С 81 100 пророчеств Ксении Петербургской/авт.-сост; Вера Надеждина.— Минск: Современный литератор, 2007.— 64 с.

С 81 100 пророчеств Ксении Петербургской/авт.-сост; Вера Надеждина.— Минск: Современный литератор, 2007.— 64 с.

 

ISBN 978-985-14-1313-9.

 

Перед вами книга, из которой вы узнаете о жизни и пророчествах про-видицы XVIII века блаженной Ксении Петербургской. Дар пророчества обнаружился у нее внезапно. После смерти любимого мужа, отвергнув мирские благодати, она стала юродствовать Христа ради и хранила город Петербург и его жителей при жизни, а также стала заступницей перед Богом всех нуждающихся после смерти.

 

УДК 133 ББК 86.391

 

Подписано в печать с готовых диапозитивов заказчика 31.10.06. Формат 84Х108'/ З 2- Бумага газетная. Печать высокая с ФПФ.

 

Усл. печ. л. 3,36. Тираж 6000 экз. Заказ 3213.

 

ISBN 978-985-14-1313-9	© Подготовка и оформление.
ООО «Харвест», 2006

ВСТУПЛЕНИЕ

 

Его оград узор чугунный...

 

Принято считать, что столиц у Руси, России, было несколько, но лишь первую — Киев — и любили и уважали. Вторую — Владимир — не любили да, впрочем, и забыли скоро. Третью — Москву — не люби-ли, но уважали и боялись. Четвертую — Петербург — не любили и не уважали.

Не знаю, насколько это мнение верно, но в любом случае придет-ся согласиться с тем, что Град Петров довольно долгое время воспри-нимался как Молох, как убежище непонятной силы, корежащей

и рушащей старозаветную Русь, вбирающей несметные богатства

и без счета поглощающей человеческие жизни. От «западной зара-зы» стремились держаться подальше, и на первых порах Петр I едва ли не силой переселял в новый город дворян, бояр и мастеровой люд. Городу постоянно угрожали наводнения, голод, да и первые годы своего существования Петербург как бы был на «передовой» Север-ной войны.

 

Если правда, что у каждого города есть душа, если помнить толь-ко о тысячах погибших на постройке петровского «парадиза* голланд-ского образца крепостных, о замученном царевиче Алексее, о рассад-нике «проклятой иноземщины», то и душа города представится нам отражением мрачного гения его основателя. В проспектах и каналах Северной столицы мы будем видеть лишь надгробный памятник бес-счетным жертвам петровской «модернизации».

 

Можно увидеть и другую душу Северной Пальмиры — стбит вгля-деться в ее дворцы и парки, рассмотреть отражения мостов и Петро-павловского собора в свинцовых невских волнах, коснуться камня Ростральных колонн. Это будет официальная, чопорная и величест-венная душа. Душа города, ставшего центром империи, перед которой трепетали многие.

Но сколько бы ни восхищались и ни восторгались мы этой славой

и этим величием, как бы ни воспевали мы их, нет уже ни той столи-цы, ни той империи, ни той славы. А город стоит. Стоят дворцы

и мосты, все так же вонзаются в низкое северное небо шпили Адми-ралтейства и Петропавловского собора, стоят памятники и статуи, а невские волны бьются о гранит набережных. И рядом с дворцами

и парками стоят доходные дома-колодцы, заводы, шумят людскою ки-пенью рынки, спешит по улицам простой народ... Петербуржцы, пет-роградцы, питерчане, ленинградцы... Спешат и не обращают внимания ни на дворцы, ни на памятники, ни на набережные, словно и не видят мрачной и торжественной красоты своего города. Спешат озабоченные не славой канувшей в небытие империи, а своими насущными еже-дневными делами и проблемами.

 

Петляя по улочкам Петроградской стороны, начинаешь понимать, что чего-то не заметил, не разглядел. Кроме вот уже триста лет усми-ряющего вздыбленного бронзового коня всадника, кроме парящего над шпилем Петра и Павла ангела есть еще что -то в душе этого города. Простое и в то же время загадочное — как и положено русской душе. И тогда вспоминаешь самую известную православную святую Петер-бурга — Блаженную Ксению. Ее душа — страдающая, щедрая, бесхит-ростная — как-то по-особенному ярко ощущается в районах старого Петербурга, где жил простой народ, среди дворов-колодцев и доходных домов, потому что помогала она простым людям. Всем, без различения чинов и званий: бедноте, мещанам, влюбленным, вдовам, студентам. Она делала их чище, возвышеннее, праведнее — их, маленьких жите-лей великого города.

И если мы верим, что у города есть душа, то придется поверить

и тому, что душа города — это душа его жителей. А значит, душа Пе-тербурга имеет имя Ксения.

Ксении Григорьевне Петровой, когда умер ее муж, придворный певчий Андрей Федорович Петров, было всего 26 лет. Тогда она стала «юродивой Христа ради»: отрешилась от мира, раздала все свое иму-щество, включая дом, надела костюм мужа и до конца жизни отклика-лась на имя Андрей Федорович. В народной памяти остались предска-зания Ксении. В частности, она предсказала убийство экс-императора Иоанна Антоновича и смерть императрицы Елизаветы. В 1988 году блаженная Ксения Петербургская была официально причислена к ли-ку святых. На Смоленском православном кладбище воздвигнута часов-ня Блаженной Ксении Петербургской. Там всегда, даже в самые лютые морозы, лежат цветы и записочки, горят свечи. Считается, что святая Ксения помогает в семейных делах, любви, исцелении недугов. Годы ее жизни точно не известны, но, сопоставив имеющиеся сведения, вычис-лили, что родиться Ксения могла в 1719—1730 годах, а умерла — в 1794-1806.

 

Юродивые

 

Слова апостола Павла в первом послании к коринфянам, где апос-тол называл себя и других проповедников слова Божия «безумными Христа ради», которые скитаются и «доныне терпят голод и жажду и наготу и побои», послужили объяснением величайшего подвига хри-стианского благочестия, подвига «юродства Христа ради».

 

Юродивые, как правило, не только добровольно отказываются от жизненных благ и удовольствий, жертвуют общественным статусом и положением, движимым и недвижимым имуществом, отказываются от кровного родства. Они становятся как бы безумными. Их жизнь, с точки зрения обычного обывателя, ужасная, несчастная, страшная, беспросветная и отвратительная.

 

Зачем такие жертвы? Осеняемые благодатью свыше юродивые всем своим существом не только ощущают, но и каждой минутой своей

 

жизни демонстрируют окружающим, что мирские радости суетны и преходящи. Они безразличны к любым несчастьям, радостям, успе-хам и неуспехам, своему положению. Презрение к общественным при-личиям — вот главная привилегия этих мнимых безумцев, людей не от мира сего.

И тут необходимо вспомнить еще одну важную социальную роль юродивых — особенно в XV—XVI веках — роль защитника людей и обличителя власть имущих. Щитом своего безумия юродивый прикры-вал и себя и простой люд от произвола бояр, князей и даже царя, чья власть на Руси была по-азиатски (или по-византийски) неограниченна. Именно привилегия презрения к общественным приличиям позволяла юродивым смело возражать даже царям, указывая на неблаговидность их поступков. Так, в 1570 году псковский юродивый Никола встретил шедшего на город во главе своих войск Ивана Грозного. В руке у божь-его человека был кусок мяса, который Никола, не стесняясь, предло-жил царю, хотя и был Великий пост. Земная жизнь любого другого, оказавшегося на месте Николы, закончилась бы тут же — Ивана Гроз-ного и его роль в истории России можно трактовать по-разному, но в любом случае свое прозвище он получил не на пустом месте. Одна-ко Николу защитило его «безумие». Вместо того чтобы стоптать нахала конем или просто указать на него своей охране, грозный царь спокой-но, как маленькому ребенку, объяснил юродивому, что, будучи христи-анином, он не ест в пост мяса. После этих слов царя Никола произнес: «Мяса ты, может, и не ешь, а вот кровь христианскую пьешь!» За та-кие слова обычному человеку не сносить бы головы, а блаженному со-шло с рук.

 

Об огромном уважении и любви к юродивым в России XVI—XVII ве-ков писали многие из побывавших на Руси иностранцев. Тогда юроди-вые были многочисленны, составляли особый класс людей, их почитали пророками. Порою, как мы уже убедились, эти лишенные простого здра-вого ума люди совершали недоступные прочим гражданские подвиги. Своими непредсказуемым поведением и оригинальными притчами они обличали несправедливость и утешали несчастных. Юродивые обитали

и среди представителей «дна», и среди знати, стараясь спасти, вернуть

и тех и других на путь истины и добра. В первом случае им это удава-лось чаще, чем во втором. Имея дар видеть будущее, они своими пред-сказаниями нередко спасали сограждан от грозивших им бедствий. Подвиг юродства требовал от святых подвижников высокой мудрости и беспримерного терпения. При этом истинные блаженные, безвинно пере-носившее множество оскорблений и лишений, считали себя тем не менее великими грешниками, достойными всякого наказания.

 

Объяснить законами разума этот вид подвижничества невозможно, многое можно понять только благодаря вере. Человек становится ненор-мальным для мира, чтобы следовать другой, неведомой миру правде. Юродивте живут по заповеди Христа о высшем самоотречении: «От-вергни себя и возьми крест свой». Находясь в реальном мире, они ему как бы не принадлежат.

 

К сожалению, наряду с истинными блаженными людьми в Моск-ве XVII века было полно лживых юродивых. Спекулируя на народной любви к добровольно отрекшимся от всего сущего и даже от собствен-ного разума подвижникам, они собирали подаяния, своими лживыми «предсказаниями» и «прелестными» рассказами провоцировали бун-ты и волнения. Многие из этих мнимых юродивых «по копеечке» со-бирали великие капиталы себе на старость, принимали дорогие под-ношения и тем самым оскверняли подвиг истинного «юродства Хрис-та ради».

 

Город и его обитатели

 

Несколько слов необходимо сказать и о месте действия нашего по-вествования. Что же представлял собой Петербург во второй половине XVIII века?

До 1714 года застройка Петербурга велась достаточно низкими темпами. Первоначальный центр города — Троицкая площадь — рас-полагался рядом с Петропавловской крепостью, на Петербургской сто-роне. Здесь находился Троицкий собор и правительственные учрежде-ния, тут устраивались празднества.

 

Васильевский остров фактически не был заселен. Его покрывали заросли кустарника, между которыми паслись коровы, лошади и мел-кий скот. В 1711 году здесь стояло единственное жилое сооружение — двухэтажный деревянный дом Меншикова. От Невы к самому крыльцу дома был проведен канал. Позади дворца был разбит парк. Меншиков еще долгие годы хлопотал о его насаждении и украшении скульптура-ми, купленными в Италии. На стрелке Васильевского острова стояли три Бетряные мельницы.

 

Самой заселенной частью города был Адмиралтейский остров. На нем размещалась Адмиралтейская верфь. Вдоль Невы между Ад-миралтейством и Летним дворцом Петра, построенным в 1711 году и сохранившимся доныне, стояли дома графа Апраксина, Шафирова, Головкина. Рядом с Адмиралтейством были беспорядочно разбросаны жилые дома русских и иностранных мастеровых, работающих на вер-фи и канатном дворе. Во всем городе в это время насчитывалось 700— 800 дворов с восемью тысячами жителей.

 

Благоустройством города Петр всерьез начал заниматься только после Полтавской битвы, овладения Прибалтикой и захвата Выборга. Царь, поставленный перед выбором — снести нерегулярную застройку или оставить все как есть, но отказаться от идеи регулярного, евро-пейского города, — первоначально выбрал третий вариант — все оста-вить как есть, а новую столицу возвести на острове Котлин. В 1712 го-ду был подготовлен даже соответствующий указ, утвержденный Сена-том. Однако от осуществления этого плана царь Петр впоследствии отказался.

 

Из- за затянувшейся Северной войны заселение острова откладыва-лось на неопределенно далекий срок. Остров, кроме того, был уязвим

 

для неприятельского нападения и легко блокировался в случае осады. Наконец, ограниченные размеры острова не вязались с представления-ми о будущей грандиозной европейской столице. Поэтому останови-лись на продолжении застройки Петербурга, но решено было жестко придерживаться его планировки. Новым центром города должен был стать Васильевский остров, представлявший собой в значительной ме-ре пустырь. Следовательно, исключался снос уже построенных зданий на Петербургской стороне и Адмиралтейском острове. В 1716 году французским архитектором Леблоном были разработаны новые планы застройки города, в соответствии с которыми и велась дальнейшая за-стройка. С 1717 года строительные работы в городе пошли небывало высокими темпами. Ежегодно возводилось по нескольку сотен домов.

К концу жизни Петра новая столица превратилась в большой город

с сорокатысячным населением. Возникновение крупного центра на пу-стом месте в столь сжатые сроки являлось сенсацией, небывалым в Европе событием.

 

К 1725 году Петербург достиг высокой благоустроенности. Хоть центральные части большинства улиц оставались немощеными, полосы в 1,5—2 м, примыкающие к домам, были покрыты камнем. С 1721 го-да в городе было уличное освещение — 595 уличных фонарей, заправ-ленных конопляным маслом, горели ежевечерне по 5 часов. В городе работала пожарная служба, ревниво следили и за соблюдением право-порядка. С 11 часов вечера и до утра на городских заставах опускались шлагбаумы, и право хождения по улицам в это время предоставлялось только воинским командам, «знатным господам», лекарям, священни-кам, повивальным бабкам и лицам, выполняющим специальные пору-чения.

 

Петербург 1725 года разделялся на три района — Адмиралтей-ский остров, Васильевский остров и Петербургская сторона.

Основной достопримечательностью Адмиралтейской стороны был Невский проспект, соединявший Адмиралтейство с Александро-Нев-ским монастырем. «Перспектива» была целиком замощена камнем, по обеим сторонам улицы в три-четыре ряда росли деревья, она отлича-лась красотой и опрятностью. На этой стороне города были прорыты ка-налы, превращавшие Летний сад в остров, канал вокруг Адмиралтейст-ва, прорыты Зимняя и Лебяжья канавки. Каналы осушали близлежа-щую округу, являлись удобным путем передвижения, они создавали водное окружение вокруг огнеопасных объектов. Нева, Мойка и каналы имели деревянные набережные. Их сооружение сопровождалось спрям-лением русла рек. Мойку, например, в узких местах расширяли, в ши-роких, наоборот, засыпали землей. Берега притоков Невы и каналов со-единяли многочисленные подъемные мосты. Однако саму Неву можно было преодолеть только на лодках и мелких судах летом и по льду зи-мой. Тремя пушечными выстрелами население столицы оповещалось о начале ледохода и о прочности льда во время ледостава. За Фонтанкойрегулярной застройки уже не было. Лишь возле Литейного двора суще-ствовал небольшой «анклав».

 

На противоположном берегу Невы находилась Петропавловская крепость и собор Петра и Павла. Это было главное монументальное со-оружение столицы, ее архитектурный центр. Выразительный силуэт колокольни с часами и грандиозным шпилем, покрытым медными по-золоченными досками, ярко сверкал на нечастом здесь, на севере, солнце. С переносом центра города на Васильевский остров застройка Петербургской стороны почти прекратилась. Из центра новой столицы она превратилась в прибежище бедноты. Новым центром города долж-на была стать стрелка Васильевского острова. Здесь возводилось зда-ние 12 коллегий.

 

Однако при наследниках Петра центр города снова переместил-ся — на этот раз на Адмиралтейскую сторону. Новая столица тяготе-ла к старой и на протяжении XVIII—XIX веков росла в направлении Московской заставы. Петербургская сторона на долгие десятиле-тия — до постройки Троицкого, Биржевого и Дворцового мостов — стала «отрезанным ломтем». Отрезанная от центра рекой, поверну-тая к северу, к бесплодным финским лесам и болотам, она оконча-тельно пришла в запустение. Мастеровой люд, матросы, отставные военные, мелкие чиновники, вышедшие в отставку, и купцы средней руки покупали здесь за бесценок кусок болота, мало-помалу выстра-ивали деревянный, изредка штукатуренный снаружи и крашенный «под кирпич» домик — так выстроилась большая часть Петербург-ской стороны.

 

 

Глава 1. Жизнь земная

 

Замужество и жизнь в браке

 

Был это брак по любви (большая по тем временам редкость) или родители решили, что Андрей Федорович — подходящая партия, а дальше «стерпится-слюбится» — неведомо. Даже если бы и сохрани-лись какие-либо документы, где найдешь тот, по которому можно со всей убежденностью сказать — «была любовь»? И письма бы не по-могли. В то время правил написания письма существовало огромное количество и регулярно издавались так называемые «Письмовники», в которых были образцы написания писем, что называется, «на каж-дый день». Как-то показать свои настоящие чувства за десятками обя-зательных для выполнения при написании письма правил было муд-рено. Но легенды утверждают, что восемнадцатилетняя Ксения вышла замуж «по горячей любви». Примем это на веру — в конце концов ро-дители могли дать единственной дочери волю выбрать себе жениха по сердцу.

 

На приданое молодой жены Андрей Федорович купил неболь-шой домик на Петербургской стороне, и молодая семья справила но-воселье.

 

Можно лишь догадываться, каким человеком он был, Андрей Фе-дорович Петров. Полковник? Певчий при дворе Елизаветы Петровны? Если он действительно был придворным Елизаветы, то свадьба Петро-ва и Ксении не могла произойти раньше 1741 года, когда дочь Петра Великого взошла на престол. Таким образом, дата рождения Ксении где-то между 1723 и 1732 годами. Можно сказать уверенно: служба

 

у Андрея Федоровича была не легкая. Елизавета Петровна отлича-лась непоседливостью и в любой момент дня или ночи, в любую пору года могла устроить пир, бал, охоту, изволить кушать или музициро-вать, отправиться в один из загородных дворцов или выехать в па-ломничество по святым местам. Придворные порою неделями не мог-ли попасть домой, находились во дворце, питаясь кое-как и засыпая где попало.

Ксения Григорьевна же в это время вела хозяйство, помогала бедным, читала духовные книги и нередко совершала настоящие по-двиги любви и милосердия по отношению к близким. Вскоре в доме появилась квартирантка — Прасковья Ивановна Антонова, вдова ун-тер-офицера, спокойная, высоконравственная и глубоко верующая женщина. Несмотря на разницу в положении, обе женщины, види-мо, с приязнью относились друг к другу и вскоре подружились. Жизнь в небольшом домике текла тихо и мирно. В счастливой жиз-ни семьи Петровых недоставало, пожалуй, только детей... Но счастье было недолгим.

 

Когда Ксении Григорьевне исполнилось 26 лет, муж внезапно забо-лел. У него был «жар», он «горел». Возможно, это был тиф, возмож-но, — бронхит, переросший в воспаление легких. В климате Петербур-га на сырых сквозняках дворцовых покоев заполучить пневмонию бы-ло несложно. Ксения дни и ночи проводила у постели больного, отказывалась от сна и пищи. Видимо, ее любовь к мужу действительно не знала границ. Молодая женщина совершенно себя забыла, не чувст-вуя утомления и. не зная отдыха, но состояние мужа с каждым днем становилось все хуже и хуже. Больной терял сознание, бредил, был «не в себе». Но за час до смерти Андрей Федорович очнулся и в полном сознании велел позвать священника и благословил ее, сказав при этом: «Служи Господу Богу нашему, славь всеблагое имя его». Вскоре после этого умирающий потерял сознание и уже не приходил в себя до самой смерти. Одни говорили, что он успел исповедоваться и причаститься Святых Тайн, другие утверждали, что муж Ксении Григорьевны умер без церковного покаяния.

 

Рыдающая Ксения припала к холодеющему телу и всю ночь не могла оторваться от дорогого покойника. Находящейся тут же Прасковье Ивановне казалось, что молодая вдова лишилась рас-судка от горя.

 

Юродствование

 

Надев на себя вещи мужа, Ксения ушла из дома. С этого момента она уже более не откликалась на свое имя, но всегда охотно отзыва-лась, когда ее называли Андреем Федоровичем.

Существует предположение, что блаженная несколько лет находи-лась в Алексеевской женской обители близ Арзамаса, основанной пре-подобным Феодором Санаксарским (Ушаковым), но вся ее жизнь все-таки связана с Петербургом, а точнее, — с Петербургской стороной. Определенного места жительства Ксения в Петербурге не имела. С ут-ра до вечера, в любую погоду она бродила по Петербургской стороне в районе прихода церкви Святого Апостола Матфея, где в то время жи-ли в маленьких деревянных домах небогатые люди. Ни дождь, ни ме-тель, ни холодные петербургские туманы, ни трескучие морозы, кажу-щиеся еще сильнее из -за высокой влажности воздуха, не могли оста-новить ее. Странствуя целыми днями по грязным немощеным улицам Петербурга, Ксения изредка заходила к своим знакомым, обедала у них, беседовала, а затем снова отправлялась на улицу. Ее странный костюм и невразумительные речи, ее кротость и незлобивость давали повод злым людям, особенно шалунам-мальчишкам, глумиться над ней. Но блаженная Ксения безропотно сносила всякого рода глумле-ния над собою. Лишь однажды, когда она уже стала почитаться за угодницу Божию, жители Петербургской стороны видели ее в страш-ном гневе. Уличные мальчишки, завидев юродивую, как обычно, ста-ли над ней смеяться, дразнить ее. Блаженная безропотно сносила это. Но жестокие дети не довольствовались одними оскорблениями. Поль-зуясь безропотностью и беззащитностью блаженной, они стали бросать в нее грязь, камни. Тогда, по-видимому, и у блаженной не хватило терпения. Как буря кинулась она за несносными мальчишками, грозя им своей палкой, которая всегда была при ней. Жители Петербург-ской стороны, узнав, что вывело из себя блаженную, пришли в ужас от поступка злых детей и тотчас же приняли все меры к тому, чтобы никто больше не обижал блаженную.

 

Мало-помалу к странностям блаженной привыкли, поняли, что она не простая побирушка-нищая, а какая-то особенная. Многие по-этому жалели ее, старались чем -либо помочь. Эта жалость особенно проявлялась с того времени, как камзол и кафтан мужа на блаженной совсем истлели, и она стала одеваться зимой и летом в жалкие лохмо-тья, а на ее босых ногах, распухших и красных от мороза, были рва-ные башмаки. Часто и просто босиком бродила Ксения по грязным улицам, куда даже извозчики весною и осенью не соглашались везти ни за какие деньги. В таком виде Ксению можно было увидеть и в тре-скучие морозы. Увидев легко одетую, вымокшую или замерзшую юро-дивую, многие предлагали ей теплую одежду — даже собольи шубы, обувь, милостыню, но Ксения ни за что не соглашалась надеть на себя теплую одежду и всю жизнь проходила в жалких лохмотьях — крас-ной кофточке и зеленой юбке или, наоборот, в зеленой кофточке

 

и красной юбке. Видимо, таких же цветов (цветов Преображенского полка) был и мундир покойного мужа, в котором она начинала свои скитания. Милостыню она также не принимала, а брала лишь от не-многих добрых людей «царя на коне» (копеечные монеты, на которых был изображен Георгий Победоносец) и тотчас же отдавала таким же беднякам, как и сама. Ксения словно бы радовалась своей нищете. При-ходя куда-нибудь, она простодушно замечала: «Вся я тут». Могли ли петербуржцы не любить ее?

 

Где она ночевала, долгое время оставалось неизвестным. Это бы-ло интересно не только жителям Петербургской стороны, но и мест-ной полиции, которой неизвестность местопребывания блаженной по ночам внушала даже подозрение. И решили во что бы то ни стало ра-зузнать, где проводит ночи эта странная женщина и что она делает по ночам.

 

И жители Петербургской стороны, и местная полиция в конце концов сумели удовлетворить свое любопытство и успокоиться.

Выяснилось, что Ксения, несмотря ни на время года, ни на погоду, уходит на ночь в поле, коленопреклоненно молится и не встает уже до самого восхода солнца, попеременно делая земные поклоны на все четы-ре стороны света. Где почти необутая и еле одетая блаженная Ксения во время своего странствования отдыхала — неизвестно. Мы можем лишь удивляться тому, как могла она, особенно уже в конце своего земного пути, старенькая и слабенькая, выдерживать петербургские проливные, пронизывающие до костей, осенние дожди, страшные, трескучие моро-зы, когда на лету замерзали птицы и легко застывали хорошо одетые молодые здоровые люди. Нужно было обладать организмом сверхчело-веческим или носить в себе такой сильный внутренний духовный жар, такую глубокую несомненную веру, при которой и невозможное стано-вится возможным!

 

 

ГЛАВА 2. И ДАР ПРОРИЦАНИЯ СТЯЖАЛА...

 

Чудный дар

 

Поначалу, когда Ксения Григорьевна Петрова только-только начи-нала свой тяжкий путь, в конце которого стала она блаженной Ксени-ей, покровительницей и защитницей простого петербургского люда, пришлось ей пройти и через насмешки, и через унижения. Со всей Пе-тербургской стороны, а иногда и из-за Невы (если соглашались везти извозчики) собирались зеваки поглазеть на «безумную» женщину в изорванной и поношенной мужской одежде, откликавшуюся на имя Андрей Федорович.

 

Однако вскоре окружающие стали обращать внимание, что в ее словах и поступках часто кроется глубокий смысл. Замечали, если

 

Ксения просила что-нибудь, это было знаком грядущей невзгоды или беды для того, у кого прошено, и, наоборот, если кому подавала, то получателя в скором времени ждала нечаянная радость. Через не-сколько лёт неприязнь и насмешки сменились любовью и почитанием. Простой, зачастую грубоватый и необразованный люд Петербургской стороны почувствовал величие духа блаженной Ксении, и на долгие сорок пять лет она стала хозяйкою здесь. В преданиях образ Ксе-нии — абсолютно живой. Как мы уже говорили, как-то уличные маль-чишки довели ее насмешками, и она погналась за ними с палкой. Могла и прикрикнуть, когда ей возражали.

 

Наверное, первыми «признали» Ксению местные извозчики. Кому охота было садить в свой экипаж неопрятную «замарашку». Но вот кто-то заметил интересную закономерность — у того извозчика, кто все-таки прокатил блаженную в своей коляске, день заканчивался удачно и с прибылью. И вот уже наперебой извозчики упрашивали ее хоть немножко проехать с ними. Порою жители Петербургской сторо-ны наблюдали настоящие гонки — только завидев издали знакомый силуэт в зеленой юбке и красной кофте, извозчики наперегонки уст-ремлялись к «Андрею Федоровичу».

 

Однако Ксения садилась в коляску далеко не к каждому — боль-шинство извозчиков жили здесь же, на Петербургской стороне, и она хорошо знала практически каждого из них. И если кто-то без нужды мучил своего коня, или жульничал с пассажирами, или пил и вел себя непотребно, то такому извозчику даже пытаться зазвать к себе в эки-паж «Андрея Федоровича» не имело смысла.

 

Рыночные торговцы также заметили, что если в какой лавке бла-женную угощали хоть ничтожной мелочью (орешком, пряничком или калачом), то торговля оживала. И даже если до этого момента ни один покупатель не обращал внимания на эту лавку, то к концу дня товар распродавался весь и купец или приказчик оставался с прибылью. Так же, как и в случае с извозчиками, стоило Ксении появиться на рынке, со всех сторон только и было слышно:

— Андрей Федорович, отведай пряничка!

— Андрей Федорович, возьми калач!

— Андрей Федорович, а вот яблочко сладкое!

 

Много чего предлагали торговцы блаженной, однако она всегда от-казывалась от самых щедрых подношений, всякий раз беря только ка-кую-то безделицу, мелочь.

Свою популярность у рыночных торговцев Ксения использовала в «воспитательных» целях. Стоило только ей узнать, что кто-то обве-шивает или обсчитывает покупателей — и прощелыге уже нечего бы-ло ждать милости от сурового «Андрея Федоровича». Торговля у него тут же останавливалась, и не приходилось рассчитывать на прибыль, пока блаженная каким-то своим внутренним чутьем не начинала по-нимать, что обманщик получил достойный урок, и не сменяла гнев на милость.

 

О том, какую роль играла «воспитательная работа» Ксении среди

 

местных рыночных торговцев, дают представление следующие свиде-тельства современников.

Даже после смерти блаженной Ксении рынок Петербургской сто-роны долгое время назывался Сытым рынком и многие отмечали, что цены на нем были ниже, чем на прочих рынках города, а «качество обслуживания» гораздо выше.

 

А еще рассказывали, что при жизни Ксении на Сытом рынке весь-ма часто покупатели часами бродили по торговым рядам, не делая ни-каких покупок, пока «Андрей Федорович» самолично не обходил все лавки. И только после этого в тех лавках, которые блаженная отмети-ла своим расположением, начиналась бойкая торговля.

 

Матери замечали, что если блаженная приласкает или покачает в люльке больного ребенка, тот непременно выздоровеет. Вот почему все они, завидев блаженную, спешили к ней со своими детьми и про-сили ее благословить или приласкать их, в уверенности, что тот ребе-нок, который удостоился ласки или благословения от блаженной или которого она просто погладит по головке, непременно будет и здоров, и счастлив.

 

Стало считаться доброй приметой, если блаженная заходила в чей-нибудь дом. Вот почему и купцы, и мещане, и чиновники, и другие обыватели Петербургской стороны душевно рады были принять у себя блаженную. И действительно, в каком бы доме или семье ни побывала блаженная, там надолго водворялись благодатный мир и счастье. Ксе-ния нередко давала обывателям советы. И советы эти оказывались настолько часто к месту или по делу, что за блаженной вскоре закрепи-лась слава провидицы и «скорой помощницы» Петербургской стороны. Ксения помогала и если с любовью не заладилось, и если вдове нет жи-тья, и если сироту кто обидит, и если чиновнику жалованья не хватает, чтобы прокормить детей. Но главным было устройство чужого семейно-го счастья.

 

Молва о строгой подвижнической жизни блаженной Ксении, о ее до-броте, кротости, смирении, полном бескорыстии, о ее чудном даре прозор-ливости широко разнеслась по Петербургу. Все начали смотреть на нее как на угодницу Божию, как на великую подвижницу; стали не только жалеть ее, но и глубоко уважать, почитать, стали дивиться и умиляться ее строгой, подвижнической жизни. Ее прозорливость воспринималась как ниспосланная Богом в награду за перенесенные боль и муки, хулу и насмешки, за безграничную любовь к ближним. Сколько всего было случаев прозорливости в жизни блаженной Ксении за сорок пять лет ее блуждания по Петербургской стороне — неизвестно. Не было у Ксении летописцев или биографов, не осталось после нее мемуаров, писем или за-писок, и знаем мы лишь то, что сохранилось в памяти благодарных со-временников, то, что передавалось из поколения в поколение.

 

Случаи прозорливости блаженной Ксении чаще всего невозможно хоть как-то упорядочить хронологически, поэтому при составлении книги мы разделили их на две части: «предсказания и пророчества бытовые» и «пророчества глобальные».

 

Нежданное дитя

 

Многих «несчастненьких» жителей Петербургской стороны посе-щала Ксения. Приглашали ее и в дома простых мастеровых, и в купе-ческие «хоромы». Однако все это пришло не сразу. Прошла подвижни-ца и через насмешки, и через брань, и через грязь. Но с самого начала можно выделить трех человек, трех женщин, которые привечали у се-бя «убогую» и, кажется, пользовались ее особым расположением. Пер-вая из них — уже упоминавшаяся Прасковья Ивановна Антонова, ко-торой Ксения, начиная свое подвижничество, завещала свой дом и об-становку. Вдову унтер-офицера, Прасковью, часто навещала бездомная странница, которая никогда не напоминала ей, чей этот дом был преж-де, и только требовала твердо придерживаться данного однажды обе-щания — всегда даром принимать в этом доме бедных. Большую часть жизни проведя в тесном общении с блаженной Ксенией, Прасковья Ивановна, будучи практически совершенно безграмотной, приобрела ум, поражавший всех своей необыкновенной рассудительностью и зна-нием жизни. Про Ксению Антонова говорила: «Кто не принадлежит миру, тот принадлежит Богу».

 

Однажды зайдя в дом к Антоновой блаженная застала Прасковью за домашней работой и начала укорять:

— Сидишь тут и не знаешь, что тебе Господь сына послал.

На недоуменный вопрос Антоновой ответила, чтобы та срочно мчалась на Смоленское кладбище. Антонова, с молодых лет хорошо знакомая с Ксенией, отлично знала, что странница никогда не говори-ла неправду, а потому и теперь, несмотря на странность ее слов, тот-час же поняла, что, должно быть, действительно произошло что-ни-будь особенное, и поспешила на Смоленское кладбище. На одной из улиц Васильевского острова вблизи Смоленского кладбища Прасковья Ивановна увидела большую толпу людей. Чтобы удовлетворить свое любопытство, Прасковья подошла ближе и постаралась разузнать, что тут произошло.

 

А случилось здесь следующее: какой-то извозчик наехал на беремен-ную женщину, которая тут же на улице родила мальчика, а сама умер-ла. У Прасковьи Ивановны от боли и сострадания сжалось сердце. Она сжалилась над ребенком, сразу же после рождения ставшим сиротой,

 

и взяла его к себе. Узнать, кто были его родители, несмотря на неимо-верные усилия, ни петербургской полиции, ни самой Антоновой не уда-лось, и ребенка стала воспитывать Прасковья Ивановна. Она не только вырастила приемыша, как родного ребенка, но и постаралась дать ему надлежащее образование. Со временем приемный сын унтер-офицерской вдовы стал чиновником и даже сумел сделать на этом поприще кое-ка-кую карьеру. До самой смерти он окружал заботой и вниманием свою приемную мать, будучи для нее самым благодарным, внимательным

 

и любящим сыном. Глубокое благоговение чувствовалось и в его отноше-нии к рабе Божией блаженной Ксении, которая столько хорошего сдела-ла для его приемной матери и которая спасла ему жизнь.

 

На Смоленском кладбище и теперь есть могила действительного статского советника (гражданский чин, соответствует чину генерал-майора) Андрея Ивановича Антонова. Возможно, это и есть приемный сын Антоновой.

 

Утка

 

Кроме Антоновой часто принимали у себя странницу и сестры Бе-ляевы — Евдокия Денисовна (по мужу Гайдукова) и Пелагея Денисов-на (по мужу Черепанова).

 

К Евдокии Денисовне Ксения старалась приходить в отсутствие ее мужа, которого недолюбливала из-за грубости, пьянства и склонности

к крепким выражениям, особенно в пьяном виде. Сама ни разу не упо-требив в жизни ни одного бранного слова, грубияна Гайдукова, блажен-ная Ксения называла «кобыльей головой».

Однажды странница навестила свою знакомую в предобеденное вре-мя. Обрадованная ее приходом, Евдокия Денисовна тотчас же поспеши-ла усадить за стол Ксению и стала угощать ее «чем Бог послал». После окончания трапезы Евдокия Денисовна поблагодарила Ксению за ее по-сещение и извинилась за то, что ни чем особенным не потчевала гостью, ссылаясь на то, что ничего сегодня не готовила.

— Благодарю, матушка, за твое угощение, — ответила Ксения. — Мне ничего не нужно, только обманываешь зачем? Ведь побоялась же ты угостить меня уточкой!

Очень смутилась Евдокия Денисовна, так как в печи у нее действи-тельно стояла жареная утка, которую она оставила для своего мужа, ко-торого на тот момент не было дома. Сконфуженная хозяйка кинулась

к печке и стала доставать оттуда утку. Но Ксения удержала ее:

— Нет, нет, что ты! Не надо, я не хочу утки. Я же знаю, что ты ра-да бы меня всем угостить, да боишься своей кобыльей головы, не хочешь его сердить. И я не хочу, чтобы в твоем доме был скандал.

 

Об этом скоро узнали все окрестные жители. Такой случай «про-зорливости» вызва<