Допрос и показания Доркас хелльер,

 

данные под присягою июля 31 числа, в десятый год правления Государя нашего Георга Второго, милостью Божией короля Великой Британии, Англии и прочая.

 

Мне семнадцать лет от роду, я уроженка этих мест, девица. Я состою в услужении у мистера и мистрис Пуддикумб.

 

В: Хозяин растолковал вам, для чего я вас призываю?

О: Так, сэр.

В: И предупредил, что вы свидетельствуете под присягой, как в суде?

О: Так, сэр.

В: А посему вы должны мне ответствовать по чистой совести, ибо тот человек будет записывать каждое ваше слово.

О: Как перед Богом, сэр.

В: Хорошо. Взгляните еще раз на это изображение. Тот ли это джентльмен, которому вы прислуживали в этом самом покое в последний день апреля?

О: Так, сэр. Как будто он.

В: Точно ли? Если у тебя есть хотя бы самомалейшее сомнение, девушка, говори прямо. Никакой беды тебе от этого не будет.

О: Точно он, сэр.

В: Хорошо. Вы ли подавали джентльменам ужин?

О: Я, сэр. И ужин и все прочее.

В: Разве у вас не в обычае, что проезжающим джентльменам услужают их собственные люди?

О: Это уж как будет их воля, сэр. А джентльмены к нам жалуют редко.

В: Никаких распоряжений о том, кто должен им служить, они не отдавали?

О: Нет, сэр.

В: Они беседовали между собой, когда вы накрывали на стол?

О: Нет, сэр. Мы не слыхали.

В: Вы присутствовали при их ужине?

О: Я хотела остаться, но они немедля меня отослали.

В: Значит, за столом они обходились без прислуги?

О: Так, сэр.

В: Не приметили вы чего-либо необычного в их поступках?

О: Что мы должны были приметить?

В: Вопросы делаю я. Вспомните. Не выказывали они волнения, не хотелось ли им поскорее остаться в комнате одним?

О: Ничего необычного, сэр. Просто они утомились после долгой дороги. А накануне худо пообедали. Это их слова.

В: И теперь желали отужинать без лишней канители?

О: Так, сэр.

В: Какие кушанья они спросили?

О: Жаркое с яичницей и похлебку гороховую с луком, и еще салат, а под конец молочный пудинг.

В: Сытно они поели?

О: Да, сэр. Изрядно.

В: Чувствовалось ли между ними согласие? Не дулись ли они друг на друга как после ссоры?

О: Нет, сэр.

В: Кто из них отдавал вам приказы?

О: Который постарше, сэр.

В: А потом вы носили ему и мистеру Бекфорду чай? (Non comprendit [19]). Чай, милая. Китайская травка.

О: Так, сэр. В нижнюю комнату.

В: Что из их беседы вы расслышали?

О: Мистер Бекфорд, помню, рассказывал про себя.

В: Что же именно?

О: Про своих родных, сэр. Что он родом из Уилтшира. Про сестрицу свою сказывал – что она недавно в Солсбери сыграла свадьбу.

В: И больше ничего?

О: Нет, сэр.

В: Случалось вам прежде усматривать, чтобы мистер Бекфорд таким же порядком заводил беседы с проезжающими?

О: Как же, сэр. Его дом стоит тут же на площади – вон, сэр, извольте только голову повернуть. Ему из окна все видно.

В: Он предпочитает водить знакомство с людьми просвещенными?

О: И ни с кем другим, сэр. Такая о нем молва.

В: Скажите мне, Доркас, среди скарба, который джентльмены отнесли к себе в комнаты, не бросилась ли вам в глаза какая-нибудь диковина?

О: Нет, сэр. Разве вот сундучок да бумаги.

В: Что за бумаги?

О: Молодой джентльмен в сундучке привез, сэр. Я принесла ему еще свечей, а на столе, на котором пишут, бумаги. А свечи ему велел подать второй джентльмен, когда спустился к мистеру Бекфорду.

В: Молодой джентльмен читал?

О: Да, сэр. Это ему надобны были свечи.

В: Какого рода бумаги?

О: Не знаю, сэр. Я по-азбучному не разбираю.

В: Вы разумеете, что не знаете букв? Не имелось ли на верху этих листов каких-либо надписей, сделанных особо – адресов?

О: Мы неграмотные, сэр.

В: Да-да, но буквы-то вы различили. А не было ли на тех листах складок от сгиба, печатей, тайных знаков?

О: Нет, сэр. Они больше походили на счетные цыдулки.

В: Что это такое?

О: А это, когда проезжающие просят, хозяин им дает бумагу с указанием, сколько платить за постой.

В: Вы хотите сказать, что на них были изображены цифры?

О: Да, сэр. И еще вроде букв, только не азбучные – те-то я знаю, какие из себя.

В: Эти знаки писались в строчку или столбцами, как в счетах?

О: Нет, сэр. Промеж фигур.

В: Каких фигур?

О: Одну я разобрала: большой круг. И другая – с тремя сторонами, и еще такие, навроде луны.

В: Как это понять – «навроде луны»?

О: Ну, как корка у сыра. Или как темный краешек у старой луны.

В: То есть луны на ущербе?

О: Так, сэр.

В: И рядом цифры?

О: Так, сэр.

В: Много ли бумаг на столе содержали означенные фигуры и цифры?

О: Много, сэр. С дюжину, а то и больше. Изрядное число.

В: Какой величины были эти листы?

О: Вон как те, на каких пишет джентльмен. А иные вдвое больше.

В: Укажите так: фолио и полуфолио. Листы были исписаны? Чернилами?

О: Так, сэр.

В: Слова не были напечатаны, как в книге? Может, то были страницы из книги?

О: Нет, сэр.

В: Джентльмен занимался писанием?

О: Нет, сэр. При нас – нет.

В: Не приметили вы каких-либо принадлежностей для письма – перьев, чернильницы?

О: Нет, сэр.

В: И такими же бумагами был набит сундук?

О: Лежали там и бумаги, сэр. А еще книги, а промеж них – большие медные часы без футляра.

В: Часы? Вы это знаете за верное?

О: И пребольшие, сэр. А нутро у них – как у надкаминных часов мистрис Пуддикумб, ежели заглянуть через заднюю дверцу.

В: Вы видели циферблат, стрелки, указующие время?

О: Нет, сэр: часы лежали ничком. А вот нутро ихнее мы видали: колесики, колесики – совсем как в наших часах.

В: А книги? Где они помещались?

О: Сундук стоял возле дверей, сэр, весь нараспашку. У дверей было темно, ну да я, уходя, в сундучок-то заглянула.

В: И увидели книги?

О: Да, сэр. Нынче слух пошел, будто в нем было золото – из-за него-де всех и порешили.

В: Но вы знаете, что это не так?

О: Знать-то знаю, сэр, да только моим словам веры не дают.

В: Пусть их. Я, Доркас, тебе верю. Но перейдем к горничной Луизе.

Расскажите-ка, о чем вы с ней судачили.

О: Перемолвились только словечком, когда я показывала ей комнату, а других разговоров не было.

В: О чем перемолвились?

О: Я спрашивала, издалека ли они едут, сэр. Куда направляются. Все в этом роде.

В: А о себе она не рассказывала?

О: Как же, сэр, я и про нее спрашивала. Она и говорит: везут-де ее в Бидефорд прислуживать одной леди – она джентльменам сродница. Прежде в Лондоне служила у другой хозяйки, да та подалась за границу, а горничную не взяла. Потом она спросила, знаем ли мы Бидефорд. Как не знать, говорю, мы туда однажды ездили – с отцом, правда. Право слово. Город изрядно большой, рынок знатный.

В: Приводила ли она имя прежней своей хозяйки?

О: Имя она поминала, сэр, да я уже запамятовала.

В: Английское имя?

О: Так, сэр.

В: Какая-нибудь важная дама?

О: Нет, сэр. Хозяйка как хозяйка. Не помню, как ее...

В: Не узнавали вы у Луизы, откуда она родом?

О: Она сказывала, из Бристоля, сэр. А как подросла, перебралась в Лондон, потому что ее родители умерли. Она умеет шить и укладывать волосы, а в Лондоне такие мастерицы хорошие деньги зарабатывают.

В: А про вашу жизнь она расспрашивала?

О: Да, сэр. Довольна ли я хозяйкой да как нам у нее служится.

В: Что еще?

О: Мы говорили недолго, сэр. Меня кто-то кликнул. Тут она спохватилась, что у меня, верно, дел невпроворот, а она меня держит. А она-де притомилась и сядет ужинать отдельно от всех. И чтобы я себя не утруждала, а ужин ей снесет этот, Дик.

В: Не было ли речи о двух джентльменах?

О: Сказывала, будто впервые их увидала десять дней назад, но о старшем слыхала от прежней хозяйки много хорошего.

В: А те двое слуг – о них вы не толковали?

О: Про Фартинга – нет, сэр. Про другого, Дика, который глухонемой, она сказывала, чтобы я ни повадок его, ни наружности не страшилась: он зла не причинит.

В: Припомните хорошенько, дитя мое: подлинно ли она походила на горничную или же было заметно, что она лишь присвоила оное звание для какой-то причины?

О: Манеры у нее самые лондонские. Говорит как по писаному, а собой уж такая красавица. Одни глаза чего стоят. Мужчины ради таких глаз жизни не пощадят.

В: Больше похожа на леди, чем на горничную? Слишком видная для девицы простого звания?

О: Не знаю, как и сказать, сэр. Но слова она выговаривала слегка на бристольский лад.

В: Стало быть, держалась она не как знатная дама?

О: Нет, сэр. Она говорила, что после ужина ляжет почивать, а сама не легла. Я через час-другой пошла спать, и случилось нам проходить мимо покоя молодого джентльмена – так она у него сидела.

В: Вы слышали ее голос?

О: Так, сэр.

В: И остановились у дверей полюбопытствовать?

О: Был такой грех, сэр. Всего на минуточку. Ведь этакая странность: мы думали, она спит, а она вон где.

В: Вы расслышали, о чем они беседовали?

О: Куда там. Дверь толстая, а они все вполголоса да вполголоса.

В: Кто же из них говорил больше?

О: Джентльмен, сэр.

В: И что вам удалось разобрать?

О: Он ей наказывал, чтобы она потрафляла новой хозяйке, сэр.

В: А, выходит, что-то все же было слышно! Ну-ка, рассказывай, что там происходило.

О: Как Бог свят, сэр. Уж мы и так и этак – ничего не слыхать.

В: С чего бы ему читать ей такие наставления среди ночи?

О: Ума не приложу, сэр.

В: Повторяю прежний вопрос: не явилось ли у вас подозрения, что это никакая не горничная?

О: Мне только то было удивительно, что беседа их больно затянулась.

В: Откуда вам известно, сколько они беседовали? Вы только что уверяли, будто замешкались у дверей всего на минуту.

О: Истинная правда, сэр. Но наша с Бетти комната по соседству с ее покоем. И вот спустя полчаса – мы еще уснуть не успели – возвращается.

Слышим – проскользнула к себе и дверь на защелку.

В: Не пришло ли вам на мысль, что девица, возможно, предназначалась для угождения не новой хозяйке из Бидефорда, но молодому джентльмену?

О: Стыдно вымолвить, сэр.

В: Полно, Доркас, тебе уже восемнадцатый год. Чтобы у такой бойкой да пригожей девицы не было воздыхателя – ни за что не поверю. Их, поди, уже с десяток имеется?

О: Ваша правда, сэр, есть один. Я его прочу себе в мужья.

В: Так пристало ли тебе корчить стыдливую невинницу? Не обнаружилось ли позже указаний на то, что они имели плотское соитие?

О: «Соитие» – это я не знаю, что такое.

В: Что они спали в одной постели.

О: Что вы, сэр, в постели и вовсе никто не спал.

В: Никто не спал? Верно ли?

О: Да, сэр. Ложиться ложились, но покрывало не скидывали.

В: Не входил ли кто ночью в покой к девице?

О: Нет, сэр.

В: И не выходил?

О: Нет, сэр.

В: Не слышали вы там шума или голосов?

О: Нет, сэр. Мы спим крепко, и Бетти тоже.

В: Можно ли было почесть ее за беспутницу, блудодейку, продажную девку?

О: Нет, сэр.

В: Не заводила ли она часом речь, что для девицы столь приятной наружности, как ты, можно сыскать в Лондоне местечко более благодатное и доходное?

О: Нет, сэр.

В: Не рассказывала ли горестных историй о своей несчастной любви?

О: И об этом разговора не было, сэр.

В: Была она довольна своей участью или скорбела о ней?

О: Не знаю, сэр. Я чаю, на прежнем месте ей жилось лучше и она не рада, что заехала в такую даль с чужими людьми.

В: Так и сказала?

О: Так сказали ее глаза, сэр.

В: Она не улыбалась?

О: Раз или два, сэр. А потом и того пуще.

В: Как пуще? Сделалась игрива и резва?

О: Нет, сэр. Не умею объяснить.

В: Смелее, милая, я тебя не съем.

О: Как они уехали, нашли мы у нее на подушке платочек с цветочным узором, будто нарочно оставленный, чтобы нам сделать удовольствие.

В: Где теперь этот платок?

О: Матушка велела спалить, сэр. Тогда только и разговоров было что про убийство, про Фиалочника, и она побоялась: как бы беду не накликать.

В: Из дорогой материи платочек?

О: Да, сэр, материя прочная, вроде индийского хлопка. А по ней – цветы да заморские пичужки.

В: Обыкновенной горничной подобная вещица верно не по карману?

О: Приезжал на прошлую ярмарку коробейник из Тивертона, так он такие привозил. Сказывал, такую материю нынче ткут в Лондоне. Меньше чем за три шиллинга нипочем не отдавал. Ткань, говорит, хоть и не из Индии, но индийской не уступит. И король ее носить не запрещает.

В: Не спрашивали вы наутро, отчего горничная так долго оставалась в покоях молодого джентльмена?

О: Нет, сэр. Кроме прощания, у нас других разговоров не было.

Недосужно: день праздничный, работы – втроем не управиться.

В: Я слышал, Доркас, этот самый Фартинг приставал к тебе с бесстыдными домогательствами?

О: Приставал, сэр, да я слушать не стала. Не на такую напал.

В: Он отозвал вас в сторонку?

О: После ужина мне понадобилось в кладовую. Он за мной. Хочет меня обнять, а я гоню его прочь. Тогда он стал зазывать в покойчик над конюшней, где ему было постелено, и посулил шиллинг.

В: Он пришелся вам не по сердцу?

О: Сдался мне этот пьяница! И лгун к тому же. Я сразу смекнула, что лгун.

В: Из чего вы это заключили?

О: Стал он за ужином рассказывать про того, другого, Дика, и уж какими только поносными словами его не обзывал. Он-де сущий скот, будь-де его воля, он бы нам обиду сделал. А на поверку вышло, сам такой, если не хуже.

Видит, что я на его шиллинг не польстилась, – я, говорит, сам приду нынче к вам в почивальню – вас охранять. Охранять! Так я и поверила.

В: Однако ночью он к вам не пришел?

О: Нет, сэр, не пришел. И жаль, что не пришел: уж Бетти наша его бы приголубила дубинкой по маковке.

В: Я слышал, он отъехал еще до света. Не сказывал ли он вам об этом намерении?

О: Нет, сэр, ни словечка.

В: Вижу, Доркас, девушка ты честная. Исправна ли ты в рассуждении церкви?

О: Так, сэр.

В: Держись тех же правил и впредь. Вот тебе шиллинг, которого лишило тебя твое добронравие.

 

Jurat die at anno supradicto coram [20]

Генри Аскью.