Глава 8 Бренда участвует в выставке

 

 

Бренда Браун была в приподнятом настроении. Ее бледное лицо светилось надеждой, когда в пять часов она вошла в чайную «У Малдуна» и заказала сэндвич с сыром и маринованными огурцами, острые кукурузные чипсы и большую колу со льдом и лимоном. Поглощая ужин, она писала письмо ручкой с золотыми чернилами.

 

28 февраля 1999 г.

Дорогой Николас Кейдж!

Дошло ли до тебя мое последнее письмо?

Я все жду фотографию с автографом. У меня для нее приготовлена серебряная рамка.

Я тебе уже писала, что я художник? Скоро в местной галерее будут выставлены мои последние работы. Я и еще несколько выпускников сняли галерею в складчину на две недели, и каждый представит по пять вещей. Мы никак не могли решить, кто, что и куда будет вешать. Каждый претендовал на большую стену напротив окна. В результате она досталась Тому Райли-Данситу. Он заявил, что свет из окна — неотъемлемая составляющая его скульптурных композиций и эта стена ему жизненно необходима. Вечно он строит из себя невесть что. А сам делает из выхлопных труб большие вопросительные знаки, вот и все творчество.

Остальные сейчас в галерее, бегают с банками белой эмульсии, суетятся. На участке стены, который достался мне, тоже была выбоина, но я заделала ее специальной липкой лентой, а потом закрасила.

К письму прикладываю открытку с моей картиной «В ожидании траурной процессии». Она о похоронах подростка, погибшего во время уличных беспорядков. Том Райли-Дансит сказал, что картина скучная, невыразительная и вообще некомильфо.

А я ответила ему, что он-то сам сваривает куски старого хлама и выдает это за современное искусство, потому что слабо рисует. На втором курсе он провалился на рисунке с натуры, но я не стала никому об этом рассказывать, чтобы не ставить его в неловкое положение.

Тебе нравится картина? Видишь, в толпе много симпатичных девушек, которым он, мертвый парнишка, нравился. Картина о том,

что бы он сделал, сколько бы всего узнал, если бы жил в другое время и в другом месте. О том, что насилие — это тупик.

Я подумываю сменить имя на какое-нибудь другое, более загадочное, чем Бренда Браун. Какое-нибудь чисто ирландское имя, при упоминании которого все сразу бы представляли наследницу старинного аристократического рода, с огромным состоянием и вольнолюбивым нравом.

Может быть, Аойфе Фицджеральд-Конвей?

Или Джеральдин Мерфи-Магуайер.

Может быть, я трачу время на ерунду.

Перед началом все соберутся у меня подзаправиться, то есть, я хочу сказать, в честь открытия выставки мы немного выпьем.

Скорее всего я, как обычно, надену черный брючный костюм и белую блузку, зачешу волосы назад и приглажу гелем. Без определенного пола и вне времени. Побольше темных теней, и никакой помады. Меня вряд ли назовешь сексуальной. Но мне нравится думать, что я обладаю некой своеобразной красотой. Которая не сводится просто-напросто к внешним данным. (Надеюсь.)

Ну ладно, надо бежать. Пожелай мне удачи.

Искренне твоя,

Бренда Браун

Р.S. Я твоя преданная поклонница. Пожалуйста, пришли мне фото с автографом.

 

Бренда смаковала каждый кусочек сэндвича и кукурузных чипсов. Она решила потратить часть денег из своего скудного бюджета на бутылку джина, тоник и пачку льда в баре, прежде чем двинуться домой переодеваться. Нужно будет успокоить нервы перед открытием.

Не забыть бы припрятать джин, пока остальные не явятся. Художники — ни у кого, ни гроша за душой. От ее джина в мгновение ока ничего не останется. Хватит с них и дешевого пива. Не такие уж они ей и друзья, рассуждала Бренда. Собираются у нее просто потому, что она живет рядом с галереей. Между прочим, неплохо бы спрятать еще и краски, чистые холсты и диски с записями «Радио-хед». Убрать банку с кофе тоже не помешает. Некоторые из выпускников художественных школ влачат нищенское существование, ради денег глаз у тебя потихоньку вынут. Разумеется, Том Райли-Дансит был исключением: его скульптуры нарасхват, не успевает клепать, притом что за каждую такую кучу мусора он заламывал восемьсот фунтов. Все носятся с его работами только из-за его звучного имени, с горечью разъясняла себе Бренда.

А потом она вспомнила, что Эмили Шедуик тоже пригласили. Как бы хоть на этот раз обойтись без обсуждения ее личной жизни? Бренда решила, что включит музыку на полную и притворится, будто у нее уши заложило. Меньше всего ей хотелось, чтобы Эмили портила ей настроение перед самым открытием.

Кого-то из местных журналистов тоже позвали — кто знает, может быть, они захотят задать художникам пару вопросов. Бренда принялась репетировать, что бы она им ответила. Еще она решила не улыбаться, если будут фотографировать.

Она посмотрела на старый красный почтовый ящик за окном, с которого начнется путешествие ее письма в Америку. Улыбнулась Пенни и помахала письмом в воздухе. Пенни кивнула и показала большой палец в знак одобрения.

 

 

Глава 9 «Согласна. А. Б.»

 

 

Генри Блэкстафф был дома. Он стоял на кухне и ждал, когда закипит чайник. Его коварный план перехитрить Аврору с треском провалился, более того, по нему же и ударил. Когда он сказал ей, что не имеет ничего против оранжереи, если она так о ней мечтает, Аврора рыдала от радости. Она обзвонила всех членов общества — поделиться хорошими новостями — и даже босиком сбегала к соседям.

Арнольд Смит сновал по всему дому с электронной «рулеткой», и планировочные схемы множились с невероятной скоростью.

Скоро милый сердцу Генри сад исчезнет. Араукарию чилийскую, которую посадил еще дядя Берти, выкорчуют, чтобы освободить место под фундамент. Разберут и теплицу, которую самолично собрал Генри. Аврора выбрала самую дорогую модель оранжереи: с прочным, деревянным обрамлением, высотой с дом, витражными стеклами, полами с подогревом и стропилами из кованого железа.

Арнольд Смит алчно затаил дыхание: он складывал и умножал, умножал и складывал, его блестящая ручка беспрестанно мелькала.

В холле зазвонил телефон. Трубку поднял Генри.

— Это тебя, — позвал он. — Некий Дэвид Кроппер с Би-би-си.

Безудержная радость не покидала Аврору весь вечер. Оказалось, что Дэвид Кроппер, продюсер, который узнал об Авроре из газеты, теперь подумывал снять о «Почитателях Бронте» документальный фильм. Аврора поведала ему, что сейчас строит оранжерею в викторианском стиле специально для заседаний общества. Члены общества будут надевать костюмы соответствующей эпохи и слушать, как Аврора зачитывает отрывки из известных произведений. Продюсер Дэвид Кроппер сказал, что обязательно позвонит через несколько недель узнать, как идет строительство, и добавил, что замысел восхитительный. Генри вздохнул. Если у жены появится малейшая возможность попасть на телевидение, с ней сладу не будет. Она, кажется, совсем забыла, что еще недавно презирала все достижения технического прогресса.

На следующее утро, ровно в девять, Арнольд Смит стоял на пороге резиденции Блэкстаффов, его жадное лицо почти упиралось в медное дверное кольцо. В руке он держал смету на постройку оранжереи. Цена была умопомрачительная. Шестизначное число, его самая крупная сделка. Ему даже позвонили из центрального офиса. Придется выложиться на полную, пустить в ход все уловки, чтобы получить контракт. Он надеялся, что мужа нет дома. Мистер Блэкстафф, казалось, не разделял энтузиазма жены относительно этого проекта. Но Арнольду повезло. Аврора сама открыла дверь и проводила в гостиную. Черкнула «Согласна. А. Б.» старой авторучкой, едва взглянув на сумму. Затем она провела его обратно к двери, даже не предложив чая.

— Так вы обещаете использовать восстановленные кирпичи? — беспокоилась Аврора. — Это имеет первостепенное значение. Конструкция должна выглядеть так, будто построена в то же время, что и дом. И не забудьте, слева нужно оставить место для книжных шкафов. Обожаю запах старых книг! Это так романтично! Разбитое сердце на каждой странице! Безответная любовь: жестокий меч, вонзаемый в душу обывателя. Так я встретила своего мужа, кстати сказать.

Что за чушь несет эта полоумная, недоумевал про себя Арнольд Смит.

— У вас тонкий вкус, — промурлыкал он, когда Аврора закрывала за ним дверь. Он подумал, что нужно проверить чек, прежде чем заказывать материалы. Вполне возможно, у этой особы не все дома.

Генри вернулся домой с утренней газетой, и они с Авророй опять рассорились.

— Сколько-сколько? Ты шутишь! Да еще один дом во Франции нам стоил бы меньше! Не могу поверить, что ты вот так, без меня, взяла и выписала чек. Надо было арендовать комнату в музее, как я и предлагал. Твоим друзьям там самое место.

— В этом ты весь, Генри! Знаешь, в чем твоя беда? Ты слишком долго сидел в магазине и весь покрылся пылью. Когда ты в последний раз продал книгу?

— Какое это имеет отношение к делу? Это мой магазин, и я управляю им как хочу.

— Он достался тебе по наследству, и ты бы давным-давно закрыл его, если бы не деньги дядюшки Берти. — Она задыхалась от ярости. — На оранжерею я трачу свои сбережения. Ты что, и порадоваться за меня не можешь? Тебе-то это ровно ничего не стоит.

— А мой сад? Чем я, по-твоему, должен заниматься в выходные? И вот еще что: сбережения у тебя появились только потому, что за все плачу я. Каждую чашку несусветно дорогого чая, который заливают в себя твои самодовольные болваны, оплачиваю я.

— Обидно слышать, что ты попрекаешь моих друзей куском хлеба. Ты сам убедился бы, что все они очень культурные люди, если бы захотел получше их узнать. Разве ты не понимаешь, что для меня это уникальная возможность?

— Нет, если честно, не понимаю.

— Ради всего святого, меня ведь покажут по телевизору! И может даже, не раз. Может быть, снимут целый сериал. И тогда меня уж точно сделают старшим преподавателем.

— Размечталась!

— Пусть так. Но у меня, по крайней мере, есть мечта! А у тебя вообще нет воображения! Поэтому никто и никогда не напечатает твои дурацкие романы, смешной ты, ничтожный человечишко!

— Удар ниже пояса, Аврора. Не понимаю, что вообще с тобой приключилось. Ты же знаешь, как я люблю эту араукарию. Сам дядя Берти посадил ее!

— А я не понимаю, что приключилось с тобой! Устроить такую сцену из-за нескольких старых деревьев. Когда я впервые увидела тебя в магазине среди прекрасных книг, я подумала, что ты не такой, как другие. Что ты не похож на обыкновенного мужлана с бесконечными разговорами о футболе. Ты был из другой эпохи. Ты был моим мистером Рочестером. Моим героем. — Она простирала к нему руки, как будто он разбил ее бедное сердце.

— А ты была моей Джейн Эйр, — растроганно промолвил он в ответ. — Моей слабой и хрупкой повелительницей. Но теперь из-за этой оранжереи…

— Понятно. Значит, ты такой же, как все, ставишь мне палки в колеса, не можешь допустить, чтобы я приобрела какой-то авторитет. — Она подошла к окну и стала смотреть на место, где в конечном итоге должна будет появиться великолепная оранжерея.

— Я не хочу мешать тебе. Я просто хочу спасти свой сад. Разве нельзя построить оранжерею поменьше, чтобы не пришлось выкорчевывать араукарию?

— Нет, нельзя. В ней должно быть достаточно места для шестидесяти стульев, двух тысяч книг и небольшой сцены для выступлений! — отрезала она твердо. — Мистер Смит составил смету, и я ее одобрила.

— Ты же знаешь, что я могу в два счета положить конец этому светопреставлению. Дом и участок у нас в совместном владении. Я мог бы пойти в суд и положить этому конец.

— Так, так, так! Замечательно. Борьба обещает быть жестокой и беспощадной. Позвольте сказать вам, Генри Блэкстафф, что вы поздновато спохватились: раньше нужно было демонстрировать характер! Не пытайся теперь доказать мне, что хозяин в доме мужчина! Этот номер не пройдет. Я не позволю помешать мне! Сама срублю дерево, если понадобится!

— А если я поведаю всем твоим драгоценным друзьям, что твое настоящее имя — Герти Лич и что ты официально поменяла его в тысяча девятьсот семьдесят четвертом? И что твой папаша был заядлым картежником, с замашками трансвестита и судимостью за мошенничество. Твои драгоценные снобы, которые приходят сюда, только чтобы на дармовщинку выпить и закусить, опрометью ринутся тогда вон из моего дома! Небось давку устроят в дверях!

— Если ты сделаешь это, клянусь чем угодно, сам отправишься к дядюшке Берти гораздо раньше, чем думаешь! Не сомневаюсь, в раю все засажено араукариями чилийскими! — С этими словами она помчалась вверх по лестнице в спальню и хлопнула дверью так, что затряслись перила.

Внезапно почувствовав слабость, Генри опустился в кресло с овальной спинкой. Аврора впала в нешуточную ярость. Не простит его еще несколько недель. И с какой стати она должна его простить? Он только что угрожал жене отнять у нее самое дорогое, что у нее есть, — ее репутацию. Он и вправду становится хрестоматийным негодяем. Лучше бы он с самого начала благословил ее оранжерейную затею, и все. Она все равно не отступится.

Самое ужасное, что придется выкорчевать дерево дядюшки Берти. Кажется, Арнольд Смит считает, что это самый верный способ от него избавиться. А ведь это как выкорчевать самого Берти. Какое чудовищное надругательство над памятью его покойного благодетеля!

— Сегодня я хочу почитать из «Грозового перевала», — объявила Аврора день или два спустя.

Генри не слушал. Он знал, что Аврора обращается не к нему — просто репетирует, проверяет, как звучит ее голос.

Она не обращала на Генри никакого внимания.

— Сочинение мисс Эмилии Бронте. Первое издание вышло в тысяча восемьсот сорок седьмом году. — Пауза. — «Здесь, на голой вершине холма, земля затвердела от ранних бесснежных морозов, и холодный ветер пронизывал меня насквозь…»

Боже милостивый, подумал Генри и пошел взять пальто. Не прогуляться ли ему до чайной «У Малдуна», не утешить ли себя хорошим бифштексом и кусочком пирога с почками?