в 99-м погиб в автокатастрофе под Сызранью, он подрабатывал «челноком», снабжая родной Елец автопокрышками из Набережных Челнов. Тремя годами раньше не стало заместителя Саши. Валерия Вериялова. Какие это были чудесные люди, как трогательно на своих скромных рабочих местах они заботились о футболистах! Вечная им память!