в которой наступает закономерная развязка и роман завершается в соответствии с желанием месье Дардантора

 

На следующий день в девять утра поезд увез из Сиди‑бель‑Аббеса туристов, возвращавшихся из двухнедельного путешествия в начальный пункт. Это были месье Кловис Дардантор, мадам и мадемуазель Элиссан, супруги Дезирандели, их сын Агафокл, Жан Таконна, Марсель Лориан, а также Патрик, стремившийся к спокойной, размеренной жизни в доме на площади Лож в Перпиньяне.

Проводник Моктани, нуждавшийся в серьезном лечении и уходе и по‑королевски вознагражденный месье Дардантором, и туземцы, работавшие в Компании алжирских железных дорог, остались в Сиди‑бель‑Аббесе.

А где же наш месье Эсташ Орьянталь?.. Конечно, президент Гастрономического общества Монтелимара не мог уехать из Сиди‑бель‑Аббеса, не изучив – с кулинарной точки зрения – город, которому дали прозвище «Бисквитвиль».[118]

Этот административный центр округа, едва не ставший столицей провинции Оран, был некогда владением Бени‑Аморов, которым пришлось пересечь границу и укрыться в Марокко. Его семнадцатитысячное население состояло в большинстве из туземцев, французы же насчитывали лишь четыре тысячи человек, а евреи – полторы тысячи.

Современный город Сиди‑бель‑Аббес основан в 1843 году. Расположенный на крутом склоне Тессала на высоте четырехсот семидесяти двух метров, красивый, утопающий в зелени, он процветает благодаря окружающим его плодородным, орошаемым землям.

Как бы там ни было, несмотря на все привлекательные стороны этого селения, на сей раз именно месье Дардантор больше всех спешил с отъездом. Ему как никогда хотелось возвратиться в Оран.

Особенно не приходится удивляться, что мадам Элиссан в принципе приняла предложение месье Дардантора удочерить Луизу, хотя стать его супругой эта достойная дама отказалась наотрез. Если человек обладает двумя миллионами, то он на любой из широт нашего подлунного мира – всегда желанный приемный отец. Конечно же, по скромности и приличий ради мадам Элиссан оказала слабое сопротивление, но длилось оно недолго. Что касается девушки, то она тщетно уговаривала перпиньянца.

– Хорошенько подумайте, месье Дардантор! – говорила Луиза.

– Все обдумано, дорогое мое дитя! – отвечал он ей.

– Вы не можете приносить такие жертвы…

– Могу и хочу, девочка!

– Вы еще будете раскаиваться в этом…

– Никогда!

Мадам Элиссан, женщина практичная, поняв преимущества такого поворота дела, – а это было несложно, – испытывала к месье Дардантору чувство глубокой благодарности.

Дезирандели едва не плясали от радости. Какое состояние свалилось на Луизу! Какая богатая наследница! Какое огромное приданое принесет она своему мужу! И все это достанется Агафоклу, поскольку теперь Дезирандели не сомневались, что их друг и земляк Кловис Дардантор употребит все свое отеческое влияние в пользу их дорогого мальчика! Наверное, месье Дардантор втайне все время лелеет эту мысль… и их сын станет зятем богатого перпиньянца…

Итак, все единодушно стремились возвратиться в Оран как можно скорее.

Что касается парижан, то о них можно сказать следующее.

Прежде всего Жан, окончательно покинувший страну грез, где некогда блуждало его воображение, воскликнул:

– Да здравствует Дардантор! И хотя мы не будем сыновьями этого замечательного человека, я рад, что очаровательная Луиза станет его дочерью! А ты, Марсель?..

Кузен ему не ответил.

– Однако, – спросил озабоченно Жан, – как это выглядит с точки зрения законности?

– Что именно?

– Сражение со львами…

– Будь то с животными, будь то с людьми, сражение – это всегда сражение, и вовсе не пустячок то обстоятельство, что мадемуазель Элиссан спасла месье Дардантора…

– Я думаю, Марсель, хорошо, что ни ты, ни я не участвовали в спасении этого славного человека вместе с Луизой…

– А почему?..

– Да потому, что если бы он в таком случае захотел усыновить нас и удочерить Луизу, то есть всех троих… то она стала бы нашей сестрой… и ты не смог бы даже помышлять…

– Действительно, – ответил раздраженно Марсель, – закон запрещает брак между… Впрочем… я об этом больше не мечтаю…

– Бедный друг!.. Бедный друг!.. Ты ее очень любишь?..

– Да, Жан… всей душой!..

– Какое несчастье, что это не ты спас дважды миллионера!.. Он взял бы тебя в сыновья… и тогда…

Действительно, несчастье! И оба молодых человека пребывали в грусти, когда поезд, обогнув с севера крупный горный массив Тессала, на всех парах мчался к Орану.

Теперь ясно, почему месье Дардантор ничего не увидел в Сиди‑бель‑Аббесе – ни водяных и ветряных мельниц, ни печей для обжига извести, ни бочарен, ни кирпичных фабрик. Не обошел он ни гражданские, ни военные кварталы, не побродил по пересекавшимся под прямым углом улицам, обсаженным великолепными платанами, не испил свежей водицы из многочисленных фонтанов, не воспользовался проходом в городской стене, не посетил чудесный, целительный источник у ворот Дайя!

Пройдя километров двадцать вдоль Сига, миновав деревню Трамбль и городок Сен‑Люсьен, перейдя в Сен‑Барб‑дю‑Тлела на линию Алжир – Оран и оставив за собой семьдесят восемь километров, локомотив к полудню остановился в столице провинции.

Так завершилась кругосветка, ознаменованная некоторыми происшествиями, которые Компания алжирских железных дорог вовсе не предусматривала в своей программе, хотя туристам они запомнятся надолго.

Перпиньянец и оба парижанина поселились в прежней гостинице на площади Республики, а мадам Элиссан с дочерью и Дезиранделями вернулись в дом на улице Старого Замка.

Дардантор не «тянул волынку», если дозволительно использовать такое простонародное выражение – да простит нас Патрик! По приезде он без промедления занялся удочерением мадемуазель Элиссан, преодолевая сложные юридические формальности. Хотя перпиньянцу еще не исполнилось и пятидесяти лет и он не опекал Луизу до ее совершеннолетия, несомненным фактом оставалось то, что девушка спасла его в сражении, а это соответствовало статье триста сорок пять гражданского кодекса. Следовательно, условия, предъявлявшиеся к приемному отцу и приемной дочери, были выполнены.

Поскольку в это время месье Дардантора без конца приглашали на улицу Старого Замка, то он счел разумным принять предложение мадам Элиссан и поселиться у нее в доме.

Однако нельзя было не заметить, что в этот же период Кловис Дардантор, до сих пор такой экспансивный, такой общительный, стал более сдержанным, почти молчаливым. Дезиранделей это обеспокоило, хотя у них не было причин усомниться в доброжелательности их друга. Кстати, Агафокл, повинуясь внушениям родителей, стал предупредителен к молодой наследнице, которая в один прекрасный день получит значительно больше сотен тысяч франков, чем ей насчитывалось лет. Неудивительно, что теперь этот увалень не оставлял невесту ни на минуту.

Все вышесказанное привело к тому, что Марсель и Жан оказались почти брошенными своим спасителем. С тех пор как перпиньянец выехал из гостиницы, они видели его лишь изредка, встречая на улицах, всегда озабоченного, с портфелем, битком набитым деловыми бумагами. Да, отеческое расположение к ним Кловиса Дардантора явно поубавилось. И, казалось, он уже и не вспоминал, как дважды спас их – каждого в отдельности – из бурных волн и бушующего пламени и как они втроем сражались со львами.

Поэтому однажды Жан счел своим долгом высказаться таким образом:

– Марсель, старина, надо решаться! Поскольку мы приехали сюда стать солдатами, давай станем ими! Когда мы пойдем в полковую канцелярию?

– Давай завтра, – ответил Марсель.

На следующий день, повторив свое предложение, Жан услышал тот же ответ.

Что больше всего печалило Марселя, так это невозможность вновь увидеть мадемуазель Луизу. Девушка совсем не выходила из дому. Приемы у мадам Элиссан прекратились. Уже поговаривали о близкой свадьбе месье Агафокла Дезиранделя и мадемуазель Луизы Элиссан.

Как‑то утром Кловис Дардантор зашел в гостиницу навестить двух молодых людей.

– Ну что, друзья мои, – спросил он без околичностей, – как там ваша служба в полку?

– Завтра поступаем, – ответил Марсель.

– Да, завтра, дорогой месье Дардантор, – подтвердил Жан.

– Завтра? – переспросил перпиньянец. – Ну нет… ну нет… какого черта! У вас будет предостаточно времени поступить в Седьмой полк! Подождите! Никто вас туда не гонит… Я хочу, чтобы вы оба побывали на празднике, который я устраиваю…

– Речь идет о свадьбе месье Дезиранделя и мадемуазель Элиссан? – спросил Марсель, и лицо его явственно исказилось душевной болью.

– Нет, – ответил месье Дардантор, – я говорю о празднике удочерения. Он состоится до свадьбы… Так я рассчитываю на вас… Всего доброго!

На том они и расстались, поскольку месье Дардантор очень торопился.

Нашему перпиньянцу пришлось подыскать себе жилье в кантоне Оран, где мировой судья должен был составить акт удочерения. Затем перед этим судьей предстали обе заинтересованные стороны: мадам Элиссан с дочерью и месье Кловис Дардантор. В руках у них были свидетельства о рождении и документы, удостоверявшие выполнение определенных требований, предъявляемых к приемному отцу и приемной дочери.

Получив согласие заинтересованных сторон, мировой судья составил договор. Через десять дней его секретарь сделал заверенную копию этого документа, к которому были приложены свидетельства о рождении и о согласии обоих сторон и масса другой писанины. Через поверенного все досье попало в руки прокурора республики.

– Сколько же всяких входящих и исходящих бумаг! Сколько пустяков! – восклицал Дардантор.

Рассмотрев представленные документы, суд первой инстанции вынес постановление, что препятствий для удочерения нет. Этот вердикт вместе с досье передали в судебную палату Алжира, где было подтверждено право месье Дардантора на удочерение Луизы Элиссан.

На все это потребовалась не одна неделя!

– Действительно, самый короткий путь к собственному ребенку – это женитьба! – повторял месье Дардантор.

А оба парижанина тем временем каждое утро проходили мимо полковой канцелярии, но заходить туда не спешили.

Наконец разрешение удочерить Луизу пришло.

Постановление судебной палаты, отпечатанное типографским способом, вывесили в необходимом числе экземпляров во всех должных местах – разумеется, за счет заинтересованной стороны, то есть месье Кловиса Дардантора.

Копия постановления была передана в отдел гражданского состояния оранского муниципалитета, где ее переписали в книгу рождений, поставив дату представления документа – формальность, которую требовалось выполнить в срок не более трех месяцев, без чего судебное решение считалось недействительным.

Но не пришлось ждать не только трех месяцев, но даже и трех дней!

– Все в порядке! – торжествовал месье Дардантор.

Все расходы составили около трехсот франков, но перпиньянец готов был потратить вдвое и втрое больше, лишь бы ускорить дело.

И вот наступил день радостной церемонии. Праздник устраивали в большом зале гостиницы, поскольку в столовой дома мадам Элиссан не смогли бы разместиться все приглашенные, среди коих были и Жан с Марселем, друзья, знакомые и даже возвратившийся в Оран месье Эсташ Орьянталь, которому перпиньянец послал особое приглашение, принятое им с благодарностью.

Но, к великому изумлению одних и великой радости других, Дезиранделей среди гостей не оказалось. Дело в том, что накануне торжества они узнали о подлинных намерениях месье Дардантора и, обескураженные, разъяренные, проклиная его и будущее потомство его приемной дочери, уехали из Орана на борту «Аржелеса», где капитану Бюгарашу и доктору Брюно не пришлось разоряться на их пропитание, поскольку Агафокл потерял аппетит.

Нужно ли говорить, что обед в гостинице был изумительным, разговоры – увлеченными, а настроение всех присутствовавших – радостным? Что Марсель увидел там Луизу во всем блеске ее красоты? Что Жан сочинил печальную песнь «На отъезд маленького Агафокла» и только из приличия не осмелился ее исполнить? Что месье Орьянталь отведал все блюда, но проявил при этом сдержанность и выпил всего понемножку – из скромности.

Приветственное слово, сказанное месье Дардантором перед десертом, было блестящим. Хорошо, что Дезиранделей осенило отплыть накануне, а то ведь какую мину скорчили бы они в эту знаменательную минуту!

– Дамы и господа! Благодарю вас за то, что вы соблаговолили принять участие в этой церемонии, которая должна увенчать осуществление самого дорогого из моих желаний!

Судя по началу, Патрик мог надеяться, что речь его хозяина завершится столь же достойно.

– Впрочем, знайте, если вы нашли, что обед вкусен, то десерт будет еще вкуснее благодаря новому блюду, не указанному в меню!

Тут Патрик ощутил некоторое беспокойство.

– О, новое блюдо! – воскликнул, облизываясь, месье Эсташ Орьянталь.

– Нет необходимости, – продолжал месье Дардантор, – представлять вам нашу очаровательную Луизу и ее замечательную мать, позволившую мне удочерить эту мужественную девушку, которая теперь, оставаясь дочерью мадам Элиссан, стала также и моей дочерью…

При этих словах раздались аплодисменты, а у некоторых женщин увлажнились глаза.

– Так вот, получив согласие ее матери, предлагаю на десерт нашу Луизу – блюдо, достойное трапезы богов…

Глубоко разочарованный, месье Эсташ Орьянталь едва не проглотил собственный язык.

– И вы знаете, кому предназначено это блюдо, друзья мои? Одному из вас, славному молодому человеку по имени Марсель Лориан, который, таким образом, тоже станет моим сыном…

– А я? – не удержался Жан.

– А ты будешь моим племянником, сынок! А теперь – музыку! Бум‑бум!.. Пиф‑паф!.. И пусть шумит их свадьба!

Патрик закрыл лицо салфеткой.

Надо ли досказывать, что на следующей неделе Марсель Лориан торжественно бракосочетался с Луизой Элиссан и что ни его имя, ни имя Жана Таконна не попали в списки офицеров Седьмого африканского стрелкового полка?

Могут сказать: этот роман кончается словно водевиль. Ну и пусть! Да и что еще представляет мое повествование, как не водевиль в прозе, завершающийся под занавес непременной свадьбой?

 

_Конец

Послесловие

В ПЕСКАХ И НА МОРЕ

 

В этом томе представлены два романа великого французского фантаста, очень мало известные массовому читателю.

«Клодиус Бомбарнак» хотя и был переведен в 1906 г. для собрания сочинений, выходившего в издательстве II. П. Сойкина, оставался долгое время в тени знаменитых романов «волшебника из Нанта». Сейчас это издание стало библиографической редкостью и практически недоступно рядовому читателю. Более известен роман в версии издательства И. Д. Сытина (1917), но там он вышел в сильно сокращенном переводе Е. Н. Киселева. Полный перевод на современный русский язык выполнен Е. и Н. Брандисами, но книга эта вышла в Ташкенте тридцать лет назад и также стала редкостью.

«Кловис Дардантор» впервые издан на русском языке в 1907 г., в сокращенном варианте. Для настоящего собрания сочинений выполнен новый перевод.

Роману «Клодиус Бомбарнак» исполнилось сто лет. Его первые главы появились в газете «Солей» 10 октября 1892 г. Еще продолжалась публикация в газете, а в издательстве Этцеля, постоянного партнера Жюля Верна, «Бомбарнак» вышел отдельной книгой. В самом начале 1893 г. Этцель, как это постоянно было с приключенческими романами Ж. Верна, выпустил роскошное подарочное издание с иллюстрациями Леона Беннета, штатного художника серии «Необыкновенные приключения». Все как всегда. И, тем не менее, роман о путешествии французского журналиста по Трансазиатской железной дороге занимает особое место в творчестве писателя.

Прежде всего – «Клодиус Бомбарнак» входит в число тех семи романов, действие которых полностью или частично происходит в пределах бывшей Российской империи. Интерес к России у Жюля Верна пробудился уже давно: еще во время франко‑прусской войны 1870–1871 гг. он, находясь на борту яхты «Сен‑Мишель», начинает роман «Приключения трех русских и трех англичан в Южной Африке», свое первое соприкосновение с российской тематикой.

Через несколько лет появляется роман «Михаил Строгов», одно из лучших, по мнению французской критики, произведений Ж. Верна. В нем, среди прочего, дается подробное географическое описание России, в том числе природы и городов Восточной Сибири – описание, богатое такими частностями и деталями, которых не мог дать ни один путеводитель, ни один страноведческий фолиант. Жюль Верн никогда не бывал в России, но информацией о нашей стране располагал достаточно богатой для своего времени. Этому он, прежде всего, обязан дружбой со знаменитым французским географом Элизе Реклю. Знакомство с трудами российского академика Петра Палласа (1741–1811) дало писателю возможность ярко и занимательно живописать природу; оно особенно сказывается в пейзажах крымского и кавказского побережий в романе «Упрямец Керабан» (1883). Работая над «Строговым», Жюль Верн, видимо, встречался с выдающимся русским ученым и революционером Петром Алексеевичем Кропоткиным (1842–1921), который как раз в 1876 г. бежал из заключения за границу и охотно делился с европейской интеллигенцией своими обширными познаниями восточных областей России. Видимо, из того же источника Жюль Верн черпал сведения, пригодившиеся ему при описании Сибири в романах «Цезарь Каскабель» (1890) и «Найденыш с погибшей „Цинтии“ (1885).

К сожалению, исследователи творчества Жюля Верна часто вынуждены довольствоваться предположениями. В конце жизни писатель уничтожил все свои личные бумаги, и творческая история многих романов, в том числе и публикуемых в этом томе, остается невыясненной.

Безусловно, что основным толчком к написанию «Бомбарнака» для Жюля Верна стало строительство Закаспийской железной дороги. Нельзя сказать, что писатель очень внимательно следил за развитием науки и техники в России, но он постоянно интересовался теми или иными достижениями русских, особенно в таких областях, как мореплавание, сухопутные географические исследования, зарождающееся воздухоплавание. И в случае творческой необходимости использовал собранные сведения. Например, в романе «Робур‑Завоеватель» (1886) Жюль Верн использовал сообщение о летательном аппарате тяжелее воздуха, предке современного вертолета, идея которого сформулирована А. Н. Лодыгиным в 1869 г. Сообщение об этом проекте появилось в русской «Ремесленной газете» в 1871 г. В следующем своем романе, «Властелин мира» (1887), Жюль Верн также вдохновился идеей русских изобретателей, изложенной в статье, которую опубликовала популярная русская военно‑морская газета «Кронштадтский вестник» 12 января 1877 г. Речь там шла о первой модели самолета А. Ф. Можайского. Когда в романе «500 миллионов Бегумы» Жюлю Верну понадобилось «изготовить» сверхпрочную сталь для гигантской пушки, он вспомнил о «критических точках накаливания» – новшестве, введенном в технологический процесс инженером Обуховского завода Д. К. Черновым. Эти критические точки, положившие начало научному металловедению, были открыты выдающимся русским ученым за пять лет до написания романа. Был известен Жюлю Верну и высокий уровень подготовки русских женщин‑математиков (роман «Вверх дном»).[119]

Словом, интерес Ж. Верна к России был устойчивым. Русская тема в той или иной форме появляется во многих романах писателя, причем очень часто вымысел в них переплетается с действительностью.

Итак, Ж. Верна к написанию «Бомбарнака» подтолкнуло строительство железной дороги в песках Каракумов. Приступая к работе над романом, Жюль Верн запасся изрядным количеством газетных и журнальных вырезок, просмотрел отчеты о строительстве дороги, записки русских и зарубежных инженеров и журналистов. В частности, достаточно подробно описал Закаспийский край в своей книге «Путешествие в Мерв» французский инженер Э. Буланжье, упоминаемый писателем. Ко времени написания «Бомбарнака» в России уже были изданы работы по истории строительства Закаспийской железной дороги, ее экономическому значению и прогнозу ее будущего, например, «Заметки о Закаспийской железной дороге» Н. Полторанова, бывшего начальника службы пути и зданий на этой линии (1890). В 1891 г. был выпущен подробнейший путеводитель, в приложении к которому были указаны все станции, расстояние между ними и стоимость проезда. К путеводителю прилагалась географическая карта. Этими книгами мог бы воспользоваться Жюль Верн, но русского языка он не знал. Видимо, работа с некачественными переводами привела писателя к ошибкам и неточностям, неизбежным при поверхностном ознакомлении с реалиями места действия. Именно поэтому читателю стоит напомнить некоторые факты из истории строительства Закаспийской железной дороги, дополняющие приводимые в романе сведения.

Россия вышла в закаспийские земли в конце шестидесятых годов прошлого века. В 1969–1870 гг. были построены военные укрепления на древнем русле Амударьи (Узбое) у Моллакары и на побережье Красноводского залива (Михайловское). В течение двух последующих лет под руководством выдающегося русского военачальника Михаила Дмитриевича Скобелева (1843–1882) проводится рекогносцировка прилегающих к Каспию земель, обусловленная прежде всего военными целями и обеспечивающая подготовку завоевательного похода против Хивинского ханства (1873). В течение 1874 г. в Закаспии работают Аралокаспийская и Амударьинская географическая экспедиции, в ходе которых под руководством А. А. Тилло, А. В. Каульбарса и M. H. Богданова были проведены исследования рельефа, почв, растительности, животного мира, гидрографии и элементов климата. В 1877 г. русскими войсками был занят Кизыл‑Арват, ахалтекинский укрепленный пункт у подножия Копетдага. В 1878 г. произошел прорыв Амударьи в старое русло, до Сарыкамышского озера, обусловивший новые географические исследования в регионе (работы Гельмана и Глуховского). Наконец, в 1880 г., когда началась усиленная подготовка к ахалтекинскому походу, генералы М. Д. Скобелев и M. H. Анненков возбуждают вопрос о постройке железной дороги на протяжении 26 верст от Михайловского залива до Моллакары. Дорога должна была служить исключительно военным целям, прежде всего – для перевозки боеприпасов и фуража. Высочайшее повеление о строительстве вышло в июне, а сами работы начались 25 августа 1880 г. (все даты, связанные со строительством дороги, приведены по старому стилю) и были закончены за десять дней. В том же году было решено продлить железную дорогу на 217 верст вглубь Закаспийской области (образованной как самостоятельная административная единица 6 мая 1881 г.), до Кизыл‑Арвата. Работы по прокладке колеи начались 4 сентября, а ровно год спустя, 4 сентября 1881 г., первый поезд пришел в Кизыл‑Арват. Еще раньше, в январе 1881 г., русскими войсками были взяты текинское укрепление Геок‑Тепе и г. Ашхабад. Таким образом, по дороге, строившейся исключительно для военных целей, в результате замирения края было открыто грузопассажирское движение. После присоединения Мервского оазиса (1884 г.) произошло обострение отношений с Англией, имевшей свои стратегические интересы в Средней Азии; начались и вооруженные стычки с афганцами – такие, как сражение на реке Кушке 18 марта 1885 г. Эти события поставили в повестку дня вопрос о продолжении Закаспийской военной железной дороги дальше на восток. 12 июля 1885 г. началась укладка шпал; вскоре, преодолев двухсотверстный участок пути, поезда пошли на Ашхабад. 2 июня 1886 г. открылось железнодорожное движение до Мерва, а к концу года, одолев безводные сыпучие пески Каракумов, строители достигли Амударьи у Чарджоу. Строительство дороги несколько замедлил экстремальный паводковый разлив рек Теджен и Мургаб, в результате которого было размыто пятьдесят три версты уже уложенного полотна.

В то же самое время начальный пункт железной дороги был перенесен из Михайловского залива на 26 верст западнее, в Узун‑Аду.

В 1887 г. за 124 дня был построен двухверстный деревянный мост через Амударью, и 26 февраля следующего года первые поезда принимали в Бухаре. К 15 мая 1888 г. железнодорожный путь был доведен до Самарканда. Общая протяженность Закаспийской военной железной дороги составила 134З версты (около 1430 километров).

Полная стоимость затрат на строительство оценивалась российским императорским правительством в пятьдесят один миллион рублей, то есть 37960 рублей на одну версту – цена, по тем временам, достаточно низкая. Объясняется это, прежде всего тем, что прокладку дороги вело военное ведомство. Были созданы два специальных железнодорожных батальона, причем по мере ввода в строй объектов железной дороги станционные и путейские должности замещались военными – как офицерами, так и низшими чинами. Укладочный поезд состоял из 27 двухэтажных вагонов, в которых, кроме жилья, были оборудованы кухни, мастерские, приемный покой и другие службы. Для развозки материалов использовали лошадей и местных одногорбых верблюдов. Жюль Верн справедливо восторгался скоростью строительства дороги, хотя его данные несколько преувеличены: на самом деле пятьсот рабочих укладывали в день менее шести верст пути. Для Западной Европы это были неслыханные скорости, однако нам придется сдержать патриотический восторг: в значительной степени ускорению строительства способствовал так называемый американский способ укладки – со строительного поезда, на котором к месту укладки доставляется все необходимое. К тому же большинство рабочих на западных участках дороги составляли персы.

Строилась не только дорога. В серьезную проблему вылилось снабжение строителей водой. С этой целью очищали старые источники и искали новые, подводили каналы. Много сил уходило на борьбу с подвижными песками, особенно на участке от Байрам‑Али до Амударьи. Жюль Верн указывает основные меры защиты железнодорожного полотна от заносов: посадки саксаула и установка деревянных щитов. Но самым действенным оказался способ, придуманный в ходе строительства: откосы песчаных насыпей обкладывали глиной, она образовывала прочную твердую корку и предотвращала выдувание песка из‑под шпал…

Железная дорога была в конце XIX в. самым быстрым, самым технически совершенным средством передвижения. Неудивительно, что Жюль Верн, горячий сторонник и пропагандист технического прогресса, с громадным интересом следит за развитием железнодорожного транспорта во всем мире. Достаточно вспомнить хотя бы, как легко он оперирует данными о стальных магистралях США. Не должно удивлять и то опережение событий, тот выдаваемый за осуществленную реальность прогноз, та стремительность, с какой писатель «прокладывает» новые нитки стальных дорог в самых неожиданных и труднодоступных местах: через горы и пустыни, через Главный Кавказский хребет, вдоль южного побережья Каспия, под Гибралтарским проливом. Вымыслом писателя стало и место действия «Бомбарнака» – Трансазиатская магистраль, проведенная фантазией Жюля Верна через пустыни Кашгарии и снежное высокогорье Памира, причем в последнем случае, сознавая техническое бессилие своего века, писатель заимствует у судоводителя известный с давних времен прием – буксировку. Впрочем, Ж. Верна вовсе не интересует возможность немедленной реализации того или иного «проекта». Свою задачу он, как и всегда, видит в том, чтобы показать безграничность технических возможностей человека, и, пожалуй, в том, чтобы лишний раз напомнить старые, не потерявшие значения и в наши дни истины: единение приводит к успеху даже в самых трудных обстоятельствах; соединение усилий разных народов приводит к взаимному обогащению, к общему благополучию…

Литературоведы и критики оценивают «Бомбарнака» не однозначно. Представителем одной точки зрения стал в книге о своем деде Жан Жюль‑Верн: «Записки Клодиуса Бомбарнака содержат поразительные документальные сведения. Автор, правда, ссылается на источники, откуда почерпнул их, но лично я был крайне удивлен, каким образом писателю удалось отыскать такое количество деталей, оказавших ему существенную помощь при описании района, которым мне самому довелось заниматься. В некоторых отношениях этот роман поистине не уступает знаменитому путеводителю „Гид блё“, давая описание не только географических особенностей, но и нравов».[120]

Безусловно, эта волнующая реплика нуждается в поправках. Отечественный читатель, более знакомый с географическими реалиями Средней Азии, найдет немало неточностей на страницах «Бомбарнака». Скажем, ни один приток Атрека не пересекает горных цепей Копетдага, а Зеравшан не доходит до Амударьи. Каждый, кто хоть раз проехал от Красноводска до Ашхабада или Чарджоу, вспомнит о неизменно сторожащих дорогу хребтах Большого Балхана и Копетдага, подходящих к трассе как раз в тех местах, где у Ж. Верна описывается ровная, плоская, унылая степь. Не может море, даже в районе нефтяного месторождения, вспыхнуть от выброшенной за борт недокуренной сигары, как это случилось при переходе «Астры» через Каспий. Но не в этих частностях дело. Художественное произведение все‑таки не может служить путеводителем, простым зеркальным отражением географической обстановки. У писателя всегда есть свое видение реальности, в том числе и природной. И, кроме того, надо помнить о том, что Жюль Верн обращался, прежде всего, к среднему французу, не так уж и часто покидающему родной город, к поколению, рядовой представитель которого никогда не бывал в Центральной Азии. Для такого обывателя, если он обладал достаточной любознательностью, мир за пределами родной Франции, весь огромный, сказочный, манящий мир, открывался главным образом через приключенческие романы, поэтому от автора, обратившегося к теме странствий, требовали, прежде всего, рассказа о приключениях. Так, Бомбарнак вспоминает великого Дюма, «чьи путешествия никогда не обходились без приключений. Он просто выдумывал их по мере надобности…» Жюль Верн посчитал, что приключения следует разбавлять изрядной долей серьезных знаний. В «Бомбарнаке», как и во всех других романах, ему удалось это сделать ненавязчиво, органически вплетая географические, технические, этнографические сведения в сюжетную канву произведения. В этом отношении вполне можно согласиться с Жаном Жюль‑Верном, отметившим, что манера письма в «Бомбарнаке» обнаруживает юношескую свежесть; автор оказывается совсем не таким стариком, каким он представлялся окружающим; от возраста ухудшилось только физическое его состояние.

Другая точка зрения, высказанная, например, англичанином Эвансом, сводится к сравнению «Бомбарнака» с предыдущим творчеством писателя. С этих позиций, «Бомбарнак» – лишь поздняя производная от знаменитого романа «Вокруг света в 80 дней».[121] Сам Ж. Верн, кажется, не избегает этого сравнения, вводя в свое произведение упоминания о реальной личности – американке Нелли Блай, которая на практике осуществила книжный маршрут Филеаса Фогга. Причем обогнала свой литературный прототип, совершив кругосветное путешествие в 1889 г. за 72 дня, а в 1891‑м – сначала за шестьдесят семь, а во второй раз и за шестьдесят шесть дней. (Интересно, что после этого итальянец У. Грифони написал шуточный роман «Вокруг света в тридцать дней», в котором Ф. Фогг умирает от огорчения, узнав, что американец превысил его рекорд. Как бы в ответ на этот выпад в «Бомбарнаке» появляется немецкий пассажир, «тевтонская бомба», пытающийся осилить кругосветку за тридцать девять дней.) Сторонники рассматриваемой точки зрения, например, Марсель Ютэн в вековой давности статье из парижской газеты «Эко де Пари», считали, что в конце XIX в. можно проделать путь Фогга гораздо быстрее и с большим комфортом, скажем, удобно развалившись в кресле курьерского поезда. Жюль Верн учитывает и это. Его Бомбарнак в самом начале романа недовольно восклицает: «Противная вещь железная дорога! Едешь, прибываешь на место, ничего толком не увидев в пути». Он готов скоропалительно признать: «Вместе с преимуществами прямого рельсового пути мы потеряли живописность наших прежних дорог, причудливо извилистых, образующих кривые и ломаные линии». Подобные мысли разделяет и Кловис Дардантор, главный герой следующего романа: «Из вагона мало что увидишь, а бывает – и ничего… да еще и варишься в собственном соку!» Бомбарнак с ностальгией думает о конных путешествиях по бескрайним просторам «с забавными встречами на постоялых дворах, переменами лошадей, водкой, которую хлещут ямщики, а иногда… и с „благородными разбойниками“, подстерегающими вас на пути». Жюль Верн старается показать, что с развитием более современного способа передвижения приключения не исчезают. Современному читателю вряд ли это надо доказывать…

Впрочем, роман «Клодиус Бомбарнак» неверно было бы относить исключительно к приключенческому жанру. М. Метраль, швейцарский исследователь творчества Ж. Верна, в одной из своих работ утверждал, что в амьенский период жизни писатель «окончательно обуржуазился», имея в виду не только рост благосостояния семьи Ж. Верна, но и определенные изменения в мировоззрении писателя. (Можно еще вспомнить, что именно в 1892 г. Ж. Верн стал офицером ордена Почетного легиона, высшей государственной награды Франции.) Сказалось это и на выборе сюжетов, в чем можно убедиться на примере двух только что прочитанных книголюбом романов. Если героев ранних приключенческих творений Ж. Верна отправляли в путь жажда познания, стремление к открытиям или поискам справедливости, то теперешние персонажи совершают деловые вояжи или путешествуют для собственного удовольствия. Естественно, подобным странствиям должен сопутствовать добродушный юмор, который приятно переварить вместе с ужином, в уюте домашнего очага. Если уж и говорить, вслед за Е. Брандисом, о социальной направленности «Бомбарнака», то надо, прежде всего, иметь в виду интересы французского буржуа. Это легко проследить на оттенках изображения основных персонажей романа. Во время его написания продолжалось политическое сближение Франции и России, и русские персонажи выписаны доброжелательно, с большой симпатией, тогда как англичане и немец, представители традиционно враждебных французам наций, изображены карикатурно. Жан Жюль‑Верн подметил, что английский путешественник представлен в «Бомбарнаке» тем невыносимым даже для соотечественников типом, который не раз бичевали Диккенс, Теккерей и другие мастера английской классической литературы, который стал в те времена ответственным за изоляцию Великобритании на международной арене.

В «Клодиусе Бомбарнаке» отчетливо прослеживаются элементы детективного романа. Жюль Верн пытается провести психологическое исследование в замкнутом пространстве (железнодорожном вагоне) – ситуация, типичная, скажем, для ряда повестей Агаты Кристи. Роман сближается и с другим современным жанром – журналистским расследованием, проводимым, правда, на вымышленном материале…

Стоит сказать несколько слов и о героях «Бомбарнака». Почти все они носят имена, в которых современные исследователи ищут и находят фонетический подтекст, будто бы проясняющий отношение автора к тому или иному персонажу. Интересна, прежде всего, актерская чета Катерна. Прообразом мужа, комического опереточного тенора, был будто бы Поль Саверна, который в 1888–1889 гг. выступал в Амьене и даже подружился с Жюлем Верном.

Что же касается мадам Катерна, то она носит дорогое для писателя имя – Каролин. В ранней юности Жюль был влюблен в свою маленькую племянницу Каролин Тронсон, которую он часто навещал в монастырском пансионе, где она воспитывалась, дарил цветы, читал свои ранние стихотворные опусы. Жюль посвятил Каролин даже целую трагедию в стихах, слушая которую в авторском исполнении она, если верить устной традиции, заснула на пятидесятом стихе! В 1839 г. Жюль пытался наняться юнгой на отплывающий в восточные моря парусник, чтобы – как он оправдывался потом перед отцом – найти коралловое ожерелье для нежной Каролин… Взаимности будущий писатель не добился, но воспоминание о пережитом силь<