Историко-научный процесс и динамика научного знания

 

Для современной науки становится характерным переход от предметной к проблемной ориентации развития, когда новые области знания возникают в связи с выдвижением определенных крупных теоретических или практических проблем, учитывая, что важнейшей характеристикой знания является его динамика, его рост, изменение, развитие. Эта идея была высказана еще в античной философии, а Гегель сформулировал ее в положении о том, что «истина есть процесс», а не «готовый результат».

Активно исследовалась эта проблема основоположниками и представителями диалектико-материалистической философии - особенно с методологических позиций материалистического понимания истории и материалистической диалектики с учетом социокультурной обусловленности данного процесса.

Однако в западной философии и методологии науки XX в. фактически, особенно в годы «триумфального шествия» логического позитивизма, научное знание исследовалось без учета его роста, изменения. Это объяснить можно главным образом тем, что логическому позитивизму были характерны: а) абсолютизация формально-логической и языковой проблематики; б) гипертрофия искусственно сконструированных формализованных языков (в ущерб естественным); в) концентрация исследовательских усилий на структуре «готового», ставшего знания без учета его генезиса и эволюции; г) сведение философии к частнонаучному знанию, а последнего - к формальному анализу языка науки; д) игнорирование социокультурного контекста анализа знания.

Их основная ошибка состояла в непонимании того, что развитие знания - сложный диалектический процесс, имеющий определенные качественно различные этапы. Так, этот процесс можно рассматривать как движение от мифа к логосу, от логоса к «преднауке», от «преднауки» к науке, от классической науки к неклассической и далее к постнеклассической и т.п., от незнания к знанию, от неглубокого, неполного к более глубокому и совершенному знанию и т.д.

В современной западной философии проблема развития знания является центральной в философии науки, представленной в таких течениях, как эволюционная (генетическая) эпистемология и постпозитивизм. Эволюционная эпистемология как направление в западной философско-гносеологической мысли считает своей основной задачей выявление генезиса и этапов развития познания, его форм и механизмов в эволюционном ключе и, в частности, построение на этой основе теории эволюции науки.

Эволюционная эпистемология стремится создать обобщенную теорию развития науки, положив в основу принцип историзма и пытаясь опосредовать крайности рационализма и иррационализма, эмпиризма и рационализма, когнитивного и социального, естествознания и социально-гуманитарных наук и т.д.

Так, одним из известных и продуктивных вариантов эпистемологии является генетическая эпистемология швейцарского психолога и философа Ж. Пиаже. В ее основе - принцип возрастания и инвариантности знания под влиянием изменений условий опыта. Пиаже, в частности, считает, что эпистемология - это теория достоверного познания, которое есть процесс, а не состояние. Важная ее задача состоит в определении, каким образом познание достигает реальности, какие связи, отношения устанавливаются между объектом и субъектом, который в своей познавательной деятельности не может не руководствоваться определенными методологическими нормами и регулятивами.

Генетическая эпистемология Ж. Пиаже пытается объяснить генезис знания на основе воздействия внешних факторов развития общества, социогенеза, а также истории самого знания и особенно психологических механизмов его возникновения. Изучая детскую психологию, ученый пришел к выводу, что она составляет своего рода ментальную эмбриологию, а психогенез является частью эмбриогенеза, который не заканчивается при рождении ребенка, так как ребенок непрерывно испытывает влияние среды, благодаря чему происходит адаптация его мышления к реальности.

Фундаментальная гипотеза генетической эпистемологии, указывает Пиаже, состоит в том, что существует параллелизм между логической и рациональной организацией знания и соответствующим формирующим психологическим процессом. Соответственно этому он стремится объяснить возникновение знания на основе происхождения представлений и операций, которые в значительной мере опираются на здравый смысл.

Особенно активно проблему развития, изменения знания разрабатывали, начиная с 60-х гг. XX столетия сторонники постпозитивизма - К. Поппер, Т. Кун, И. Лакатос, П. Фейерабенд, Ст. Тулмин и др. Обратившись лицом к истории, развитию науки, а не только к формальному анализу ее «застывшей» структуры, представители постпозитивизма стали строить различные модели этого развития, рассматривая их как частные случаи общих эволюционных изменений, совершающихся в мире. Они считали, что существует тесная аналогия между ростом знания и биологическим ростом, эволюцией растений и животных.

Таким образом, в постпозитивизме происходит существенное изменение проблематики философских исследований: если логический позитивизм основное внимание обращал на анализ структуры научного познания, то постпозитивизм главной своей проблемой делает понимание роста, развития знания. В связи с этим представители постпозитивизма вынуждены были обратиться к изучению истории возникновения, развития и смены научных идей и теорий.

Первой такой концепцией стала концепция роста знания К. Поппера, который рассматривает знание не только как готовую, но и как систему изменяющуюся, развивающуюся. Этот аспект анализа науки он и представил в форме концепции роста научного знания. Отвергая агенетизм, антиисторизм логических позитивистов в этом вопросе, он считает, что метод построения искусственных модельных языков не в силах решить проблемы, связанные с ростом нашего знания. Но в своих пределах этот метод правомерен и необходим. Поппер осознает, что выдвижение на первый план изменения научного знания, его роста и прогресса может в некоторой степени противоречить распространенному идеалу науки как систематизированной дедуктивной системы^[134].

Однако при всей несомненной важности и притягательности идеала к нему недопустимо сводить науку в ее целостности, элиминировать такую существенную ее черту, как эволюция, изменение, развитие. Но не всякая эволюция означает рост знания, а последний не может быть отождествлен с какой-либо одной характеристикой эволюции.

Для Поппера рост знания не является повторяющимся или кумулятивным процессом, он есть процесс устранения ошибок, «дарвиновский отбор». Говоря о росте знания, он имеет в виду не накопление наблюдений, а повторяющееся ниспровержение научных теорий и их замену лучшими и более удовлетворительными теориями.

Рост научного знания, по Попперу, состоит в выдвижении смелых гипотез и наилучших теорий и осуществлении их опровержений, в результате чего и решаются научные проблемы. Для обоснования своих логико-методологических концепций Поппер использовал идеи неодарвинизма и принцип эмерджентного развития: рост научного знания рассматривается им как частный случай общих мировых эволюционных процессов.

Рост научного знания осуществляется, по его мнению, методом проб и ошибок как способ выбора теории в определенной проблемной ситуации. Это делает науку рациональной и обеспечивает ее прогресс. Поппер указывает на некоторые сложности, трудности и даже реальные опасности для этого процесса. Среди них такие факторы, как отсутствие воображения, неоправданная вера в формализацию и точность, авторитаризм. К необходимым средствам роста науки философ относит такие моменты, как язык, формулирование проблем, появление новых проблемных ситуаций, конкурирующие теории, взаимная критика в процессе дискуссии.

В своей концепции Поппер формулирует три основных требования к росту знания. Во-первых, новая теория должна исходить из простой, новой, плодотворной и объединяющей идеи. Во-вторых, она должна быть независимо проверяемой, вести к представлению явлений, которые до сих пор не наблюдались, новая теория должна быть более плодотворной в качестве инструмента исследования. В-третьих, хорошая теория должна выдерживать некоторые новые и строгие проверки. Теорией научного знания и его роста является эпистемология, которая в процессе своего формирования становится теорией решения проблем, конструирования, критического обсуждения, оценки и критической проверки конкурирующих гипотез и теорий.

В отличие от К. Поппера, общая схема историко-научного процесса, предложенная Куном, включает в себя два основных этапа. Это «нормальная наука», где безраздельно господствует парадигма, и «научная революция» - распад парадигмы, конкуренция между альтернативными парадигмами и, наконец, победа одной из них, т.е. переход к новому периоду «нормальной науки». Кун полагает, что переход одной парадигмы к другой через революцию является обычной моделью развития, характерной для зрелой науки. Причем научное развитие, по его мнению, подобно развитию биологического мира, представляет собой однонаправленный и необратимый процесс.

Допарадигмальный период характеризуется соперничеством различных школ и отсутствием общепринятых концепций и методов исследования. Для этого периода в особенности характерны частые и серьезные споры о правомерности методов, проблем и стандартных решений. На определенном этапе эти расхождения исчезают в результате победы одной из школ. С признания парадигмы начинается период «нормальной науки», где формулируются и широко применяются многообразные и разноуровневые методы, приемы и нормы научной деятельности.

Кризис парадигмы есть вместе с тем и кризис присущих ей «методологических предписаний». Банкротство существующих правил-предписаний означает прелюдию к поиску новых, стимулирует этот поиск. Результатом этого процесса является научная революция - полное или частичное вытеснение старой парадигмы новой, несовместимой со старой.

В ходе научной революции происходит такой процесс, как смена «понятийной сетки», через которую ученые рассматривали мир. Изменение данной «сетки» вызывает необходимость изменения методологических правил-предписаний. Ученые, особенно мало связанные с предшествующей практикой и традициями, смогут увидеть, что старые правила больше не пригодны, и начинают подбирать другую систему правил, способных заменить предшествующую на основе новой «понятийной сетке». В этих целях ученые обращаются за помощью к философии и обсуждению фундаментальных положений, не характерных для периода «нормальной науки».

При этом Кун отмечает, что в период научной революции главная задача ученых-профессионалов состоит в упразднении всех правил, кроме одного, который «вытекает» из новой парадигмы и детерминирован ею. Однако упразднение методологических правил должно быть не их «голым отрицанием», а «снятием», с сохранением положительного. Для характеристики этого процесса сам Кун использует термин «реконструкция предписаний».

Другой Западный философ Ст. Тулмин в своей эволюционной эпистемологии рассматривает содержание теорий как своеобразную «популяцию понятий», а общий механизм их развития представил как взаимодействие внутринаучных и вненаучных (социальных) факторов, подчеркивая, однако, решающее значение рациональных компонентов. При этом он предлагал рассматривать не только эволюцию научных теорий, но и проблем, целей, понятий, процедур, методов, научных дисциплин и иных концептуальных структур.

Тем самым, Ст. Тулмин сформулировал эволюционистскую программу исследования науки, центром которой стала идея исторического формирования и функционирования "стандартов рациональности и понимания, лежащих в основании научных теорий". Рациональность научного знания определяется его соответствием стандартам понимания. Последние изменяются в ходе эволюции научных теорий, трактуемой Тулмином, как непрерывный отбор концептуальных новшеств. Он считал очень важным требование конкретно-исторического подхода к анализу развития науки, «многомерность» (всесторонность) изображения научных процессов с привлечением данных социологии, социальной психологии, истории науки и других дисциплин.

Еще дальше выше рассмотренных философов пошел И. Лакатос в своей работе «Доказательства и опровержения», заявив о том, что «догматы логического позитивизма гибельны для истории и философии математики». История математики и логика математического открытия, «филогенез и онтогенез математической мысли» не могут быть развиты без критицизма и окончательного отказа от формализма. Последнему (как сути логическому позитивизму) Лакатос противопоставляет программу анализа развития содержательной математики, основанную на единстве логики доказательств и опровержений. Этот анализ и есть не что иное, как логическая реконструкция реального исторического процесса научного познания. Линия анализа процессов развития знания продолжается затем философом в серии его статей и монографий, в которых изложена универсальная концепция развития науки, основанная на идее конкурирующих научно-исследовательских программ (например, программы Ньютона, Эйнштейна, Бора и др.).

Под научно-исследовательской программой философ понимает серию сменяющих друг друга теорий, объединяемых совокупностью фундаментальных идей и методологических принципов. Поэтому объектом философско-методологического анализа оказывается не отдельная гипотеза или теория, а серия сменяющих друг друга во времени теорий.

Лакатос рассматривает рост зрелой науки как смену ряда непрерывно связанных теорий, за которыми стоит исследовательская программа. Иначе говоря, сравниваются и оцениваются не просто две теории, а теории и их серии, в последовательности, определяемой реализацией исследовательской программы. Согласно Лакатосу, фундаментальной единицей оценки должна быть не изолированная теория или совокупность теорий, а «исследовательская программа». Основными этапами в развитии последней, согласно Лакатосу, являются прогресс и регресс, граница этих стадий – «пункт насыщения». Новая программа должна объяснить то, что не могла старая. Смена основных научно-исследовательских программ и есть научная революция.

Лакатос называет свой подход историческим методом оценки конкурирующих методологических концепций, оговаривая при этом, что он никогда не претендовал на то, чтобы дать исчерпывающую теорию развития науки. Предложив «нормативно-историографический» вариант методологии научно-исследовательских программ, Лакатос, по его словам, попытался «диалектически развить тот историографический метод критики».

П. Фейерабенд, в отличие от него, исходил из того, что существует множество равноправных типов знания, и данное обстоятельство способствует росту знания и развитию личности. Философ солидарен с теми методологами, которые считают необходимым создание такой теории науки, которая будет принимать во внимание историю. Это тот путь, по которому нужно следовать, если мы хотим преодолеть схоластичность современной философии науки.

Он делает вывод о том, что нельзя упрощать науку и ее историю, делать их бедными и однообразными. Напротив, и история науки, и научные идеи, и мышление их создателей должны быть рассмотрены как нечто диалектическое - сложное, хаотичное, полное ошибок и разнообразия, а не как нечто неизмененное или однолинейный процесс. В этой связи Фейерабенд озабочен тем, чтобы и сама наука и ее история, и ее философия развивались в тесном единстве и взаимодействии, ибо возрастающее их разделение приносит ущерб каждой из этих областей и их единству в целом, а потому этому негативному процессу надо положить конец.

Американский философ считает недостаточным абстрактно-рациональный подход к анализу роста, развития знания.

Ограниченность этого подхода он видит в том, что, по сути, отрывается наука от культурно-исторического контекста, в котором она пребывает и развивается. Чисто рациональная теория развития идей, по словам Фейерабенда, сосредоточивает внимание главным образом на тщательном изучении «понятийных структур», включая логические законы и методологические требования, лежащие в их основе, но не занимается исследованием неидеальных сил, общественных движений, социокультурных детерминант развития науки. Односторонним считает философ также социально-экономический анализ последних, так как этот анализ впадает в другую крайность, забывая традиции, воздействующие на необходимость соблюдения преемственности в науке.

Фейерабенд ратует за построение новой теории развития идей, которая была бы способна сделать понятными все детали этого развития. А для этого она должна быть свободной от указанных крайностей и исходить из того, что в развитии науки в одни периоды ведущую роль играет концептуальный фактор, в другие - социальный. Именно необходимо держать в поле зрения оба этих фактора и их взаимодействие.

После постпозитивизма развитие эволюционной эпистемологии пошло по двум основным направлениям. Во-первых, по линии так называемой альтернативной модели эволюции (К. Уоддингтон, К. Халквег, К. Хугер и др.) и, во-вторых, по линии синергетического подхода. К. Уоддингтон и его сторонники считали, что их взгляд на эволюцию дает возможность понять, как такие высокоструктурированные системы, как живые организмы, или концептуальные системы, могут посредством управляющих воздействий самоорганизовываться и создавать устойчивый динамический порядок. В свете этого становится более убедительной аналогия между биологической и эпистемологической эволюцией, чем модели развития научного знания, опирающиеся на традиционную теорию эволюции.

При всем этом, в современных условиях синергетический подход становится более перспективным и распространенным, во-первых, потому, что идея самоорганизации лежит в основе прогрессивной эволюции, более сложных и иерархически организованных систем; во-вторых, она позволяет лучше учитывать воздействие социальной среды на развитие научного познания; в-третьих, такой подход свободен от малообоснованного метода «проб и ошибок» в качестве средства решения научных проблем.

В истории науки существует два крайних подхода к анализу динамики, развития научного знания и механизмов этого развития.

Первый подход - кумулятивизм (от лат. cumula - увеличение, скопление) считает, что развитие знания происходит путем постепенного добавления новых положений к накопленной сумме знаний. Такое понимание абсолютизирует количественный момент роста, изменения знания, непрерывность этого процесса и исключает возможность качественных изменений, момент прерывности в развитии науки, научные революции.

Сторонники кумулятивизма представляют развитие научного знания как простое постепенное умножение числа накопленных фактов и увеличение степени общности устанавливаемых на этой основе законов. Так, Г. Спенсер мыслил механизм развития знания по аналогии с биологическим механизмом наследования благоприобретенных признаков: истины, накопленные опытом ученых предшествующих поколений, становятся достоянием учебников, превращаются в априорные положения, подлежащие заучиванию.

Второй подход - антикумулятивизм полагает, что в ходе развития познания не существует каких-либо устойчивых (непрерывных) и сохраняющихся компонентов. Переход от одного этапа эволюции науки к другому связан лишь с пересмотром фундаментальных идей и методов. История науки изображается представителями антикумулятивизма в виде непрекращающейся борьбы и смены теорий и методов, между которыми нет ни логической, ни даже содержательной преемственности.

Объективно процесс развития науки далек от этих крайностей и представляет собой диалектическое взаимодействие количественных и качественных (скачки) изменений научного знания, единство прерывности и непрерывности в его развитии. Как складывалось в истории развитие науки, накопление нового материала, не поддающееся объяснению на основе существующих схем, заставляло искать новые интенсивные пути развития науки, что приводило время от времени к научным революциям и радикальной смене основных компонентов структуры науки, к выдвижению новых принципов, категорий и методов. Именно чередование экстенсивных и революционных периодов характерно науке и ее отдельным отраслям на всех этапах развития.

 

Сциентизм и антисциентизм

 

Культ науки, который зародился в эпоху Возрождения и Новое время, в ХХ в. привел к попыткам провозглашения ее как высшей ценности развития человеческой цивилизации. Сциентизм (от лат. scientia – «знание», «наука»), представив науку культурно-мировоззренческим образцом, в глазах своих сторонников предстал как идеология «чистой, ценностно-нейтральной большой науки". Он предписывал ориентироваться на методы естественных и технических наук, а критерии научности распространять на все виды человеческой деятельности в процессе освоения мира, на все типы знания и человеческого общения. Одновременно со сциентизмом возникла его антитеза - антисциентизм, провозгласившая прямо противоположные установки. Он весьма пессимистически относился к возможностям науки и исходил из негативных последствий НТР, требовал ограничения экспансии науки и возврата к традиционным ценностям и способам деятельности.

С этой точки зрения, в новом тысячелетии сциентизм и антисциентизм представляют собой две остро конфликтующие ориентации в современном мире. К сторонникам сциентизма относятся те, кто приветствует достижения НТР, модернизацию быта и досуга, кто верит в безграничные возможности науки и, в частности, в то, что ей по силам решить все острые проблемы человеческого существования. Наука оказывается высшей ценностью, и сциентисты с воодушевлением и оптимизмом приветствуют все новые и новые свидетельства технического прогресса.

Антисциентисты видят сугубо отрицательные последствия научно-технической революции, их пессимистические настроения усиливаются по мере краха всех возлагаемых на науку надежд в решении экономических и социально-политических проблем.

Сциентизм и антисциентизм возникли практически одновременно и провозглашают диаметрально противоположные установки. Определить, кто является сторонником сциентизма, а кто антисциентист, нетрудно. Аргументы тех и других имеют разновекторную направленность:

Во-первых, сциентисты приветствуют достижения науки. Антисциентиты испытывают предубежденность против научных инноваций.

Во-вторых, сциентисты провозглашают знание как наивысшую культурную ценность, а антисциентисты не устают подчеркивать критическое отношение к науке.

В-третьих, сциентисты, отыскивая аргументы в свою пользу, привлекают свое знаменитое прошлое, когда наука Нового времени, обрывая путы средневековой схоластики, выступала во имя обоснования культуры и подлинно гуманных ценностей. Они совершенно справедливо подчеркивают, что наука является производительной силой общества, производит общественные ценности и имеет безграничные познавательные возможности. Выигрышны аргументы антисциентистов, когда они подмечают простую истину, что, несмотря на многочисленные успехи науки, человечество не стало счастливее и стоит перед опасностями, источником которых стала сама наука и ее достижения, что наука не способна сделать свои успехи благодеянием для всех людей, для всего человечества.

В-четвертых, сциентисты видят в науке ядро всех сфер человеческой жизни и стремятся к «онаучиванию» всего общества в целом (только благодаря науке жизнь может стать организованной, управляемой и успешной.) Антисциентисты считают, что понятие «научное знание» не тождественно понятию «истинное знание».

В-пятых, сциентисты намеренно закрывают глаза на многие острые проблемы, связанные с негативными последствиями всеобщей технократизации. Антисциентисты прибегают к предельной драматизации ситуации, сгущают краски, рисуя сценарии катастрофического развития человечества, привлекая тем самым большее число своих сторонников.

Как видно, указанные позиции выступают как две крайности и отображают сложные процессы современности с явной односторонностью. Ориентации сциентизма и антисциентизма пронизывают сферу обыденного сознания. С ними можно встретиться в сфере морального и эстетического сознания, в области права и политики, воспитания и образования. Иногда эти ориентации носят откровенный характер. Например, опасность получения непригодных в пищу продуктов химического синтеза, острые проблемы в области здравоохранения и экологии заставляют говорить о необходимости социального контроля за применением научных достижений. Повышение стандартов жизни и причастность к этому процессу непривилегированных слоев населения добавляют очки в пользу сциентизма.

Экзистенциалисты заявляют об ограниченности идеи гносеологической исключительности науки. В частности, Серен Кьеркегор в свое время противопоставлял науку как неподлинную экзистенцию вере как подлинной экзистенции и, совершенно обесценивал науку, засыпал ее каверзными вопросами (какие открытия сделала наука в области этики? И меняется ли поведение людей, если они верят, что Солнце вращается вокруг неподвижной Земли? Способен ли дух жить в ожидании последних известий из газет и журналов? Изобретения науки не решают человеческих проблем и не заменяют собой столь необходимую человеку духовность. Даже когда мир будет объят пламенем и разлагаться на элементы, дух останется при своем, с призывами веры – таковы были ответы мыслителя на поставленные вопросы.

И сегодня антисциентисты уверены, что вторжение науки во все сферы человеческой жизни делает ее бездуховной, лишенной человеческого лица и романтики. Дух технократизма отрицает жизненный мир подлинности, высоких чувств и красивых отношений. Возникает неподлинный мир, который сливается со сферой производства и необходимости постоянного удовлетворения все возрастающих вещных потребностей. Адепты сциентизма исказили жизнь духа, отказывая ему в аутентичности. Делая из науки капитал, они коммерциализировали науку, представили ее заменителем морали. Только наивные и неосторожные цепляются за науку как за безликого спасителя.

Яркий антисциентист Г. Маркузе, подытоживая позиции антисциентистов, выразил свое негодование против сциентизма в концепции «одномерного человека».

Он отчетливо показал, что подавление природного, а затем и индивидуального в человеке сводит многообразие всех его проявлений лишь к одному технократическому параметру. Те перегрузки и перенапряжения, которые выпадают на долю современного человека, свидетельствуют о ненормальности самого общества, его глубоко болезненном состоянии. К тому же, узкий частичный специалист (homo faber)крайне перегружен, заорганизован и не принадлежит себе, - это не только представитель технических профессий. В подобном положении может оказаться и гуманитарий, чья духовная устремленность будет сдавлена тисками нормативности и долженствования, таковы выводы Г. Маркузе.

Бертран Рассел, величавший философ ХХ века, ставший в 1950 г. лауреатом Нобелевской премии по литературе, в поздний период своей деятельности склонился также на сторону антисциентизма. Он видел основной порок цивилизации в гипертрофированном развитии науки, что привело к утрате подлинно гуманистических ценностей и идеалов.

Майкл Полани - автор концепции личностного знания - подчеркивал, что «современный сциентизм сковывает мысль не меньше, чем это делала церковь. Он не оставляет места нашим важнейшим внутренним убеждениям и принуждает нас скрывать их под маской слепых и нелепых, неадекватных терминов»^[135].

Наконец, крайний антисциентизм приводит к требованиям ограничить и затормозить развитие науки. В связи с такими выводами антисциентистов встает насущная проблема обеспечения потребностей постоянно растущего населения в элементарных и уже привычных жизненных благах, не говоря уже о том, что именно в научно-теоретической деятельности закладываются проекты будущего развития человечества.

Вот почему, дилемма сциентизм - антисциентизм предстает извечной проблемой социального и культурного выбора, отражающего противоречивый характер общественного развития, в котором научно-технический прогресс оказывается реальностью, а его негативные последствия не только отражаются болезненными явлениями в культуре, но и уравновешиваются высшими достижениями в сфере духовности. В связи с этим задача современного интеллектуала весьма сложна. По мнению Э. Агацци, она состоит в том, чтобы «одновременно защищать науки и противостоять сциентизму».

Такая постановка проблемы нового тысячелетия актуальна еще и потому, что антисциентизм автоматически перетекает в антитехнологизм, а аргументы антисциентистского характера можно получить и в сугубо научной (сциентистской) проблематике, вскрывающей трудности и преграды научного исследования, обнажающей нескончаемые споры о несовершенстве науки.

Таким образом, XX век не предложил убедительного ответа в решении дилеммы сциентизма и антисциентизма. Человечество, задыхаясь в тисках рационализма, с трудом отыскивает духовное спасение в многочисленных психотерапевтических и медиативных практиках, делая основную ставку на науку. И, как доктор Фауст, продав душу дьяволу; связывает именно с ней, а не с духовным и нравственным ростом, прогрессивное развитие цивилизации западного типа.

Между тем нельзя отрицать, учитывая накопленный опыт исторического процесса, что научное знание открывает возможность не только предвидения будущего, но и сознательного его формирования. Поэтому жизненный смысл всякой науки и в новом тысячелетии может быть охарактеризован не на противостоянии сциентизму и антисциентизму, а так (элементарно и мудро): знать, чтобы предвидеть, предвидеть, чтобы действовать, контролировать, чтобы управлять процессами природы и общества.

Как и в далеком прошлом, когда зарождалась наука, наше время ни на йоту не меняет сущность научного знания, заключающаяся в достоверном обобщении фактов, когда за случайным обнаруживается необходимое, закономерное, за единичным – общее и на этой основе осуществляет предвидение, как писал великий русский мыслитель Н. А. Умов: «…венец научной работы есть предсказание. Оно раскрывает нам даль грядущих явлений или исторических событий; оно есть признак, свидетельствующий о том, что научная мысль подчиняет задачам человечества и силы природы, и силы, движущие жизнь общественную»^[136].

Следовательно, вновь и вновь человечеству в условиях глобализации мировых процессов необходимо переосмыслить,что исторический смысл возникновения и развития науки заключался главным образом в удовлетворении потребностей общественной жизни, что использование ее достижений должны оказывать позитивное влияние главным образом на нужды материального производства, социально-политическую практику, экономический строй общества, господствующее мировоззрение, различные формы общественного сознания, уровень развития производства, техники, духовной культуры, просвещения, а также внутреннюю логику самого научного познания, охватывающего как природу в комплексе, так и социум во всей своей полноте.

Только при такой постановке роли и предназначения науки в XXI столетии можно избежать негативные последствия превращения науки в непосредственную производительную силу современного сверхобщества, движущегося к глобализации в интересах всех цивилизаций, а не только «золотого миллиарда». Только таким путем, без противостояния сциентизма и антисциентизма, Запада и Востока, исламского мира и европейской цивилизации можно усовершенствовать методы планетарного производства и воспроизводства, преодолеть глобальные экономические, экологические, демографические, социально-политические, этнонациональные и цивилизационные проблемы и создание действительного богатства всего человечества, которое «…становится менее зависимым от рабочего времени и количества затраченного труда…, а зависит от общего состояния науки и от степени развития технологии или от применения этой науки к производству»^[137] в целях облегчения жизни и труда, совершенствования общественных отношений, ограждения миллионов людей от нищеты и бедности, создания благоприятных условий для расцвета каждой личности. С этой точки зрения, как никогда актуальны и в начале XXI века слова Жолио-Кюри в защиту науки: «Ученые знают, сколько пользы принесла нация человечеству; они знают и то, чего могли бы достигнуть, если бы на земном шаре воцарился мир. Они не хотят, чтобы когда-нибудь были произнесены слова: наука нас привела к гибели от атомных и водородных бомб. Ученые знают, что наука не может быть виновата. Виноваты только те люди, которые плохо используют ее достижения»^[138].

 

 

Глава 4. СТРУКТУРА И ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ ЗНАЧЕНИЕ НАУЧНОЙ ТЕОРИИ^[139]