Сбежал на футбол, бросив роту в лесу

ПРОФЕССИОНАЛЫ. КТО ОНИ?

Считается, что в «КАМАЗе» я был диктатором. Когда в 85-м году Михаил Сергеевич Горбачев задумал демократию в стране, я демократию в нашей команде отменил. Я не признаю никакой демократии в любой футбольной команде. «Творчество. да. но и то. на тренировках, а во время матчей мудрить не надо», – постоянно говорил я игрокам. У меня с подопечными всегда был тесный контакт.

Однажды в Набережных Челнах только и разговоров было о том, что я после матча какого-то игрока ударил. Называли разные фамилии, причем каждый рассказчик уверял слушателей, что именно он воссоздает истинную картину случившегося. Действительно, нечто подобное было. Спустя много лет могу назвать фамилию того игрока – Евдокимов. Умница на поле, он мог провести матч отвратительно, как тогда встречу с «Локомотивом». Поначалу я укорял его, возмущался, а потом, к сожалению, не удержался и поднял руку...

Молва приписывала мне имена некоторых футболистов, якобы пострадавших от меня, назывался, например, Володя Барышев. Но то была совсем другая история. Этого игрока я некогда отчислил за безответственное отношение к футболу. Но пришло время, когда у меня никого не осталось на скамейке запасных, и тогда я обратился к Барышеву: «Выручай!». Володя не только откликнулся на мою просьбу, но еще сказал, что не держит на меня зла, поскольку понимает, что и сам хорош был и по существу заслужил быть отчисленным. Позднее я поручил ему заниматься с дублерами и не ошибся в этом своем решении.

С недисциплинированными игроками я всегда старался говорить на их языке и никогда не думал, поймут ли мои строгости, меня руководители Республики, города или КАМАЗа. Более того, я никого не боялся – ни Беха, ни Шаймиева, потому что всегда был убежден в своей правоте, потому что я делал дело, в которое был влюблен и которому решил посвятить всю свою жизнь. В своей работе я старался ни от кого не зависеть, поэтому никогда ни кого ни о чем не просил.

Иной читатель в этом месте моего повествования, быть может, заметит, что мне и не нужно было кого-то о чем-то просить, коль скоро в роли хозяев футбольного клуба выступали руководители АО «КАМАЗ» и футбольного клуба «КАМАЗ». Но так в идеале и должно быть! Не надо тренеру обивать пороги высоких кабинетов. Бороться за интересы футболистов, за то, чтобы они жили, тренировались и играли в сносных условиях, призваны учредители команды или футбольного клуба. Дело футболиста за малым. хорошо играть! У него не должна болеть голова, получит ли он вовремя зарплату, куда лучше поехать на предсезонный сбор, когда сменить экипировку.

Я убежден, что если каждый на своем месте (не только в футболе) будет профессионально и с душой работать, по всей стране наладится нормальная жизнь.

Для меня не было и не бывает ни в чем мелочей. Не пройду мимо урны, которая почему-то переполнена.

Осенью 1992 года кубковый жребия свел в Москве «КАМАЗ» с московскими динамовцами. Наш второй вратарь, выходя па поле, по обычаю, этак молодецки сплюнул на траву. Не сдержался я: «А ну подотри. Соображай, куда плюешь, какие люди до тебя ступали на эту землю. Языком вылежи!».

Однажды осенью я оказался в Москве на матчах команд футбольных школ «Динамо» и «Локомотива». Игры проходили в ненастную погоду, временами принимался дождь. А у кромки поля с раннего утра до позднего вечера стоял какой-то седенький старичок, временами что-то записывавший в своем блокноте. После очередной игры он охотно делился своими соображениями с тренерами встречавшихся команд – и с динамовцами, и с локомотивцами. Мне еще подумалось: и чего он целый день торчит на футболе, нет чтобы посидеть дома у телевизора или почитать книжку. Оказалось, что это был Гавриил Дмитриевич Качалин, один из самых известных наших тренеров. Ему шел 80-й год. Работая в динамовской футбольной школе, он не пропускал ни одного матча мальчишек и юношей, до последних дней (вскоре после того, как я его увидел, Качалин умер) он не расставался с делом своей жизни.

Долго не отходил от практической работы Константин Иванович Бесков. Он еще в свои 74 года со скакалочкой по ходу тренировки прыгал. Вот они, настоящие профессионалы! Профессионалы – это не те мальчишки, которые пару раз ударят по мячу и сразу же стремятся за границу. Конечно, жизнь за бугром привлекательна, но подумал бы иной уезжающий, с кем остаются люди, которые его вырастили. Наши болельщики, нередко вовремя не получающие зарплату, страдающие от инфляции и роста цен, из-за оттока игроков за рубеж лишаются настоящего футбольного зрелища. А тем временем недавний кумир трибун со всех ног мчится вон из России. Справедливо ли это?

Проняло меня как-то, и я решил: попробую некоторых уехавших футболистов вернуть назад, Я вытащил из Германии Сергея Пучкова, некогда выступавшего за «Днепр» и «Черноморец». Начав сезон 94-го года за «КАМАЗ», он, не долго думая, сорвался из нашей команды и на немецкой земле, стыдно вспомнить, три дня в неделю какие-то канавы рыл и только два дня тренировался, а играл, причем за гроши, лишь на шестой или седьмой день.

Из «немецкого плена» я вызволил еще и Ваню Яремчука. Прежде чем оказаться в «КАМАЗе», он сделал остановку в Киеве, но его даже на тренировку родного «Динамо» не пустил и. не нужен, мол. А ведь Иван оставался, справедливости ради надо сказать, прежним классным игроком. Публика от него в Челнах с ума сходила.

А вот Сергея Кузнецова я забрал из «Ференцвароша», популярного венгерского клуба. Но в итоге я эту битву с «бегунками» проиграл, почти все они потом за рубеж вновь подались (Яремчук укатил от нас в Израиль, а Кузнецов, жалуясь на здоровье, обратно в «Ференцварош»). Профессионалы ли они, если свой народ не уважают, предпочитая за гроши играть на чужбине. Не знаю...

И еще немного о Яремчуке. Накануне второго круга он отпросился у меня съездить на пару дней в Киев к больной матери. И как в воду канул. Каково же было мое удивление, перешедшее в возмущение, когда в скором времени, открыв очередной номер «Советского спорта», я увидел фотографию. Иван в обнимку с Белановым. Из текста следовало, что Яремчук оказался заметной фигурой в прощальном матче Олега Блохина. А тем временем «КАМАЗ», с которым у Яремчука имелся контракт, без него бился во встрече со «Спартаком»...

Вот такой у этого футболиста оказался уровень профессионального отношения к тренеру, партнерам, да и к самому футболу!

...В 91-м году я привез в Челны игрока, а сам уехал к руководству КАМАЗа. Возвращаюсь на стадион и вижу, как кто-то накручивает круги вокруг поля. Прищурился. Николай Колесов, тот самый приезжий. «Отдохни с дороги», – говорю. А он ни в какую: «У меня всего две недели до выхода на поле, и я не хочу, чтобы надо мной смеялись». В этом он был весь» В 94-м я хотел его заменить по ходу матча в Ставрополе, так он чуть не в штангу вцепился – не уйду!

Без Колесова, Захарчук, Клонцак, Евдокимов, Винников, Варламов не стали бы теми, кем они стали. То, что Николай сделал для «КАМАЗа», не опишешь. Он вытащил команду, встряхнул се. Вспоминаю, как он, только что принятый в наш штат, обратился к своим новым партнерам после победы в товарищеском матче над ЦСКА: «Как вам не стыдно! Вы неплохо умеете играть, а в своей зоне плететесь в аутсайдерах!». Кое-кто из игроков при этих словах хихикнул, но потом, когда мы прошли путь, который многие клубы не одолевали за 20 лет, все убедились, что Колесов был прав.

Видя фанатизм Колесова, игроки «КАМАЗа» зажглись энтузиазмом. Его появление в команде придало молодым футболистам, особенно в первый сезон пребывания Николая, уверенности в себе. Позже, к сожалению, появились игроки, которые ничего не слушали, пропускали мимо ушей, что говорил Колесов, видимо, считая себя уже великими, все знающими. В конце концов Николаю все надоело, и он перестал что-то подсказывать дебютантам или рассказывать им, видя, что его замечания и пожелания их раздражают.

Я понимал Колесова, ведь он, обращаясь к юным, неопытным по сути игрокам, наверняка вспоминал то время, когда он сам был молодым и, открыв рот, слушал ветеранов, того же Яшина. Слушал и все пропускал через себя. А некоторым новеньким «КАМАЗа» ничего подобного не нужно было. Для большинства сегодняшней молодежи, к сожалению, не существует авторитетов в лучшем смысле этого слова. Ко мне приходили некоторые из молодых игроков и, кивая в сторону Колесова, говорили: «Ну чего он покрикивает на нас? Кто ему дал право?». Пришлось мне назначить Колесова играющим тренером, после чего начинавшийся вроде конфликт не получил развития. Колесов теперь делал замечания не как один из партнеров молодых футболистов, а как тренер!

Сколько лет прошло, а я до мельчайших деталей припоминаю нашу встречу в Москве с динамовцами в октябре 1992 года. Тогда «КАМАЗ» мало что говорил искушенному в футболе столичному зрителю. Лишь нашу «восьмерку», иначе говоря, игрока под восьмым номером, москвичи хорошо знали. Колесов! Бывший динамовец, он до прихода к нам долго искал хороший гвоздь, чтобы на него бутсы повесить.

В тот вечер он выделялся не только прической – за длинные волосы его частенько журили репортеры, да и зритель возмущался, хотя это не было данью моде или каким-то увлечениям, просто Колесову, по его словам, было так удобно. Им восхищались, конечно, в душе, не подавая виду, Толстых, Газзаев, Никулин, Гонтарь, с которыми он когда-то выходил на поле в динамовской футболке, а теперь это были руководители команды соперников. Все они уже давно не выступали, а он, Колесов, продолжал играть, невзирая ни на что, как в тот вечер, на проливной дождь и грязь на разбитом газоне.

Прошло два года. «КАМАЗ», теперь команда высшей лиги, вновь играла с динамовцами в Петровском парке. Наши футболисты отчаянно сражались. Игра шла как на качелях – атака сюда, туда. Пожалуй, больше других сражался на всех участках поля Колесов, взмокший, красный от возбуждения. В какой-то момент его подло, сзади, ударили по ногам.

Борисыч упал, схватился за ногу. Проштрафившийся динамовец уже спешил извиняться, приближался с протянутой рукой, когда тишину на полупустом стадионе разорвал крик какого-то горлопана: «Да затопчи ты этого!» (наверняка хулиганствующий болельщик помнил Колесова в динамовской форме).

Николай устало поднялся, погрозил трибуне пальцем, а спустя две минуты через полполя выдал эффектный пас нашему Пане, Виктору Панченко. Того снесли, был назначен 11-метровый, который реализовал, как говорят в таких случаях, сам пострадавший. Он подбежал к Колесову, поблагодарил за начало комбинации, приведшей к голу, правда, с пенальти.

Мне пришлось срывающимся голосом в 95-м году на переполненном стадионе благодарить Колесова, уходившего из большого футбола, за все, что он сделал для «КАМАЗа». А потом Борисыч, встав на колени перед Центральной трибуной, взял в руки микрофон: «Я благодарю вас за все, за вашу поддержку мне и команде, за вашу любовь. Без вас я не смог бы пройти с командой этот путь – от буферной зоны до шестого места в высшей лиге. Нет слов, чтобы выразить мои чувства».

После этого Колесов в поданной ему «Волге» совершил круг почета под песню Тамары Гвердцители «Виват, король, виват!». Все 15000 зрителей встали, у многих на глазах появились слезы. Под бурю оваций челнинцы заставили Колесова совершить еще один круг почета – теперь уже с поднятой рукой на подаренной ему «Оке». С трибун к ногам кумира, вышедшего из остановившейся машины, летели цветы. Позже, всякий раз, едва Колесов по ходу матча появлялся из-под козырька над скамейкой с тренерами и запасными футболистами «КАМАЗа», начинались овации. Тысячи болельщиков вставали или пускали волну по зрительским рядам.

Потом Колесов признавался, что до дня прополов из футбола у него был свой мир, мир, в котором он знал вес «от и до». Он не скрывал, что чувствовал себя личностью, нужным всем и, самое главное, занимался любимым делом. У кого-то этот момент наступал в 28 лет, у кого-то в 30. Ему удал ось дожить в этом мире до 39 лет, но большой разницы во времени ухода он не уловил, однако все-таки почувствовал, что наступает конец любимому Делу.

Футбол, по его словам, это то, с чем он родился, и он решил на чисто жизнь оставаться в нем, быть всегда нужным людям (как мне понятны и близки его мысли!). И вот пришел Николай к убеждению, что того, что было, уже не будет («Это самое прекрасное – жизнь игрока; это нелегко объяснить; представьте: мужчина любит женщину и в какой-то момент понимает, что все кончено – вот это очень похоже на мой вчерашний день»).

Колесов до появления в «КАМАЗе» несколько раз пытался оставить поле. Но не мог ни ризу не найдя сил на окончательное «завязать». Он и у нас в Набережных Челнах долго не хотел уходить, чувствуя, что готов поиграть. Но, увы...

Колесов как-то сказал: «Возраст в спорте – главное. Есть такие слова в песне: «Придут честолюбивые дублеры – дай Бог им лучше нашего сыграть!». Да, верно – дай Бог. Но моя жизнь одна, и самое прекрасное в ней закончилось...».

За сутки до каждой игры Колесов обычно сидел в своей комнате, завернувшись в одеяло, и поддерживал тем самым температуру тела. Журналисты, прознав про то, спросили у Николая, стоит ли в этом искать корни его долгой жизни игрока. Колесов ответил утвердительно, заметав, что режим – очень важное дело в любом виде спорта.

Журналисты соглашались с интервьюируемым и, тем не менее, считали, что Колесов перебарщивает, ссылались при этом на пример Гаврилова, тоже долгожителя в футболе, хотя и не без грешков за пределами поля (так утверждала молва!). Колесов, с добротой относившийся к Гаврилову (он был одним из свидетелей на бракосочетании Юрия), считая его ярким игроком, напомнил собеседникам, что тот не сумел играть за границей – не выдерживали ноги, не позволяло здоровье. И попал Гаврилов после Финляндии в «Асмарал», правда, игравший тогда в высшей лиге, а мог, по мнению Колесова, угодить, условно говоря, в «Милан», если бы повнимательнее относился к себе, больше берег здоровье.

Я убежден, что без строгого отношения к себе, без аскетизма, не было бы четырех лет пребывания Колесова в «КАМАЗе», без которых его жизнь показалась бы ему бедной.

В жизни Колесова образовался определенный круг, для него счастливо замкнувшийся. Он начинал «высшей лиге советского футбола, и одной из лучших команд страны – в московском «Динамо», провел там пять лет. Потом, оставаясь в высшей лиге, опустился ниже «Динамо» – в краснодарскую «Кубань». Затем была первая лига сменившаяся второй. Где только не играл Колесов – тульский «Арсенал», «Заря» (Бельцы), «Ворскла» (Полтава). Он приходил в эти команды, когда они занимали в своих турнирах последние места. Не стал исключением и «КАМАЗ», он ведь появился у нас, когда мы выступали в буферной зоне.

В Набережных Чел пах пошел путь Николая вверх. Буферная зона, первая лига, высшая... А закончилось все для него символично – матчем с «Динамо», командой, которая стала для него и первой любовью, и лебединой песней. «В душе я динамовец, но «КАМАЗ» стал для меня родным», – сказал как-то Колесов. В тот день со счетом 5:2 мы победили динамовцев, приехавших в наш город под началом Бескова. После игры Николай Николаевич Озеров, присутствовавший на матче, позвонил в Москву и радостно прокричал жене в трубку: «Ура! Мы убрали бело-голубых!».

Колесов умер сравнительно молодым – в возрасте 42 лет. Николай очень любил свою маму и, когда она тяжело заболела, ухаживал за ней до самой се кончины – больше некому было; его отец, полковник, умер на три месяца раньше матери, ушли из жизни два брата, пристрастившиеся к известному на Руси искушению. Брасу не пожелаешь столько напастей, сколько обрушилось на Николая на протяжении короткого времени. Он нигде не работал, поддерживая свое и материнское существование за счет продажи пещей из личного гардероба, бути, а также своего легконого автомобиля. Многочисленные нервные потрясения сказались на здоровье Николая, под их тяжестью его одолела смертельная болезнь.

Говорят, что Колесов предчувствовал свой близкий конец. По свидетельству директора Кунцевского кладбища, Николая в последние месяцы жизни часто можно было видеть вышагивающим к могиле матери и обратно...

Николай Колесов умер в полном одиночестве, без друзей, не успев создать семейную жизнь. Я не могу простить себе, что не имел возможности быть рядом с ним – по ложному обвинению я находился под следствием, а то бы непременно подыскал ему, чудесному человеку, работу, да не просто работу, а работу по душе. Надпись на его могиле гласит: «Он очень любил свою маму и футбол, но когда не стало пи того, ни другого, он и сам ушел из этой жизни».

О смерти Колесова я узнал из трогательной, бравшей за душу публикации Сергея Микулика «Прощай, Колесо» – так звали Николая в футбольном мире.

Моя радость и боль. Виктор Панченко, талант от Бога. В 1994 году команда «КАМАЗ», совершая турне по США, побывала на нескольких матчах проходившего в стране чемпионата мира по футболу, в том числе и на играх с участием сборной России. В таких случаях я с тоской смотрел на нашего Паню и думал: его настоящее место рядом с Саленко, забившим пять мячей Камеруну, а не на небольших американских стадионах, на которых мы встречались с университетскими командами. Во всяком случае тогдашний Юран и подметки Пане не годился.

Виктор родился футболистом. Он мой большой друг. Человек он просто чудесный, для ближнего последнюю рубаху не пожалеет. Не один пуд соли мы вместе съели. После окончания каждого сезона Паня, где бы он ни выступал, обязательно приезжал ко мне, мы говорили о футболе, советовались что будем делать дальше. До «Турбины» он был в «Динамо» (Ставрополь) и «Оксане» (Керчь), а потом играл за «Спорт» (Таллин), липецкий Металлург»; новороссийский «Металлург?, московский «Локомотив».

Не скрою, было приятно однажды прочитать в интервью, которое дал Панченко, такие слова: «Я оказался в Набережных Челнах исключительно ради Четверика, мы с ним старые друзья, а друзья должны выручать друг друга в трудные минуты».

В свое время над Паней смеялись, когда он собрался играть за «КАМАЗ»: «Что ты, Виктор, забыл в этом Татарстане?». А он, помимо меня, «забыл» в Набережных Челнах еще двух жен – рано ушедших из жизни. Первый раз Паня женился в 81-м, когда появился на «КАМАЗе». Позднее Лена Папченко, подарившая ему сына Кирилла, стала заведовать кафе при нашем футбольном клубе. Как жаль, что ее уже несколько лет нет в живых. Потом Паня овдовел вновь. После появления на свет сына Филиппа в родильном доме умер, и его вторая жена. Жанна. Сейчас 3-летнего мальчишку в Набережных Челнах растит бабушка...

Панченко – это истинно русский человек со всеми своими слабостями. Прекрасный бомбардир, он никогда не привлекался R сборную России, правда, в 94-м году играл за олимпийскую команду России на стадионах Бразилии и Аргентины. Но виноват в том только он сам. Его широкая натура никак не могла сосредоточиться на главном. Ему все давалось легко. В 1992 году, дебютируя в первой лиге, забил 26 мячей, а для начала в высшей лиге. 21. Мог бы и больше, если бы захотел. Такие игроки у любого тренера на вес золота. Но и сами они должны ценить свой талант!

От меня ему, как лучшему другу, доставалось больше других. Однажды чуть дело не дошло до разрыва. Его заявление об уходе дол го у меня лежало. В 30 лет он мог бы где-нибудь в «Барселоне» или ином известном зарубежном клубе забивать. Я с легким сердцем отпустил бы его за границу. Он ведь перерос свой клуб, ему стало и неинтересно играть за «КАМАЗ». Я был готов его за руку отвести туда, где он смог бы добиться большего.

Панченко, к сожалению, не смог пройти испытание славой. После триумфального выступления в высшей лиге, он не сумел подготовить себя к следующему сезону. В результате на его счету оказалось всего семь мячей, правда, забитых в трех матчах, В одном из них – со спартаковцами Владикавказа – он ухитрился пять раз заставить соперников начинать игру с центра поля.

«Веселый, заводной, рубаха-парень, – писала однажды о Пане «Комсомольская правда», – Что-то есть в нем такое, что притягивает к нему людей».

В 75-м году Витя Панченко, еще пацан, приехал в Киев посмотреть, как играет киевское «Динамо». Ему одному из всей большой компании сверстнику удалось не только пробиться к Блохину, но и получить у него автограф (Олег не любил раздавать автографы).

Спустя двадцать лет после того случая Панченко и Блохин, уже как равные или почти как равные, встретились, и к концу их разговора Паня протянул собеседнику записную книжку: «Распишитесь еще разок, Олег Владимирович! Теперь на память сыну Кирюшке, который спит в бутсах».

Виктор всю жизнь любит, обожает своего Кирилла, который мальчишкой, кроме игры в футбол, ничего не признавал, носил футболку с 11-м номером, как отец. Когда Виктор не забивал, тот говорил баском: «Ну, мазила!». Сезон 2002 сода Кирилл Панченко провел за ЦСКА...

Паня любил так называемые трудовые голы. Вместо того чтобы «стрельнуть» метров с тридцати в «девятку», он предпочитал в штрафной выцарапать мяч и протолкнуть его в ворота, заваливаясь, когда три защититника сидели па Паниных ногах. Он мог сказать стоящим двум, а то и трем опекунам, державшим его за футболку: «Да вы что, мужики» Майка нужна» Отдам после матча». Для него красота гола отходила на второй план. Главным было, как он уверял, чтобы мяч пересек линию ворот.

Иногда я подначивал Виктора. Возьму и скажу: «Ну чем ты, Паня, свои голы забиваешь? То бедром, то коленкой, то плечом, то остальными «нефутбольными» частями тела. Некрасиво, неэстетично, так никогда не заработаешь приз за самый красивый гол месяца». В ответ Панченко брал «Правила игры в футбол» и вслух читал мне раздел о том, где говорится, что гол – это когда мяч полностью пересек линию ворот. Да еще пояснял, что по поводу красоты и частей тела, благодаря которым мяч эту самую линию пересек, кроме, естественно, рук, там ничего не сказано...

У нас и «КАМАЗе» не было такого, чтобы вся команда играла на Панченко, да и он никогда не претендовал на роль примы. Наоборот, ему приходилось приспосабливаться к партнерам, у каждого. Снегирева, Сахно, Колесова – была свои манера игры, а Фахрутдинова, вспоминаю, хлебом не корми, дай с мячом повозиться, протащиться до упора.

После памятного матча со спартаковцами Владикавказа Папе задали вопрос: «Случившееся вы считаете подарком судьбы?», на что он ответил: «Это подарок Бога и, конечно, дань мастерству». Тогда журналист, беседовавший с Панченко, задал ему еще один вопрос «Что значит подарок Бога?» и услышал: «Всевышний откликнулся на мои молитвы. Ведь после неудачных прежде матчей я первым делом отправлялся в церковь?. Интервью в газете так и называлось: «Виктор Панченко: перед тем как забить, я ходил в церковь».

В другой беседе Виктора спросили: «Вы действительно верите в Бога?» и услышали такой ответ: «Верю. И, наверное. Бог помогает мне часто оказываться в той точке, куда отскакивает мяч. Например, наша атака накатывается на ворота соперников. И кто-то в этот момент будто подсказывает мне: «Остановись!». Все пробегают, а через несколько мгновений мяч от моей ноги влетает в сетку!».

Как-то в одном из интервью Панченко уверял, что после его 26 забитых мячей в первой лиге, ему не гарантировали место в основном составе, более того, Четверик хотел даже отказаться от его услуг и бросился искать форвардов на стороне, замену ему, Панченко, и лишь не найдя никого, вновь остановил свой выбор на нем, на Панченко, в чем он сам никогда не сомневался.

Я действительно хотел пригласить в «КАМАЗ» новых честолюбивых форвардов, а одного из них я поставил бы на место Панченко. А что мне оставалось делать, если нам предстояло дебютировать в высшей лиге, а у лучшего бомбардира образовался излишек веса» Не помешала бы и конкуренция! Она заставила бы Панченко принести себя в норму.

Ведь как бывает в многодетных семьях» Больше всего родители ждут от любимого ребенка. Вот и я требовал от Пани, своего любимца, баловня судьбы, больше, чем от других.

Вспоминая годы, проведенные в «КАМАЗе», Панченко однажды заметил, что я критиковал его постоянно, якобы пытался научить его играть в другой футбол («я же не Марадонна, да и лет не двадцать, чтобы переучиваться, я привык ждать мяч в штрафной»). Но читатель, думаю, понял, что я предъявлял претензии к Панченко не случайно, ибо считал и считаю, что он далеко не полностью, причем по своей воле, проявил свои способности и талант.

Паня никогда не жалел соперников на поле, считая что игра не прощает лояльности. Пожалуй, лишь однажды он позволил себе допустить исключение. Мы встречались с марокканцами и уверенно выигрывали со счетом 7:1. Судья в это время назначил в их ворота 11-метровый. К мячу подошел наш пенальтист Панченко. По его словам, он посмотрел на вратаря и увидел перед собой человека, разом потерявшего всех родственников. И что-то сломалось внутри Виктора, и он пенальти не реализовал...

После окончания игровой карьеры Виктор долго искал место в жизни. Поначалу решил заняться предпринимательской деятельностью, но коммерсанта из него не получилось. Потом он поехал на Ставрополье, в родной Георгиевск со 100-тысячным населением, где основал футбольный клуб, вывел его во вторую лигу, а затем наступил крах. Команда не могла держаться на плаву, не имея спонсорской поддержки. Она какое-то время существовала во многом благодаря личному вкладу Пани, Заложившего ради клуба свою квартиру и две своих машины.

Сейчас Виктор Панченко – агент ФИФА. Должность трудоустраивать футболистов ему нравится, он находит в этой работе удовлетворение. А игроки тянутся к Пане, надеясь (и не ошибаются) найти с его помощью достойный клуб, достойную команду. Еще не забыты в футбольном мире голы Пани. Есть еще одно обстоятельство, делающее притягательной фигуру Виктора. Земля, Как известно, слухом полнится, так вот, людской телеграф давно разнес весть о том, как Панченко относится к договорным матчам. «На редкость противно: по воротам бить нельзя, забивать нельзя!».

Рассказывая о профессионалах, с которыми меня свела судьба в «КАМАЗе», не могу не вспомнить еще об одном удивительном человеке, хотя он ни разу не выходил на поле в футболке нашего клуба. Это врач команды Эдуард Викторович Лосенко, которого однажды признали лучшим среди футбольных эскулапов страны и он был отмечен призом газеты «Медицина сегодня». При подведении итогов очередного сезона организаторы конкурса учитывали, насколько успешно в клубах лечили серьезные травмы. Тогда только и разговоров было о том, что футболисты «КАМАЗа» возвращаются в строй быстрее, чем где-либо. И в этом была заслуга Лосенко. разработавшего специальные упражнения и методики лечения.

Наш врач, до «КАМАЗа» работавший в динамовских командах Москвы, Киева и более 20 лет в «Нистру», считал, что в области травмированного мениска следует создать «зону покоя» – из полости сустава удалить жидкость и ввести туда специальные фармакологические препараты, закачивать кислород. Через три-четыре дня после этого отек тканей спадал, а еще через неделю наступала очередь комплекса специальных упражнений для коленного сустава. В результате дело до операции не доходило, и наши игроки быстро вновь появлялись на поле.

Много внимания Лосенко уделял профилактике. С этой целью он использовал препараты женьшеня, маточного молочка пчел, доставлявшиеся специально с предгорий Кавказа. А для склонных к полноте доктор установил специально водно-соленый режим, рекомендовал диету.

Эдуард Лосенко, мастер составления индивидуальных фармакологических карт игроков, диагностик и травматолог, психолог, хорошо разбирался не только в медицине, но и в футболе, а также, что для меня было немаловажно, в душах футбол истов, являясь этаким тренером-психологом.

О том, что Лосенко умеет найти подход к любому футболисту, было известно по всей стране. Однажды об этом узнал сам Юрий Чурбанов, первый заместитель министра внутренних дел СССР, зять Брежнева. Он дал задание заняться, если не перековкой московского динамовца Маховикова, то хотя бы сдерживать его от неблаговидных поступков, скажем, не позволять нарушать спортивный режим. И пришлось Лосенко на время стать воспитателем Маховикова, на протяжении 24 часов в сутки быть рядом с ним. В гостиницах их поселили вместе.

А оказавшись однажды в Англии в составе делегации ветеранов футбольной команды «Динамо», Лосенко делил номер с Михаилом Иосифовичем Якушиным, который слыл, как мне рассказывали, довольно привередливым человеком, но вот доктор Лосенко ему пришелся по душе. Наверняка знаменитый тренер узнал, что Лосенко, выпускник медицинского института и факультета физвоспитания университета в Кишиневе, имел первый разряд по футболу – играл за дивизию, а потом за армию, когда служил в Группе советских войск и Германии. Э. Лосенко умер в 98-м году, раньше не стало Озерова, в то время ушли из жизни еще несколько близких мне людей. Вахтер на стадионе, тетя Таня, как-то сказала мне: «Почему же так много горя у вас, как только ваша команда повалилась?..».

 

РОМАНЦЕВ, ТОЛСТЫХ И ДРУГИЕ

Начиная работу над очередной главой, я вновь и вновь обращаюсь к светлой памяти Николая Николаевича Озерова! Это был поистине святой человек, доброжелательный, несший людям радость, исполнение желаний.

Я уже рассказывал, как много сделал Озеров для команды «КАМАЗ», как помогал нам по любым вопросам. Но мы в Набережных Челнах не были исключением. О его добрых делах, о его отзывчивой душе слагались легенды по всей стране. Рассказы об Озерове, о том, как он хлопочет за друзей и знакомых, передавались из уст в уста.

...Однажды он прилетел в Тбилиси, где один его коллега пожаловался ему, что два года стоит в очереди на получение квартиры. «может, сходишь, попросишь за меня??. А через короткое время Озеров встретился с первым секретарем ЦК Компартии Грузии Василием Павловичем Мжаванадзе. Беседа продолжалась сорок минут, а закончилась неожиданно. Потупи» взор, Озеров попросил помочь коллеге. Вопрос был решен в одну секунду!

Николай Николаевич сильно переживал, расстраивался, если его просьба или ходатайство не удовлетворяли. Правда, таких случае было очень мало, но они, к сожалению, были. Вот что рассказал мне в процессе работы над книгой журналист, помогавший мне: «Однажды Озеров загорелся идеей представить меня к государственной награде в связи с моим 60-летием. Ему не стоило никакого труда договориться на этот счет с Шамилем Тарпищевым, советником Бориса Ельцина, занимавшим кабинет в Кремле и встречавшимся с первым Президентом России ежедневно. Дело застопорилось за малым, за небольшой формальностью – получить от «Вечерней Москвы», где я состоял в штате, ходатайство а награждении. И вот тут постигла Озерова неудача, единственная такого рода он позвонил в редакцию «Вечерки» и рассказал Юрию Казарину, исполнявшему обязанности главного редактора, что от газеты требуется. Тот ответил, что просьба застает его врасплох, он никогда еще не сталкивался ни с чем подобным, а потому попроси.! Николая Николаевича повременить и дождаться возвращения из длительной загранкомандировки главного редактора Александра Лисина, который может принять решение.

Потом Озеров неоднократно звонил тому и другому. Вначале ему говорили, что в связи с его просьбой необходимо созвать редколлегию (обманывали Озерова. ее члены ежедневно заседали на «летучках?), потом Лисин, кандидат философских наук, бывший работник аппарата ЦК КПСС, буквально заболтал предложение Озерова, как Михаил Сергеевич Горбачев умел заболтать любой вопрос на Съездах народных депутатов. В конце концов Николаи Николаевич, столкнувшись с равнодушным отношением к сваей просьбе, перестал звонить в «Вечерку?. А мне он говорил: «В нашей семье испокон веков подписывались на твою газету, родители читали ее с декабря 1923 года, с момента выхода первого номера, но после того как твои начальники реагировали на мои звонки, касавшиеся доброго дела в отношении их же сотрудника, «Вечерняя Москва» для меня больше не существует».

...Около четырех часов, пока в лужниковском Дворце спорта шло прощание с Николаем Николаевичем, я был у его гроба. Я видел опечаленных, а порой заплаканных многих государственных и общественных деятелей, звезд нашей культуры, известных спортсменов, особенно хоккеистов. Футболистов и футбольных тренеров было намного меньше. Вот только Олега Ивановича Романцева я не видел. Не знаю, какие чрезвычайные обстоятельства помешали ему проститься с Озеровым. Для любого человека в таких случаях не может быть никаких препятствий!

Многие люди, узнав о кончине родного или близкого человека, спешат через всю страну, а то и из-за границы, чтобы проводить его в последний путь. Случается, что в железнодорожных или авиационных кассах не оказывается билета к месту похорон, но обладателя печальной телеграммы сажают в вагон или берут на борт самолета сверх положенного. А как же иначе?

Романцеву, президенту футбольного клуба «Спартак», вдвойне следовало проститься с Озеровым. Именно Николаю Николаевичу он обязан своей тренерской карьерой в «Спартаке», Когда после ухода из «Спартака» Бескова начались поиски замены ему, то на заседании совета директоров футбольного клуба «Спартак» встал Озеров и сказал, обращаясь к Николаю Петровичу Старостину, основателю «Спартака»: «Зачем нам искать тренера? Он среди нас, готовый. И имя его – Олег Романцев, бывший капитан нашей команды, набиравшийся опыта в «Красной Пресне», сейчас он в «Спартаке» из Орджоникидзе». После этого вопрос, кто будет тренировать спартаковских футболистов, отпал...

В день похорон Николая Николаевича меня поразил и Валерий Владимирович Жиляев, полтора десятка лет работающий бок о бок с Романцевым, еще со времен рождения «Красной Пресни», сначала – администратор команды, а после смерти Николая Старостина – ее начальник. Я просил у него автобус, чтобы родственники и друзья покойного могли поехать с панихиды на кладбище. Отказал – автобус якобы был в разгоне.

Вот это у меня не укладывалось в голове. Даже если автобус сломался или отправлен в важную поездку, расшибись в лепешку, но найди ему замену в траурный день, подними на ноги все автохозяйства столицы, тем более их рабочие и служащие считаются относящимися к обществу «Спартак», а тут умер президент «Спартака» – выручайте, друзья, помогите проводить в последний путь знаменитого спартаковца, теле- и радиокомментатора, народного артиста! Неужели никто в Москве не откликнулся бы на призыв одного из руководителей народной команды, как ее называют сами спартаковцы и их поклонники?

Спасибо другому спартаковскому тренеру, хоккейному – Александру Сергеевичу Якушеву, сделавшему то, что не сделал Жиляев – он дал автобус, сопровождавший на кладбище катафалк с гробом Николая Николаевича.

Мне казалось, что в увековечении памяти Озерова со стороны спортивных федераций или общественных организаций в первую очередь примет участие ПФЛ. Едва ли не на следующий день после похорон Озерова я предложил Николаю Александровичу Толстых установить памятник на могиле Николая Николаевича и соорудить его за счет футбольных клубов высшей лиги, которые вполне могли бы скинуться, скажем, по тысяче долларов. Идея ему понравилась, но он ничего не сделал для ее воплощения в жизнь.

Памятник сегодня возвышается на Введенском кладбище. К его появлению не в последнюю очередь причастна вдова покойного, заложившая для этого свои вещи, память о муже – цепочку, колечко. Помог Павел Павлович Бородин. Лишь от ПФЛ, возглавляемой Толстых, ничего не поступило.

Известен еще один случай, когда Толстых проявил равнодушие в памяти другого выдающегося гражданина России. Мне рассказывали, как на пресс-конференции, посвященной 70-летию Льва Ивановича Яшина, журналисты допытывались у Толстых, почему стадиону «Динамо» не присвоить имя Яшина – есть же торпедовский стадион имени Стрельцова, армейский – имени Федотова, спартаковский – имени Нетто. Николай Александрович уверял собравшихся, что на подобный шаг – увековечить память Яшина присвоением его имени стадиону в Петровском парке – не согласились ветераны динамовского общества (кто именно, он не сказал).

Услышав про этот случай, мне хотелось воскликнуть по адресу Толстых: «Какой же ты президент ПФК, если не умеешь поби