Почему моему сердцу так плохо?

 

Папа вернулся. Невероятно, как быстро пролетело время. Я почувствовала страх внутри себя, как только приложилась поцелуем к обеим его щекам в приветствии.

Даже сейчас, стоя позади двери в его кабинет, я не готова встретиться с ним глазами, но я никогда и не буду готова. По‑детски, я хотела бы повернуть время вспять, хотя бы на один день, но я не могу откладывать наш разговор. У меня трясутся руки, я делаю глубокий вдох, чтобы вернуть себе мужество и самообладание, прежде чем легонько стучу в его дверь.

– Кто там? – спрашивает он.

– Это я – Таша.

– Входи.

Я поворачиваю дверную ручку и делаю шаг в кабинет. Отец сидит за столом, склонив голову над какими‑то бумагами, на носу – очки для чтения. Он молчит, просто манит меня к себе рукой. Я подхожу к столу, чувствуя жуткое напряжение во всем теле, встав перед ним.

Его темные, мертвые глаза, следят за мной поверх оправы очков.

– Садись.

– Я лучше постою, папа, – голос у меня дрожит. Отец выглядит пугающе и мне легче сдерживать свою нервозность, пока я стою. Папа откидывается на спинку кожаного кресла, снимает очки и кладет их на стол.

– Чего ты хочешь, Таша? – спрашивает он абсолютно невыразительным тоном, при этом его лицо, словно каменное. Я тут же ощущаю беспокойство. Мама была права. Он знает за чем я пришла. Он ждал моего шага, чтобы сделать свой, и он точно знает, что я собираюсь ему сказать.

От страха я словно оцепенела, но пути назад уже нет, поэтому я быстро произношу речь, которую репетировала много раз. В кровати, перед зеркалом, перед ба.

– Папа, извини, но я не могу выйти замуж за Оливера. Я не люблю его и никогда не полюблю. Я знаю, что ты хотел моего счастья, но это моя жизнь и я имею право выбирать, за кого мне выходить замуж.

Папа хитро улыбается, и тут я понимаю, что мне следовало послушаться бабу. Мне стоило убедить Ноя убежать со мной. Он бы согласился это сделать ради меня, я знаю, что согласился. Вместо этого, я поступила именно так, как хотел мой отец, сыграв ему на руку. Насколько блестяще он разыграл свою партию, и какой глупой оказалась я. Теперь он сделает свой следующий ход.

– Это не совсем просьба, Таша Эванофф, – мягко говорит он.

Слезы начинают течь у меня по лицу.

– Папа, пожалуйста, не проси меня об этом. Он не такой человек, каким ты его считаешь. У него странные наклонности. Он собирается проделать со мной ужасные вещи.

– Я знаю о его наклонностях, – голос звучит холодно и жестко. – Но он не будет проявлять их на тебе. Перед первой брачной ночью я отчетливо дам ему понять, что для таких вещей имеются шлюхи. Моя дочь – принцесса, и он должен относиться к тебе соответствующе, иначе ты можешь быстро стать вдовой.

Я смотрю на него с открытым ртом.

– Ты этого хочешь для меня, папа?

Уголки его рта опустятся вниз.

– А разве это плохо, то, что я хочу для тебя? Чтобы ты получила уважение общества? – Он качает головой, словно совершенно меня не понимает. – Когда ты выйдешь замуж за Оливера, ты станешь Леди Таша. Ты переедешь в этот великолепное знаменитое поместье и будешь в нем хозяйкой. Твои дети будут носить титул лордов и леди. Какое это имеет значение, что твой муж будет посещать шлюх, чтобы удовлетворить свои странные потребности?

– Ах, папа, пожалуйста. Пожалуйста. Я не хочу быть Леди Таша и меня не волнует будут ли мои дети лордами или леди. Я хочу, чтобы они были счастливы. Я хочу, чтобы у них был нормальный отец и мать, которые любят друг друга и будут любить своих детей. Я всего лишь хочу обычную жизнь с мужем, которого буду любить также, как и своих детей, которые будут счастливы и здоровы.

– А я тебе говорю, что ты выйдешь замуж за Оливера Жарсдале. Понимаешь? – вдруг кричит он, стукнув кулаком по столу.

Мое сердце подпрыгивает от шока, так же как и я.

Я всеми силами пытаюсь унять дрожь, которая колотит меня.

– Прости, папа. Я не хочу проявлять к тебе неуважение, я люблю тебя, но ты не можешь заставить меня против моей воли. Я больше не ребенок. Я не хочу замуж за человека, который имеет такие пристрастия. Он мне отвратителен, я даже рядом с ним находится не могу.

Он изучающе смотрит на меня, как будто я упала к нему в кабинет с другой планеты, и он пытается выяснить, как лучше со мной обходиться. Он встает и обходит свой стол. Я ловлю себя на мысли, подавить желание отступить на шаг назад, когда он останавливается передо мной. Он излучает ауру силы и власти, и мне хочется от него отойти подальше, но я держусь.

– Знаешь, кто первым стал тебя называть solnyshko ? – негромко спрашивает он.

Я отрицательно качаю головой, пораженная резкой переменой его поведения.

Он улыбается.

– Тебе никто не рассказывал эту историю. Я назвал тебя так, потому что присутствовал при твоем рождении, когда увидел твою головку. Ты родилась с полной копной золотых волос, и твоя головка первое, что появилось из п*зды этой суки, клянусь, твоя головка выглядела как солнце, которое вышло из глубин ночи. Поэтому я назвал тебя solnyshko . Мое маленькое солнце. И до сегодняшнего дня ты была моим идеальным solnyshkom . А сейчас готова разрушить все одним ударом?

– Я всего лишь...

Он хватает меня за плечи своими сильными руками, я как в тисках, поэтому не могу сдержать крик от неожиданности и испуга. Он тут же притягивает меня к себе, мое лицо лишь в нескольких дюймах от него. Я чувствую запах кофе, который он пил в самолете, сигар, которые он курил по дороге домой.

– Подумай о людях, которые тебе не безразличны, solnyshko . Все они зависят от тебя. Этот самоотверженный поступок может означать многое для их будущего... существования, – он замолкает и следит за моей реакцией, которую я не могу скрыть. Сейчас мой отец напоминает мне змею, вытащившую свое жало, чтобы ударить по уязвимому месту свою добычу.

Я отчетливо слышу недосказанность в его словах.

– Папа, я не могу...

– Если ты ослушаешься меня, Таша, ты не оставишь мне выбора. От твоих действий пострадают те, кого ты любишь больше всего.

У меня перехватывает дыхание от его угрозы.

– О чем ты говоришь?

– Кого ты больше всего любишь в этом мире, solnyshko ?

Ласковое, милое и мое любимое прозвище на его губах вдруг начинает звучать ужасно. Ба, маму... конечно же, он не их имеет ввиду. Я в недоумении качаю головой.

– Я уничтожу их по одному.

Его слова – нож мне в сердце. Я с трудом сдерживаюсь, ощущая полную беспомощность. Надо вырваться из его рук. Может, он блефует. Он может.

– Я твоя дочь. Как ты можешь угрожать мне?

– Я делаю то, что необходимо, чтобы получить, что я хочу.

– Только чудовище может быть таким жестоким, – со слезами говорю я.

– Что ты знаешь о жизни, глупая девчонка? Ты всего лишь избалованный ребенок.

– Я не избалованный ребенок.

Его глаза сверкают от досады.

– Нет?! Ты сама согласилась на это замужество. А теперь, когда все стоят на голове, чтобы подготовиться к свадьбе, ты передумала? Ты Эванофф, а мы держим свое слово. Ничто не остановит этот брак. Ты должна понять, что каждое слово, которое я говорю – правда, никто, кого ты любишь, не будет в безопасности. Никто. Если ты не сделаешь то, что я хочу.

Я открываю рот, но отец машет мне рукой, словно я и так отняла у него слишком много времени.

– Кстати, не думай, что я не в курсе твоих встреч с этой сукой. И скажи своей бабушке, если она снова бросит тебе веревочную лестницу, я отправлю ее обратно в Россию в том, что на ней сейчас надето.

Я от шока открываю рот. Отец на самом деле готов так поступить со своей собственной матерью? Это просто невозможно. Но, я испытываю такой холод, будто промерзла до костей. Мама была права. Как я могла забыть, что человек, который охраняет меня днем и ночью, настолько бессердечный.

Нет смысла даже пытаться вести с ним разговор. Он никого не любит. Он не может любить. Он просто не умеет и не знает, что это такое. У него столько же чувств, сколько у тарелки или стола.

Такой же бездушный предмет, который ничего не чувствует.

 

 

27.

Таша Эванофф

 

https://www.youtube.com/watch?v=nVjsGKrE6E8

Лето печали

 

– Вы когда‑нибудь прощались с мужчиной, зная, что это навсегда?

Таша Эванофф

 

Я одеваюсь в красное. Моя мама говорит, что блондинки всегда должны одеваться в красное, если хотят выглядеть сексуально. Я стою перед зеркалом, но не вижу своей сексуальности, потому что я бледная и расстроенная. Румяна. Побольше положить румян. Вот что мне необходимо. Я провожу кистью с румянами по скулам, и они окрашиваются цветом.

А глаза? Что можно сделать с грустью в глазах?

Я отворачиваюсь от зеркала.

Нагибаюсь и целую Сергея.

– Я ухожу последний раз, поэтому перед тобой не испытываю никакого чувства вины, слышишь? – спрашиваю я его.

Он скулит, и я притягиваю его для обнимашек. Он по‑прежнему очень тихо поскуливает, даже когда я отстраняюсь, он продолжает скулить.

– Будь хорошим мальчиком и дождись меня, ладно?

Я поднимаюсь, и он тоже встает. К моему удивлению, он лает, глядя на меня.

– Тссс... фу голос. Все спят, – говорю я, быстро приседая и крепко обнимая его еще раз. Я понимаю, почему он так себя ведет. Он чувствует мое состояние – я ужасно расстроена.

– Все хорошо, – пытаюсь я задобрить его. – Я в полном порядке. По крайней мере, буду в порядке. Я перестану грустить, и все постараюсь забыть. Я вернусь утром, и мы пойдем гулять в парк. Будь хорошим мальчиком, хорошо?

Я протягиваю ему лакомство, но он отказывается от него.

– Я оставлю его здесь, и ты съешь, когда захочешь. Оно такое вкусное, ммм!

Я опять целую свою любимую собаку и направляюсь к двери, но он идет за мной жалобно скуливая, он плачет, будто я физически причиняю ему боль, когда закрываю за собой дверь. Я на секунду останавливаюсь, прислушиваясь, он скребет лапой по двери, но я понимаю, что ничем не могу ему помочь, поэтому снимаю туфли и тихо‑тихо спускаюсь по лестнице.

В доме стоит такая тишина, что я слышу стук своего сердца. Я никогда так не рисковала, причиняя беспокойство своему отцу, по крайней мере, раньше. Если в данную секунду меня кто‑нибудь поймает, то всем людям, которых я очень сильно люблю, будет угрожать опасность. Мне всегда казалось, что отец любил меня своей любовью, но теперь я поняла истину – я всего лишь пешка в его игре. Я лично не имеют для него никакой ценности, кроме как, с моей помощью он сможет открыть двери в самые уважаемые слои общества.

К счастью, нервозность и моя печаль, что в этот вечер все происходит не так, как всегда, не оправдываются. Я легко штурмую стену, несмотря на свое потрясающее платье, такси ждет меня в конце улицы, и я даже не успеваю опомниться, как стою перед дверью Ноя. Я нажимаю на звонок, и он тут же открывает.

Я улыбаюсь ему самой обворожительной улыбкой, на какую способна, но достаточно одного его взгляда на мое лицо, из‑за чего он спрашивает:

– Что случилось?

– Я здесь, так что ничего. Абсолютно ничего, – спокойно лгу я.

Он тянет меня внутрь, но его глаза не оставляют мое лицо.

– Ты выглядишь потрясающе, – бормочет он, уткнувшись мне в шею. Фоном, я слышу песню «Когда мужчина любит женщину», доносящуюся из его дома.

Я не хочу плакать. Я не должна грустить. Мне хочется потанцевать с ним, поэтому с улыбкой интересуюсь:

– Ты не потанцуешь со мной? – почему‑то спрашиваю я шепотом. Последний танец. Может он поможет мне забыть мою великую печаль.

Он поднимает голову и мягко улыбается.

– Папа молится, чтобы ты не попала в беду?

Я улыбаюсь, он крепче обнимает меня, и мы медленно двигаемся в такт музыке. Я зарываю свое лицо в его шею и вдыхаю его прекрасный мужской запах.

– Сергей не хотел, чтобы я уходила сегодня вечером, – шепчу я.

Он отстраняется от меня и смотрит мне в глаза.

– Почему?

Я не знаю, что ответить.

– Ты расскажешь мне, что случилось или мне придется использовать свой секретный метод, чтобы получить информацию, – поддразнивает он меня, хотя смотрит, на самом деле, очень серьезно.

– Ты собираешься использовать на мне секретный метод? – переспрашиваю я его.

– Да. Ты сама напросилась.

Он поднимает меня на руки и несет в спальню.

Я смеюсь, а мое сердце плачет – не оставляй меня .

Он укладывает меня на кровать и внимательно рассматривает сверху‑вниз. Его глаза потемнели и стали голодными.

– Боже, ты такая красивая, Таша, – говорит он, выдыхая почти с шипением.

– Я не хочу, чтобы сегодня ты использовал презерватив. Я хочу почувствовать тебя по‑настоящему. Хочу, чтобы ты наполнил меня своей спермой.

Он прищуривается.

– Ты принимаешь таблетки?

Я отрицательно качаю головой.

– Но…

Я тут же хватаю его за руку.

– Я хочу этого.

– Уверена?

– Я никогда не была так уверена.

Очень осторожно он снимает с меня платье и нижнее белье. Затем он проходится губами по каждому дюйму моего тела. Каждому кусочку, каждому изгибу, по припухшей плоти, по влажной, пока я не начинаю чувствовать себя мягкой и податливой, словно топленое масло, словно я это уже не я, так как не чувствую своего собственного тела. Я ощущаю, как жар опаляет мою киску, как будто я сидела на солнце весь день, раздвинув ноги.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает он.

– Мммм, – у меня даже не ворочается язык. Моя киска видно издевается надо мной, она полностью отключила мой разум. Как только я почувствовала головку его члена, входящую в меня, у меня вырывается тихий стон. Мои мышцы, будто ждали и жаждали этого с нетерпением, желая захватить его в плен.

– Как тебе? – спрашиваю я, сжимая внутренними мышцами его эрекцию.

– Узкая, горячая и мокрая, – он толкается в глубь.

– Черт, – в унисон говорим мы.

– Мне нравится смотреть, как мой член входит в тебя, – рычит он, жестче двигаясь.

– Не отпускай меня, Ной, – слова, которые все время крутились у меня в голове, выскользнули наружу.

Он замирает и какое‑то время мы молча смотрим друг на друга.

– Тебе следует понять, Таша. Я никогда не откажусь от тебя и не отпущу, как бы ни было тяжело. Ты – моя женщина. Я буду покрывать твое тело до самой смерти, если такое мн суждено.

И от его слов у меня текут слезы.

– Таша, что случилось?

Я отрицательно качаю головой.

– Не останавливайся.

Он с беспокойством смотрит на меня.

– Тебе хорошо?

Он пытается из меня выйти, но я хватаю его за бедра.

– Нет. Не останавливайся. Пожалуйста, закончи. Пожалуйста, заставь меня кончить. Сделай сегодняшний секс самым красивым, который когда‑либо у нас был.

– Я не могу. Я не могу ничего сделать, когда ты плачешь...

– Со мной все хорошо. Честно. Пожалуйста. Ради меня, сделай так, как я прошу, – слезы свободно стекают к моим вискам, пока я пытаюсь изо всех сил взять себя в руки.

Он смотрит на меня со странным выражением на лице, затем глубоко погружается в мою киску. Я не отвожу от него глаз – одна страсть читается в них, мне хочется запомнить его именно таким. Наступит день и это сумеречное время, когда я была так счастлива, больше не будет вызывать во мне такую печаль. Тогда я постигну искусство быть счастливой, если вообще смогу. Но для тех, кто так зависит от меня я готова, поскольку – подарок. Я готова переждать зиму, за которым однажды последует апрель.

Я настолько, хотя и медленно, поглощена этим сильным чувством, мчащимся через меня, что не замечаю малейшее изменение в его лице. Я вижу, что он готов к кульминации, но он по‑прежнему движется в определенном такте, чтобы заставить меня кончить.

Его толчки становятся грубее и более сильными, пока он скользит из и в меня. Я замечаю, как ускоряется его дыхание, становясь более жестким, его ноздри подрагивают, мышцы шеи и плеч бугрятся. Он смотрит на меня таким глазами – желающими, нуждающимися, чтобы я кончила. Он не шагнет первым за эту грань, сначала должна я.

Я ощущаю всеми фибрами тела, как к нему приближается оргазм, словно из длинного тоннеля движется поезд, хотя и не совсем длинного. Умом я понимаю, что он не кончит раньше, чем я. Особенно, когда я в таком настроении.

– Извини. Мне кажется, что я не в состоянии сегодня, – извиняюсь я.

– Мы никуда не спешим. Просто расслабься и пусть будет, как будет, Таша.

Я вижу, как у Ноя напряжены мускулы шеи, бицепсы рук. Он еле сдерживается, с трудом контролируя себя.

– Не жди меня, – шепчу я.

– Ты или кончишь со мной или мы не кончим сегодня вообще, – отвечает он, нахмурив брови и не отводя от меня взгляда.

Он наклоняется и берет в рот мой соскок, вызывая разряд тока по всему моему телу. Голова становится ватной, пальцы сами собой сжимаются на его плечах. Его толчки становятся боле интенсивными. У меня вырывается стон, отчего он увеличивает темп своих толчков.

Я захватываю ногами его бедра, сжав щиколотки в замок, и отпускаю все – будь, что будет.

Его движения становятся жестче и более быстрыми.

У меня такое чувство, словно на меня мчится поезд, именно в тот момент, когда он врезается в меня и вдруг происходит странная вещь. Я исчезаю на мгновение. Это всего лишь несколько секунд, но они очень влияют на меня. В следующую секунду я уже не я, поскольку парю над своим телом. Я растворяюсь в единстве, в котором нет границ, я растворяюсь в бесконечности.

Вот он – истинный секрет оргазма в чистом виде.

Когда ты растворяешься и становишься единым с деревьями, звездами, небом, скалами, океаном, и все это происходит с тобой, с человеком. Слияние. Грешника и мудреца, хорошего и плохого, ночи и дня, смерти и жизнь, и все по‑новой, непрекращающаяся круговерть. Этот единственный момент – святой, когда ты познаешь всю суть творения, нежели тратишь годы на изучения его в монастыре или храме. Это именно тот момент, о котором говорила мне ба, когда входишь в озеро и встречаешься со своей собственной душой.

И в какую‑то минуту все кончается, и я опять оказываюсь женщиной, лежащей под мужчиной.

Я смотрю ему в глаза, и они такие... очень грустные. Мне хочется протянуть руку и дотронуться до его щеки. Мне хочется сказать ему, что я люблю его, но я не могу этого себе позволить, мои руки лежат как плети, не двигаясь, а губы тоже молчат.

Молча я наблюдаю за ним из‑под ресниц. Он, кажется мне, очень спокойным, опирающимся на локти, его дыхание глубокое и еще не восстановилось, но он не отводит взгляд, смотря на меня сверху вниз.

 

 

28.

Таша Эванофф

 

https://www.youtube.com/watch?v=bqIxCtEveG8

Под твоей красотой

 

– Я обидел тебя? – совсем тихо спрашивает он.

Я моргаю в изумлении.

– Нет, – шепчу. – Конечно, нет.

– Тогда скажи мне, почему ты плачешь.

– Я плакала, потому что все было просто прекрасно. О большем я и не могла мечтать.

Он проводит пальцами вниз по моей щеке.

– Все будет хорошо. Вот увидишь. Я сделаю так, что все будет хорошо.

Мне хочется разрыдаться, но я не могу, поэтому молча киваю.

– Ты веришь мне?

Я опять киваю.

– Я все улажу. Обещаю.

– Хорошо. Мне нужно пойти в ванную, – говорю я.

Он передвигается с меня, и я свешиваю ноги с кровати. Я подбираю с пола платье и свое нижнее белье и иду в ванную. Я закрываю дверь и прислоняюсь к ней спиной. Я хотела бы остаться с ним на всю ночь. Мне казалось, что я готова была остаться с ним на всю ночь, но я не могу. У меня разрывается сердце, от одной только мысли, что я не могу оставаться у него ни минуты дольше. У меня подкашиваются ноги, и я опускаюсь на пол.

– Таша, – зовет Ной из‑за двери.

Я кулаком прикрываю рот, чтобы не вырвались мои всхлипывания.

– Дай мне еще минутку, – прошу я.

Слышу, как он уходит.

Я поднимаюсь на ноги и быстро одеваюсь. У меня так сильно трясутся руки, что мне едва удается застегнуть молнию на платье. Я провожу пальцами по волосам, распрямляю плечи и выхожу из ванной комнаты. Он сидит на кровати, на нем надеты штаны.

– Что случилось? – спрашивает он, его лицо обычная маска.

На выдохе я говорю:

– Мне нужно домой.

– Да?

Я делаю шаг в его сторону и пожимаю плечами.

– Я больше не приду.

Он прищуривается, смотрит на меня.

– Почему? – спокойно спрашивает он.

Я с трудом сглатываю.

– С самого начала – наши отношения были временными, несмотря ни на что. Отец вернулся, и, на самом деле, пришло время вернуть все как было. Наши отношения первоначально были всего лишь на одну ночь, ты очень хорош в постели и мне было весело, поэтому... – глухо отвечаю я.

Он поднимается и медленно направляется в мою сторону, и первая мысль у меня – убежать. Я успеваю добежать до двери, но он ловит меня и толкает к стене. Не сильно, по крайней мере, мне не больно, но я шокирована, если честно.

– Почему ты убегаешь? – с любопытством спрашивает он. Сейчас в нем есть что‑то до жути спокойное.

– Прошу, отпусти меня.

– Сначала ответь на мой вопрос.

– Нет, сначала отпусти меня.

– Просто ответьте на мой вопрос, Таша, – вздыхает он.

– Ты знаешь, чем все закончится. Нам обоим было хорошо, а теперь я возвращаюсь к Оливеру. Не усложняй все.

– Ты вернешься к Джорсдейлу? – медленно спрашивает он, отчетливо выговаривая каждое слово.

– Он мой жених, ты же знаешь.

Ной коварно улыбается. Я никогда не видела, чтобы он так мне улыбался, никогда.

– Это даже смешно, что ты говоришь, в тебе сейчас больше моего ДНК, чем за все серии сериала «CSI: Место преступления».

– Не заставляйте меня ненавидеть тебя от твоих слов.

Его глаза расширяются.

– Не нравится? Интересно, что мне нужно сделать, чтобы ты возненавидела меня?

В мгновение ока он засовывает руку мне под юбку и разрывает мои трусики, отбрасывая их в сторону.

Я ударяю его по щеке. До конца не понимаю, как такое могло произойти. Моя рука сама поднялась кверху и ударила его по щеке. И выглядело это совсем не так, словно его ударила какая‑то девица. Раздался очень громкий шлепок, его голова дернулась, а на щеке остался отпечаток.

Он медленно улыбнулся, поблескивая глазами.

– Твоего отцу не стоило делать тест на отцовство. Ты, однозначно, есть его дочь.

У меня подгибаются колени, рот открывается от шока. Своими словами, он сделался для меня чужим. Жестоким. Он никогда не позволял себе говорить со мной подобным образом. Я никогда не видела его с этой стороны. Он всегда был нежным, добрым и внимательным, видно я слишком его идеализировала, не задумываясь о другой его стороне. Вернее, я решила не обращать внимание на другую его сторону, полностью игнорируя ее, связанную с болью, убийством и другим насилием. Скорее всего, я вообще до конца его так и не узнала. В конце концов, он из одного и того же мира вместе с моим отцом.

– Ной, – кричу я, но крик выходит каким‑то хриплым с болью и ужасом от того, что я пробудила в нем зверя. Трясущимися руками я тянусь к нему.

Вдруг его рот нападает на мой, действуя грубо, собственнически, требовательно, поглощая. Он проскальзывает своим языком ко мне в рот, наши языки цепляются друг за друга, а потом он начинает жестко сосать мой язык. Я стону, как только его нога раздвигает мои колени, и его рука движется вверх, отыскав мою мокрую киску. Его пальцы скользят внутрь, и он начинает двигать ими. Я настолько мокрая, что его движения издают хлюпающий звук. Он поднимает голову и внимательно смотрит на меня.

– Ты все еще продолжаешь меня ненавидеть? – спрашивает он.

– Я ненавижу тебя, – слова повисают в воздухе, словно домоклов меч, между нами.

– Кому я должен верить? Может твоему телу, которое говорит мне обратное, – огрызается он.

Он поднимает меня на руки и несет в спальню. Одеяло такое холодное в контрасте с мой пылающей кожей.

– Что ты собираешься делать? – тупо спрашиваю я.

У него вырывается смешок.

– Ты настолько наивна, маленькая Таша.

Он моментально спускает свои штаны, его член жесткий и стоит прямо. Ной опускается на кровать.

– Ты моя, – жестко рычит он, толкаясь глубоко в меня. У меня вырывается стон, и он кладет свои скользкие пальцы от моих соков мне в рот, заставляя меня их посасывать. Я хватаюсь за прохладную простынь, как только он наращивает скорость. Он не отводит взгляда от меня, я прикрываю глаза, потому что не могу выдержать его взгляда.

– Открой глаза, – строго приказывает он.

Я распахиваю глаза.

– Скажите мне, что ты хочешь, чтобы я остановился.

– Я... Я... ах...

– Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я продолжал трахать тебя.

– Я хочу, чтобы ты... ну... черт с тобой.... трахал меня.

– Скажи мне, что твоя киска принадлежит мне.

– Моя киска принадлежит тебе, – стону я.

– Я почти не услышал твой ответ.

– Моя киска принадлежит тебе, – кричу я повышенным тоном, волны совершенно невероятного оргазма накрывают меня с головой. Вибрация, как ураган, проходит через нее. Он полностью меня высасывает до того, как все заканчивается. Я смотрю на моего великолепного мужчину, как он выгибается и рычит, испытывая свое удовлетворение.

Он отстраняется и кончает, его сперма бьет ключом.

– Я должна идти, – шепчу я через какое‑то время.

– Я знаю. Давай я позвоню Сэму.

Он поднимается с постели и выходит из комнаты.

Я иду в ванную, моюсь, и потом только спускаюсь вниз. Ной ждет меня у бара со стаканом в руке. У меня дежавю. Я вхожу в комнату и останавливаюсь посередине.

– Прости, что я наговорила тебе все эти жуткие вещи, – говорю я.

Он с грустью смотрит на меня.

– Не извиняйся, Таша. Все это не важно. То, что происходит между нами, нет причин извиняться.

– Но я наговорила тебе столько гадостей и рассердила тебя.

– Ты, на самом деле, веришь, что какие‑то глупости могут изменить мое отношение к тебе? Я готов умереть за тебя, Таша Эванофф.

Я, рыдая, бегу в его объятия. Он с силой прижимает меня к себе.

– Моя бедная, маленькая Таша, – растягивая слова произносит он, притягивая к себе и приглаживая мои волосы. – Не приходи ко мне больше, хорошо? Оставь все это мне. Ничего не делай.

Я чувствую боль от его слов, словно мне в грудь воткнули нож, но утвердительно киваю.

Он целует сначала один мой глаз, из которого льются слезы, потом другой.

– Я обещаю тебе, что ты будешь моей, или я умру, бл*дь, пытаясь это сделать.

Словно глупая дурочка я начинаю снова рыдать. Раньше я почти никогда не плакала, пока не встретила его. Теперь я сама себе напоминаю какой‑то сломанный кран, из которого постоянно текут слезы.

– Ш‑ш‑ш... моя дорогая.

– Я не хочу, чтобы ты умер, – всхлипывая произношу я.

– Мы все когда‑нибудь умрем. В итоге, все равно за нами придет смерть. Мне не страшно умереть за тебя.

– Мой отец…

– Я не боюсь твоего отца. У меня припрятан туз в рукаве.

Я перестаю плакать и во все глаза смотрю на него.

– Правда? Какой?

Он улыбается.

– Ты серьезно думаешь, что я скажу тебе?

– Но дай мне хотя бы какую‑то подсказку, что это может быть?

– Нет.

Приезжает такси, и он выходит проводить меня на улицу. У открытой двери такси, наши пальцы задерживаются. В свете фонарей его лицо выглядит грустным и отстраненным. Мы оба знаем, что эта встреча может быть последней. Я целую его в щеку. Его кожа такая горячая, но я чувствую колючую щетину. Я вдыхаю его запах в последний раз и, закрыв глаза, отворачиваюсь. Слезы опять льются сами собой.

 

 

29.

Таша Эванофф

 

https://www.youtube.com/watch?v=Ak7kedzR8bg

Десять зеленых бутылок

 

Я оставляю бабушку на кухне после того, как насладилась с ней чаем, просовываю ноги в туфли и иду к лестнице, взбираясь вверх по две ступеньки за раз. В доме мрачно и тихо, отец все еще спит.

Я открываю дверь в свою комнату. Не знаю почему, но тут же все поняла, видно до сих пор была не в себе... то есть я была настолько глупой, что у меня даже в мыслях не было, что может настолько ужасное произойти... я думала, что Сергей, завернутый в свою подстилку, крепко спит, поэтому даже не отреагировала, когда вошла в комнату.

Я все еще продолжаю думать, что он спит, пока иду в его сторону. Хотя воздух внутри комнаты имеет странный запах – сладковато металлический. Остановившись над ним, мой разум упорно отказывается верить в то, что я вижу.

Но потом приходит осознание реальности, и у меня подкашиваются ноги. У меня такое чувство, словно я ушла с головой под воду. Я не слышу ничего, мои конечности двигаются сами собой, словно в замедленной съемке, падая перед ним на колени.

Словно в замедленном фильме, я протягиваю руку, хватаю край подстилки и приподнимаю, и в этот момент мое оцепенение заканчивается, видно я выныриваю из глубины. С воплем ужаса я падаю на задницу. В безумии, я встаю на четвереньки, быстро перебирая ногами и руками, как слабоумное четвероногое животное, ударившись спиной о стену, прижимаюсь к ней. Я тяжело дышу через раз, вжавшись спиной в стену, не в состоянии отвести глаз от моего прекрасного, такого красивого обезглавленного мальчика .

Кто‑то зашел ко мне в комнату и убил моего ребенка!

Отрубив ему голову.

Его голова отделена от тела, лежит рядом с его хвостом, такое мог проделать только, однозначно, больной монстр. Это самое ужасное зрелище, которое я когда‑либо видела за свою жизнь. Медленно я подползаю к обездвиженному телу Сергея.

– Прости, – шепчу я. – Мне очень жаль. Я не хотела оставлять тебя, но не могла... Я так тебя люблю.

Я подползаю к его лежанке и глажу его шерсть. На ощупь шерсть стала жесткой и холодной. Я вздрагиваю от этого ощущения. Сергей мертв уже давно.

Должно быть он страдал.

Может он даже испугался.

Обращаю внимание на что‑то завернутое в бумагу А4 формата, лежащую у него на теле. Я беру это в руки. Внутри одна из тех крошечных магнитофонных кассет, которую используют боссы, чтобы на диктовать своим секретарям задания. Я читаю записку. Всего лишь три коротких слова, которые превращают мое сердце в кусок льда:

«Один за другим»

В оцепенении я нажимаю кнопку воспроизведения на кассете и слышу детскую песню «Десять зеленых бутылок» [5] . На самом деле, песня невинная, но сейчас она мне кажется жуткой, словно предупреждение. Это самое большое оскорбление – слушать песню, глядя на изувеченное тело Сергея. Я хватаю кассету и со всей силы бросаю ее об стену, она рассыпается на кусочки, из нее вылетает магнитная лента, упав совсем близко к вкусняшкам, которые я оставила.

Он так и не съел их.

Руки сами собой сжимаются в кулаки от беспомощности.

Я подхожу к кровати на полусогнутых ногах и стаскиваю одеяло. Складываю его в четверо и кладу рядом с неподвижным не маленьким телом Сергея. Встав на колени, я пытаюсь перенести его на новое место. В первую очередь его отрубленную голову с запекшейся кровью. Мои руки тут же окрашиваются в темно‑красный.

Аккуратно я укладываю его голову, затем приподнимаю тело. Мертвый он стал гораздо тяжелее, и я кряхтя, приподнимаю его. После того как я его переместила, мне стало легче, я ложусь рядом с ним, соединив две его половинки.

– Прости. Прости меня. Прости, – снова и снова шепчу я, обнимая его холодное, окоченевшее тело. Чувство вины – ужасно. Меня не было здесь, и я не смогла защитить его. В это время я занималась своим делами, хотя мне следовала быть с ним рядом. Если бы я оставила его с бабой. Я даже не думала об этом, вернее я подумала, что он может залаять, когда я позвоню или поднимет шум и разбудит папу.

Поэтому я оставила его у себя в спальне.

Должно быть, он предчувствовал. Неудивительно, что он скулил и плакал, когда я уходила. Но я все‑таки оставила его. Я закрываю глаза, от сожаления и от горечи сжимаю зубы.

Я целую его в макушку. Я целую его закрытые веки, я хватаюсь за его изящные окровавленные, маленькие лапки. Подушечки всегда были такими мягкими и теплыми. А сейчас жесткие, грубые и холодные. Его нос касается моих губ, он сухой, не мокрый, в нем нет жизни.

Я сажусь и смотрю на него сверху вниз. Я не верю, что такое могло случиться. Этого просто не может быть. Моя голова совершенно пустая, словно вакуумная. Это моя вина. Бедный Сергей. Я накрываю его труп простыней и открываю окно.

Свежий утренний воздух врывается в комнату.

Я вспоминаю, как гуляла с ним по парку, как он лизал мне лицо. Я вспоминаю, как он, будучи щенком прятался под кровать, когда первый раз услышал раскат грома, и как я взяла его на руки и подошла к окну, показывая, что это всего лишь гроза. У меня нет слез. Я слишком потрясена, наверное, поэтому чувствую себя оцепеневшей, все эмоции куда‑то пропали. Даже гнев на моего отца.

Я думаю об отце. Как он мог? Ведь это он купил мне Сергея и принес его домой. Несмотря на то, что Сергей всегда не любил его.

Я сижу в своей комнате, сгорбившись от шока и ужаса, а потом слышу, как ба поднимается вверх по лестнице ко мне в комнату. Я бегу к лестничной площадке, она останавливается, занеся ногу на следующую ступеньку.

– Что с тобой? – спрашивает она, видя мою окровавленную одежду и руки.

– Сергей мертв, – отвечаю я.

Ее реакция мгновенная от шока. Она побледнела, сделалась белой как полотно, и видно у нее подогнулись колени, потому что она с силой ухватилась за перила, чтобы не упасть. Она с болью прикрывает глаза. Я несусь вниз по ступенькам и хватаю ее за руку.

– Все хорошо, ба. Все хорошо, – постоянно повторяю я, когда кладу голову ей на грудь, но она хватает меня за руку и спрашивает:

– Как это произошло?

Я отрицательно качаю головой.

– Покажи мне его, – внезапно настойчиво требует она.

Я энергично опять отрицательно качаю головой.

– Нет, не смотри на него, баба.

– Он у тебя в комнате?

Я киваю, потому что чувствую, будто меня душат, я не могу произнести ни единого слова. Странно, но пока я стою, прижавшись к ба, часть меня не верит, что Сергей, на самом деле, мертв. Мне кажется, будто это кошмарный сон, и я вот‑вот должна проснуться, и эта ошибка будет исправлена. Моя голова отказывается понимать, что все это реально. Он не может оставить меня и умереть. Я до конца не верю, мне кажется, что если я сейчас отведу бабу в свою спальню, то не увижу свою любимую собаку, расчлененную на две части и завернутую в простыню.

Ба поднимается вверх по лестнице, ее лицо – маска, я следую за ней.

Я отступаю в сторону, как только она открывает дверь, и несколько секунд она просто стоит в дверях. Затем подходит к покрытому тканью телу, я вхожу и закрываю дверь. В комнате очень холодно, потому что я забыла закрыть окно. Я опускаю взгляд на простынь, на которой проступают пятна крови.

Это не мой Сергей под ней. Он ушел.

Я вижу, как ба с трудом присаживается на корточки и приподнимает простынь. Она молча глубоко вздыхает и опускает ее. А потом переводит на меня глаза. Ее глаза совершенно пустые, лицо по‑прежнему каменная маска. Я никогда раньше не видела у своей бабушки такого взгляда.

– Мой сын – монстр.

Я молчу. У меня начинает щипать глаза от слез, першит горло, будто насыпали в него песка.

– Скажи мне, если я смогу тебе чем‑то помочь, – говорит она.

Я с трудом сглатываю. У меня словно в живот падают камни.

– Давай, похороним его.

 

 

30.

Таша Эванофф

 

https://www.youtube.com/watch?v=RgKAFK5djSk

До скорой встречи

 

Боюсь, окончательно раскваситься после того, как предложила бабушке устроить похороны Сергея. Но я оказалась в кровати, рыдая, как ребенок. Ба все устроила. В течение часа доставили белый гроб для ее питомца, которого она хотела похоронить. У гроба на крышке выгравированный крест и атласная подкладка. Она положила к Сергею его любимые игрушки и одеяло. Она заказала цветы – белые розы. Она пригласила наш обслуживающий персонал присутствовать на похоронах.

Мы все встретились под яблоней. Небо постепенно становится черным, как уголь, видно приближается сильная гроза. Садовник Джон вырыл яму. Честно, я не могу на нее смотреть, до сих пор не веря, пребывая в шоке. Миниатюрная полька горничная, помогающая шеф‑повару у нас в доме, выглядит напуганной. Она нервно все время озирается по сторонам.

Баба и я одеваем