Замечательный сон одной крестьянки

(из письма сельского священника)

Недавно одна крестьянка рассказала мне свой сон, который настолько интересен, что считаю нужным сообщить его вам. Но прежде скажу о ней самой. Она крестьянка деревни Ново-Марьевки, Ксения Трофимовна Малеткина, тридцати семи лет, грамотная, замужняя; в семье у нее муж и пятеро детей, живут бедно. В девушках она была богомольной, крепко лю­била посещать церковь. Родители ее перешли в раскол, в рас­коле помазывали и ее, хотя она раскола не любила.

Еще будучи девицей, она видела такой сон. Настал Страш­ный Суд. Великое множество людей собралось, но как судились они, этого она не видела, только смотрит, шум утих и остались с ней очень немногие. Она спросила кого-то невиди­мого ею: «Куда все ушли?». И голос отвечал: «Они осуждены».

«А мы?» — сказала она. «А вы идите вон в тот дом», — был ей указан прекрасный дом. На дороге росла чудная рожь, вдали виднелись роскошные луга и лесочек, и было сказано, что все это дано им от Бога в пользование. Когда они подошли к дому, то увидали Женщину. Жена эта сказала им: «Сюда не ходите, вы недостойны сего, а вот идите рядом, тут ваше жи­лище». Они спросили, кто она? «Я — Божия Матерь». Поклонившись Ей, они пошли, куда было им указано, и в это время где-то внизу Ксения услыхала пение: «Святый Боже» и увида­ла, что поют в подземелье. Ей сказали, что там ее родители, что им хорошо, только темнее, чем здесь.

Не особенно давно она видела умершего своего отца, который на вопрос ее, не мучится ли он за веру свою, сказал, что за веру нет, ведь он не отрекался от Христа; тогда она спроси­ла, не наказывают ли его за сквернословие, но он отвечал, что в этом грехе он покаялся, но плохо за мелкие грехи, которые он и грехом не считал. Перед смертию ее отец был пособорован и причащен. Он все говорил, что ему не худо, а затем добавил: «Мы все с трепетом ждем Страшного Суда...»

Муж у этой Ксении был человек честный и богомольный. Но несмотря на честность и набожность, в жизни им не везло и жили они очень бедно, часто хворали сами, хворали и дети. Сон, о котором я еще хочу сказать, касается снохи Ксении Агафьи... Агафья Малеткина была замужем за братом Степана Малеткина (мужа Ксении), который был большой пьяница. Агафья стала и сама пить. Была она очень гордая, супружеской верности не соблюдала, обижала сирот сильно. Умерла пять лет тому назад, было ей тогда сорок пять — сорок сем лет, за три года до смерти жизнь ее изменилась: она захворала, ей свело ноги, открылись на ногах раны в которых завелись черви, перед смертью пособоровалась. Эту Агафью и видела Ксения во сне.

«Вдруг слышу, — говорит Ксения, — что звонят, и звон такой хороший, совсем не такой, как у нас. Дай-ка пойду церковь, — подумала я, — и, одевшись, пошла. Прихожу в церковь, смотрю: стоит она как-то не так, точно лицом на запад, и иконы такие тусклые, а народ все незнакомый. Стал я смотреть на всех и вдруг вижу направо, в углу, стоит моя сноха Агафья Захарьевна, одетая хорошо, по-праздничному, подошла к ней и стала было здороваться, да потом вспомнила, что она, ведь, умерла, а потому и сказала той женщине:

— Прости, тетенька, я обмишурилась, я думала, что ты моя сноха, а теперь вспомнила, что она умерла!

— Нет, ты не ошиблась, — сказала та женщина, — я сама Агафья и есть — сноха твоя.

— Как ты, ты ведь умерла?

— Да, я давно умерла!

— А как же ты сюда-то попала?

—А я на работах была, нас, ведь, на работу гоняют, недалеко от вас работа-то была, и хотелось вот мне тебя увидеть в этом храме.

— Да разве покойники работают?

— Конечно, работают; кто что заслужит: вон, праведники заслужили себе Царство Небесное, так и не работают, а мы под властию князя тьмы, нас и заставляют работать; невыно­симо трудно нам работать-то; а ежели когда не работаем, то сажают в темный угол.

— Господи! Неужели Господь тебя так и не простит, так ты и будешь тут?!

— Так и буду тут, наша молитва Богом не слышима, не слышит Бог загробной молитвы!

— Как! Ведь и неприятелев-то (бесов), когда они ворочают­ся к Богу, Господь прощает!

— Нет! Неправда. Они осуждены навечно. Они и вопиют, и плачут, и скорбят, да нет уж!.. А мы через людей воротиться можем.

— А как тебя, вот, воротить-то?

После этого вопроса Агафья откуда-то взяла небольшую ко­рочку хлеба ржаного, черного-черного, и сказала:

— Вот возьми хоть э такую корочку хлеба, да разломи ее на сорок частей и раздай сорока человекам, да скажи каждому: «Помяни рабу Божию Агафью», то и тогда мне будет большая отрада.

Ксения, увидев хлеб у Агафьи в руках и удивившись, откуда у нее взялся хлеб, да такой черный, спросила:

— Он вас и хлебом кормит?

 

— Да, кормит, только не той пищей, что у вас; и спать дает, и мы отдыхаем. Только трудно под его властыо-то быть.

— Если я подам за тебя милостыньку, то ты совсем тогда от него уйдешь?

— Нет, еще не совсем!

— А как же тебя совсем-то выручить?

— Вам тяжело будет.

— Как же тяжело?

— Да надо отслужить обедню и панихиду; тогда я избавлюсь совсем от их рук. А если не отслужите, то я останусь навечно в их руках.

Помолчав немного, она жалобно и протяжно сказала:

— Отслужи обедню-то, Аксиньюшка! — Затем опять сказала:

— Спасибо еще маслом меня соборовали, мне отрада есть, а ежели бы не соборовали, то по моим-то делам мне место-то было в геенне.

— Разве еще мука есть?

— Еще две ниже нас муки: одна — геенна, а другая — тар­тар.

— А Яков-то с вами?

— Какой Яков?

— Кочуров, кум-то твой!

— Разве он умер?

— Умер!

— А я про него и не слыхала.

— А разве вам слух есть?

— Как нет? Слух есть... Когда блаженная душа идет, мы ее сопровождаем, завидуем, а когда к нам идет какая, то мы скорбим, встречаем ее, а которые ниже нас — те нам неизвес­тны».

Затем во сне Ксения пала на колени и стала просить Бога простить ее сродницу, и с этим проснулась...

Так как сон этот, мне думается, был реальным видением, то и счел я нужным описать его вам. Видела Ксения его месяца два тому назад и говорит, что Агафья ей говорила очень мно­го, но вот — хоть убей, ничего не может иного вспомнить, кроме сказанного, а это все, как сейчас, помнит.

ЗАМЕЧАТЕЛЬНОЕ ВИДЕНИЕ

В июне 1892 года я приехал из города Баку в Тифлис к своей замужней дочери. Вскоре по приезде она, между про­чим, сказала мне, что проживающая неподалеку от них три­надцатилетняя дочь вдовы мещанки Е. Б-ой, Анна, имела ви­дение во время болезни: видела своего умершего отца, братьев и сестер. Я сначала на этот рассказ не обратил внимания, но когда услыхал о том же от родственников отроковицы Анны, с которыми я был знаком, то попросил их пригласить Анну в свой дом; там она лично рассказала мне, в присутствии род­ных, свое видение, тогда же с ее слов мною записанное.

«В 1892 году на третий день Святой Пасхи я заболела диф­теритом и была отправлена в городскую больницу. На другой день, когда я, тяжело больная, лежала в постели и стала забы­ваться, как бы засыпая, вдруг в это время я увидела своего отца, который умер более шести месяцев тому назад. Он подо­шел ко мне, взял за руку, велел встать и повел меня. Очень скоро очутились мы на кладбище. Отец повел меня к своей могиле, где он был похоронен.

— Вот это твоя могила, — сказал мне отец, указывая место около своей могилы.

— Я не хочу, папа, умирать, — сказала я.

— Почему?

— Я еще молодая, хочу жить.

— Ну, живи. Я возьму дедушку твоего, если на то будет воля Господня.

— Скоро дедушку возьмешь? — спросила я.

— Я тогда тебе скажу.

— А скоро ли? — опять спросила я.

— Нет, не скоро.

— Как же, папа, ты теперь со мной говоришь, — спросила я, — ведь ты давно умер?

— Умерло мое тело; оно спит, а душа живая.

— У всех ли так бывает?

— У всех. Хорошо ты делаешь, Анюта, что помнишь и исполняешь мое приказание и зажигаешь лампаду пред святыми иконами. А вот о могиле моей никто из вас не позаботился; хотя бы ячменю на ней посеяли.

— Я скажу маме и мы посеем.

После сего отец взял меня за руку, и мы с ним пошли. Дорога была каменистая; потом вскоре началась тропинка, покрытая красным блестящим песком. Мы пошли по этой тропинке. Она привела нас к большим, высоким воротам; на них было много икон; а по сторонам ворот стояли два монаха и держали в руках иконы. Я вошла вместе с отцом в отворенные ворота. Тут, при входе, встретили нас очень много детей; в числе их я увидала знакомых и своих братьев и сестер, умер­ших в разное время: Алексея, шести лет; Евгению, семи лет; Феодосию, пяти лет; Марию, четырех лет; Петра, трех лет; годовалую Антонину и Лидию, шести месяцев. Все они со мною поцеловались. Одеты они были не одинаково, а как кого в чем похоронили; но на всех были крестики, снаружи, а на головах венчики, какие на умерших надевают в церквах; за поясками у всех были платочки с изображениями ангельских ликов и с надписями; но что написано — я не знаю и не читала. Дети хотели было вести меня, но папа взял меня за руку и сам повел. Мы пришли к церкви, очень большой, бе­лой, с сияющим куполом. В притворе было много икон: с правой стороны стоял монах в облачении и читал; там же на столе были Крест, святая вода, свечи с изображениями Спа­сителя и Божией Матери и венчики. Я спросила: для чего здесь венчики?

— Они даются тем, кого похоронят без венчиков, — отвечал отец.

Среди церкви стоял монах и читал, но я не помню что; я рассматривала церковь. Иконостас весь блестел, и в нем было много икон, царские врата были растворены; над ними - белый голубь. С правой стороны была икона Спасителя, а с левой — Божией Матери; обе иконы большие, в белых блес­тящих ризах, усеянных золотыми крестиками и звездочками. На обоих клиросах стояло много Ангелов в белых одеяниях, все в один рост и все они пели: «Христос воскресе!» Я узнала Ангелов потому, что они были с крыльями, как изображаются на иконах. Кроме Ангелов и монахов никого в церкви не было. Отец выпустил мою руку, которую все время держал в своей руке, и я стала молиться пред иконой Божией Матери. Помолившись, я хотела подойти и поцеловать икону, но кто-то невидимо удержал меня, и я не могла подойти к иконе. После сего отец взял меня за руку, и мы вышли из церкви. Тут я увидела очень сильный свет, не похожий на солнечный. В это время отец велел мне поклониться. Я поклонилась. Потом велел встать — я встала и спросила:

— Что такое было, что мне велели поклониться?

— Тебя Господь благословил, — отвечал отец. Тут нас опять встретили дети, и мы все пошли далее. Деревьев было много, как будто лес. Шли мы по широкой тропинке, покрытой зеле­нью, как ковром и еще чем-то блестящим. Вскоре мы пришли к тому месту, где дети постоянно находятся. Тут на большом столе я опять увидала свечи с бантами из лент и изображениями святых. Дети срывали с деревьев того разных плодов и давали мне, но я отказывалась, не брала; они были как будто недовольны моим отказом и клали плоды в корзинки. Я стала спрашивать детей:

— Что вы здесь делаете?

— Богу молимся, в церковь ходим, поем, и звоним на коло­кольне.

- За кого вы молитесь? — спросила я.

— За тех, кто за нас молится.

— Чем вы здесь питаетесь?

— Молитвами, когда нас поминают.

— Какими молитвами?

— Какие бывают на проскомидии.

— А когда вас не поминают, тогда чем питаетесь?

- Когда ты придешь к нам, тогда все узнаешь.

Тут все дети стали просить меня, чтобы я осталась у них:

— Ты будешь нянчить своих маленьких сестер.

— Но я не желала оставаться.

Отец сказал мне:

— Пойдем.

Я стала прощаться с детьми, брала их за руки, а они меня целовали.

Когда мы пошли, я стала расспрашивать папу:

— Спите ли вы здесь?

— На что нам сон? — сказал он. — Спит наше тело, а душа не спит.

— Разве ночей здесь не бывает?

— У нас как теперь светло, так и всегда. Свет незаходимый.

—А холодно бывает?

— Здесь нет ни холода, ни жары.

Я стала смотреть вверх, думала увидеть небо, облака, но ничего не видела, кроме сильного света и больших деревьев, стоявших вокруг и поднимавшихся на значительную высоту; а сверху видела летающих Ангелов, трубивших в трубы.

Отсюда пошли дальше. Вижу беседки, сплетенные из расте­ний: в них были монахи и священники. Далее, за беседками, под деревьями, сидел кто-то в кресле, с короной на голове.

Я спросила папу: «Кто это сидит?» Он сказал: «Государь». Имени Государя я не знаю и не спрашивала; только вдали видела еще много таких же.

Пошли еще дальше. Вышли на тропинку, где не было ни лесу, ни земли, и дорога была не такая хорошая, как прежде. Чем дальше шли, свет постепенно все уменьшался, и мы по­дошли к каким-то подвалам; кругом было сыро, холодно, смрад. Тут я увидала много людей; некоторые из них сидели за каки­ми-то перегородками и все плакали. У многих женщин, скло­нивших головы, вся одежда была мокрая от слез. Я узнала некоторых знакомых и свою крестную мать, умершую два года тому назад. Она сидела и, увидав меня, бросилась, было, ко мне, но кто-то невидимо удержал ее и не допустил ко мне. Она опять села и заплакала.

Я спросила:

— О чем вы плачете?

-- О том, что обо мне никто не молится.

— Хорошо ли вам здесь?

— Нет, — отвечала она.

Я хотела еще ее спросить, но папа повел меня дальше; шли мы как будто под гору, все вниз. Свету там почти не было; народу было очень много, одни сидели, другие стояли. Вдруг я увидала впереди огонь, выходивший откуда-то снизу, и сильно испугалась.

Отец сказал мне:

— Ничего не бойся.

Я спросила его:

— Что это за люди?

— Грешники, — отвечал он.

Я опять стала смотреть в ту сторону, где был огонь, и увидала что-то похожее на бревна; на них висели цепи, а людей не видно было, только одни головы. Слышны были крики, стоны, оханье.

Отсюда мы пошли назад. Подошли к воротам, около кото­рых стояло какое-то большое чудовище, похожее на корову; оно сильно зарычало; я испугалась и — вдруг очнулась... Ле­жала я в постели, около меня никого не было».

По словам родственников отроковицы Анны, С.В. и Е.П. Т-х, рассказ этот, в первый раз услышанный ими от своей пле­мянницы, произвел на всех потрясающее впечатление; да и сама Анна, под свежим влиянием своего видения, была в силь­ном волнении и со слезами передавала свой рассказ, в дей­ствительности которого никто не сомневался по следующему обстоятельству. Когда отроковица Анна находилась в больни­це, умерли две двоюродные ее сестры: Евгения и Мария, за­болевшие тоже дифтеритом и находившиеся в доме своих ро­дителей. О смерти их Анне не говорили, и она о том не могла узнать ни от кого другого, кроме посещавших ее родных. Между тем, в рассказе своем она упоминает о Евгении и Марии, на­ходившихся в числе встретивших ее детей, и, кроме того, она подробно описала, в чем они были одеты при погребении, т.е. как она видела их в загробном мире.

Что Всемогущий Бог скрывает от мудрых и разумных мира сего, то открывает младенцам и чистым сердцем.