Лекция 3. Логос и миф в русской истории. Солнечный тип казачества.

 

Национал-большевизм как социологический метод

 

Чтобы перейти к актуальным проблемам российского общества в рамках социологии воображения, надо разобраться с тем, что представляет собой современный этап российской истории в общем контексте.

Мы видели, как внешний логос в качестве экстернального порядка на разных этапах либо подавлял коллективное бессознательное русского начала (преимущественно, ноктюрна), либо (эпизодически) вступал с ним в особые взаимодействия. Определенное взаимодействие, конечно, было всегда, на разных этапах, но оно всякий раз было различным. Уникальный формат взаимодействия, которое развертывалось между логосом и мифосом русского общества в советский период, стоит особняком, поскольку здесь русский миф и советский логос контактировали между собой более интенсивно и соедражательно, нежелеи на прежних этапах истории (за исключением, быть может, периода правления Ивана IV).

Зададимся еще раз вопросом: что такое национал-большевизм? Исторически в качестве политического движения это не представляло собой никакого значения. Однако, с точки зрения социологической эпистемы, национал-большевизм (и в этом состоит его глубинное историческое значение, его актуальность) – первая в русской политической мысли серьезная попытка посмотреть на то, каким должно быть в идеале соотношение русского знаменателя и социально-рационального числителя, который в нашей истории почти всегда был внешним, «экстернальным». Национал-большевики (и первые евразийцы), через анализ советского феномена с национальной точки зрения, осмысляли, как создать русское общество (и возможно ли это!), которое было бы устроено на началах автохтонного «русского порядка», и где от народа было бы взято не только русское (ноктюрническое) бессознательное, но выведено еще и русское сознание. Согласно этой модели, из русского бессознательного способна вырасти русская государственность, русское социально-политичсекое мышление, русский логос. У нас всегда был (есть и сейчас) русский (ноктюрнический) мифос, но у нас никогда не было полноценного русского логоса.

Национал-большевики, представители «скифства», Блок, Есенин, Брюсов, Волошин, Хлебников, Клюев, Маяковский, поэты и философы Серебряного века непосредственно чаяли, ожидали поворотного события русской истории (и на самом деле, нечто подобное произошло в 1917-м году). Накануне Октябрьской революции они грезили о том, что когда-то из русского бессознательного родится действительно самостоятельный русский логос, самостоятельная русская эпистема, русская наука, русская государственность, русский социум.

Мы видели, что ранее этот социальный логос приходил к нам из других мест – с Запада или с Востока, где он вырастал из своей собственной (мифологической) почвы. Германский логос родился на почве германского бессознательного мифа, и, отталкиваясь от нее, состоялся, сложился. Тоже справедливо для греческого логоса, отчетливо появившегося у досократиков и восшедшего как звезда с Платоном и Аристотелем, захватив своим сиянием весь Запад. Об этом блестяще писал Мартин Хайдеггер. А русского логоса так и не было. У нас он мог бы быть (хотя, кто знает, мог быть или не мог бы, вот здесь действительно мы гадаем), но задумка, замысел, мечта о развертывании русского логоса, произрастаюещго на базе русского коллективного бессознательного, безусловно, есть. В этом смысле чрезвычайно интересен этот куст культурный ранне-советской литературы, шире, культуры и также примыкающие к ней произведения предреволюционного периода, когда русская интеллигенция жила ожиданием именно такого чуда. Тогда в Серебряном веке и в ранне-советской «мистической» национал-большевистской литературе был разработан макет этого русского логоса.

Действительно, «Котлован» Платонова и особенно его роман «Чевенгур» - это национал-большевистская утопия. Она может кому-то показаться ужасной, а кому-то прекрасной, но главное - в ней содержатся многие фундаментальные социологические черты - как будто гениальный инженер, исследуя глубокие структуры национальных сновидений, нарисовал проекты русского логоса, составил планы, схемы, чертежи, но… до конца этого, конечно, не реализовалось.

В любом случае, хотя СССР и не стал в полной мере долгожданным браком между народом и властью, в этот период обнаружились наиболее глубинные аспекты собсвтенно русской социологии – то есть маханизмы устройства русского общества. Поэтому национал-большевизм (Устрялов, Ключников) и евразийство – продолжающие интуиции славянофилов и народников – являются важнейшим социологическим инструментом ля корректной дешифровки русской истории. Политическая маргинальность национал-большевизма и евразийства компенсируются фундаменатльностью тех вопросов и тем, которые они подняли. В то время как коммунистический мэйнстрим советской идеологии – при полном политическом выигрыше – с точки зрения серьезности и состоятельности научных объяснений и прошлого и настоящего русской истории представлял собой невнятную маргинальную нечленораздельность (где все было притянуто «за уши»), испарившуюся как дым после развала СССР. Национал-большевики были носителями внятной и основательной эпистемы, контрастирующей с ничтожностью политического влияния. Просто большевики властвовали в политике в полную силу, хотя их эпистема оказалась смехотворной и несостоятельной.

 

90-е новое заимствование логоса

 

Где же мы находимся сейчас, какова структура современного российского общества?

Попытка соединить русский миф и марксистский логос, которая мобилизовала колоссальный потенциал народа, завершилась коллапсом. В 1991-м году тематика советского логоса была снята с повестки дня.

По старой исторической традиции наша политическая элита (прямые наследники разложившихся поздне-советских бюрократов) обратилась вовне, на Запад, и решлила позаимствовать западный логос еще раз. На сей раз, он был взят из Соединенных Штатов Америки, а также из Западной Европы. Западный социальный логос в конце ХХ века имел устойчивые черты: рынок, свобода, индивидуализм, демократия, права человека, толератность. Эти ценности выкристаллизовались на Западе в ходе исторчисекого развития именно западного общества путем естественного эндогенного диалога межжду западным логосом и западным мифосом. К конце ХХ века этот логос приобрел такую форму, где данные ценности оказались приоритетными – в ходе эволюции европейской культуры и истории, то есть, основанной на собственной базе, эволюции претерпел западноевропейский логос в течение своего же диалога со своим бессознательным.

Это был не просто только что выкарабкавшийся в числитель логос, только что освободившийся от диурнического мифа, который его и выплеснул (помните, мы говорили, что такое «мыслить от Аушвица» и что, на самом деле, даже в эпоху рационализации всех социальных систем и политических институтов в ХХ веке мы видели как чистый диурн западного (германского) мифа в своей архаической форме ворвался в европейскую культуру). Западноевропейская культура, включая американскую культуру, в ходе своей истории вела напряженный интенсивный диалог с собственным бессознательным, и в частности, с заложенным в нем комплексом господства, подавления, унижения, то есть одним словом с «расизмом» и «фашизмом». Антифашистский настрой современной европейской либеральной культуры это в значительной степени результат критической саморефлексии, потому что сама западная душа несет в себе склонность к рабовладению, апертеиду, расизму.

 

Фашизм и антифашизм в западной культуре

 

Посмотрим на американский исторический опыт. Американская работорговля, что это такое, что это за явление? Невежественному наблюдателю может показаться, что «американская работорговля - это продолжение рабовладельческого общества». Но тогда у нас не все в порядке с хронологией. Рабовладельческое общество прекратило свое существование уже в первые века христианства, где-то уже к V-VI веку в христианском мире не осталось никаких рабовладельческих обществ. Торговля живыми людьми в христианском мире в III-V веках сходит практически на нет. И вот через тысячу с лишним лет западноевропейские цивилизации, испанцы, португальцы и англосаксы (носители приницпов свободы, демократии и прогресса), вылавливают людей другого цвета кожи, мирно живущих на своей земле, увозят на другой континент и продают их как предметы. А людей красного цвета кожи, которые также живут на своей земле, никого не трогают, систематически уничтожают, заражают бубонной чумой и миллионами сводят на нет. Все это делается когда? Это делается в эпоху развития уже самой, что ни на есть гуманной, рациональной, демократической культуры.

О чем это говорит? Это говорит о том, американское рабовладельчество было восстановлено после тысячелетия господства христианских ценностей, христианской культуры, которая давно покончила с рабовладением. Американская культура (как южная, так и северная), это всплеск неизжитого диурна, «фашизм» до «фашизма», так как в XVI-XIX веках еще никакого фашизма не было. И неслучайно среди расистов как раз первыми теоретиками были не немцы, а французы Гобино и Ле Бон и англичанин Чемберлен. Имульс власти, подавления, разделения, иерархизации, составляющую центрольное ядро диурнического мифа, и является подоплекой западноевропейской культуры. Западноевропейский логос ведет с этой подоплекой, то есть со своим бессознательным, сложнейший тысячелетний диалог. На этом основываются социальные институты, ценностные системы, экономические уложения Запада, которые по-разному трактуют границы, пределы и содержание свободы.

Диалог западноевропейского логоса с западноевропейским мифом, это диалог рассудка с режимом диурна. И именно потому, что это нечто серьезное, люди Запада так боятся фашизма, так упорно борятся с ним: фашизм (как диурн) есть неотъемлимая чатсь их самих, их знаменатель, их миф.

Антифашист это тоже хотя бы наполовину фашист, бессознатлеьный фашист, потому человек наиболее ожесточенно борется только с тем, что у него внутри. Как известно, самые яркие противники, например, гомосексуализма, как правило, латентные гомосексуалисты. Обычным людям это просто неприятно или безразлично. Но если человек уделяет слишком большое внимание борьбе с каким-то злом, пороком, негативным явлением, значит, у него самого есть элементы того же начала и они сильны. Поэтому истеричный антифашизм современной западной культуры, «невменяемый» антифашизм, свидетельствует о наличии реальных предпосылок в этой культуре к расизму и фашизму, которые постоянно дают о себе знать. И то, что делают сегодня США и НАТО в Афганистане и в Ираке, или происходило недавно в Югославии - это классический пример как раз того, когда западноевропейский миф, героический миф диурна, миф завоеваний, миф империи, миф воинственного начала вырывается из-под верхней логосной сетки и, под предлогом борьбы с «фашизмом» («исламо-фашизм» Фукуямы), или с мнимыми «исламскими террористами», со спокойной совестью осуществляют масшталный геноцид суверенных наций, выжигают напламом мирное население, тысячими вырезают детей, стариков и женщин. Истории с пытками военопленных в тюрьме Гуантанамо ии Абу-Грейб – лишь детали. Истинное насилие, подавление, сегрегацию и апартеид несет в себе сама западная цивилизация в своем ядре, хотя ее сознание (логос) этого категорически неодобряет и ведет с этим мифологическим ядром… войну. Без войны либо на строрне фашизма, либо на стороне антифашизма Запад не может.

 

Заимствование постмодернистского логоса

 

В 90-е годы, когда рухнул советский логос, мы взяли с Запада формальный результат диалога Запада со своей собственной душой. У нас абсолютно другая душа, абсолютно другая история, и вообще расизм и фашизм нам чужды, так как структура русского подсознательного устроена иначе. Русская культура и даже русская экспансия были основаны на материнском принципе склеивания всех народов. Народам могло это, конечно, не нравиться, но мы их склеивали, а не покоряли, не торговали ими, не превращали их в рабов или товар. Мы их постепенно в себя засасывали. Кому-то это нравилось – многим, наверное, это не нравилось, но это уже другой вопрос. По крайней мере, это другая динамика, отличная от той, которая разворачивалась в споре западного логоса с западным диурническим мифосом, индоевропейским, «романо-германским», если говорить словами Данилевского, культурно-историческим типом. Этот диалог на уровне логоса к концу XX века выработал свою собственную ценностную с истему, которая, строго говоря, имела отношение исключительно к проблемам западного человека и произрастала из стремления излечиться, избавиться от присущих только Западу пороков, обсессий и импульсов. Эта система была ориентирована на собственную психотерапию, которая работала с переменным успехом.

И вот на русский материнский ноктюрн, который не собирался никого продавать в рабство, покорять или уничтожать, накладывается довольно болезненная и невротическая форма эволюции западноевропейского логоса – еще и в постмодернистском издании. Можно сказать, что это был постмодернистский логос.

Растерянные позднесоветские руководители (Горбачев и его окружение, представлявшие чистый ноктюрн) и команда младореформаторов в 90-е годы (состоящая из прозападной «золотой молодежи» и криминальных элементов) перед лицом разложения марксистской рациоанльности взяли на вооружение этот постмодернистический логос, который представлял собой в значительной степени продвинутый этап борьбы Запада с его же собственной сущностью. Постмодернизм родился как раз из развития предложения Т.Адорно и всей Франкфуртской школы «мыслить от Аушвица».

Сущность Запада это воля к власти, как писал Ницше. А вот в рамках постмодернизма Запад стал осмыслять волю к власти, как зло. То есть, Запад занял в отношении самого себя отрицательную позицию и стал выкорчевывать из себя эту волю к власти, волю к порядку, механицизм, рационализм и т.д. Отсюда на первый план вышли тезисы: либерализм, демократия, права человека, замена государства гражданским обществом, а также лаксизм вседозволенность), толерантность, гедонизм, евдемонизм, представление о том, что самые главные ценности, это полная свобода и расслабленность. К кому в первую очередь обращались эти ценности? К авторам Аушвица – то есть к жесточайшим «фашистским» структурам западной души.

Посмотрите, как немцы ходят по улицам: они ходят абсолютно ровно, по прямым линиям, строго вертикально к плоскости тротуара, не в развалку и не раскачиваясь. У каждого строгий маршрут и он движется к намеченной цели – магазину, банку, фирме, метро, не обращая внимания на окружающее. Также ходит американская политическая элита в Вашингтоне. Во-первых, все люди элиты в основном белые. Во-вторых, они высокие, голубоглазые. В принципе, любой вашингтонский клерк, если его переодеть, прекрасно мог бы играть в фильме, изображающем нацистскую Германию. Это люди, у которых внутри воля к власти, упорядоченность, жесточайшая диктатура по отношению к себе (и другим), аскетизм, моральные установки, спорт, трудоспособность, исполнительность, четкость. Вот именно это они и хотят максимальным образом сгладить и смягчить, что, впрочем, их проблема. Но мы когда берем постмодернистский логос, призывающий максимально освободить западных людей от своего диурнического мифа, от воли к власти, воли к доминации, от воли к порядку, изличить их, что мы-то делаем? Мы некритически заимствуем то, что абсолютно нам не пригодно, что не выполнит ни при каких обстоятельствах ни одну из стоящих перед нами задач.

Идея прав человека, свободы, толерантности, демократии никак не вяжется с ноктюрническими принципами русского бессознательного, которое не надо этому учить, потому что это есть внутри, хотя и в иной форме: созерцательности, монизма, некоторой ленности, стремления отлынить, укрыться, спокойное и с любопытством восприятии инородца, склонность разделять ответственность с общиной, миром и т.д. Когда взрослых людей, например, начинают учить, как вытирать сопли, это означает, что их опускают до детского уровня. И если людям, например, говорить простейшие и само собой разумеющиеся вещи, которые они и так знают, жестко вдалбливать им это, то они начинают деградировать. Русская открытость к миру, русское бессознательное понимание другого заложено в ноктюрническом сознании. Если долбить, что человеку надо достичь чего-то, что у него уже есть, он потеряет и то, что имеет. Так оно и происходит.

Логос (как заимствованный, так и выросший на своей почве) должен предложить порядок, правила игры, нормативы, иерархические структуры, которые будут довлеть над бессознательным и организовывать функционирование социальной рациональности, «коллективного сознания» (Дюркгейм). Но постмодернистский логос Запада в сегодняшнем состоянии наоборот максимально релятивизирует все формы порядка, стремится наоборот предоставить всем максимум свободы, дробит большой социальный логос до уровня атомарных идивидуумов, каждый из которых считается наедленым своим собственным микрологосом. Тем самым социум начинает выполнять контрфункцию. Логос вообще должен упорядочить рациональную модель, а постмодернистский логос ее разлагает. Логос призван создать систему управления, подчинения, иерархизации механической связи отдельных элементов, а постмодернистский логос своими парадоксами ее только расшатывает. На Западе это не так фатально, так как порядок у западного человека внутри, в мифе. Но в нашем случае это настоящее социальное самоубийство.

В результате, то общество, в котором мы живем, находится не просто в хроническом противоречии между очередным западным заимствованием (логосом) и внутренним нашим состоянием (мистическим ноктюрном), как было много раз в истории. В течение почти всей нашей истории у нас имелось глубокое противоречие между народным знаменателем и заимствованным числителем русской власти, русской культуры. Но сейчас это противоречие приобретает особо трагический характер, потому что постмодернистский логос, который привнесен реформаторской элитой 90-х, полностью демобилизует и разлагает остатки рациональных структур социума. Он не укрепляет их, но, наоборот, рассеивает, дробит в порошок. Идея прав человека, свободы, индивидуализм, смена пола, эгоизм, «Бивис и Батхед» из MTV как идеальные архетипы современного нового поколения россиян, это – что угодно, но только не мобилизационная программа. Но постмодернизм говорит: проект, мобилизация, порядок, есть не что иное, как «фашизм», расизм. Для людей Запада это, наверное, так, потому что у них это внутри, но у нас-то внутри все другое, скорее полный беспорядок и расслабленная сосредоточенность на созерцании непостижимой тайны жизни. И когда массам сверху – от лица элиты, делегируют постмодерн, то навязывают не порядок, а не наш чужой беспорядок. У нас есть свой русский беспорядок, имеющий свою собственную ноктюрническую, мистическую - эвфемистскую структуру. Когда нам плохо, мы описываем это как «хорошо», когда нас унижают и бьют, мы считаем, что «учат», когда жить бльше невозможно и вся вот-вот рухнет – мы с уверенностью говорим «все впереди» и т.д. Так работает миф, и он и есть народ в его глубине. И если бы к этому мифу обратились, то энергия была бы вызвана колоссальная. Не факт, что это дало бы позитивные результаты, но энергия была бы точно выпущена гигантская. Но нам говорят: вам нужен не этот беспорядок русский, а какой-то чужой беспорядок, чужой хаос, который вообще к нам ни исторически, ни концептуально, ни с точки зрения социальной топики не относится.

Естественно, ни к чему кроме как в тупик, это привести не могло и очень быстро - к окнцу 90-х именно туда и привело.

 

Путинские реформы с позиции социологии глубин

 

Что-то начало меняться при Путине. Путин, когда пришел к власти, сказал: «Стоп. Дальше этот постмодернистский логос некритически заимствовать и внедрять не будем, вопреки тому, что предлагали олигархи, реформаторы, либералы, «Эхо Москвы». Мы остановимся на том, что взяли».

Важно, что он не сказал, мол, «отныне мы пойдем в другом направлении». Он вообще не предложил идти каком-то направлении. Он сказал, «мы временно приостанавливаем импорта логоса, мы закрываем процесс, что взяли, то хорошо». Что «хорошего» взяли, трудно сказать. Во всяком случае, что-то взяли. Те олигархи, которые состоялись и готовы на этом остановиться, тех милости просим продолжать, а те, кто хочет дальше импортировать в Россию структуры постмодернистского логоса, тем – «до свидания», либо к Ходорковскому, либо к Березовскому. Остальные рассчитываются на первый второй. Путин таким образом заморозил социальную ситуацию.

Если бы все продолжалось в том же режиме, как до Путина, неизбежно произошел бы коллапс российской государственности. Путин его отложил.

Что делать дальше, он, скорее всего, не представляет, потому что это очень сложная фундаментальаня, историческая, философоская проблема, связаная с глубинной логикой русской истории – а не техническая задача. Чтобы коренным образом изменить ситуацию и запустить социальные процессы в каком-то сторого определенном направлении, надо либо заимствовать какой-то другой логос, либо надо обращаться к русскому коллективному бессознательному и пытаться вывести новый логос из его глубин. В современном постмодернистском состоянии Запад нам уже ничего не предложит. Он поглощен борьбой с самим собой, со своим диурном. В политике США эта дилемма ярко прояивлась в последних выборах, когда за пост президент боролись ноктюрнический мулат и демократ Обама против белого неоконсерватора и милитариста МакКейна. Но это огромная, сложнейшая и страшная тема. Страшная, потому что в мире ночи русской живут такие образы, что там мало никому покажется. Они тем более ужасны, что долгое время живут в подоплье, вдали от света дня. Этот выбор в любом случае требует невероятных усилий – и интеллектуальных, и энергетических, и социальных, и культурных. А ни власть, ни общество – по крайней мере, на первый взгляд – к этому совершенно не готовы. Поэтому даже мысль в этом направлении у власти блокирована, и мы сейчас живем в состоянии, когда импорт постмодернистского логоса в Россию просто остановлен, заморожен, и все. Путин уклонился от неизбежно надвигавшейся катастрофы, но далеко не ликвидировал ее предпосылок.

 

 

Мировой кризис и конец постмодернистского логоса

 

В этот момент грянул кризис. Что такое кризис как не падение постмодернистского логоса?! Американская система настолько хотела понравиться своим обывателям, что дала им тратить в шесть раз больше того, что они зарабатывали, через потребительский кредит. Жесткая рациональная система капитализма – вполне «фашистская» в смысле классовой и имущественной сегрегации богатых и бедных – реформировалась в сторону смягчения ее острых углов через системы социальных выплат, популяризацию игры на бирже, стимуляцию спроса. Постепенно строители «новой экономики» почти демонтировали прежнюю довольно рациональную систему, исходя отчасти из постмодернистской («антифашистской») установки. Борясь со своим бессознательным, они пошли на такое снижение требований к человеческому существу, что требование отдать кредит тоже было признано «фашистским». И тогда придумали систему: на каждый кредит (который, возможно, невернут) выпускаются деривативы, ценные бумаги и ими начинают спекулировать. К этому добавились сложнейшие инструменты страхования и хэджирования в системе которых вращались гигантские деньги, не имеющие вообще никакого отношения к рыночному фундаменталу и никак не связанные с товарной массой. В конечном итоге, создалась такая экономическая система, где постмодернистский логос постепенно сам себя схлопнул. Он-то себя схлопнул, но все экономики мира были вовлечены в этот процесс, и теперь практически нигде – в одной из стран мира (кроме стран-«изгоев» - Северной Кореи, Ирана и т.д.) нет никакого внятного финансового и экономического порядка. С ужасом все думают сегодня в мире, как выходить из положения, хотя из положения этого уже никак нельзя выйти - это кризис логоса, это кризис западноевропейского (американского) логоса в его постмодернистском аспекте.

 

Национальная идея и социальный логос

 

Что же мы имеем в России? Замороженный Путиным импорт постмодернистского логоса, который к тому же сегодня еще и рухнул на самом Западе. Путин в начале своего президентства говорил Западу: «Ну, давайте мы будем с вами общаться и обмениваться, только с соблюдением некоторых наших интересов». Теперь уже не понятно, с кем общаться, как общаться и зачем общаться. Нефть падает, разворачивается экономический кризис, экономики как таковой у нас нет (экономика есть проекция социального логоса), а в государстве царит концептуальная неразбериха, потому что с одной стороны вечно молчащий грезящий народ, который спокойно видит материнские сны (они практически не изменились, эти сны, они приблизительно такие же, как всегда), а с другой, в элите царит недоумение, прикрываемое неестественным и неубедительным с трудом разыгрываемым оптимизмом.

Налицо прекрасный русский народ, русский ноктюрн, а вот логическая модель сейчас находится под вопросом, потому что, в принципе, никакого логоса Путин не предложил. И когда говорят, что у нас нет национальной идеи, то говорят правду. У нас ее действительно нет. Не потому что ее не могут написать, разработать, составить, оформить - у нас нет идеи в онтологическом смысле, так как «национальная идея» это другое название для «социального логоса». У нас есть русская душа, национальная душа, но у нас нет русской национальной идеи. И поскольку еще сохранившиеся постмодернистские импортеры (западного логоса), которые на этой неразберихе зарабатывают, видимо, заинтересованы в том, чтобы сохранять такое положение дел, непонятно, каким образом, по какой схеме и где этот русский логос, эта национальная идея может возникнуть.

 

Место русского этноса центрально

 

Мы много раз говорили о «русском», но россияне это не только этнические русские. Существуют народы, которые принадлежат к нашей общей цивилизации, которые живут на территории нашего государства, которые считают себя россиянами, но не являются этническими русскими. Особенно это видно на Кавказе, где живет целый спектр нерусских этносов.

Здесь следует задаться вопросом, как классифицировать на уровне бессознательного те или иные народы, чтобы определить их отношение к русскому большинству и найти им место с общей социальной системе с учетом знаменателя – в нашей двухэтажной топике?

Русский народ является доминирующим в России. Русская культура, созданна также русскими людьми. Государственность, так или иначе, даже с использованием каких-то других внешних логосов и при сотрудничестве с другими этносами, также создана нами, и соответственно это важнейший фактор, с которым необходимо считаться при любых обстоятельствах. Эта ситуация конечно не вечна, она может измениться. Но пока в целом это так и какое-то время в будущем пропорции сохранятся. Поэтому стартовой позицией в определении этнического баланса в России должна быть взята модель отношения русского коллективного бессознательного с коллективными бессознательными других этносов России. Такое исследование есть методологический ключ к глубинному регионоведению.

 

«Хорошо сидим» или работа сновидений

 

Мы рассматриваем русское бессознательное как материнский мистический ноктюрн, связанный с доминацией нутритивно-дигестивного рефлекса. Поэтому люди русские так любят поесть. Есть такое выражение «хорошо сидим». Когда люди сидят и едят, часто еще и пьют. Алкоголь - это свойство культуры ноктюрна, погружение в расслабленное, спокойное состояние, соскальзываение в бессознательное и умиротворенное (или не очень) расстворение в нем. Русские «хорошо сидят», едят и пьют, и создается такое впечатление, что они при этом они делают что-то важное, что идет серьезная работа. Это и есть работа. Фрейд называл ее «работой сновидений». Когда люди начинают есть и пить, «хорошо сидеть», стартует важнейший ритуал, происходит коллективная гармонизация мифоса и логоса. Начинается погружение человеческого сознания в свое коллективное бессознательное. Обратите внимание, что русские непременно пьют в компании. В одиночку – очень редко. И наоборот, американские алкоголики или французские клошары преимущественно пьют в одиночку.

Для русских не достаточно индивидуального погружения, должно быть погружение коллективное, общинное, чтобы все происходило сообща, склеенно, чтобы все стадии «понижения ментального уровня» (как коллективного сновидения) были пройдены совместно и в гармонии. И так совместно «хорошо сидеть» надо до последнего, а потом незаметно перейти в состояние уже полной бессмыслицы. Но эта «бессмыслица» с точки зрения разума вполне осмысленна с точки зрения архетипов. В этой «бессмыслице», закрытой от нас цензурирующим рассудком, все интересное и начинается.

Русские продолжают «хорошо сидеть» в любых ситуациях, даже когда разражается кризис, они говорят: «Да, ладно, кризис, ничего, все будет хорошо…» - это классическая реакция ноктюрна. С точки зрения рассудка, справиться с мыслью о кризисе, о связанных с ним проблемах, о возможных сокращениях и лишениях – не просто. Поэтому на помощь приходит здравое решение – эвфемизирвоать кризис, и «хорошо сесть» и «хорошо посидеть», поехать куда-нибудь к Пете, к Ване, к Лене. И наши русские сновидения приступят к «работе» и примутся нас «спасать».

 

Режимы бессознательного и этносы России

 

Мы предполагаем по умолчанию, что формула «хорошо сидим» как ответ на любые проблемы, относится к большинству россиян, но, конечно, есть этнические группы, которые несколько отличаются по своей структуре бессознательного от русского народа, хотя есть и близкие к нему. Например, финно-угорские народы, которых очень много в России, особенно на севере, по структуре мифа точно соответствуют русским, даже не известно, не славяне ли у них позаимствовали свой ноктюрн, поскольку финны здесь жили до нас. Или это просто совпадение, и славяне (германские «ваны») были с точки зрения мифоса им близки?

Финны представители глубокого мистического ноктюрна, и мифология финнских народов свидетельствует о преобладании традиционных ноктюрнических феминоидных сюжетов.

Тюрки (в частности, татары) как этнос принадлежат к совершенно другой структуре мифологии. Тюркские народы живут от Кавказе через Поволжье и вплоть до Якутии, безусловно, в своих культурных истоках являются носителями диурнического мифа. Поэтому они создавали многие евразийские крупные империи от тюркского каганата (552-745), позже Хазарского каганата, активно участвовали в укреплении «золотой орды» (откуда и переняли у монголов как этноним имя «татары») - вплоть до Османского султаната. В Евразии тюркские этносы неоднократно выступали как «носители порядка», тюркского логоса.

В тюркских языках слово небо – «тенгри», означает светлое, белое небо, бело-голубое, то есть, как бы, лишенное цвета, и лишенное какой бы то ни было погрешности. Золото, солнечный свет и голубое небо. Такая же этимология у латинского «coelum». А у русских слово «небо», которое мы употребляем, происходит от корня, означающего «туман», «тучу», «мрак», «сумерки», что близко к латинскому «nebula», «туман». Когда-то древних славян были понятия и для ясного неба – откуда языческий бог Сварог, наименование огня «Сварожичем» и т.д. Но постепенно небо для нас заволокли тучи и таким – облачным - мы его видим. Если небо в бессознательном - это облако, туча, то мы получаем картину более разнообразную, вязкую, извивную, убаюкивающую, притягательную, интимную, более материнскую, чем рациональная пустота синего небесного свода, которая провоцирует совсем другую гамму ассоциаций и относится к режиму диурна. Мы под небом понимаем туманность, а тюрки под небом понимают наоборот чистоту и ясность.

Несколько слов о татарах. Исторически, как я говорил, народы называются часто не своим именем как франки или русские. Народ, который называет себя сегдня «татарами», принадлежат в большинстве своем к тюркам, которые, в свою очередь, являются устойчивыми носителям диурнического мифа. При этом надо заметить, что волжские татары, среди которых очень много потомков финно-угров, отюреченных еще на предыдущих этапах, имеют промежуточную структуру бессознательного – наполуовину диурнического (тюркизм), наполовину ноктюрнического (финно-угорские крони). Среди татар есть субэтнос, «мешаре», в которых финно-угорские элементы преобладают и структура бессознания котрых близка к русским.

Итак, финно-угры – мистический ноктюрн. Русские – мистический ноктюрн, как и многие другие славяне. Белорусы – чистый мистический ноктюрн, украинцы – ноктюрн, в котором есть элементы мистического (сало-горилка – верные признаки «хорошо сидим») и драматического ноктюрна (подвижность, легкость, склонность к занятию в армии постов сержанта – более организованного и активного, нежели рядовые, но не столь упорядоченные как офицеры). А вот Кавказ представляет собой очень интересный ареал. Он отличается от большинства территорий России тем, что здесь происходит переключение режима бессознательного.

 

Казачество в социологии глубин

 

На Северном Кавказе мы доходим до региона, где существует очень крупная зона бессознательного диурна. И хотя народы, населяющие Кавказ, чрезвычайно разнообразны и среди них мы найдем самые разные типы бессознательного, общим для большинства из них является культурная и мифологическая ориентация именно на героические мифы.

Надо начать с того, что по мере приближения к Кавказу в зоне «дикого поля», степей меняется структура самого русского этноса. Появляется особый исторический, социальный и психологический тип, который настолько самобытен, что иногда раздаютя голоса о выделении его в особый этнос. Речь идет о казачестве.

Казачество, которое сложилось в степи начиная с XVI века, и по другим теориям представляет собой продолжение племени бродников – ославяненных тюрок, живших на южной окраине Киевской Руси, представляют собой специфическую группу русского народа, достаточно смешанную с тюрками (при почти полном отсутствии финно-угорских примесей). Она организована в отряды, выстроенные по моделям военных обществ, Mannerbunden, мужских союзов и культувирующие сознательно чисто диурнические мифы. О первых казаках ходили предания, что у них не было жен и домов, что они жили кочевой жизнью и все время проводили в войне. Это типично героические мотивы, которые в значительной степени повлияли и на структуры исторического казачества.

Казачество - это специфическая культурная группа в рамках русского этноса, объединенная особой структуризацией бессознательного, где доминирует диурнический элемент. Поэтому казаки и их потомки принадлежат особому типу в русском обществе. Это мускулиноидный тип, неважно идет ли речь о женщинах или мужчинах. Ранее мы говорили о феминоидных и мускулиноидных типах. Дело не в анатомическом поле, дело в структуре бессознательного. Мускулиноидный тип легко читается не только в казаках, но и в казачках, которые самостоятельны, упорядочены, жестки, моральны, сильны, героичны и намного феминоидны, чем средние мужские представители Среднерусской возвышенности. Пример казачек – наглядно показывает, что феминоидность и мускулиноидность связаны с архетипами, а не с физиологией.

Итак, зоны расселения казачества принадлежат к особому и исключительному в русском обществе типу бессознательного – к зоне диурна.

 

Казаки и степи

 

Теперь давайте посмотрим, где жили казаки. Возможно, они обрели такой менталитет, потому, что смешивались с тюрками, а также с ала