Торжество правды и ликование лжи

 

Одной из непременных целей всякого церковно-государственного собора на Руси было уяснение меры согласия и единодушия в народе по тому или иному основополагающему вопросу русской жизни. Искусство государственного управления и духовного окормления паствы издревле (и не только в России) заключалось в умении объединить народ вокруг великих созидательных идеалов. Эта задача требует попечения, ибо исторический опыт свидетельствует, что одни и те же люди в разное время в разной ситуации могут являть меж собою мир и согласие, приобщаясь к Правде Божией, но могут стать и вместилищем смуты, раздоров и мятежей – участниками страшных преступлений против ближних и собственной души.

Разительный пример такой нравственной неустойчивости дает нам Священное Писание: «...Множество народа, пришедшего на праздник, услышав, что Иисус идет в Иерусалим, взяли пальмовые ветви, вышли навстречу Ему и восклицали: «Осанна! благословен грядущий во имя Господне, Царь Израилев!» (Ин.12:12,13). Но по прошествии всего нескольких дней те же люди, что приветствовали Иисуса Царем Израилевым, уже кричали римскому прокуратору Понтию Пилату: «Распни, распни Его!» (Лк. 23:21). Безумный вопль иудеев был столь силен, что Пилат, не веривший в виновность Иисуса, уступил напору толпы. Выражая свое отношение к происходящему, он «взял и умыл руки перед народом, и сказал: не виновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы. И, отвечая, весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших» (Мф. 27:24,25).

Вот образец двух величайших крайностей: торжества умиротворенной Правды и ликования воинствующей лжи. И сколько раз наша отечественная история могла свидетельствовать о такой же прискорбной двойственности: всенародные подвиги возносили Русь на вершины святости, самопожертвования и самоотвержения, чередуясь с преступлениями, низвергавшими страну в пучину беззакония и самоубийственной смуты, которая нередко начиналась с бесчинного сборища и безумного крика.

Сейчас нам по смыслу, по значимости важнее отрицательные примеры. Нам необходимо ясно понять истоки и механизмы общественных смут, не раз уже потрясавших Россию. Только тогда мы научимся с ними правильно бороться.

В 1993-м году, не поделив привилегий и почестей, перессорились две «ветви» власти и едва не разделили подвластный им народ на открыто враждующие лагеря. Властители страны спровоцировали судорогу кровавого насилия, чуть не превратившуюся в первый сполох гражданской войны. За сим главных участников не постеснялись наградить высшими государственными наградами.

Святая Церковь, устами Патриарха и Синода, умоляла зачинщиков с обеих сторон остановить согласием это безумие. Кровь тем не менее пролилась (теперь саму же Церковь пытаются винить в этом). И что?! Кризис углубился, проблемы многократно возросли, а разрешения им пока не предвидится. Результат утоления кровавой жажды – не прояснение, а тьма, сродни египетской. Все смешалось, и даже ясные прежде понятия утеряли изначальный смысл. Недавние русофобы заявили себя на словах крайними патриотами. Газеты и телевидение, сея хаос и смуту, вновь вещают о заговорах и государственных переворотах, митингах и демонстрациях, политических и социальных распрях.

Увы, увы! Как похоже это все, с точки зрения духовной, нравственно-религиозной, на события начала XX века, ставшие кровавым прологом к многодесятилетней трагедии русского народа! Похоже вплоть до мелочей, когда генерал Корнилов от имени Временного правительства награждал Георгиевским крестом убийцу своего командира, а думский депутат священник Петров благословлял предателей из числа воинов-«волынцев»...

В начале века (как, впрочем, и сегодня) смуту еще можно было пресечь объединительным соборным действием. Так, церковный поместный собор 1917 года, несмотря на все свои недостатки и огрехи, заложил столь прочную основу православного единства, что его не смогли разрушить даже последовавшие десятилетия жесточайшей богоборческой тирании. Русское гражданское общество, на свою беду, не вняло благотворному церковному примеру. В результате на многие годы вперед насилие и ложь стали едва ли не единственными способами поддержания государственной целостности СССР! Ужели мы сегодня вновь повторим эту роковую ошибку?!

Сердце мое заблуждает, и беззаконие погружает мя...

Технология катастрофы

Мы часто употребляем слово «смута» применительно к отечественной истории и современному состоянию России, русского народа. И действительно, множество исторических сравнений, подобий и совпадений просто бросаются в глаза. Иными словами, то явление общественной и государственной жизни, то состояние народного духа, которое мы привыкли называть словом «смута», обладает некоей устойчивой совокупностью признаков и характерных черт, которые позволяют безошибочно отличать его на фоне текущих событий в самые разные эпохи, при весьма различных внешних и внутренних условиях.

Итак, что же это такое – смута?

Словари по большей части толкуют значение сего слова весьма неудовлетворительно и поверхностно – как «мятеж», «народные волнения» или нечто подобное. Все это, безусловно, может иметь место (и часто случается) в ходе смуты, но никак не определяет ее глубинных механизмов и фундаментальных основ, являясь лишь внешним следствием, видимым проявлением внутренней сущности, духовного содержания событий. Каково же оно?

Народы, как и отдельные люди, обладают своей индивидуальной исторической судьбой. Судьбы эти вершатся всемогущим Промыслом Божиим в соответствии с недомыслимой премудростью Его, не попирая, тем не менее, свободной воли отдельных человеков и соборного волеизъявления целых племен. При этом русской народности Господь определил служение одновременно великое и страшное, высокое и тяжелое. Сие служение «народа-богоносца», народа-защитника святынь есть одновременно наш тяжкий крест и залог небесной славы для тех, кто устоит в Законе Божием, невзирая на искушения и соблазны.

Доколе русский народ сознает свое промыслительное служение, доколе он свободно и добровольно несет его, претерпевая встречающиеся на пути скорби – все бури, кипящие вокруг, все невзгоды, обрушивающиеся на страну, в конечном итоге лишь содействуют духовному развитию русской жизни и государственному величию державы. Но если россиянин, соблазнившись богатством или внешним могуществом, а может, измалодушествовавшись под грузом великой ответственности, требующей суровой трезвенности и здорового аскетизма, порывается сойти с креста, определенного ему Всеблагим Господом, свергнуть с себя «иго и бремя» промыслительного служения – благодать Божия отступает от Руси, предавая ее на время во власть пагубного произволения и буйства страстей. Это и есть русская смута.

Проще сказать, смута означает утерю народом, обществом, государством согласного понимания высшего смысла своего существования.

Не случайно обе величайшие русские смуты (начала XVII и начала XX веков) связаны с цареубийством. В первом случае обезумевшая толпа, обманутая самозванцем, вломилась в Кремль, предав законного государя, сына Бориса Годунова Феодора Борисовича с матерью в руки бессовестных убийц, во втором – у Императора Николая II насилием и ложью было вырвано отречение от престола, в результате которого полтора года спустя вся Августейшая Семья пала жертвой убийц-изуверов...

История Православной Руси в ее высшем, духовном проявлении служит как бы органическим продолжением Священной Истории Нового Завета. Фигура Помазанника Божия, Русского Православного Царя есть с этой точки зрения видимый символ признания русским обществом своего промыслительного предназначения, живая печать Завета, олицетворение главенства в русской жизни Заповедей Божиих над законами человеческими. Отсюда, кстати, и самодержавный характер царской власти – не земной, но небесной, по слову Писания: «Сердце царя – в руце Господа... Куда захочет, Он направляет его» (Притчи 21:1).

Собственно, цареубийство в духовном понимании есть бунт против Бога, вызов Его Промыслу, богоборческий порыв сатанинских, темных сил. Грозен глагол Божий, предостерегающий дерзких и неразумных: «Не прикасайтесь к помазанным Моим» (Пс. 104:15). Вольно или невольно, сознательно или несознательно весь народ соучаствует в цареубийстве хотя бы тем, что попускает его, не стремясь загладить страшный грех богоотвержения покаянием и исправлением. И лишь затем, ввергнутый в пучину нестроений и мятежей, в страданиях и скорбях сознает, наконец, свою ошибку. В начале XVII столетия на это потребовалось восемь лет. В XX веке – на исходе уже восьмое десятилетие смуты...

Духовная, религиозная основа этого явления, определяя сущность, тем не менее, не исчерпывает внешних форм его проявления. Сей недуг, поражающий соборную душу народа, подобен некоторым тяжким хворям, терзающим человеческое тело во множестве разнообразных болезненных обличий. Он многогранен и многолик.

С точки зрения психологической – смута есть прискорбное помрачение русского самосознания, своего рода «социальная шизофрения», расслаивающая единую историческую личность народа, раскалывающая его единое мировоззрение множеством хаотических, страстных увлечений – несостоятельных, ложных и пагубных. С точки зрения культурной – это судорожный обрыв преемственной многовековой традиции, питающей народную жизнь бесценными соками совокупного опыта многих поколений; разрушение целостности эстетического, художественного восприятия мира, болезненный исход в беспочвенный и бездушный модернизм, паразитирующий на дурных энергиях индивидуалистического извращенчества. С точки зрения национальной – смута представляется потерей естественного иммунитета против разрушительных, всесмесительных космополитических воздействий извне и внутренних болезнетворных тенденций распада. С точки зрения государственной – утерей державной крепости и независимости от внешних корыстных влияний иных стран.

Сведя все воедино, можно сказать, что внешними признаками смуты являются следующие ее черты:

1. Отсутствие в обществе единого здравого мировоззрения, всенародного согласия по важнейшим, принципиальным вопросам человеческого бытия и жизни страны.

2. Отсутствие законной власти, происхождение которой не было бы омрачено ни братоубийственной кровью, ни коварной узурпацией, ни ложным, искусственным правопреемством.

3. Отсутствие необходимого духовного содержания государственной формы, являющееся прямым следствием нарушения «симфонии властей» – светской и духовной.

4. Отсутствие действенных механизмов согласования естественных интересов различных социальных групп: сословных, политических, профессиональных.

5. Отсутствие здравого инстинкта самосохранения народа и государства, порождающее возможности для внешнего, постороннего вмешательства во внутреннюю жизнь страны.

6. Отсутствие прочного государственного единства и территориальной целостности державы, раздираемой внутренними противоречиями, недееспособностью центральной власти и агрессивными вожделениями соседей.

Это, разумеется, лишь самые общие, наиболее явные, бросающиеся в глаза характеристики смуты. Ширясь и разрастаясь, она проникает в народную толщу все глубже и глубже, разделяя общество новыми конфликтами: имущественными, идеологическими, национальными, сословными... Каков же выход?

Чтобы понять это, надо вернуться к рассмотрению первоосновы нашей печальной болезни. Здравый смысл подсказывает, что неразумно тратить силы и средства на врачевания следствий недуга, его поверхностных проявлений, оставляя главные причины нетронутыми и сильнейшие язвы – неисцеленными.

Это значит, что следует, прежде всего, безоговорочно признать источник смут – оскудение на Руси врачующей и животворной благодати Божией, оскорбленной нашей гордостью, своеволием и богоотступничеством. Признав сие, надо позаботиться о соответствующих лекарствах. Со стороны внутренней, духовной, религиозно-нравственной это, прежде всего, покаяние в согрешениях и перемена жизни. Со стороны внешней, общественно-государственной – незамедлительно принятые меры для восстановления соборной общности народа и державной целостности страны. Тогда – верен Бог! – имеем крепкую надежду, что со временем, преодолев все великие сложности, нестроения и несогласия, мы вернем Святой Руси покой и мир осмысленного, одухотворенного, безмятежного жития.

Иного пути нет!

Смута начала XVII века дает нам хрестоматийный пример того, как народные нестроения и мятежи, омраченные цареубийством, едва не ввергли страну в окончательное и полное разорение, поставив ее на грань гибели и иноземного порабощения. Затем осознанное соборное покаяние в совокупности с соборным же действом по воссозданию державных устоев России – возродили ее буквально из пепла, на три столетия придав государству крепость и величие, о которых, казалось, обессиленная Русь не могла и мечтать. Возникающие при рассмотрении тех давних событий многочисленные исторические и духовные, нравственно-религиозные параллели могут многое прояснить нам в нынешних проблемах страны...

Разгорится, яко огнь, беззаконие...

Цареубийство

Святая Псалтирь начинается словами: «Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных и не сидит в собрании развратителей, но в законе Господа воля его, и о законе Его размышляет он день и ночь!» (Пс. 1:1,2). Но как отличить самочинное беззаконное сборище, бесплодное, несмотря на внешнюю представительность, от благословенного Богом собрания? Вопрос существенный, жизненно важный. Некогда он разрешался в России на протяжении восьми лет – от смерти царя Бориса Годунова в апреле 1605 года по февраль 1613 года, когда был соборно избран родоначальник новой династии – царь Михаил Феодорович. Трагический опыт первой русской смуты не прошел для России даром, многому научив того, кто хотел учиться. Печально сознавать, что за истекшее время мы, похоже, окончательно отказались от него, предпочитая в своей нынешней болезни проверенным отечественным средствам новомодные заморские лекарства...

В середине 1591 года Русь потрясло страшное известие. В Угличе при загадочных обстоятельствах был убит младший брат царя Феодора Иоанновича царевич Димитрий: заколыхалась земля угрозой жестоких народных волнений. Был пущен слух, что в убийстве повинен глава тогдашнего российского правительства боярин Борис Годунов. Чтобы отвести обвинения в предвзятости, Годунов поручил разбор этого дела своему личному недоброжелателю и политическому противнику князю Василию Шуйскому.

Несмотря на очевидные признаки насильственной смерти царевича, следствие нашло тогда необходимым объявить, что юный Димитрий убился сам, напоровшись горлом на клинок при игре в «ножички». Это было ложью, с которой, однако, согласились все – как сторонники Годунова, так и его противники: скрыть ужасную правду ради спокойствия Державы казалось тогда наилучшим выходом из создавшегося положения. Сам Борис, предусмотрительный и осторожный, в силу очевидных политических выгод предпочел кратчайший путь восстановления государственного спокойствия, не подозревая, что впоследствии никакими силами не сможет уже пресечь дальних результатов злодеяния и опрометчивой «лжи во спасение».

Законно и единогласно избранный на Всероссийском соборе 1598 года Русским Царем, Годунов сумел значительно укрепить и усилить русское государство, реализовав почти все внутри- и внешнеполитические начинания Иоанна Грозного. Явным образом смута стала назревать лишь к концу жизни царя Бориса, а внезапная кончина монарха 13 апреля 1605 года повлекла за собой стремительный распад властного единства страны, до этого прочно удерживаемого непреклонной волей опытного властителя.

Законный наследник отчего престола, сын Годунова царевич Феодор Борисович, от природы наделенный обширным умом и поистине царским миролюбием, мог бы одарить Россию справедливостью и процветанием, если бы русский народ и его вожди в лице князей да бояр со смирением приняли этот Божий дар. Но прискорбное неразумие одних, алчность и властолюбие других, робость и малодушие третьих толкнули общество на путь гибельного своеволия, бесчиния и потакания своим разрушительным страстям.

1 июня 1605 года агенты Лжедмитрия и враги Годунова бояре Наум Плещеев и Гаврила Пушкин организовали шумный сход в Красном селе и повели оттуда возбужденную толпу на Красную площадь. Туда же собрались и охочие до возмущения москвичи. Это бесчинное вече и стало началом страшной разрушительной смуты.

Толпа потребовала на Лобное место князя Василия Ивановича Шуйского, «чтобы он сказал по правде, точно ли похоронен царевич в Угличе». Шуйский будто бы громко объявил: «Борис послал убить Димитрия царевича; но царевича спасли: вместо него погребен попов сын».

«Обезумевшая чернь с неистовым криком: «Долой Годуновых! Всех их истребить... Буди здрав, Димитрий Иванович!» – ринулась в Кремль, где стрельцы, стоявшие на страже, пропустили ее в царские покои, – пишет историк. – Царь Феодор поспешил в Грановитую палату и сел на престол: царица Мария Григорьевна и царевна Ксения стояли рядом с ним, держа в руках образа. Народ ворвался в палату и стащил несчастного Феодора с его трона; вместе с матерью и сестрой, на водовозных клячах, он был отправлен в прежний дом Бориса и заключен под стражу. Все родственники Годуновы были также перевязаны, а затем толпа приступила к неистовому грабежу». 1)

Лжедмитрий был торжественно приглашен в Москву. Самозванец, однако, все еще страшился законного царя. Прежде всего повелел он «лучшим» людям покончить с Феодором Годуновым и только после этого согласился прибыть в столицу. Именно цареубийство, совершенное 10 июня, ликвидировало последнее препятствие для безудержного распространения смуты.

С семьей Бориса покончили два отъявленных негодяя: Михаил Молчанов и Шерефединов: для верности они взяли с собой трех дюжих стрельцов и в сопровождении князей Василия Васильевича Голицина и Рубца-Мосальского, лично пожелавших присутствовать при этой расправе, отправились в старый дом Бориса, где содержались арестованные. «Царица Мария Григорьевна была скоро задушена, но царь Феодор защищался отчаянно и был убит самым ужасным образом... Народу было объявлено, что Феодор и его мать от испуга сами приняли яду». 2)

После этого остановить грядущий разор стало уже не под силу никому. Кипение страстей усиливалось буквально с каждым днем. Вскоре после прибытия Лжедмитрия I в Москву тот же князь Василий Шуйский стал открыто заявлять, что только что венчанный в Успенском соборе «царь» является самозванцем, а подлинный царевич Димитрий был все ж таки убит в Угличе.

Пытаясь хоть как-то стабилизировать ситуацию, Лжедмитрий решил прибегнуть к соборным средствам обуздания смуты. Он созвал некое подобие довольно представительного земского собора для суда над Шуйским и его сторонниками. Этот мнимый собор приговорил князя к смертной казни, а его единомышленников – к дальней ссылке. Не желая обострять ситуацию, самозванец помиловал Шуйского прямо на плахе, заменив ему казнь высылкой из Москвы.

Казалось, все необходимые внешние атрибуты законности были соблюдены, а милосердие новоявленного властителя России должно было лишь закрепить его политические успехи. И все же прошло только несколько месяцев, как Лже-дмитрий пал жертвой очередного боярского заговора и слепой ненависти толпы. Бог поругаем не бывает, и беззаконие, прикрытое для видимости личиной соборного одобрения, дало свои естественные мятежные плоды.*

После свержения и убийства узурпатора в народной массе очевидным было желание созвать настоящий избирательный собор, подобный собору 1598 года. Однако боярская верхушка, опасаясь неблагоприятных для себя соборных решений, ослепленная близостью вожделенной бесконтрольной власти, решительно воспротивилась этому естественному желанию. 19 мая 1606 года на Красной площади были наспех собраны лишь те, кто был заведомо готов поддержать «боярского царя» Василия Шуйского, крестным целованием подтвердившего свою зависимость от боряской думы. Так в жертву властолюбию и алчности была принесена целостность Державы, ибо города и окраины, представители которых не принимали участия в «выборах» Шуйского, отказались признать законность его власти.*

Смута тем временем росла и ширилась, захватывая все новые земли, вовлекая в свой кипящий водоворот все новые сословия. Шуйский попытался остановить ее новым собором, на котором был прославлен угличский страдалец Димитрий, а народ каялся в грехах строптивости, ослепления и вероломства. «Но еще недовольно смирился перед Богом царь Василий, – пишет церковный историк М.В.Толстой, – чтобы погасить гнев Божий на Россию за нечистоты сердечные, за клятвопреступления и цареубийство. Повсюду начались волнения, сначала потому только, что Василий избран одною Москвою; далее стали говорить, что нельзя нарушать клятву Димитрию (разумея Лжедмитрия I – прим. автора) и что Димитрий спасся из Москвы во время восстания народного. Появились новые самозванцы.» 3)

В 1610 году очередной наспех созванный собор (представляющий, опять же, столичную знать) низложил царя Василия и теперь уже открыто передал власть боярской думе. И вновь глас церковного обличения, поданный патриархом Гермогеном, не был услышан. «С жаром и твердостью, – говорит М.В.Толстой, – Патриарх изъяснял народу, что нет спасения там, где нет благословения свыше; что измена царю есть злодейство, всегда казнимое Богом, и не избавит, а еще глубже погрузит Россию в бездну ужасов... Василий был сведен с престола и невольно пострижен.

Никто не противился насилию нечестивому, кроме святителя: Патриарх торжественно молился за Василия в храмах, как за Помазанника Божиего, царя России, хотя и в темнице; торжественно проклинал бунт и не признавал Василия иноком. Но вопли страстей заглушили голос правды: дума боярская решилась предложить престол Владиславу, сыну польского короля Сигизмунда, хотя Патриарх убеждал не жертвовать Церковью для земных выгод и советовал возложить венец на юного Михаила Романова (сына Филарета). Так богомудрый святитель предвозвестил отечеству волю небес, хотя далеко еще было до избавления! Впрочем, святейший Гермоген успел настоять на том условии, что Владислав до вступления на престол обязан принять Православие, прекратив связи с папою, и поставить законом смертную казнь каждому, кто отступит от Православия.

Между тем престол царский все еще оставался праздным. Наступили времена ужаса, безначалия, буйства народного. Дума боярская, присвоив себе верховную власть, не могла утвердить ее в слабых руках своих, ни утишить народной тревоги, ни обуздать мятежной черни. Новый самозванец грозил Москве нападением; польские войска к ней приближались, народ вольничал, холопы не слушались господ, и многие люди чиновные, страшась быть жертвою безначалия и бунта, уходили из столицы, даже в стан к Лжедмитрию II, единственно для безопасности личной. Казалось, что русские люди уже не имели ни отечества, ни души, ни веры; что государство, зараженное нравственною язвою русских изменников, издыхало в страшных судорогах. По словам очевидца, добродетельного келаря Сергиевой Лавры Авраамия Палицына, «Россию терзали свои более, нежели иноплеменные: путеводителями, наставниками и хранителями ляхов были наши изменники, первые и последние в кровавых сечах: ляхи, с оружием в руках, только смотрели и смеялись безумному междоусобию. В лесах, в болотах непроходимых россияне готовили или указывали им путь, и числом превосходным берегли их в опасностях, умирая за тех, которые обходились с ними, как с рабами. Вся добыча принадлежала ляхам: они избирали себе лучших из пленников, красных юношей и девиц, или отдавали на выкуп ближним и снова отнимали, к забаве русских изменников... Сердце трепещет от воспоминания злодейств: там, где стыла теплая кровь, где лежали трупы убиенных, там гнусное любострастие искало одра для своих мерзостных наслаждений... Были женщины, прельщаемые иноплеменниками и развратом; но другие смертию избавляли себя от зверского насилия... Сердца окаменели, умы омрачились: вблизи свирепствовало злодейство, а мы думали, оно минует нас, или искали в нем личных для себя выгод. В общем кружении голов все хотели быть выше своего звания: рабы хотели быть господами, чернь – дворянством, дворяне – вельможами. Не только простые простых, но и знатные знатных и разумные разумных обольщали изменою, в домах и в самих битвах; говорили: «Мы блаженствуем, идите к нам от скорби к утехам!..» Гибли Отечество и Церковь; храмы истинного Бога разорялись, подобно капищам Владимирова времени; скот и псы жили в алтарях; воздухами и пеленами украшались кони; злодеи пили из святых потиров, на иконах играли в кости; в ризах иерейских плясали блудницы. Иноков, священников палили огнем, допытываясь сокровищ; отшельников, схимников заставляли петь срамные песни, а безмолвствующих убивали... Люди уступили свои жилища зверям; медведи и волки, оставив леса, витали в пустых городах и весях; враны плотоядные сидели станицами на телах человеческих; малые птицы гнездились в черепах. Могилы, как горы, везде возвышались. Граждане и земледельцы жили в дебрях, в лесах и пещерах неведомых, или в болотах, только ночью выходя из них обсушиться. И леса не спасали: люди, уже покинув звероловство, ходили туда с чуткими псами на ловлю людей; матери, укрываясь в густоте древесной, страшились вопля своих младенцев, зажимали им рот и душили до смерти. Не светом луны, а пожарами озарялись ночи; ибо грабители жгли, чего не могли взять с собою – дома и скирды хлеба, да будет Россия пустынею необитаемою...» 3а)

С соответствующей поправкой на время и нравы, разве не напоминает нам это описание того, что происходило в нашем многострадальном отечестве в ходе революции и гражданской войны, происходит в последние годы? Сменились лишь имена – суть событий осталась прежней: новые ляхи терзают Русь, новые изменники русского дела богатеют и пухнут на народной беде, новые беженцы бредут по дорогам разоренной страны...

Открый ко Господу путь твой...

Выздоровление

Пламенный призыв патриарха Гермогена, поплатившегося за свою несгибаемую стойкость польским застенком и медленной голодной смертью, все же сумел разбудить в русском народе здравый смысл и сознание содеянного. Медленно, но верно начала проявлять себя соборная энергия воссоединения, обретая в провинциях особый размах.

Вообще, во все продолжение междуцарствия, наибольшая активность, направленная на освобождение России от иноземцев, отмечается именно «на местах». Земщина волнуется, города и области сносятся друг с другом грамотами, поощряя сражаться за Веру и Отечество, просят взаимной помощи, денег, ратных людей. Более того, время от времени собираются местные соборы, «на которых граждане совещаются между собой, что предпринять, чтобы избавиться от неприятеля.» 4) При этом, если московские собрания, возводившие на престол Василия Шуйского и затем низвергавшие его, призывавшие на царство королевича Владислава, приобретали подобие легитимности в основном благодаря участию бояр и некоторой части епископата Русской Церкви, то последовавшие во время нарождения освободительного движения местные земские соборы в Подмосковье, Рязани, Новгороде, Перми, Казани – как правило, отличались широким всесословным представительством. Чиновники и военные, крестьяне и торговцы, ремесленники и священники повсеместно вставали на защиту родной земли.

Эти стихийные сходы стали подлинной школой соборности. В мучительном поиске спасительного единства, в условиях кровавой междоусобицы и нравственного кризиса общества они торили дорогу тому мощному движению, которое, в конце концов, изгнало иноверцев и восстановило нормальную жизнь в стране. Именно благодаря работе таких народных представительств было организовано ополчение, сумевшее освободить Москву от поляков. И – такова мера народного понимания велений времени и политических требований момента – как только цель эта была достигнута, местные соборы прекратили свое существование. После окончания смуты историки больше не встречают такой формы народной самоорганизации. 5)

Вообще, надо сказать, что в годы лихолетья одновременно явили себя и лучшие, и самые низменные свойства человеческой натуры, национальные качества как русских, так и инородцев, принявших активное участие в русском разорении. Наибольшего напряжения междоусобная брань достигла уже в ту пору, когда наглядным образом проявило себя народное стремление одолеть губительную гражданскую войну. Убийство предводителя рязанского ополчения Прокопия Ляпунова, который одинаково может рассматриваться и как национальный герой, и как один из главных смутьянов, обрушило надежды россиян на чисто механическое – «политическое» или «дипломатическое» – разрешение междоусобицы: всем стало ясно, что смуту можно будет победить только на путях духовного объединения.

Но мощные корыстные интересы амбициозных лидеров враждующих сторон, казалось, стали неодолимым препятствием на пути всенародного примирения. И все же общая усталость от царящего беззакония в конце концов породила и общий интерес любыми путями навести в стране порядок. Даже преступная, антинародная политика московской боярской думы, желавшей посадить на престол польского королевича Владислава, в итоге ставила своей целью умиротворение государства, пусть и ценой предательства национальных интересов России.

Помимо прочих бед, польско-литовский фактор во внешнеполитической картине русской смуты был осложнен вмешательством конкурирующей шведской стороны. На севере Руси, преимущественно в Новгороде, сформировалась партия, прочащая на московский престол шведского принца Филиппа. Враждующие между собой казаки, несмотря на различие кандидатур «в цари», традиционно желали природного русского государя, будь то «воренок» (сын Лжедмитрия II и Марины Мнишек) или мнимые дети царя Феодора Иоанновича. В толще национального самосознания исподволь стало складываться представление, что прекращение смуты напрямую связано с решением вопроса о действительно законной власти в России, которая, к тому же, в той или иной степени устроит всех в практической области.

К лету 1612 года в патриотических, но враждующих между собою лагерях казаков и различных ополчений утвердилось общее убеждение, что в первую очередь необходимо освободить Кремль от поляков и затем созвать Всероссийский Собор, который стал бы общепризнанным выразителем воли «всея земли».

Наиболее дальновидные политики, имевшие опыт державной деятельности (как правило, это были представители института воеводского управления на местах) стали изыскивать временное компромиссное решение о кандидате в цари. Ярославский собор в июне 1612 года таким «условным» кандидатом назвал королевича Карла Филиппа: необходимо было исключить реальную вероятность шведской интервенции вглубь страны и привлечь к освобождению Москвы силы Новгорода Великого, который тогда был фактически оккупирован отрядами шведского полководца Якова Делагарди. Именно на почве этого компромисса удалось сформировать второе земское ополчение, во главе которого и стал князь Дмитрий Пожарский. Однако воевода Пожарский ясно сознавал, что их «условная» кандидатура никогда не устроит ни значительную казацкую массу, ни национально мыслящие сословия центральной Руси. Поэтому он всегда подчеркивал, что окончательное решение вопроса о царе принадлежит Всероссийскому Земскому Собору.

С освобождением Москвы от польско-литовских захватчиков вопрос о соборе стал главным. На московских собраниях в ноябре-декабре 1612 года (которые некоторые авторитетные историки считают даже отдельным собором) было решено не предпринимать никаких действий по формированию нового правительства, признать власть Совета Всея Земли как временную центральную и разослать грамоты во все города России, чтобы оттуда были присланы в Москву по 10 человек выборных для полноценного Всероссийского Земского Собора.

Казаки, а их, по некоторым сведениям, собралось в Москве до двадцати тысяч,6) создавали в столице довольно напряженную обстановку. Если бы не мудрое решение о созыве Всероссийского Собора, на котором особенно настаивал князь Дмитрий Пожарский, – смута могла бы выйти на новый виток. Слава победителей и освободителей Москвы от иноземцев как бы предоставляла вождям ополчения «право» решить вопрос о государе тут же, ни с кем не советуясь. Однако на этот раз наши предки проявили завидную осмотрительность и не позволили себе обратить блистательную военную победу в сокрушительное моральное поражение.

Выздоровление Руси началось. Осознание бессмысленности и пагубности своеволия, ввергнувшего страну в многолетний хаос, становилось всеобщим. Стремление вернуться к богоугодным порядкам общественного и государственного бытия будило совесть, которая неумолимо требовала раскаяния и исправления.

 

Се Бог наш суд воздает...

Собор

 

К концу 1612 – началу 1613 года в Москву съехались соборяне. Это были представители российских областей и городов от северного Подвинья до Оскола и Рыльска и от Осташкова до Казани и Вятки. Нижний Новгород, стяжавший славу счастливого зачинщика земского ополчения, по праву выставил значительно более десяти соборян.* Священный собор возглавили три маститых архиерея: митрополит Ефрем Казанский, митрополит Кирилл Ростовский и митрополит Иона Сарский. Святое дело требовало сугубой подготовки: рабочим заседаниям собора предшествовали три дня строгого поста и молитвы по всей России. Ради полноты и строгости покаяния пост был наложен даже на грудных младенцев и домашнюю скотину. Поэтому, по словам современников, благоговейная духовная внутренняя тишина сопровождалась одновременно горьким детским плачем и стенаниями животных, как бы подчеркивавшими всеобщность раскаяния.

Многие заседания собора проводились прямо в Кремлевском храме Успения Божией Матери – главном храме России. Однако, несмотря на столь ревностный зачин, первые заседания собора были омрачены жесточайшими спорами. Напряжение этих прений было таково, что некоторые светские историки, изучавшие потом собор, становились в тупик, сомневаясь в его результативности: столь разительно непримиримость начальных заседаний отличалась от заключительной радости (когда не только соборяне, но и весь московский люд как бы «единым духом, едиными устами» с ликованием принял решение о восстановлении законной власти на Руси).

Да, единодушие обреталось постепенно. Это – весьма важное свойство соборного процесса и признак принятия действительно здравого решения. Сие свойство соборов восходит к общим правилам аскетической практики, к православному учению о молитве и духовном мире. Оно гласит, что всякий, вставший на молитву, усилием воли должен подавить в себе суету посторонних мыслей и буйство непокорных чувств, дабы целиком сосредоточиться на святом деле богообщения. Как непросто добиться при этом потребной внутренней тишины, знает каждый христианин. Начало всякой молитвы бывает замутнено как бы внутренними прениями, мысленным столпотворением и сердечной немотой.

Московский собор, разрешая вопросы, казалось бы, практической политики, на самом деле был поиском русскими людьми общего чаяния, которое они и должны были молитвенно вознести Богу, чтобы Отец Небесный принял их покаяние и даровал просимое: мир и порядок истерзанной земле. «Да приидет Царствие Твое, яко на Небеси и на земли». Невозможное человекам возможно Богу. И действительно, обретение единства на соборе 1613 года стало настоящим чудом...

По сути дела первая часть собора была своеобразным зеркалом всей смуты, наглядной иллюстрацией соборянам – какое разделение они должны преодолеть.

Поначалу некоторые вожди земщины и боярства пытались предлагать в претенденты шведского принца Карла Филиппа и даже принца Владислава из явно враждеб<