Глава 8 или Почему ты стал писателем?

Бывают такие дни, которые хочется замазать черным маркером в цветастом календаре, да еще и дважды перечеркнуть жирным крестом сверху, чтобы совершенно исключить их из памяти, которая, можно руку дать на отсечение, еще долго будет подсовывать эти воспоминания под самый нос, чтобы достучаться до совести или того хуже мозга и нервов, которые только усложнят дальнейшую жизнь.

День Исина не заладился с самого утра: мало того, что вчера они довольно-таки неплохо посидели c Луханем в своем любимом баре (где признанный борец за трезвость в голове Чжана толкал красноречивые речи о различных циниках с их безбожной тягой к толстому кошельку), что теперь в голове взрывались довольно красочные фейерверки времен борьбы за независимость, так он еще умудрился навернуться с кровати, предварительно запутавшись в хлопчато-бумажной ткани пододеяльника, разбить нос на гостеприимном полу своей маленькой комнатки, свернуть кран в ванной и сжечь яичницу, в которую использовал последние запасы яиц с полки.

В животе разгоралась третья мировая, в холодильнике заплесневевший кусок сыра играл траурные мотивы для повесившейся несчастной мышки, чередуя мигающий свет и фанфары с большим количеством ударных.

Не жизнь, а сказка.
Только непонятно с каким концом.

Со времени последней встречи с некогда «великим» в его глазах писателем минула целая неделя муторных метаний души, от ребер к стенкам сосудов, и целого полка доводов и предложений, от которых мозг буквально плавился на кусочки.
Они виделись в прошлую пятницу – самую ненавистную пятницу в мире, и Исин от всей души желал, чтобы больше таких пятниц в его жизни не было (ну, или были, но чтобы на такие – вообще не похожие).

Мысленно радуясь, что сегодня выходной, как, впрочем и завтра (потому что на эти сорок два часа магазинчик полностью отходил в дрожащие ручки беременной тетушки, что вчера перебрала еще хуже самого Чжана), а значит, у него есть вполне приличное количество времени, которое можно было бы посвятить на себя любимого.

Обычно в такие дни он предпочитал засиживаться в своем мире вместе с ручкой в руке и рукописью перед глазами, но первая теперь окончательно не хотела подчиняться, а последняя – была безбожно утеряна в лапах циничного сноба с фирменными очками и противно-нахальной улыбочкой на красивом лице.
Исин прекрасно понимал, что такие мысли относительно внешности блондина были неправильными и совсем неприемлемыми, но тот действительно был красив.
Даже очень.
Вот только думать об этом, по мнению самого Чжана, было опасно и приравнивалось к самому страшному на свете табу.
Не то, чтобы он был закостенелым консерватором, но все же специализировался по части девушек, и ни одной ногой никогда от них в сторону: воспитание, привитое в далеком детстве строгими родителями ярко давало о себе знать.

Вздохнув еще раз и взлохматив уже слишком отросшую волнистую челку, Син бросил последний печальный взгляд на пустые полки холодильника и поспешил скорее отправиться в ближайший продуктовый.
Пройти предстояло, кажется, два квартала своего окраинного района, богатого одним супермаркетом, двумя закусочными, несколькими магазинчиками необходимых в быту принадлежностей и одного детского дома, серым гробом маячившим в самом углу на последней улице.
Исин бывал здесь пару раз, когда отдавал уже ненужные вещи и кое-какие книги. Не сказать, что он был против, но сам вид этого здания угнетал, а его населяющие и вовсе нагоняли ужасную меланхолию, которая заставляла его чувствовать себя одним из них.
Человечность перевешивала жалость, но последняя все же заставляла маяться и улыбаться совершенно глупой и неуместной в таком месте улыбкой.

Пожалуй, бездомные дети были единственной своего рода проблемой, решения которой он до сих пор не знал.
Или попросту не хотел знать.

Теорема о черных днях в его жизни подтвердилась сразу одним большим доказательством, которое сбило его с ног по пути из злосчастного продуктового.

Исин шел по всем правилам, в законном для пешеходов месте, напевая какой-то незатейливый мотивчик себе под нос и легонько раскачивая пакеты в руках. Настроение (вот неожиданность) значительно улучшилось, да и желудок вывесил на обозрение белый флаг, сдаваясь на милость глазам, которые видели еду, и рукам, что эту еду тащили, когда ворота того самого серого детского дома раскрылись, выпуская довольно рослую тушку прямо на мимо проходившего Чжана.
Тушка оказалась тяжелой, длинноногой и длиннорукой, в черной кепке, закрывающей половину лица широким козырьком, темных джинсах и черном пуловере на больших круглых пуговицах.

Наверное, будь то немного другая ситуация (и другая тушка), Син бы высказал все, что собралось за данный промежуток времени на языке, но до жути знакомая блондинистая челка, чуть выбивающаяся из-под кепки и ниспадающая на фирменные дизайнерские очки, заставила без лишних слов выронить пакеты на землю:

- Ты?!

Тушка заметно напряглась и выругалась на чужом языке (предположительно, английском, предположительно - цензурно) и стянула с носа свои дорогущие окуляры в черной оправе:

- Я.

Особо-содержательный диалог мгновенно зашел в тупик, так как у обоих сторон добавить что-то еще не было ни сил, ни желания.
Исин разрывался между желанием уйти по-английски, наплевав на пакеты и войну в желудке, или же наплевать вместо пакетов на это нахальное (а сейчас почему-то какое-то даже покорное) лицо вынужденного собеседника. Только вот тело не делало ни того, ни другого.

В конечном итоге гнетущей атмосферы в радиусе трехсот километров в округе первым не выдержал сам Крис, и, деланно нацепив очки обратно и подхватив пакеты, без лишних слов направился к припаркованной у тротуара Hyundai Genesis, при этом совершенно невозмутимо открывая багажник.
Син на такое возмутительное (с его точки зрения) действие только открыл рот, застывая на месте и пытаясь выработать в голове дальнейшую тактику поведения, как его тут же самым что ни на есть наглым способом, вернули к реальности:

- Так, куда едем?

Исин, наверное, тридцать два раза уже успел мысленно похоронить себя за плинтусом собственной квартиры, предварительно медленно и мучительно задушить свое тело в самых кошмарных муках.

И о чем он только думал, когда сообщил этому типу свой адрес?!

Не иначе, похмелье сработало.
Конечно, только оно.

И вовсе не красивый прищур кофейных глаз, смешанный с низким бархатом голоса «ну, ты же знаешь мои координаты – почему должен страдать только я?»

По дороге они не проронили ни единого слова: Крис напряженно всматривался в дорогу, сжимая руль до побелевших костяшек, а Син отрешенно уставился в боковое стекло, боясь сказать хоть что-нибудь, потому что на языке только и вертелись вопросы вариации «где моя рукопись, деспот?» и «разве таких, как ты, разрешено подпускать к детям?»
Последнее интересовало его особенно. Как такой циник имеет наглость посещать это место?
Имя себе делает?
Это вполне может быть в его духе.
Хотя…

Блондин спокойно вытащил ключ зажигания и молча вылез из машины, направляясь к багажнику. Исин поспешил за ним, намереваясь отобрать еду у этого Мистера Высокомерие и прогнать на все четыре стороны, но тот даже внимания на его действия не обратил: поставив машину на сигнализацию, он уверенным шагом направился прямо и только у самых дверей соизволил обернуться назад:

- Может, откроешь?

Мысленно похоронив писателя за плинтусом напротив, Син покорно поспешил вперед.

- Ты ногами своими аккуратнее, моя квартира и так маленькая.

- Да уж, не дворец. И чем тебе мои ноги не нравятся?

Исин только фыркнул и, быстро вырвав пакеты, гордо удалился на кухню. Нет, он совсем не хотел приводить это нахальное существо в свою скромную обитель, но тот никак не желал отдавать ему купленную еду, а бесплатная рабочая сила (да еще и с похмелья) еще никому никогда не помешала.

Крис прошел за ним следом, с любопытством, засевшим где-то на радужке, оглядываясь по сторонам. Он уже успел избавиться от кепки и кофты, оставаясь в неизменных очках и обычной белой футболке, чуть открывающей те самые соблазнительные ключицы.
Син сглотнул (чуточку громче обычного) и поспешил углубиться в разгребание покупок: не смотришь на ключицы – табу остается целым. Все просто.

Но его надеждам опять не суждено было сбыться, потому что на этот раз от занятия его отвлекла уже теплая большая ладонь, опустившаяся ему на плечо:

- Чем помочь?

Исин, конечно, удивился, но вида не подал: быстрым движением скинув эту изящную руку, он деланно поморщился, специально отвечая куда-то в сторону:

- Я собираюсь приготовить обед, так что твоя помощь здесь явно неуместна.

- Но, я могу…

- И что же мы умеем готовить? – Чжан уже с нескрываемым интересом покосился в сторону собеседника: он что, серьезно?

- Вообще, я вполне неплохо ставлю чайник.

- Любишь чайные церемонии? – Уважительно закивал головой Син.

- Да нет, пылаю тайно страстью к лапше быстрого приготовления.

Исину отчаянно захотелось познакомить ладонь со своим лицом.

- Послушай, - внезапно снова начал говорить блондин, - я хотел поговорить с тобой о…

Младший уже приготовился к такому же грандиозному предложению, как и в прошлую пятницу (хотя в этот раз, тон несколько отличался), но совершенно неожиданный звонок в дверь разрушил всю серьезную атмосферу.

- Ты кого-то ждешь? – Вопросительно покосившись на дверь, прошептал писатель.

- Нет. – Недоуменно пробормотал Син, перебирая в уме все кандидатуры, которые могли бы добраться до его жилища в субботу.

Таковых личностей оказалось подозрительно мало. Звонок повторился, а затем снова и снова, превращаясь в настойчивую непрерывную серию.

- Ты должен спрятаться! – Спохватился Исин, быстро собирая его вещи и всовывая их в руки парня. – Не хватало еще, чтобы тебя узнали!

- Я что, такой известный? – Самодовольно выдохнул Крис в лицо младшего.

Звонки сменились глухими однотонными ударами.

- В ванну! – Отрезал Чжан, настойчиво заталкивая длинноногую тушку в маленькую комнатку. – Сиди и не двигайся!

С силой притянув на себя дверь и растрепав и без того лохматую челку, он поспешил впустить назойливого посетителя и высказать ему все, что он относительно него думает, но его тут же перебила еле стоящая на ногах тушка Луханя, который тут же блаженно свалился на руки своего донсена:

- Син~а, я умираю…

- Почему ты не в магазине? – Нервно косясь в сторону ванной, участливо пробормотал Чжан.

- На твоих руках погибает любимый хен, а тебе есть дело до какого-то там магазина?! – Возмущенно вернулся в вертикальное положение Лухань, но тут же поморщился, потирая висок. – Таблетки давай, изверг! И накорми после этого, желательно.

Исин только улыбнулся, пропуская в квартиру решительно-настроенного старшего, стараясь придумать любой, даже самый абсурдный предлог, который поможет от него избавиться. Из ванной послышался приглушенный шорох, поэтому младший тут же поспешил обогнать своего незваного гостя и указать на кухню:

- Ты проходи, а я сейчас чай поставлю…

- Еды мне, чудовище! Я чай в любом автомате купить смог бы, - просверлил его тяжелым взглядом Лу и остановился возле ванной, - хотя, можешь и его поставить, а я пока освежусь. Ты же не против?

- Против! – Завопил Исин, в мгновение ока загораживая ему путь своим телом. Лухань недоверчиво покосился на его распахнутые руки и чуть прищурил глаза, заставляя Чжана тут же спохватиться. – То есть, я хотел сказать, вернее, предостеречь, потому что утром вышло так, что я нечаянно свернул кран, ведь сам был не лучше тебя, поэтому, я думаю, что тебе не стоит сейчас заходить туда, да, да…

- Да что ты там бормочешь, иди обед уже готовь. – Недовольно цыкнув, старший первым направился в вышеуказанное место, по дороге что-то монотонно бурча себе под нос.

Исин расслабленно выдохнул и, кинув печальный взгляд на дверь, отправился следом.

- Кстати, я все спросить хотел, - чинно попивая свежезаваренный чай, спросил уже вполне посвежевший Лу, - что там с твоей рукописью? Кажется, ты собирался к этому идиоту, возомнившему себя писателем, на эту… как ее там… - он задумчиво постучал пальцем по кружке, напрягая память.

- Пресс-конференцию? – Жалобно пискнул Син.

- На нее самую! – Воодушевленно откликнулся Лухань.

В ванной что-то с грохотом упало и, кажется, безвозвратно разбилось, скрывая звоном непечатанные иностранные маты.

- Что это? – Насторожился старший.

- Я же говорил, что утром кран свернул, - поспешил успокоить его младший, - может душ, или полочка, или вообще штукатурка…

- Я проверю. – Поспешно поднялся на ноги Лу, но Исин тут же усадил его обратно:

- Не стоит, хен, все в порядке, правда!

- Исин, ты мой донсен, и я несу за тебя ответственность. Мне не хочется потом находить твое тельце с проломленным черепом в твоей же ванной. – Отрезал Лухань, тут же хитро прищуриваясь. – Или…ты не один?

- Что?! – Даже задохнулся от такого вопроса Син.

В ванной что-то грохнулось повторно.
Видимо, на этот раз сама длинноногая блондинистая тушка.

- Это не то, что ты думаешь, хен!

- А откуда тебе знать, что я думаю? – Весело подмигнул ему старший, решительно направляясь к источнику шума.

Исин готов уже был упасть на колени и молить своего хена не совершать таких ошибок (ну, или просто свалить уже из его квартиры), как его опередила резкая трель мобильника в заднем кармане джинсов Луханя. Старший кинул беглый взгляд на экран, затем перевел его на вожделенную дверь, и снова на экран. В конце концов, молчаливую битву выиграл телефон, и старший, пулей натягивая свои кеды, успел только пообещать, что разузнает все (и со всеми волнующими подробностями) в следующий раз, прежде чем окончательно скрыться из вида.

Не успела за ним захлопнуться дверь, как из ванной вывалился помятый и немного смущенный (смущенный?!) Крис:

- Я там…немножко полочку сломал…

- Оставь, сам уберу. – Устало выдохнул Исин, зарываясь пальцами в непослушные волосы на затылке.

- Я пойду, наверное… - Опустив голову, блондин грациозно скользнул к выходу, но тут же остановился. – Ты же собирался отдать свою рукопись мне на пресс-конференции?

- Планировал, - хмыкнул младший, отступая на шаг.

- Тогда скажи, почему ты так хочешь стать писателем?

- Потому что хочу творить что-то свое: такое, что действительно захочется читать.

- А ты самоуверен. Не думаешь, что сможешь кого-то разочаровать?

- Если честно, это меня разочаровывают люди, которым в жизни не нужны книги. Они безнадежны. А почему ты сам стал писателем?

- Потому что хотел, чтобы в мире стало хоть на десять процентов меньше разочарованных людей.