Теоретических положений о языке. В области же языка отсутствие теоретического интереса к языковым явлениям

определялось, по-видимому, также и относительной изолированностью Египта от других

народов. До начала XVII в. до н. э., т. е. более чем в течение тысячелетия с момента создания

египетского государства, территория Египта была вне досягаемости иноземных нашествий.Дело в том, что, хотя у египтян были разные слова для выражения понятия «язык» как

физического органа и для понятия «язык» как способности говорить, они были уверены, что

речь производится непосредственно языком и, для того чтобы научиться другому языку,

следует просто изменить положение языка во рту, «перевернуть» его.

2Разумеется, эта

«теоретическая» предпосылка не сказывалась на практических методах изучения

иностранных языков.

Наконец, не было выработано и некоторых философских, в частности логических,

предпосылок, которые тоже могли бы явиться стимулом для создания каких-либо

теоретических исходных положений при изучении язык. Основными органами мироздания объявляется

сердце (по египетским представлениям — средоточие мысли) и язык, т. е. речь, Птаха. Это

положение подкрепляется ссылкой на то, что человеческие чувства (зрение, слух, обоняние)

представляют материал для мысли, а уже речь выполняет замысленное («это язык повторяет

задуманное сердцем»). Утверждается даже, что творец всего сущего всебог Птах «был

удовлетворен, после того как он создал все вещи и все божественные слова».Однако отсутствие каких-либо научных теоретических положений о языке и

внимания к научно-теоретическим языковым проблемам не исключает того, что у египтян

был совершенно определенный интерес к некоторым практическим задачам, близко

связанным с языковыми проблемами, т. е. прежде всего с письмом и практическими

потребностями обучения этому письму.

Учить будущих писцов правильно писать и выражать свою мысль в соответствии

с правилами хорошего писцового тона — это задача писцов с момента возникновения

египетской письменности. Об этом говорится в произведениях особого литературного жанра

— поучениях, и об этом свидетельствуют многочисленные школьные упражнения.

Внимание к языковым явлениям у египтян явно увеличивается с довольно точно

определяемого времени, примерно с XVII–XVI вв. до н. э. До этого времени с момента

появления письменных памятников египетский язык около полутора тысяч лет развивался

как язык синтетический (это так называемые староегипетский и среднеегипетский языки).

В указанный же выше период тип языка начал сменяться на аналитический, первый этап

которого получил наименование новоегипетского языка. В этом направлении египтянами был сделан любопытный шаг, впервые, пожалуй,

отражавший уже не подсознательные, а вполне сознательные представления о делении

речевого потока. Судить об этом позволяет графический прием, который египтяне стали

использовать во многих литературных текстах с начала Нового царства, — так называемые

«красные точки» над строкой, своеобразные семантико-синтаксические сигналы, которые

указывали на членение текста на отрезки.Осознание синтагматического членения речи свидетельствует также о главной

особенности восприятия египтянами языковых явлений: о т целого к его

элементам.Лишь для очень позднего времени истории Египта можно отметить возникновение

интереса к материальной форме слов. Возможно, однако, что это уже связано с влиянием

греко-римских воззрений. Так, например, на фрагменте демотического папируса римского

времени (середина I в. н. э.) мы видим три разных слова, объединенных по признаку

одинакового звучания.

Думается, однако, что главный вывод о значении некоторых представлений египтян

о языковых явлениях, которые можно реконструировать, заключается не в этом. Они сами

по себе представляют значительный интерес для истории языкознания, так как позволяют

представить ту ступень языкознания, которая обычно скрыта у других народов либо из-за

отсутствия собственной письменности, либо из-за огромного влияния языка, письменности и

представлений иноязычного народа

 

в гре­ческом учении о языке прослеживается философский подход. К важнейшим проблемам для древнегреческих философов отно­сились 1) происхождение языка и 2) взаимоотношение слова и вещи.
«Кто создал язык и каким «материалом» он при этом пользовался?»В античном мире этот вопрос формулировался так: «Создан ли язык «по природе» (physei) или «по установлению» (thesei)?»
«по природе» (physei) — связывала имена с природой вещей
«по установлению» (thesei) — исходила из того, что имена дают искусные в своём деле установители имён.
Основоположником теории «отприродности» имени был, видимо, Гераклит Эфесский (540—475 гг. до н. э.), философ- пантеист: природа создала имена. Люди должны открыть правиль­ное имя, созданное природой. Но это удаётся далеко не всем. Названия вещей определены их природой, поскольку люди не могут произвольно менять названия предметов; проклятия и молитвы действуют на названных в них людей именно потому, что их имена связаны с их природой; «отприродность» имени состоит в том, что и имя, и гла­гол есть звуки, а звуки — явления природы; следовательно, имена и глаголы «отприродны».Против теории «отприродности» имени выступил философ- материалист Демокрит из города Абдера во Фракии (ок. 460 до н. э. — год смерти неизвестен). если бы все названия давались «по природе», то у раз­ных вещей не могло бы быть одинаковых названий. при «отприродном» характере языка многие вещи не могли бы иметь по нескольку названий.Спор был изображён крупнейшим философом-идеалистом Древней Греции Платоном (427—347 гг. до н.э.) в диалоге «Кратил, или О правильности имён»Платон, собрав все известные в его время гипотезы о происхождении имён, в той либо иной форме отвергаетлибо высмеивает каждую из них. В результате имя быть может со­здано и правильно, и неправильно. Ученик Платона Аристотель (384—322 гг до н.э.) продолжал развивать идеи Платона. слова лишь случайным образом связаны с вещами. Он пишет о звуках, из которых строятся слоги, о словах, состоя­щих из слогов, о предложениях, состоящих из слов — и закладывает основы син­хронического описания языка,даёт логическое объяснение частям речи как субъекту и предикату суждения. После Аристотеля логико-грам­матический взгляд на структуру языка преобладает в европейс­кой науке вплоть до XVIII в.
Дальнейшее развитие языкознание получило в трудах сто­иков (III в. до н. э.). Эти античные философы рассмат­ривали мир как живой организм, пронизанный творческимпервоогнём. Они опи­сали 24 звука, пять частей речи: имя собственное, имя нарицательное, глагол, союз. Падежи стоики стали относить только к именам, причём каждому падежу, в отличие от индийских грамматистов, дали название и разделили их на прямые и не­прямые.
Александрийские грамматисты
Александрийская школа сформировалась в эпоху эллиниз­ма, которая характеризовалась синтезом греческой (эллинской) и восточных культур 323 и 30 гг. до н. э. Алек­сандрийская грамматическая школа возникла под влиянием практических потребностей: необходимо было усвоить, осмыс­лить и сохранить традиции греческой культуры и греческого языка эпохи их расцвета в условиях многоязычной империи. Аристарх Самофракийский (II в. до н. э.), Дионисий Фракийский (II в. до н. э.) обратились к фонетике, но на менее высоком уровне, чем индусы. Слово рассматривалось как наименьшая часть речи, предложение — как соединение слов, выражающее закончен­ную мысль. Аристарх выделяет восемь частей речи: имя, глагол, прича­стие (причастно имени и глаголу), местоимение, наречие, предлог, союз, член (у римлян — междометие). Имена, пишет Аристарх, изменяются по падежам и числам, глаголы — по временам, на­клонениям (их насчитывалось пять), числам (ед., мн., дв.), лицам (речь кого, к кому, о ком), видам (их называлось четыре)
в Античное (древнее греко-римское) языкознание был выработан терминологи­ческий аппарат, который, пусть и в усовершенствованном виде, используется в современном языкознании.

местоимений, грамматические термины.

 

Если наука есть систематизированное познание, то шу-

меры и вавилоняне систематизировали свои познания почти

исключительно в ходе школьного преподавания; эта систематиза-

ция была порождена его нуждами.1 Основой же школьного пре-

подавания в древней Месопотамии было зазубривание 2 -— зазуб-

ривание перечней знаков самих по себе; зазубривание знаков

с указанием их шумерского произношения; знаков вместе с ак-

кадскими и другими переводами шумерских слов, которые эти

знаки изображали; специально составных знаков; перечней зна-

ков, систематизированных по группам понятий (растения, камни,

животные, профессии и т. п.) — такие перечни со II тыс. до н. э.

обычно были двуязычными (шумеро-аккадскими), а за пределами

Месопотамии — и многоязычными и являлись одновременно сло-

варными пособиями (по ним можно было найти правильное напи-

сание того или иного нечасто употреблявшегося термина) и за-

чатком энциклопедии (они были сводами известных по каждой

отрасли знания терминов — скотоводческих, минералогических,

столярных, земледельческих и т. п.).

Потребность в школьном преподавании возникла в Нижней

Месопотамии около 3000 г. до н. э. в связи с изобретением — для

нужд больших храмовых, а затем и царских хозяйств — шумер-

ской письменности, сначала иероглифической (рисуночной), а за-

тем более скорописной клинообразной. Этим письмом писали на

глиняных плитках углом среза тростниковой палочки. Система

клинообразного письма включала несколько сотен знаков, перво-

начально изобразительных; каждый знак передавал название

изображаемого предмета или любое из группы слов, близких

к этому названию по значению, а иногда — и по звучанию; позже,

кроме того, знаки могли обозначать либо только корень этих слов,

либо отдельные последовательности фонем.

Более редкие корни и слова могли

изображаться комбинациями двух или более первичных знаков.

Такой характер письменности заставил начинать обучение письму

с зазубривания учеником списка знаков, главным образом путем

многократного его переписывания. Зазубривались также списки

р&зличных терминов, которые могли встретиться в хозяйственных

документах, в особенности термины, писавшиеся комбинацией из

двух или более знаков. Затем преподаватель переходил к следую-

щему этапу: ученикам давались для переписывания легко запоми-

нающиеся текстики, например пословицы, а потом уже и целые

литературные произведения.

8 ≪э-дубе≫ важнейшее место в преподавании заняли двуязычные

терминологические перечни, т. е. в сущности словари. Ранние их

варианты вошли вместе с рядом других памятников шумер-

ской письменности (в том числе и той, которую мы назвали бы

художественной) в состав первого (шумерского) ≪ниппурского

письменного канона≫, или ≪потока традиции≫ (XX—XVIII вв.

до н. э.).

Особый интерес для истории лингвистической науки пред-

ставляют собой списки грамматического содержания.1'1 Они раз-

деляются на две группы.

а. Старовавилонские грамматические сочинения. До нас дошло

около половины их текста или менее, Как и прочие списки такого

рода, онм состоят из двух столбцов, причем первый содержит соб-

ственно шумерский текст, другой — аккадский перевод. Так≫ спи-

сок № I, начальные столбцы которого не сохранились, в столбце

V содержит парадигмы словоизменения слова 1 й е человек* (с па-

дежными окончаниями, а также в сочетании с предлогами и с гла-

гольной связкой), от конца столбца V до столбца VIII содержатся

парадигмы многих самостоятельных местожменжй и короткие фразы,

образованные с ними — утвердительные, отрицательные ж вопро-

сительные, преимущественно тоже с глагольной связкой; далее

вплоть до столбца XVI следуют наречные обороты ж различные

идиоматические выражения. Ряд списков содержит более или ме-

нее систематизированные перечни местоименных оборотов и гла-

гольных форм.

Особо интересны списки № VI—IX, представляющие собой си-

стематические глагольные парадигмы; формы расположены в сле-

дующем порядке;

Императив 2-е л,

Пожелателыгое наклонение 1-е л.

≪ ≫ 3-е л.

Совершенный вид 3-е л.

≪ ≫ 1-е л.

≪ ≫ 2-е л.

Несовершенный вид 3-е л.

?» 1-е л.

≪ ≫ 2-е л, и т. д.

Следует заметить, что шумерская глагольная форма может содержать множество пространственного

характера, показатели действия и состояния и т. д. Все эти формы

также включены в парадигму, но подчинены указанной выше ее

общей структуре.

Списки № X—XI пытаются соединить распределение глаголь-

ных форм по парадигме с указаниями в переводе на омонимиче-

ские значения; тут же приводятся и другие, мало систематизиро-

ванные лексикологические сведения и т. д. В списках № XII—

XVIII содержатся различные полезные писцу глоссы и выражения;

в перемежку с ними иногда приводятся куски парадигм.

одна из главных особенностей данных списков: помимо

перевода, здесь имеется т е р м и н о л о г и ч е с к о е пояснение

к употреблению либо шумерских формантов, либо их аккадских

эквивалентов. Итак, мы впервые сталкиваемся с собственно грам-

матической терминологией, примененной в собственно граммати-

ческом тексте. Сами эти грамматические термины были, по-види-

мому, известны еще в старовавилонский период, но там они из-

редка встречаются лишь в пояснении к лексикологическим глоссам.

Надо заметить, что поздние аккадские грамматисты подходили

к шумерскому языку исключительно с точки зрения своего родного

аккадского языка, поэтому некоторые их термины неадекватны

явлениям шумерского.

Логическому мышлению в вавилонской школе не обучали —

тот процесс логических умоааключенжж, результатом которого

могло явиться составление таблиц, списков или рецептов≫ был

проделай заранее составителями; мы не имеем ни одного трактата

или другого какого-либо сочинения, посвященного дедукции, ин-

дукции или другому чисто логическому оперированию с фактами,

Ж≫ однако^ такое оперирование должно было происходить на каком-то этапе.

Задержка в развитии вавилонской науки, в том числе и фило-

логической, наблюдающаяся начиная с XVII в. до н. э., объяс-

няется, как нам кажется, гибелью традиционной светской школы —

≪э-дубы≫ с ее высокими требованиями к ученикам и учителям.

Дальнейшая ученая деятельность была направлена преимуще-

ственно на кодифицирование знаний, на создание возможно более

обширных и полных перечней и таблиц. Ученикам по-прежнему

предлагалось все это бездумно переписывать и зазубривать.

Подобная деятельность имела свой естественный предел: им была

ограниченная способность человеческого мозга к механическому

заучиванию информации. ≪Мудрец≫, освоивший сотни и сотни

канонических перечней (не только филологических, но и всех

прочих) и не учившийся при этом логически мыслить, был уже

не способен двигаться дальше в познании явлений.