Глава 13. В двадцати семи километрах от Пхеньяна

 

В воскресенье, в четыре часа утра фашисты опять перешли границы дозволенного. На этот раз — корейскую границу.

На двух бронетранспортерах, трех грузовиках и автобусе эсэсовцы в полчаса разогнали пограничников, окружили и взяли в плен три дивизии, захватили военные аэродромы. На этих аэродромах Борман, во всеуслышанье объявивший себя пацифистом, лично уничтожил все самолеты, облив их бензином и бросив спичку. Армия «Центр», как назвал ее Штирлиц, быстро продвигались к столице Корейской Народно-Демократической Республики.

В Пхеньяне поднялась паника. Едва проснувшееся с утра правительство Ким Ир Сена никак не могло принять каких-нибудь мудрых решений. Любимый руководитель товарищ Ким Чен Ир предлагал, правда, партии поднять народ на священную войну, выработать программу борьбы с врагом, перестроить хозяйство на военный лад, мобилизовать силы и средства на защиту страны, организовать партизанскую войну в тылу врага, вывезти все заводы на территорию СССР, а какие нельзя вывезти — уничтожить, как и провизию с боеприпасами, в общем, уничтожить все возможное, чтобы ничего не досталось врагу.

Ответил ему сам Великий вождь, и ответил афористично: «Заткнись, урод!» Разобравшись с молодым и неопытным поколением, Великий вождь стал срочно готовился к эвакуации. На самолетах Ким Ир Сен летать боялся, поэтому золото, драгоценности, деньги, картины, мебель и разное барахло грузили в личный бронепоезд вождя.

Между тем, немецко-фашистские войска захватывали город за городом, и везде их встречали как освободителей, увешивая солдат гирляндами ярких цветов. Занимая очередной населенный пункт, армия «Центр» внедряла «новый порядок» — канистры с бензином и весь алкоголь конфисковывались и сносились к боевым машинам. Пленных решено было не брать, разве поймешь, кто здесь «свой» и «чужой» — все поголовно корейцы!

Промедления возникали исключительно из-за Бормана, который вплотную занимался осквернением священных мест, связанных с Великим вождем. Под «осквернением», Борман понимал самые разнообразные вещи, которые обычному человеку просто не пришли бы в голову.

Покидая населенный пункт, Айсман под урчание моторов приговаривал к расстрелу евреев и коммунистов.

— Но только, чтобы не насмерть! — напоминал Борман.

Коммунистов, впрочем, уже не было ни одного — все они живо посжигали свои партбилеты и с южно-корейскими и нацистскими флагами восторженно приветствовали захватчиков. Что касается евреев, то и этих не было тоже, по крайней мере, никто в этом не сознавался.

Случалось, что как только армия «Центр» выходила из города, в нем действительно начиналась пальба. Это, пользуясь случаем, расстреливали друг друга сами корейцы. Но за что — было уже совершенно не понятно.

Оккупанты стремительно продвигались все дальше, к сердцу страны Чучхе — Пхеньяну. Бронетранспортеры оставляли глубокие гусеничные следы на свежевспаханной корейской земле.

На головном бронетранспортере ехал Штирлиц. В бинокль он осматривал окрестности и, если видел неподалеку что-нибудь подозрительное, стучал по люку, давая Борману сигнал пустить туда снаряд. От взрыва снаряда корейцы разбегались, как кролики, и армия «Центр» успешно продвигалась дальше.

Наконец, упарившись в машине, Борман вылез из люка и присел на броню рядом со Штирлицем. Душа Бормана пела и он затянул песню:

 

Вставай проклятьем заклейменный…

 

— Совсем Борман съехал под старость лет! — воскликнул Айсман.

— Ой, простите! — смутился Борман. — Я хотел сказать: Гитлер зольдатен…

И все хором подхватили:

 

Гитлер зольдатен!

 

За двадцать семь километров от Пхеньяна в маленькой деревушке армия Штирлица наткнулась на брошенную машину с ящиками женьшеневой водки.

Эсэсовцы с радостными криками откупоривали бутылки и пили прямо из горла, тут же закусывая находящимися в бутылках корешками женьшеня.

— Пожалуй, пора делать привал, — решил Штирлиц.

— Точно! — согласился Айсман, осматривая добычу. — Вот оно — изобилие!

Расположились на постой в сельсовете, эсэсовцы освежевали пойманную на лугах живность и устроили грандиозный шашлык. Лучшие куски принесли Штирлицу.

— Борман, — спросил Штирлиц, откусывая мясо с шампура, — что мы сделаем с Ким Ир Сеном, когда захватим Пхеньян?

— Что за вопрос? Повесим!

— А как же религия? Ведь вам, кришнаитам, никого убивать нельзя?

— Так это не я, это же ты его повесишь! — резонно заметил бывший партайгеноссе.

Эсэсовцы доели шашлыки, допили захваченную водку и завалились спать. Заснул и Штирлиц, уставший после стольких бурных событий.

Ночью северные корейцы под руководством чекиста Пака ползком подобрались к деревушке. Часовых не было, нападения никто не ждал, пьяные захватчики храпели во сне, как младенцы. Корейцы повязали их сетью, погрузили в фургоны и увезли в тюрьму.

Штирлица и Бормана опознал лично товарищ Пак, поэтому их связывать не стали, а бережно перевезли в гостиничный номер, откуда они сбежали два дня назад.

Штирлиц мог бы запросто проснуться, но ему снился интересный сон, и он хотел его досмотреть. А Борман и не знал, что он спит, поскольку ему снился мавзолей с надписью «Штирлиц», возле которого Борман нес свою бессонную вахту, причем в двух экземплярах — по краям от резных дверей из красного дерева…

 

ГЛАВА 14. «И ОТ КОРЕЙСКОГО НАРОДА, В ЧАСТНОСТИ!»

 

Штирлиц проснулся на следующий день, ровно после обеда.

В кресле у окна сидел Пак Хен Чхор. Ковыряя в зубах зубочисткой, корейский чекист увлеченно читал речь Великого вождя Президента Ким Ир Сена, которую тот должен был произнести сегодня вечером в честь ликвидации опасного заговора и разгрома немецко-фашистских войск под Пхеньяном. Речь еще не была произнесена, но зато была уже издана и роздана самым преданным корейцам.

Штирлиц проснулся сразу же, как из ружья. Он свесил ноги и присел на кровати, хмуро взглянув на корейца, потом перевел взгляд на сопящего в соседней кровати Бормана.

— Борман, подъем! — скомандовал русский разведчик. Борман не отвечал. — Борман, танки!

— А! Что? Дайте гранату! — встрепенулся Борман и вскочил, как лунатик, не открывая глаз. — Мы где?

— В гостинице, — ответил Пак, откладывая речь и торжественно вставая. — Товарищ Штирлиц и товарищ Борман! От имени корейского правительства, от Великого вождя Президента и Победителя фашизма Ким Ир Сена, и от всего корейского народа, в частности, выражаю вам благодарность за раскрытие заговора против идей чучхе!

— А что, заговор уже раскрыли? — спросил Борман, продирая глаза.

— И еще как! И только благодаря вам, русским контрразведчикам! Вы — настоящие профессионалы! Я горд, что работал рядом с вами! Я восхищен! Как удачно вы завлекли заговорщиков в ловушку и напоили их до скотского состояния. Это позволило нам их обезвредить без всяких потерь. Кроме этого, вы выявили, как много еще было скрытых врагов народа у нас в стране! А как вы угнали самолет! Это просто класс! Отличный способ втереться в доверие к заговорщикам! Все наши чекисты были от этого просто в восторге! Мы теперь каждый раз так будем делать!

Штирлиц и Бормана переглянулись.

— Теперь ваши имена будут произноситься в Корее с трепетом, как «дорогой товарищ Штирлиц» и «дорогой товарищ Борман».

— Нет, только не это!

— Ничего, привыкнете. Итак, задание выполнено, вам пора возвращаться в Советский Союз, передайте привет и наилучшие пожелания дорогому товарищу Леониду Ильичу! А вот ваши билеты на самолет.

Пак вытащил из внутреннего кармана пиджака билеты и положил на стол.

— Ваш рейс в 20:00. А до рейса отдохните в номере! Сами понимаете, в стране военное положение, по улицам ходить опасно.

Товарищ Пак, как самый скромный из корейцев, не стал ждать ответных слов благодарности, раскланялся с русскими чекистами и ушел.

Штирлиц встал с кровати и, рыча от злости, хладнокровно расколотил костылем шкаф.

— Скоты! — кричал он, обзывая то ли эсэсовцев, которые ужрались до свинского состояния, то ли корейцев, которые этим так подло и не по-спортивному воспользовались.

Борман непонимающе повертел головой.

— Нас что, повязали? — спросил он. — А как же Четвертый Рейх?

— А пошел он, этот Рейх! — процедил Штирлиц.

— В общем-то ты прав, — глубокомысленно заметил Борман. — Я помню, и Третий Рейх плохо кончил…

Штирлиц понемногу успокоился, это было заметно по тому, что он перестал бегать по комнате и присел в кресло.

— Неудобно как-то получилось с ребятами, — сказал он, закурив свой дымный «Беломор», пачку которого обнаружил на столе. — Получается, мы их сюда заманили и предали.

— Точно, получается, — согласился Борман. — Вроде, как мы виноваты… Никогда себе не прощу! Надо было мне встать в караул!

— Ладно, не переживай. Я их освобожу, — решил Штирлиц. — Захватим еще один самолет, рванем назад в Южную Корею и организуем новый заговор!

— Отлично! — обрадовался Борман. — А я, пока ты будешь освобождать Айсмана и компанию, хочу сделать что-нибудь неприятное этому Ким Ир Сену.

— Что ты можешь ему сделать?

— Пройдусь по улицам и на каждой стене напишу: «Ким Ир Сен — дурак!»

— Ты умеешь писать по-корейски?

— Нет, а что?

— А по-русски здесь ни одна собака не читает.

— Да? Жаль. Есть еще вариант, можно наловить в этой гостинице клопов и тараканов, а потом проникнуть на дачу к этому Ким Ир Сену и…

— Не получится.

— Что? Думаешь я не проберусь к нему на дачу? Да меня никакая охрана не остановит! — запальчиво вскричал Борман.

— Не сомневаюсь. Но этих клопов и тараканов ты до вечера не наловишь, а нам надо наше дело провернуть до 20:00. Что же касается Ким Ир Сена, то он просто переедет на другую дачу, у него их, как собак нерезаных.

— Да, тут ты прав! — Борман хлопнул себя по лысине. — Тогда у меня есть еще одна мысль. Я тебе еще не говорил, лет пять назад я занимался чревовещанием. У меня отлично получалось! Надо показать всему народу, кто такой этот Ким Ир Сен! Когда он будет выступать с трибуны перед народом о разгроме немецко-фашистских войск под Пхеньяном, а я как пукну за него!!!

— Да брось ты, Борман! Кого это здесь волнует?

— Думаешь? — задумался Борман. — Тогда придется действовать по старинке и вспомнить молодость… Наложу кнопок на стулья, разолью на полу масло и протяну веревку, а его золотые унитазы намажу казеиновым клеем. Да, казеин — это то, что нужно!

— Почему именно казеин? Почему не «Момент» или «Суперцемент»?

— Слово красивое…

Борман натянул пиджак, достал из своего рюкзака кнопки, бутыль с оливковым маслом, банку с казеином и выскочил из номера, наматывая на руку веревку.

— Борман! — крикнул вслед Штирлиц. — Встречаемся в аэропорту в 19:30! Не опаздывай!

— Да я не долго, — махнул рукой бывший партайгеноссе и скрылся в лифте.

— Ну, ну, — сказал Штирлиц и мстительно улыбнулся, похлопывая по ладони увесистой рукояткой костыля. — Кем я не хотел бы сегодня быть, так это товарищем Ким Ир Сеном!