И расширение первоначальной ойкумены

 

С появлением человека современного вида мы вступаем в эпоху заключительного этапа развития палеолитической каменной техни­ки — эпоху верхнего палеолита. Эта эпоха по сравнению с эпохой среднего палеолита, или эпохой мустьерской культуры, характеризу­ется значительным подъемом производительных сил, выразившимся не только в росте численности человеческих коллективов и расши­рении возможностей овладения природой, но и в значительном усо­вершенствовании технологии, т. е. в улучшении самой техники об­работки камня и разнообразии и специализации изготавливаемых орудий труда.

В распоряжении современной науки отсутствуют пока сколь­ко-нибудь надежные данные для определения численности древней­шего человечества в разные эпохи его развития. Поэтому основани­ем для утверждения о численности человечества более являются об­щие соображения и число и размеры верхнепалеолитических поселений, чем конкретные данные. В целом верхнепалеолитиче­ская ойкумена гораздо больше насыщена памятниками, исчисляе­мыми тысячами, чем среднепалеолитическая и тем более нижнепа­леолитическая. Разумеется, и памятники эти сохранились лучше, но увеличение их числа на порядок не может не отражать увеличение численности и плотности населения в эпоху верхнего палеолита, хо­тя конкретные цифры для характеристики этих параметров остаются неизвестными.

Повышение уровня орудийной оснащен­ности человечества в это время имеет своей причиной изобретение новой техники обра­ботки камня. С типичного для мустьерской культуры дисковидного нуклеуса пластины скалывались под углом, они были бесформен­ны и грубы, и толщина и особенно ширина их были неодинаковы. Для получения пластин в эпоху верхнего палеолита использовался так называемый призматический нуклеус, т. е. ка­менная заготовка достаточной высоты и пра­вильной формы, с которой пластины скалы­вались по всей ее длине. В результате эти пластины имели строго правильную форму и достаточно равномерную толщину и шири­ну по всей своей длине. Эти пластины служи­ли заготовками, которые с помощью разнооб­разных типов боковой и концевой ретуши превращались в подлин­ные орудия проколки, шилья, концевые скребки, ножевидные пластинки и т. д. Широкое использование дерева и кости, материа­лов мягких и податливых, позволяло в большом количестве получать составные орудия, вставляя специально подготовленные ножевид­ные пластинки в прорезанные в дереве и кости пазухи или при­вязывая высушенными жилами или веревками растительного проис­хождения каменные наконечники копий или колуны к деревянным и костяным рукояткам.Все это резко усилило убойную силу орудий и добычливость охо­ты. Для верхнепалеолитического времени типичны долговременные стойбища, использовавшиеся, по-видимому, по нескольку десятиле­тий: такие стойбища открыты во Франции, Чехии, на территории ев­ропейской части бывшего СССР Только их использованием на про­тяжении нескольких десятилетий и можно объяснить огромные скопления в их культурном слое остатков сотен и тысяч крупных животных — лошадей, бизонов и даже мамонтов. Ясно, что охота была облавной, в противном случае невозможно было бы объяснить ее эффективность, но по отношению к ее конкретным формам, к со­жалению, приходится повторить то же, что было сказано выше о за­гонной охоте ранне- и среднепалеолитического времени; мы ничего не знаем об этих конкретных формах, можем предполагать только, что при загоне использовался огонь, возможно, какие-то шумовые эффекты, чтобы напугать животных, которые жались к каким-то обрывам или оврагам, может быть, специально вырытым ловчим ямам или открытым пространствам с врытыми в них заостренными

•А

Позднепалеолитические кремневые орудия (Костенки-1, Тельманская стоянка, Мезин)

кольями. Так или иначе продуктивность охоты и обилие добычи снаб­жали верхнепалеолитического человека всем необходимым для под­держания жизни в условиях перехода от мягкого и теплого климата последней межледниковой эпохи к суровым условиям эпохи послед­него оледенения, на которую падает завершение верхнего палеолита: пищей, шкурами для покрытия жилищ и изготовления одежды.

В горных местностях с развитым карстом верхнепалеолитические люди продолжали использовать под жилища пещеры, теперь уже не только навесы, но и достаточно глубокие пещеры с разветвленными внутренними ходами. В Испании, Франции, Швейцарии, Австрии, на Балканском полуострове, в Крыму, на Кавказе и в Средней Азии открыты многочисленные стоянки пещерного типа. Но в открытых местностях создавались жилища, иногда достаточно обширные и по­этому явно коллективные, с несколькими очагами и достигавшие длины в 35 и ширины в 15 м. Каркасом им служили кости крупных животных, покрытием — ветви и шкуры. Вырывались и неглубокие землянки, иногда достигавшие больших размеров — до 200 м² Впол­не очевидно, что потолок в таких крупных землянках должен был укрепляться во избежание обвала длинными жердями, изготовление которых свидетельствует еще об одной стороне производственной деятельности верхнепалеолитических людей. Очевидно и другое — подобное жилище должно было иметь отверстие в крыше для сво­бодной циркуляции воздуха и выхода дыма. В общем, человек эпохи верхнего палеолита научился хорошо защищать себя от непогоды и перешел к определенной оседлости, так как конструирование жи­лища не могло не требовать больших затрат труда и поэтому исполь­зовалось долговременно. Но и покидая жилище, человек был, по-видимому, уже защищен от дождя и холода. Обилие в каменном инвентаре верхнепалеолитических стоянок шильев и иголок, в том числе и иголок с ушками, говорит об изобретении шитья. Шитье это было, конечно, грубым, в качестве ниток использовались специаль­но приготовленные сухожилия или растительные волокна, но так или иначе все это дает возможность предполагать наличие у верхне­палеолитического человека простейшей одежды из шкур животных.

Однако все сказанное опирается в основном на изучение евро­пейских верхнепалеолитических памятников. При условии менее богатой охотничьей добычи или отсутствии достаточно четко выра­женной традиции оседлости, возможно, из-за отсутствия удобных мест поселений мы натыкаемся на временные лагеря, т. е. такие мес­та поселений, которые возникали вокруг крупной охотничьей добы­чи и существовали до тех пор, пока эта добыча поедалась. Два таких временных лагеря бродячих или полубродячих групп охотников от­крыты и описаны в южных районах Западной Сибири. Практически

 

здесь мы подступаем к новой проблеме — пробле­ме локальных различий в культуре верхнепалеоли­тического времени, но, прежде чем осветить эту проблему в полном объеме, нужно сказать не­сколько слов о хронологических рамках верхнего палеолита и динамике верхнепалеолитического развития. Начало верхнего палеолита, как уже говори­лось, отстоит от современности примерно на 40— 45 тыс. лет. При этом речь идет не о появлении то­го или иного типичного элемента верхнепалеоли­тической индустрии, так как какие-то верхнепале­олитические черты в обработке камня появлялись и раньше, а обо всем комплексе основных техно­логических достижений палеолита, который толь­ко и обусловил наступление верхнепалеолитиче­ского времени. Окончание верхнепалеолитиче­ской эпохи по-разному датируется различными авторами. Некоторые видят в изобретении лука ту черту, которая обозначает рубеж между верхним палеолитом и следующим за ним мезолитом. Дру­гие настаивают на решающем значении появления микролитической техники, т. е. изготовления чрез­вычайно малогабаритных орудий. Наконец, третьи указывают на вымирание крупных представителей четвертичной фа­уны, изменение способов охоты, ставшей менее продуктивной, воз­растание роли рыболовства, переход от относительно прочной осед­лости к созданию сравнительно кратковременных лагерей, о жизни в которых мы знаем лишь по очень маломощному оставшемуся от них культурному слою. По сути дела все перечисленные признаки отражают разные стороны единого процесса, ознаменовавшего пе­реход от четвертичного периода к современной геологической эпохе и соответствующий перелом в истории общества, перешедшего от верхнепалеолитической эпохи к мезолиту и неолиту. Исчезновение крупных животных заставило перейти к микролитической технике, более пригодной в условиях охоты на мелких животных и птиц, а также при рыболовстве. Последнее было вынужденным из-за недостатка в белковой пище. Охота за мелкими животными по­требовала от человеческих коллективов большей подвижности, а это, в свою очередь, заставляло их менее обстоятельно обживать тот или иной удобный участок земли и чаше менять местоположе­ние, что и обусловило бедность мезолитических стоянок по сравне-

 

Памятники верхнего палеолита. (Карта составлена Л.А. Фадеевым и Ю.А. Рапопортом)

нию с верхнепалеолитическими. Возможно, и изобретение лука бы­ло инспирировано потребностями охоты на мелких животных. Весь комплекс этих взаимосвязанных и взаимообусловленных явлений падает примерно на 10—12 тысячелетия до н.э. т.е. на 12—14 тыся­челетия от современности. Этим временем и следует датировать окончание верхнепалеолитического периода.

До сравнительно недавнего времени в европейской археологии главенствовала периодизация, возникшая на заре археологической науки. Эта периодизация до сих пор иногда находит место на стра­ницах популярных книг по археологии. Верхнепалеолитическая эпоха делилась в соответствии с этой периодизацией на три пери­ода — ориньяк, или ориньякский, солютре, или солютрейский, и мадлен, или мадленский. Все они получили наименования по на­званию местечек во Франции, где были исследованы соответствую­щие памятники. Археологически наиболее выразительно была оха­рактеризована эпоха солютре, для которой типичными считались прекрасно выделанные двусторонне обработанные орудия — нако­нечники копий, ретушь на которых действительно обращала на се­бя внимание красотой и правильностью. Для ориньякской эпохи были характерны более или менее все верхнепалеолитические фор­мы, для мадленской — значительное богатство бытовавшей наряду с каменным инвентарем костяной индустрии. Однако открытие и изучение верхнепалеолитических памятников в последние два-три десятилетия показали, что эти якобы эпохи — не более чем узколо­кальные археологические культуры, свойственные им признаки со­средоточены в памятниках поименованных районов и они не могут претендовать ни на какое общее значение. Кроме них описано еще более десятка таких локальных культур в верхнем палеолите Евро­пы; для каждой из них также описан тот или иной набор техноло­гических признаков; они все относятся к разным этапам верхне­палеолитического времени, иногда существовали на протяжении значительного отрезка времени, более или менее сравнимого с дли­тельностью верхнепалеолитической эпохи в целом. Поэтому сей­час развитие верхнепалеолитического населения Европы рисуется в виде совокупности местных культурных тенденций, замкнутых в пределах отдельных районов, но реестр этих тенденций далек от полноты из-за наличия неизученных территорий, а генетические взаимоотношения между ними неясны. Поэтому общепринятой пе­риодизации нет, никому пока еще не удалось свести выявленное ло­кальное многообразие и богатство памятников к каким-то стади­альным закономерностям.

Ориньякские орудия из Франции (по Брейлю)

Опыт интерпретации памятников верхнего палеолита Европы, которые исследованы несравненно лучше, чем памятники всей ос­тальной ойкумены, демонстрирует необходимость большой осто­рожности в выделении каких-то обширных по ареалу культур или этапов развития. Поэтому и последующая характеристика носит весьма общий характер, скорее показывая уровень нашего незнания, нежели предполагая действительно объективные и бесспорные ре­зультаты. Что касается Кавказа, Передней и Средней Азии, частично Южной Азии, то в тех пределах, в каких мы располагаем какой-то информацией, характер локальной дифференциации и динамика развития повторяют то, что более или менее известно в Европе. Иными словами, какая-то локально приуроченная группа памятни­ков обнаруживает какие-то специфические приемы обработки кам­ня и наборы орудий, которые повторяются в хронологически разно­временных стоянках, демонстрируя определенную свойственную тишь данному району тенденцию развития. Археолог Г.П. Григорьев удачно называет их линиями развития. Термин этот довольно широ­ко употребляется в литературе, есть и другие обозначения, но в осно­ве того явления, которое обозначается, лежит изначально одно и то же — территориальное обособление технологических приемов, воз­никшее в результате то ли географической, то ли социальной изоля­ции. Конкретно выявить факторы этой изоляции в каждом отдель­ном случае мы пока не в состоянии.

В Северной Азии известных верхнепалеолитических памят­ников немного, ряд новейших памятников пока еще не описан, все

они более или менее однородны за одним исключением. Речь идет о двух стоянках — Мальте и Бурети на Ангаре и ее притоке Белой, от­крытых и исследованных М.М. Ге­расимовым и А. П. Окладниковым и находящихся по прямой на рас­стоянии меньше 20 км одна от дру­гой. Наземные жилища, исключи­тельное богатство костяного инвен­таря, скульптура из кости, костяные женские статуэтки, до какой-то сте­пени каменный инвентарь все это, безусловно, западные аналогии, достаточно явственно напоминаю­щие Европу. На этом основании А.П. Окладников выдвинул даже ги­потезу о переселении каких-то ев­ропейских групп в Прибайкалье. До сих пор трудно сказать, в какой мере справедлива эта смелая гипотеза, — в нашем распоряжении слишком мало данных для оценки гипотез по­добного рода. Можно только отме­тить, что на одной из мальтийских женских статуэток отчетливо мо­делировано лицо, и оно больше похоже на монголоидное, а не на европеоидное. Резцы младенца из погребения на стоянке Мальта об­наруживают так называемую лопа-тообразность, правда, довольно слабо выраженную, скорее монголоидный, чем европеоидный, признак. Но вне зависимости от генетической интерпретации своеобразия стоянок Мальта и Буреть ясно, что они образуют какой-то локальный тип памятни­ков, не повторяющийся пока нигде в Северной Азии. Что же каса­ется других групп памятников, то они не имеют богатого костяного инвентаря, на них не найдена костяная скульптура и женские стату­этки. Типологически каменный инвентарь отличается известной архаичностью форм, и эта особенность, по-видимому, может счи­таться наиболее типичной чертой североазиатского верхнего па­леолита.

Позднепалеолитическиекремневые орудия (Костепки-1, Мальта)
Примерно то же можно повторить и про Центральную Азию, подразу­мевая под ней в первую очередь тер­риторию Монголии: из Синьцзяна

до сих пор ничего не известно, с Ти­бетского нагорья происходят случай­ные и маловыразительные находки. Но монгольские памятники обнару­жены преимущественно на поверх­ности, и предстоит еще большая ра­бота по поиску стратифицированных местонахождений, которые позволят поместить верхнепалеолитические памятники Монголии в стратигра­фическую колонку верхнепалеолити­ческих памятников других террито­рий. Переходя к Восточной Азии, особенно ее северной части, следует напомнить, что верхнепалеолитиче­ские черты и даже какая-то тен­денция к микролитической технике появились здесь приблизительно на 20 тыс. лет раньше Европы. Эта тен-

денция продолжает реализовывать

себя, насколько можно судить по известным памятникам, и на протя­жении всего верхнего палеолита. В системе гротов Чжоукоудянь от­крыто местонахождение, получившее наименование Верхней пещеры и относящееся, насколько можно об этом судить, опираясь на стра­тиграфические и археологические данные, к самому концу верхнепа­леолитической эпохи. Оно дает нам богатую серию орудий из кости, хотя образцов изобразительного искусства там нет. В то же время в Юго-Восточной Азии не обнаружены богатые наборы костяных из­делий, каменные орудия достаточно грубы и невыразительны, среди них много крупных форм. В общем, каждая из рассмотренных нами территорий показывает нам что-то своеобразное, но для оценки этого своеобразия нам недостает пока ни достаточной информации, ни сколько-нибудь полного теоретического осмысления локального многообразия культуры в эпоху верхнего палеолита.

Из предшествующего локального обзора выпала Африка, но, прежде чем перейти к ней, логичнее остановиться на проблеме рас­ширения первоначальной ойкумены и заселения Америки и Авст-ратии. Проблема эта до сих пор дискутируется в современной науке. В принципе проблема заселения Америки человеком на каком-то

отрезке четвертичной истории была осознана только в начале XX в., в XIX столетии неоднократно аргументировалась мысль об авто­хтонном происхождении человека в Америке и в поддержку ее при­водились многочисленные ископаемые находки якобы предков человека глубокой древности. Позже было убедительно доказано, что все эти находки представляют собою артефакты, не имеющие к проблеме происхождения американского человека никакого отно­шения. Тщательное изучение животного мира обеих Америк позво­лило твердо установить важный для нашей темы факт — отсутствие среди американских приматов высших форм, от которых могли бы произойти люди, и в живом, и в ископаемом состоянии. Все это инспирировало в начале XX в. оформление гипотезы заселения Аме­риканского материка человеком из Старого Света, но конкретные формы этой гипотезы были многообразны, и прошло несколько де­сятков лет, прежде чем она приняла свою современную форму.

Сначала казалось естественным, что Америка была заселена че­рез Тихий океан из Юго-Восточной Азии. Многочисленные адепты этой гипотезы, среди которых широтой эрудиции и остроумием догадок особо следует выделить крупнейшего французского этноло­га американиста и океаниста Поля Риве, собрали достаточно большое число совпадений в языке и материальной культуре между американскими индейцами, особенно индейцами Южной Америки и народами островного мира Юго-Восточной Азии. Однако крити­ческая ревизия всех этих наблюдений показала, что часть этих сов­падений могла возникнуть конвергентно, а другая часть есть плод недостаточно тщательной фиксации первичных данных. Поэтому от океанического пути заселения Америки с запада пришлось отказать­ся, и сейчас у этой идеи нет сторонников среди серьезных ученых.

Но океанический путь заселения Америки, теоретически говоря, возможен и с востока, т. е. через Атлантический океан. Здесь опять не раз указывалось на культурные аналогии между цивилизациями Центральной Америки и древними цивилизациями Африканского континента, но и эти аналогии не нашли подтверждения при более серьезном сравнении. Поэтому как бы ни решался вопрос о наличии сухопутных мостов в Атлантическом океане, по которым человек мог перебраться в Америку, как бы ни решался вопрос о реальном существовании легендарной Атлантиды, антропологические особен­ности коренного населения Америки и характерные черты их куль­туры таковы, что они не дают никакого основания говорить об их родстве с антропологическим и культурным миром Африки. В 1960-х годах на страницах издаваемого и сейчас чрезвычайно авто­ритетного международного журнала «Современная антропология»

была проведена дискуссия о возможности заселения Америки чело­веком из Европы через Исландию и Гренландию. Почти все участ­ники этой дискуссии высказались против такой возможности.

Остается, следовательно, только один-единственный путь, он и принят современной наукой, — путь через Берингов пролив из Азии. Заселение Америки человеком этим путем имело место при­мерно 20—25 тыс. лет тому назад, а в это время на месте Беринго­ва пролива существовал обширный сухопутный мост, получивший у геологов и палеогеографов название древней Берингии. Древ­нейшие жители Американского континента оставили много стоя­нок, и поэтому палеолит в Америке известен достаточно хорошо. Но мы уже знаем, что каменные орудия меняются очень быстро, что и затрудняет определение генетических связей с помощью их формы и способов обработки. Для палеолита Америки типичны несколько форм орудий, не находящих никаких аналогий в Старом Свете, и, хотя преемственная связь американского палеолита с азиатским со­вершенно несомненна, поиски этих аналогий остаются пока безус­пешными.

Рассмотренный путь заселения Америки человеком в целом по­хож на аналогичный путь заселения человеком Австралии. Геологи­ческие исследования также вскрыли здесь, на подступах к Австра­лии, в районе нынешнего Большого Зондского архипелага, целую систему сухопутных мостов, по которым человек и перебрался из Азии в Австралию. Произошло это, видимо, еще раньше, чем пе­реход человека в Америку: дата наиболее древних остатков чело­века и его культуры в Австралии отстоит от современности почти на 40 тыс. лет, на Новой Гвинее — примерно на 25 тыс. лет.

Возвращаясь теперь к Африканскому материку, следует сказать, что в эпоху верхнего палеолита Африка сохранила свое своеобразие, присущее ей в среднепалеолитическое время. На севере с какими-то модификациями сохраняется та форма индустрии, которая была здесь представлена и в эпоху среднего палеолита. Может быть, типы орудий в верхнем палеолите более совершенны, но прогресс в общем несуществен. Что же касается остальной территории, то отдельные находки верхнепалеолитических индустрии сделаны более или ме­нее повсеместно, но сами индустрии плохо укладываются в какие-то типологические схемы и отличаются крайним местным своеобрази­ем. Очевидно, систематизация памятников верхнепалеолитического времени на территории Африки еще представляет собой проблему будущего.

В мезолите хозяйство и материальная культура испытывали заметные изменения, которые в той или иной степени сказались во многих областях ойкумены.

К началу мезолита плейстоцен сменяется голоценом: ледниковый период закончился. Это непосредст­венно отразилось на климате, флоре и фауне значительной части Евразии и Северной Америки. Позднее сход­ные изменения произошли и в неко­торых областях, на знавших оледе­нения, в Австралии и местами в Африке, где возросла аридность. Повсеместно здесь исчезли такие наиболее крупные животные, как мамонты и шерстистые носороги или австралийские гигантские сум­чатые. В других областях ойкумены также исчезли многие виды или рез­ко сократилось поголовье крупных млекопитающих. Поэтому многие ученые, видимо, не без основа­ний связывают изменение фауны не только с климатическими измене­ниями, но и с деятельностью верхне­палеолитических общин — хищни­ческой охотой или нарушением эко­логического равновесия.

Из-за природно-хозяйственных особенностей различных областей ойкумены фаунистический кризис рубежа верхнего палеолита и мезо­лита неодинаково сказался на хозяй­стве и материальной культуре мезо­литических общин. Но прямо или косвенно — через культурные влия­ния — он коснулся большой части первобытного человечества.

Переход к охоте на менее круп­ных животных потребовал расшире­ния охотничьего промысла и боль­шего разнообразия его приемов. Распространилась добьгча не только средних, но и мелких млекопитаю­щих и птиц. Появилась потребность в усовершенствованном дальнобой-

'

Мезолитические костяные ору­дия с кремневыми вкладышами: I — Дания, 2—4 — Прибайкалье, 5 — Вадн эн-Натуф, Палестина

ном охотничьем оружии. Им стал прежде всего лук со стрелами, а также такие его аналоги, как духовая стрелометательная трубка и бо­лее эффективная — упругая и утяжеленная грузом — копьеметалка. Наряду с загонной охотой получила развитие индивидуальная с заса­дами или скрадыванием, т. е. незаметным приближением к добыче. В мезолите (а местами, возможно, уже в конце верхнего палеолита) была приручена собака. Она стала хорошим помощником на охоте, хотя этот первый шаг в становлении скотоводства, вероятно, не пре­следовал прямо охотничьих целей. Намного шире стало практико­ваться известное уже на предыдущей стадии рыболовство, а местами возник и морской зверобойный промысел. Усовершенствовались приемы рыболовства, в котором помимо запруд применялись остро­га, лук со стрелами, верши. Повсеместно интенсифицировалось со­бирательство с такими его орудиями, как, например, утяжеленная специальным грузом землекопалка или скребки для вскрытия ра­ковин с моллюсками.

Для мезолита характерно дальнейшее облегчение веса каменных ору­дий, достигнутое широким использованием микролитов. Микролиты — маленькие, в 1—2 см длиной, заостренные изделия из кремня, агата, об­сидиана, роговика и т. д. в форме треугольников, сегментов, ромбов, трапеций. Употреблялись они как наконечники стрел или в качестве вкладышей в пазы костяной либо деревянной оправы, закрепляемых с помощью смолы. Такие вкладышевые орудия появились уже в верхнем пачеолите, но широко распространились только в мезолите. Они обла­дали более высокими рабочими качествами и еще более уменьшили за­висимость населения от природных запасов камня. Но микролитиче­ская техника не была универсальной. Наряду с вкладышевыми орудия­ми во многих областях существовали, а местами и преобладали макролиты — грубооббитые топоры и кирки.

 

Образ жизни мезолитических общин, как правило, определялся тем, что в условиях оскудевшей сухопутной фауны они стремились использовать все охотничьи, рыболовческие и собирательские ресур­сы. Это вело к усилению подвижнос­ти, принимавшей в одних случаях сезонно-оседлый, в других — бродя­чий характер. Вместе с тем было уже немало относительно оседлых об­щин, которые обосновались на побе­режье рек и морей и занимались пре­имущественно рыболовством, соби­ранием моллюсков и даже морским зверобойным промыслом. Значитель­ной оседлости достигли также общи-170

ны с комплексным рыболовческо-охотничье-собирательским хозяй­ством, получившим заметное распространение к концу мезолита. Различия в хозяйственной деятельности, естественно, приводили к различиям в материальной культуре населения отдельных областей и районов.

Мезолитические общины с разносторонним хозяйством широко представлены археологическими культурами всех континентов, хотя их техника не всюду была микролитической. Так, в Западной Европе это культуры азиль, тарденуа и лингби, в Восточной Европе — сви-дерская, на Ближнем Востоке — кебара, в Юго-Восточной Азии — хоабиньская и т. д. В качестве примера рассмотрим культуры абори­генов Австралии так называемого среднего периода, так как на этом материке может быть относительно легко сопоставлено археологи­ческое прошлое с этнологическим настоящим.

В австралийских культурах среднего периода — тартанга, пирри и бонди представлены небольшие ретушированные каменные орудия, которые определяют как топоры или долота, ножи, узкие листовидные острия, использовавшиеся в качестве наконечников копий, скребки, шилья и в возраставшем количестве вкладыши — микролиты. Найдены также орудия из кости и раковин, в частности заостренные с обеих сторон палочки, которые могли применяться и как наконечники копий, и как рыболовные крючки, и как приспо­собления для извлечения из раковин моллюсков. Часть этих орудий дожила до нового времени, почему даже известны их аборигенные названия: топоры или долота — «гула», заостренные палочки — «му-дук» и т. д. Из-за изоляции Австралии в технике ее населения наблю­дались два встречных процесса — эволюция и регресс. Австраловеды

 

Австралийские каменные топоры
Австралийские бумеранги

даже не исключают того, что некогда здесь был известен лук со стрелами, затем по каким-то причинам утрачен­ный.

Этнологические данные позволя­ют получить более цельное представ­ление о хозяйстве и материальной культуре австралийского мезолита. Аборигены охотились на кенгуру и других сумчатых, страусов, а на по­бережье также на тюленей и морских черепах. Охота велась как коллек­тивно — загоном, так и индивидуаль­но — скрадыванием. По некоторым данным, на охоте использовалась со­бака динго. Важнейшим охотничьими одновременно боевым оружием были копье и палица. Имелось несколько видов простых и составных копий. Большинству общин была известна деревянная копьеметалка, к которой часто прикреп­лялась каменная тула. Она утяжеляла копьеметалку и к тому же де­лала ее орудием полифункционального назначения. Палицы, к ко­торым также часто прикрепляли тулу, были как ударными, так и ме­тательными. Особым видом последних были изогнутые плоские палицы — бумеранги, которые издалека и с большой силой поража­ли цель. Знаменитая, хотя и менее эффективная, разновидность этого оружия — винтообразно изогнутый «возвращающийся буме­ранг», применявшийся для охоты на птиц. Там, где предоставлялась возможность, ловили рыбу и били морского зверя, пользуясь остро­гой, крючками, вершами или другими ловушками. Повсеместно большую роль играло собирательство съедобных кореньев, злаков, плодов, ягод, водорослей, моллюсков, яиц, насекомых, личинок, ракообразных и т. д. С ним граничила охота на мелких животных — грызунов, ящериц, змей. Главным орудием этого промысла была заостренная палка-копалка.

Передвигаясь большую часть времени по своей промысловой территории в поисках средств существования, австралийцы строили лишь небольшие временные жилища, шалаши, ветровые заслоны. Но местами возникали и сезонно-оседлые поселки с вместительны­ми (иногда до 120 кв. м) каркасными постройками. В Австралии ночная температура подчас опускается ниже нулевой отметки, и приходится защищаться от холода. Тем не менее согревающей одеждой (из шкурок опоссума или молодых кенгуру) пользова-

лись далеко не всюду — чаще натирались жиром или смесью жира с охрой. Главной защитой от холода был огонь, который добывали трением. На огне же жарили, пекли или тушили в нагретых кострами земляных ямах животную пищу. Варки еще не знали.

По-другому жили мезолитические общины» ориентирован­ные преимущественно на прибрежные ресурсы. Они представле­ны, например, археологическими культурами маглемозе в Запад­ной Европе и сходными с ней в Восточной Прибалтике, дземон в Японии, капси на побережье Северной Африки, рядом культур

1
и

Орудия огнеземельцев: 1 — копья; 2 — гарпуны; 3 — орудие для ловли моллюсков; 4 — орудие для ловли крабов; 5 — «удочка»

Я ганская лодка из коры

Северо-Восточной Сибири, северной и южной оконечностей Аме­риканского материка. Одна из них — культура яганов и алакалуфов Огненной Земли — в силу изоляции этого архипелага может быть в общих чертах охарактеризована по этнологическим данным Но­вого времени.

Яганы и алакалуфы ловили рыбу, собирали моллюсков и крабов, охотились на морского зверя и птиц, часть яганов — также на гуана­ко. На суше собирали коренья, ягоды, грибы. Главным охотничьим оружием были копья и гарпуны с зазубренными костяными нако­нечниками. Были известны и лук со стрелами, снабженными камен­ными или костяными наконечниками, а также праща и бола. При­менялись охотничьи собаки. Для ловли рыбы пользовались леской со скользящей петлей или плетеной ловушкой, для собирания даров моря — древками с расщепленным наконечником. Многие орудия труда — ножи, скребки, шилья и т. п. — были сделаны из раковин и кости, реже из камня, так как его залежами располагали только алакалуфы. Лодки, иногда достигавшие в длину 6 м, сшивали из ко­ры, и, хотя это требовало большого труда, они были недолговечны­ми. Жилища сооружали из стволов деревьев или ветвей, покрывая их зимой тюленьими шкурами, а летом — корой, листьями, водоросля­ми. Жилища были невелики, но имеются сообщения и о крупных общественных сооружениях. Посреди хижины (а также и посреди лодки — на земляном возвышении) почти всегда поддерживался огонь. Одеждой служили короткие распашные плащи из тюленьих или выдровых шкур и небольшие передники. Пищу жарили или пек­ли, но уже умели и подогревать воду, бросая в раковинные сосуды раскаленные камни. Это было так называемое камневарение — наи­более примитивный способ варки. В окружавших поселения свалках кухонных отбросов было много раковинных куч, что вообще типич­но для ориентированных,на прибрежные ресурсы мезолитических культур. За такими кучами в археологии закрепился датский термин «кьеккенмьеддинги».