Делириум (существительное) – острое нарушенное состояние ума.

 

Отношения без каких-либо обязательств, определенно не для меня. Секс с ним просто потрясающий. Последние несколько недель, с тех пор как я на это согласилась, я пробовала все, чтобы не запасть на него сильнее: во время секса держала глаза закрытыми, стояла на коленях, пока он входил в меня сзади, объезжала его в позе «перевернутая наездница». Делала все что угодно, чтобы не видеть взгляда его глаз, когда он захвачен страстью. И ничего из этого не работало. Я все больше в него влюбляюсь, я тону. Секс меняет все. Невозможно иметь такой потрясающий секс, не затронув чувства. Правильно?

Мы очень осторожно относимся к тому, чтобы держать нашу связь в тайне. На занятиях мы ведем себя профессионально. Как профессор и студент. Ну, по большей части. Были моменты, когда я роняла что-нибудь у его стола, и его пальцы скользили по моему бедру в обещании событий, ожидающих меня вечером. Мое первое осознание того, что «веревки затягиваются» и что я к нему очень привязалась, пришло два дня назад в кафе на территории кампуса. На следующее утро после отличной ночи секса, я остановилась, чтобы купить кофе и шоколадный круассан. Покрытый темными волосами затылок Хьюстона возвышался над толпой людей, стоящих в очереди. Прежде чем я смогла подкрасться и удивить его, и возможно, сэкономить время и пробраться в середину очереди, то увидела ее. Кэролайн Паркер, профессора по органической химии. Они стояли и разговаривали, его темные глаза были обращены к ней, и меня поразила ревность. Это нечестно. Он может свободно заигрывать с ней на публике, но не со мной. О чем бы она ни говорила, вероятно, это не являлось причиной огромной улыбки на ее лице или того, что ее ухоженные пальчики располагались на его руке. В этот момент вокруг меня «затянулась» первая веревка, я впервые осознала что привязываюсь к нему. Его глаза нашли меня в толпе, и кроме слегка поднятого уголка его губ, ничто не говорило о том, что он меня заметил. Его больше ничто не выдавало. Если бы кто-то посмотрел на его лицо, то никогда бы не распознал, что накануне он провел ночь со мной. Это нормально. Я это понимаю. Наши отношения – табу. Что-то запрещенное. И даже если бы я захотела что-то поменять, то он заранее прояснил то, что способен мне дать. Они уходили, а я смотрела прямо перед собой, чтобы не видеть, как она наклоняется слишком близко к нему, пытаясь создать между ними химию... органически.

Еще одна веревка «затянулась» вокруг меня, когда он слегка провел по моей руке своим мизинцем, когда они проходили мимо. И самая плотная из всех веревок «затянулась» вокруг меня, когда я подошла к стойке, и кассир протянул мне карамельный капучино и шоколадный круассан, оплаченный профессором Дейлом для меня. То, что он заметил, что я иногда приносила именно их с собой перед занятиями, заставило мое сердце сжаться.

Сегодня он приедет ко мне, и я решила добавить что-то еще в микс из наших тел. Пиццу и фильм. Это очень похоже на настоящие отношения, но всем нужно есть. Я заказала обычную пиццу, так что это не будет выглядеть для него таким тревожным. Чем меньше индивидуального подхода в выборе пиццы, тем менее подозрительно все выглядит.

Положив руки на бедра, я рассматриваю барную столешницу, которая одновременно служит мне кухонным столом. Большая сырная пицца, вино, бокалы для вина и настоящие тарелки. Очень, ну очень похоже на настоящие отношения. Я быстро складываю тарелки друг на друга и ставлю их обратно в шкаф, а вместо них расставляю бумажные тарелки.

Отлично.

У меня нет времени заменить чем-то бокалы, потому что раздается стук в дверь, он здесь.

– Привет, – говорит он, когда я открываю дверь. Я не думаю, что когда-нибудь привыкну к тому, как он выглядит в джинсах и футболке.

– Привет, – говорю я, улыбаясь. – Не паникуй, – говорю я ему, когда он входит внутрь, – но у меня есть пицца.

Его взгляд устремляется на столешницу, и он не выглядит разозленным, так что это хорошо.

– Ах, ты разжилась прекрасной посудой, – говорит он, направляясь к столешнице.

– Только лучшее для тебя, – поддразниваю его я.

Мы устраиваемся, и он хватает кусок пиццы.

– Ну как, тебе нравится учиться? – спрашивает он.

– Очень много работы, и иногда я не уверена, что действительно это мое.

– Почему ты так думаешь? – он потягивает вино «Шираз», когда вопросительно и с любопытством смотрит на меня.

– Я действительно не знаю. Мне иногда кажется, что я не создана для психиатрии.

Он придвигает ближе свой стул.

– В свой первый рабочий день, я был в ужасе.

Мои глаза округляются.

– Я этому не верю.

Он слегка улыбается.

– Ну, поверь в это. Моя первая неделя, прошла в отделении скорой помощи.

Я слушаю, как он рассказывает о жертве с огнестрельным ранением.

– Я был так расстроен, что потерял пациента, – шепчет он.

Я наклоняю голову на бок и протягиваю руку, чтобы его коснуться.

– Мне жаль.

Его глаза смягчаются.

– Все нормально. Но помню, как доктор Чарльз Абернати отвел меня в сторону и сказал, что иногда ты выигрываешь, а иногда что-то теряешь, – он качает головой.

– Мудрый человек. Ты не можешь спасти всех.

Он отстраняет свою руку, словно избавляясь от моих слов.

– Да, наверное, нет.

– Мне жать, Хьюстон.

– Не о чем жалеть. Марли, ты умная женщина. Думаю, ты далеко пойдешь.

Меня обдает жаром, и я улыбаюсь.

После двух кусков пиццы и бокала вина, мы садимся на кушетку, и я чувствую себя достаточно комфортно, чтобы спросить его:

– Когда-нибудь смотрел «Курс анатомии» (Прим. пер., худ.фильм 1989г.)?

– Никогда не слышал об этом фильме, – я охаю, а он хихикает. – Конечно же, я его видел. Думаю, каждый будущий врач должен его посмотреть.

– Я знала, что ты мне нравишься не только из-за твоих превосходных навыков в сексе, – я улыбаюсь, когда кладу ноги на журнальный столик и откидываюсь на спинку кушетки. – Я подумала, что мы могли бы его посмотреть.

Это звучало очень похоже на «затягивающиеся веревки». Я уже готова к «нет». Потому что он жует уголок губы, наверное, задаваясь вопросом где я держу ножницы, чтобы он мог обрезать эти веревки и сбежать.

– Хорошо, включай. Этот фильм обязателен для просмотра.

Мы молча смотрим и где-то в середине, его рука пробирается к моим волосам, играя с ними. Это последнее что я помню, прежде чем проснуться. Моя голова лежит на коленях Хьюстона, а он сам – крепко спит. Я осторожно встаю, чтобы узнать, который час.

Он шевелится, и его глаза открываются, ошеломленные после сна.

– Черт, я не хотел засыпать.

– Не обращай на меня внимания, спи, – говорю я ему, прежде чем осознаю, что только что сказала. Видимо, он еще не уверен, что теперь со мной делать, но я не идиотка. Я знаю, что он хочет уйти. Так происходит всегда.

– Все в порядке, ты можешь уйти домой, – говорю я.

– Черт, – шепчет он, потирая лицо. Мне нужно перестать обманывать себя, он не захочет большего. Он встает и направляется к двери.

– Спасибо за отличный вечер, Хьюстон, – говорю я, мне не удается скрыть оттенок горечи.

Он останавливается у двери и поворачивается ко мне, потирая затылок.

– Я знаю, что это может казаться неправильным, но это к лучшему. Никому не будет больно, верно? – спрашивает он. Я не уверена, пытается он убедить меня или себя.

Я киваю головой, соглашаясь с ним.

–Да.

Кому-то уже больно. Мне. Это моя вина. Я хочу его любви и не могу этого остановить. Все притворство в мире, не сможет показать, что для меня это только секс.

Телефон Хьюстона, оставленный на журнальном столике, звонит.

– Ты забыл телефон, – говорю я, поднимая его с кофейного столика. И я вижу на экране сообщение от кого-то по имени Дженнифер:

«Позвони мне. Я хочу тебя увидеть»

 

Глава 18

Хьюстон

Апреля

И так это началось...

 

– Кто такая Дженнифер?

Все шары, которыми я ловко жонглировал, падают на пол.

– Извини?

– Кто такая Дженнифер? – снова спрашивает она, на этот раз тише. Я провожу рукой по волосам. Она протягивает мой телефон, я забираю его у нее. – Пришло сообщение...

– И что? Ты думаешь, что имеешь право знать? – набрасываюсь я на нее.

– Что? Нет. Я просто... – бормочет она. – Сколько у тебя отношений без обязательств? – Боже, черт возьми, ее глаза наполнены слезами. Пожалуйста, не плачь. – Хьюстон, я больше не могу этого делать, – говорит она. – Это слишком тяжело.

– Что, это из-за сообщения? – п ожалуйста, не делай этого. Разве не видишь, что ты мне нужна? – Если бы я хотел поговорить о ней, я бы тебе рассказал. Ты мне не доверяешь?

– Доверять тебе? Я ничего о тебе не знаю. Ты мне ничего не рассказываешь.

Тебе не понравится то, что я могу рассказать. На твоем лице больше не будет такого взгляда.

– Ты смешна, – говорю я ей.

Она стоит рядом, и ее мизинец обхватывает мой.

– Хьюстон, поговори со мной, пожалуйста.

– Поговорить с тобой? Что? По-твоему, ты уже стала психиатром? – освободившись от ее руки, я медленно иду к двери. – Думаешь, что сможешь меня излечить? Разве не в этом все дело? Ты хочешь починить то, что сломано, – я открываю дверь, – я не способен на любовь, – я смог бы тебя полюбить, если бы все было по-другому. Наверное, я почти тебя полюбил.

– Нет людей неспособных на любовь, – шепчет она.

– Я такой человек.

Я ухожу, не сказав больше ни слова. Я направляюсь в противоположную сторону от своего дома. Иду туда, где я всегда мог думать. В то место, в котором чувствую себя, как дома. Медицинский центр «Лэнгон» манит меня флуоресцентными лампами, горящими внутри, и я прохожу через раздвижные двери.

Комната скорой помощи наполнена людьми, но я незаметно проскальзываю мимо болезней и страданий на второй этаж и блуждаю по коридорам в поисках часовни.

Когда я вхожу в темную комнату, священник сидит на скамье. Я сажусь рядом с ним и склоняю голову. Молюсь.

Но, как всегда, Бог не отвечает на мои молитвы. Он никогда этого не делает. Он вообще меня слышит?

– Бог действует таинственным образом, – говорит мне священник.

– Да. Наверно.

– Ваш близкий болен? – его лысая голова сияет в свете свечей, и я ему мягко улыбаюсь.

– Да, я.

– Бог о вас позаботится.

Я хочу ему сказать, чтобы он, черт возьми, заткнулся, что он не знает, о чем говорит, но не делаю этого. Вместо этого я киваю.

– Да, возможно, так и будет.

– Что говорят врачи, что с вами не так? – спрашивает он.

– Я сам доктор, и я говорю, что медленно умираю.

– Разве мы все не умираем, сын мой?

Я смеюсь над его словами. Я не болен, на самом деле, я никогда не был здоровее чем сейчас. А вот то, что здоров прямо сейчас – настоящий позор. Прошло уже два года. Два долгих года наполненных желанием умереть.

Но смерть никак не приходит.

Бог работает таинственным образом? И все о чем я могу думать: что я ему сделал?

Говорят, у врачей самый ужасный комплекс Бога, и может быть, в какой-то момент моей жизни у меня он тоже был. Теперь, я провожу каждый день чертовски хорошо зная, что я вовсе не Бог.

 

 

– И что вы чувствуете по этому поводу? – спрашивает мой терапевт, доктор Гейл Фланиган.

– Я чувствую разочарование.

– А может тебе стоит узнать, что она хочет. Это может быть хорошо для вас.

Я осматриваю ее кабинет. Я приезжаю сюда почти два года. Меня об этом умоляла мама, и я, наконец сдался.

Гейл пытается заставить меня взглянуть в лицо моим проблемам, но я никогда не хотел иметь с ними дело. Какие у меня аргументы? Я надеялся на то, что если я их не буду замечать, то они просто исчезнут.

Именно Гейл, предложила мне преподавать вместо того, чтобы заниматься практической медициной. Идея, которую я оценил. Я бы не добился ничего хорошего, спасая чьи-то жизни, не имея желания спасти свою собственную.

– Расскажете мне о той девушке? О ваших с ней отношениях.

Я откидываюсь назад в кресле. Все думают, что во время терапии ты лежишь на удобном кожаном диване, но это не так, я сижу на желтом кожаном кресле у окна, в которое постоянно бросаю взгляд.

Гейл понятия не имеет о том, что Марли – моя студентка. Она бы никогда никому об этом не рассказала, я уверен в этом, но это – личное, о чем я не хочу рассказывать. Чтобы сохранить тайну личной жизни Марли.

– Я думаю, с ней покончено.

– Почему вы так думаете? – ее черные волосы стянуты на затылке, и это напоминает мне о Дженнифер.

– Я все испортил. Я не знаю. Я просто не хочу слишком сильно увлекаться.

– Думаю, что это умно. Вы прошли долгий путь, Хьюстон. Я вами горжусь, но вам еще предстоит долгий путь.

Долгий путь. Может быть, я не хочу проходить весь этот путь. Может быть, я просто хочу продолжать двигаться по этой пустыне, в которую превратилась моя жизнь. Путешествовать по пыльным дорогам в моем сознании и затеряться на забытых равнинах.

Гейл думает, что может меня вылечить. Марли тоже так думает. Но, может быть, меня не нужно лечить. Возможно, именно такой должна быть моя жизнь.

– Да, возможно, – говорю я ей, потирая ладонью под подбородком.

– Хьюстон, я хочу, чтобы вы подумали о том, чтобы позвонить Дженнифер.

Я киваю.

– О’кей, – смотрю на часы, ожидая момента окончания сеанса. Каждая секунда кажется вечностью, и я умоляю Вселенную поторопиться.

Гейл замечает мой дискомфорт и улыбается.

– Сегодня мы можем закончить пораньше. Думаю, вам много о чем нужно подумать.

Я встаю.

– Спасибо.

Апреля