Диалектика содержания и формы

В научном познании

Гносеологическая программа науки ориентирована на получение научного знания, т.е. такого образа реальности, который можно оценить как истинный (соответствующий реальности самой по себе) или хотя бы - как стремящийся к истине, правдоподобный.

В соответствии с этой гносеологической программой, все оценочные суждения в науке являются истинностными. Это значит, что хорошая (приемлемая, полезная, эффективная, красивая) - научная теория - это истинная (или более правдоподобная) теория и никакая другая. Вопрос о том, почему "хорошей" и, следовательно, более приемлемой признается та, а не иная теория или идея, всегда является вопросом о том, почему именно эта теория или идея признается истинной или более правдоподобной?

Несмотря на то, что вся совокупность утверждений, выносимая отдельным ученым или научным коллективом на публичное обсуждение и оформленная в виде научного текста (устного или письменного), осознается самими авторами как истинная или истинная по преимуществу (т.е. правдоподобная), само это осознание, сопровождающее любой акт публикации индивидуального результата научного познания, не имеет еще общезначимого, надиндивидуального значения, не превращает полученный результат в научное знание как общественный феномен, т.е. феномен, выходящий за рамки индивидуального сознания в сферу науки как формы общественного сознания.

Как общественный феномен научное знание существует только в рамках научной традиции, только как передаваемое из поколения в поколение и в каждый данный момент времени реально распредмеченное. Это значит, что, только восприняв результат индивидуальной научно-исследовательской деятельности как свой собственный и включив его в процесс научных коммуникаций, научное сообщество превращает этот результат в факт общественного сознания. И только в процессе непрерывной переработки, переделки, преобразования нового результата научному сообществу удается выявить его истинное содержание.

Можно сказать, что отдельный ученый или научный коллектив и научное сообщество в целом выполняют по отношению друг к другу функцию "двойного контроля", гарантирующую максимально возможную в данных культурно-исторических условиях проверку полученных результатов на эмпирическую подтверждаемость, теоретическую обоснованность и социальную значимость. Только такая всесторонняя проверка может служить основанием для заключения о возможной истинности тех или иных результатов научного познания.

Интерпретация научного текста оказывается значительно более радикальной, чем интерпретация художественного текста, именно потому, что сам процесс длительных концептуальных преобразований, сопровождающий различные интерпретации одного и того же научного текста, рассматривается научным сообществом как способ выявления того смыслового инварианта, который и будет осознан учеными как знание.

При этом безразличие науки к неизбежным потерям научной информации при концептуальных преобразованиях, происходящих в процессе восприятия и наследования результата индивидуального научного творчества, обусловлено не отсутствием самих потерь, а необходимостью включения этого результата в различные теоретические контексты, без чего невозможно ни понимание его содержания, ни проверка этого содержания на истинность, ни превращение выявленного смыслового инварианта в интерсубъективное научное знание. Именно с целью многократного повторения процедуры удостоверения истинности полученных результатов все элементы научно-исследовательской деятельности облекаются в форму, доступную воспроизведению и проверке в любой точке пространства и времени, любым ученым, действующим по указанной методике с помощью соответствующих средств.

Таким образом, осознание, установление научным сообществом истинного содержания того или иного результата научно-познавательной деятельности оказывается длительным процессом, в котором познавательные (когнитивные) факторы неразрывно связаны с социокультурными и индивидуально-личностными.

Мера истинности той или иной теории, идеи, закона остается проблематичной на протяжении долгого времени, поскольку в реальном историческом процессе результатом научно-исследовательской деятельности оказывается не только знание (объективная истина), но и заблуждение, да и само знание существует лишь в неразрывном единстве абсолютных и относительных моментов и облечено в конкретно-историческую форму, не соответствующую тому вневременному, внеисторическому содержанию, к которому стремится научное познание.

Именно поэтому любой результат научной деятельности не только "подлежит интерпретации", но и непрерывно интерпретируется. Более того, в процессе истолкования, осмысления, переинтерпретации истинностная оценка того или иного результата научного исследования может существенно измениться.

В результате, "качество истинности" любого результата научного творчества: факта, идеи, теории, закона - обнаруживается лишь в длительном процессе научных коммуникаций, а логика развертывания объективно-истинного содержания научного познания оказывается историей возникновения, формирования и укрепления определенной традиции научного исследования.

Именно н а у ч н а я т р а д и ц и я представляет собой способ функционирования знания в реальном, "живом" процессе научно-познавательной деятельности. Она выступает как способ разрешения противоречия между объективно-истинным содержанием результата научного познания и его субъективной, культурно-исторической формой, как процесс исторического наследования знания, в котором моменты сохранения и преобразования слиты в неразрывное единство.

Ученые, идущие вслед за создателем новой научной теории (или воспринимающие любой иной результат научно-исследовательской деятельности другого ученого), не только совершенствуют и развивают содержание этой теории, но и придают ей все более завершенную форму, которая может отсутствовать в работах самого создателя теории. Передаваясь от родоначальника теории или идеи его последователям и от одного поколения ученых - другому, содержание научного результата, дающего начало определенной научной традиции, постоянно перевоплощается в новые формы, опредмечивается во множестве различных научных текстов. Такая смена концептуальных контекстов и более или менее существенная переделка исходного содержания ведут ко все более полному и глубокому отделению истины от заблуждения, абсолютного от относительного, безличного и вневременного от субъективно-личностного и исторически преходящего.

Однако, даже сбрасывая целый ряд культурно-исторических форм и каждый раз очищаясь от их наслоений в процессе нового истолкования, научное знание ни на одном из этапов развития научной традиции не существует вне определенной конкретно-исторической формы, которая является функцией культуры как реального способа жизнедеятельности субъекта научного познания.

Наличие объективного противоречия между содержанием научного познания и его конкретно-исторической формой проявляется во всей совокупности противоречий, которыми пронизан реальный процесс научно-познавательной деятельности и которые включают в себя противоречия между объективно существующей "проблемной ситуацией" и ее отражением в виде конкретной задачи (проблемы), решаемой ученым в процессе научного исследования; между задачей и способами ее решения; между объективными тенденциями развития стиля научного мышления и его индивидуальными особенностями; между субъективно формулируемой целью и объективными результатами исследования; между объективно-истинным содержанием результата и авторской формой его выражения и др. В конечном счете, каждый новый шаг в развитии научного познания несет на себе черты не только определенной логической ступени развития системы научного знания, но и черты конкретно-исторической формы существования этой системы в деятельности субъекта научного познания.

Именно поэтому, в частности, только изучение процессов возникновения научного знания с учетом той конкретно-исторической формы, в которой это знание впервые появляется, позволяет раскрыть действительную преемственность в развитии научного познания. Так, например, взаимосвязь системы Птолемея и системы Коперника вообще не может быть понята, если идеи гелиоцентризма берутся в их современном изложении, поскольку влияние "доклассических" концепций, подобных системе Птолемея, физике Аристотеля, теории флогистона или идеям алхимии, на последующие "классические" теории неразрывно связано с той культурно-исторической формой, в которой эти классические теории впервые появляются. И если мы хотим понять действительную связь между системой Коперника и системой Птолемея, то мы должны анализировать эти системы в том виде, в каком они существовали в период деятельности самого Коперника, стиль мышления и мировоззрение которого придали этой связи ту неповторимую форму, которая и нашла воплощение в его трудах.

Вместе с тем, диалектика содержания и формы научного позна-ния определяется гносеологической программой науки, в соответствии с которой содержание научного результата, лежащего в основе научной традиции, воспринимается учеными безотносительно к конкретно-исторической форме, в которой это содержание было первоначально выражено, безотносительно к тем конкретным задачам, в результате решения которых это знание было впервые получено. Так, каждый из сторонников и последователей гелиоцентрической системы Коперника включал основополагающую идею этой системы в собственную концепцию безотносительно, а подчас и вопреки тому конкретно-историческому, авторскому контексту, в котором эта идея впервые появилась. Но происходило это включение отнюдь не в силу самоочевидной и безличной истинности гелиоцентрической идеи, а только потому, что она воспринималась как истинная всеми последователями Коперника.

Для каждого из последователей той или иной теории она является прежде всего носителем знания (истинного знания), содержание которого соответствует реальности и потому не зависит от каких бы то ни было социокультурных или индивидуально-личностных особенностей его возникновения и выражения. Без подобного восприятия ни одна теория или идея не могут стать основой развития научной традиции. Однако социокультурно обусловленными, исторически изменчивыми и преходящими оказываются не только формы выражения знания, но и критерии различения между знанием и незнанием, а потому как сам создатель новой теории, так и его последователи часто видят истину в своих заблуждениях, которыми дорожат больше, чем "чужими истинами", принимая их за заблуждения.

Таким образом, мы приходим к исключительно важному для понимания сущности научного познания выводу:

ориентация на истину как цель научного познания не зависит от степени адекватности того или иного результата научно-познавательной деятельности реальности, так как любой результат остается в рамках научной традиции только потому, что, по мнению представителей этой традиции, вероятность истинности его содержания не равна нулю.

Безэтого убеждения ни одна идея или теория не может реально функционировать в науке. При этом, замена категоричного "истинно" на вероятностное "правдоподобно" не является принципиальной в гносеологическом смысле, поскольку в любом случае оценка различных компонентов научного познания производится по одному и тому же основанию: по соответствию сущему самому по себе.

А теперь задумаемся над следующим вопросом: что имеют в виду те исследователи, которые пишут о практической пользе ложных идей и теорий, о познавательной функции заблуждений или о ценности научных идей, независимой от их истинности или ложности? Ведь если они действительно имеют в виду то, о чем пишут, то получается, что практический результат вполне достижим и на основе ложных идей, а сами научные идеи и теории имеют для нас значение даже тогда, когда не соответствуют тем объектам, которые описывают?