Не могу отвести от тебя глаз

 

Наконец, настало время войти через двойные двери в огромный, царственный обеденный зал. Великолепное синеватое, цвета сапфиров, освещение придает романтический, гламурный оттенок всему, к чему оно прикасается. Зеленые ковры выглядят, как синее море, и куполообразный потолок, заполненный маленькими световыми бликами, создает потрясающий эффект сверкающих звезд на летнем ночном небе. На каждом столе стоят высокие подсвечники, пламя свечей трепыхается на воздухе оранжево‑красными языками.

Наш столик находится близко к сцене, а с другой стороны, прохожу к танцполу. Мы садимся на наши места и королевская икра ставится на стол, выложенная кубиками сухого льда. Я опрокидываю стопку водки, и горькие пузырьки взрываются у меня на языке, пока мы слушаем слова благодарности спонсорам этого вечера.

Отец не пришел, хотя и является спонсором, поэтому на данном вечере, вроде бы как, я его представитель, естественно улыбаюсь и киваю, когда упоминается его имя и камера направляется на меня. После презентации, которая рассказывает о различных благотворительных проектах в помощь обездоленным детям России, настает время для кульминации этого вечера.

Занавес поднимается и все юпитеры направляются на Александра Маленкова, объекта неразделенного вожделения Лины. Я ни разу не была на его концерте, но когда он пробегается по клавишам, в помещении становится тихо‑тихо, даже можно услышать муху, которая пролетит. Он настоящий мастер, играет с необыкновенном чувством, даже страстью, если можно так выразиться, должна признаться я в восторге от его игры. Как только он берет последнюю ноту, поднимается и кланяется, весь зал встает и разражается овацией.

Занавес закрывается и начинают подавать еду на столы. Блюда безумно вкусные, но я всего лишь перегоняю вилкой еду по тарелке, делая вид, что наслаждаюсь едой. У меня не уходят мысли из головы – неужели у меня такая и будет жизнь после того, как я выйду замуж за Оливера. Бесконечная вереница однотипных действий с этими людьми, с которыми у меня нет ничего общего. Я притворяюсь, что с неимоверной радостью ожидаю десерт, и в этот момент начинается последняя часть благотворительного вечера.

Аукцион драгоценностей, гости снимают свои украшения и отдают свои личные вещи – часы, серьги, украшения или бумажники на аукцион. Заранее эти предметы никто не собирал, их кладут на поднос вместе с маленькой бумажкой, которые были оставлены на каждом столе, где полностью подробно описывается выставляемый предмет для аукциониста вместе с рекомендованной стартовой ценой.

Одна из женщин за нашим столом снимает свое жемчужное ожерелье, другая отдает браслет из розового золота, я же снимаю с себя серьги из платины с изумрудами, положив их на поднос.

Аукционист начинает с часов Lady Schloss’s Cartier одной дамы. На экране позади подиума, крутится изображение часов, показывая их со всех сторон. Стартовая цена £2,000.00. После оживленных торгов часы покупает ее муж за $ 5,700.00. Тот же самый процесс повторяется почти с каждой женщиной, которая выставила свои украшения на аукцион. Ее муж или бойфренд выкупают их для нее. Атмосфера царит добродушная и веселая, и сама суть благотворительности как бы уходит на второй план, словно это игра.

Сейчас доходит очередь до моих серег.

– Эти серьги нам любезно пожертвовала мисс Таша Эванофф, – объявляет аукционист. – Прекрасно смотрятся, безупречные бразильские изумруды в платиновой оправе. Каждый изумруд 4,5 карата.

Он поднимает руку.

– Давайте начнем торги с £5,000. Что‑то не слышу покупателей? Да, вот и один. Джентльмен в конце зала. На этой стороне. £5,500. Я слышу £6,000. Да, у нас есть цена £6,000. £6,500. £7000 джентльмен из конца зала. £7,500 джентльмен в красном галстуке с этой стороны. £8,000. Итак, цена уже £8,500. Это редкая возможность приобрести настоящие изысканные серьги. £9,000. £9,500. £10,000. £10,500. Хорошо, дамы и господа. Мы собрались здесь для благого дела. Отлично, у нас уже £11,000 в первых рядах. Еще есть желающие?

Он с надеждой оглядывает зал.

– Итак, раз. Итак, два, – он кивает Оливеру, который только что поднял руку. – Благодарю вас, сэр. Уже £11,500.

Я мило улыбаюсь Оливеру. Все глаза устремлены на нас, и мы оба изображаем влюбленную пару.

– Больше не будет никаких заявок на эти редкие и великолепные серьги? – Аукционист поднимает свой молоток. – О, похоже новый участник вступил в бой. £12,000.

Оливер и я поворачиваемся одновременно, чтобы взглянуть на нового участника, я цепенею. У меня желудок падает вниз. Я не могу поверить своим глазам. За столом Александра Маленкова сидит Ной.

Господи Иисусе. Именно он купил последний билет сегодня утром!

Но он должен был сидеть за другим столом, видно кто‑то обменялся с ним местами. Наши глаза встречаются. И я не могу отвести от него глаз. Я настолько растворяюсь в его взгляде, что даже не слышу происходящего вокруг.

Потом я вижу, как Ной ударяет палец о палец и слышу, как Оливер резко втягивает дыхание. Я перевожу взгляд с Ноя и невидящим взглядом поворачиваюсь к сцене.

– £13,500 становится £15,000. £15,000 становится £20,000. £20,000 становится £25,000.

Я чувствую Оливер с раздражением елозит на стуле. Он не хочет потерять лицо перед всеми, но цена становится для него слишком высокой. С натянутой улыбкой он кивает, и еще раз кивает, пока молоток аукциониста с грохотом не ударяет на цене в £75,000!

Ной купил серьги.

Оливер с притворством приветливо улыбается, но на самом деле, чуть ли не трясется от ярости. Он поворачивается и целует меня в губы, медленно и не спеша. От него пахнет апельсиновым ликером, которым был смочен его шоколадный десерт. Когда он отстраняется, я беспомощно заторможено, перевожу взгляд на Ноя. Его глаза сверкают, подбородок сжат с такой силой, что вокруг рта залегла белая линия.

Я опускаю глаза. Аукционист переходит к следующему предмету. Мой желудок ухает вниз, я ничего не видя вокруг перевожу взгляд на сцену.

Аукцион закончился раздачей предметов собравшимся, которые очень обрадовались их возвращению, все юпитеры плавно передвигаются на танцпол, появляется диджей.

Я быстро поднимаюсь, извиняясь, сказав, что мне стоит отлучиться в дамскую комнату. Выбравшись в коридор, я замечаю Ноя, прислонившегося к стене. Рядом с ним стоит красивая рыжеволосая женщина. Мне хочется сказать какую‑нибудь колкость, но я не могу. Я не могу даже видеть их вместе. И одна мысль, что он может с ней делать все тоже самое, что и со мной, становится для меня невыносимой. У меня внутри все горит, словно мне влили лаву. О Боже. Я сама сплела паутину похоти, и сама же уселась в нее, находясь в ловушке, словно добыча, поджидающая своего паука в его шелковой паутине. Я останавливаюсь, как вкопанная, хотя внутри все горит, он замечает меня и направляется в мою сторону. Его движения раскованные, словно он подкрадывается.

У меня подкашиваются колени.

 

 

15.

Ной Абрамович

 

Я сразу же замечаю у нее на пальце обручальное кольцо. Невероятное. Большое, показушное, охренеть какое. Вчера прошлой ночью, когда она пришла ко мне, она не надела его. Я борюсь с желанием сорвать его с пальца.

– Удивительно встретить тебя здесь, – говорю я.

– Я думала, ты хотел сегодня поспать, – со смехом произносит она, хотя ее голос дрожит.

– А я думал, что ты хотела докучать слугам.

Она прикусывает нижнюю губу.

– Ты знал, что я буду здесь?

– А как ты думаешь?

– Как ты узнал, что я буду здесь?

– Скажем так, я друг Александра, поэтому знал, что ты подготавливала это мероприятие.

Ее глаза становятся огромными.

– Ты знаешь Александра Маленкова?

– Конечно. Я уже давно работаю с ним.

Она не может представить, откуда я могу знать и тем более работать со всемирно известным пианистом, поэтому хмурится.

– В самом деле? Как такое возможно?

– Это не важно, слишком давняя история.

– Ох. Зачем ты купил мои сережки?

– А почему не я? – у меня не получается выкинуть из головы поцелуй этого идиота, который целовал ее так, словно она принадлежит ему полностью.

– Ты купил их, чтобы сделать мою жизнь еще более проблемной?

– Нет, – резко отвечаю я. – Я купил их, потому что ты принадлежишь мне. Каждый мужчина в этом зале готов был выкупить драгоценности своей женщины. Я тоже обладал таким правом. Я твой мужчина.

Она смотрит на меня с широко раскрытыми глазами, при этом ее взгляд выглядит несчастным.

Вопрос появляется сам по себе, я даже не задумываюсь, что спрашиваю:

– Ты спишь с ним?

Она отрицательно качает головой.

– Я хочу встретится с тобой еще раз.

Она с трудом сглатывает.

– Не уверена, эта часть явно не входила в мой план.

– К черту план, – жестко отвечаю я.

– Ты не понимаешь. Мой отец убьет тебя, если узнает о нас, и если я встречусь с тобой больше, чем один раз, то существует очень большой риск, что он узнает о нас.

– Приезжай ко мне сегодня.

– Ты слышал, что я сказала?

– Я не боюсь твоего отца.

Ее глаза расширяются.

– А должен бы бояться. Он очень опасный человек.

– Я буду тебя ждать.

– Я не могу. Я…

– Вот вы где, голубчики. А я удивлялся, куда это ты запропастилась, – спокойной произносит Оливер, вставая рядом со мной. Я просто кожей чувствую, как он смотрит на меня. – Ты не хочешь меня представить своему... другу? – я обратила внимание на его многозначительную паузу.

– Лорд Оливер Джорсдейл, Ной Абрамович. Ной Абрамович, лорд Оливер Джорсдейл, – говорит Таша. В его голосе слышится обвинение, я чувствую, как Оливер напрягся всем телом, из него сочится подозрение и гнев.

– Ах, еще один русский, – говорит он, и в его словах слышится двойной смысл. Он преднамеренно пытается оскорбить меня и Ноя, я слышала многое, но главное, что Джордейлы относятся к тем скользким людям, которые не будут хамить тебе прямо в лицо, но сделают это за твоей спиной анонимно. У моего менеджера есть хороший термин для такого явления – «Показать яйца в Twitter».

Он смотрит на нее, с таким выражением, словно почувствовал неприятный запах.

– Друг твоего отца?

Я чувствую, как Таша напрягается всем телом, она не хочет, чтобы я имел какое‑то отношение к ее отцу.

– На самом деле, он друг Александра Маленкова, – отвечает она, подбирая правильные слова.

И его глаза заполняются холодом.

– Тогда откуда вы двое знаете друг друга?

– Мы давние друзья.

– В самом деле? – растягивая слова, спрашивает он. – Как интересно.

Я улыбаюсь почти без умысла, насколько могу.

– Да, русские, живущие здесь, как правило, все знают друг друга.

– По всей видимости, так и есть, – говорит он тоном человека, который вдруг заскучал от разговора. – Ну, нам уже пора. Наслаждайтесь серьгами, мистер Абрамович.

Я молчу.

– Приятно было повидаться с тобой, Ной, – тихо говорит мне Таша. Затем Оливер собственнически кладет руку ей на спину и уводит от меня. Внутри у меня бушует настоящий огонь дикой ярости и ревности, но трезвый голос рассудка твердит: «Оглянись вокруг, Ной. Сейчас не место и не время. Пусть думает, что он победил».

Я медленно выхожу из помещения на улицу. Закуриваю сигарету, затягиваясь. На самом деле, мне безумно хочется вернуться внутрь и придушить бл*ть этого мудака Джордейла. Вдруг кто‑то выходит и встает рядом со мной. Я уже догадываюсь, кто это может быть.

– Ты напрашиваешься на войну, – говорит мужчина по‑русски.

Я достаю пачку сигарет и протягиваю ему. Он берет одну сигарету, я подношу зажженную зажигалку к его лицу. Он обхватывает мои руки, чтобы пламя не погасло и затягивается. Огонь освещает его лицо и длинные, изящные пальцы. Странно, за все эти годы я ни разу не обращал внимания, что у него такие изящные пальцы, однозначно пальцы одаренного пианиста. Он поднимает голову, я убираю зажигалку в карман.

В течение многих лет я любил этого мужчину, как своего брата. Мы повидали многое, вернее прошли через многое – и плохое и хорошее, причем оба, плечом к плечу. Все называют его Александр, но для меня он всегда будет Зейном, моим братом по оружию.

Я затягиваюсь и медленно выдыхаю.

– Я его не боюсь.

Он также затягивается и выдыхает дым, выпуская вверх.

– Если бы я ставил деньги на пари, то поставил бы на него, – тихо отвечает он.

Я поворачиваюсь к нему, внимательно смотря ему в лицо.

Он не отводит взгляд в сторону, а открыто смотрит мне в глаза.

– Поскольку Никита не знает, что такое играть по правилам или по чести. Пока ты будешь размышлять, этично ли будет убить отца женщины, которую хочешь, он уже к этому времени закапает тебя.

Я хмурюсь от его слов, но Зейн прав. Я думал неоднократно об этом, и я не готов причинить какой‑либо вред ее отцу.

– Сегодняшнее твое поведение было достаточно опрометчиво. Если ты, на самом деле, так сильно хочешь эту женщину, не позволяй своему члену думать за тебя.

– Я не позволяю своему члену думать за себя. Я потряс дерево, мне хотелось посмотреть, что упадет с него.

– Ничего хорошего с такого дерева не упадет. Итак, каков план?

– Держись подальше от этого, Зейн. Это мое дело. Держись подальше от этой помойной ямы. Подумай о своей семье.

 

 

16.

Таша Эванофф

 

Оливер накручивает прядь моих волос себе на палец.

– Как ты думаешь, почему этот русский бандит так хотел заполучить твои сережки? – хотя его голос звучит мягко, в нем слышатся враждебные нотки.

Я с удивлением поглядываю на него.

– Не знаю, а почему тебя это волнует? Мне казалось, ты не против, если у меня будут с кем‑то отношения, главное, чтобы ничего не всплыло.

В его глазах светится что‑то страшное.

– Начнем с того, что сегодняшнее событие совсем не выглядело так, будто ты вела себя слишком уж осмотрительно. Не надо обладать большим умом, чтобы сложить два и два.

Он ехидно улыбается.

– Во‑вторых, я тогда немного погорячился. Ты не особенно волновала меня раньше, но сейчас все изменилось... нравится тебе это или нет, но я не испытываю особой благодарности к мужчине, признавать свой проигрыш, встречаясь с ним лицом к лицу, особенно если он забирается к тебе в трусики.

У меня мурашки бегут по коже, но я сдерживаюсь, чтобы не отодвигаться от него подальше.

– О чем ты говоришь?

– Я хочу тебе сказать, что правила изменились. Отныне я жду, что моя жена будет мне верна.

Я смотрю на него с пренебрежением. Видно, это правило распространяется только на меня, так как он, очевидно, не предполагает, что будет верен мне в будущем.

– Разыграй свои карты правильно, и я готов измениться ради тебя, – лжет он мне, при этом его губы пасутся у меня на шеи.

Я закрываю глаза, мне просто необходимо сделать что‑нибудь этакое в данной ситуации. Я не хочу и не могу согласиться на его предложение. В данный момент я понимаю, что никогда не смогу заниматься с Оливером. Может и раньше я это понимала, но видно не до конца. Я не смогу заниматься сексом с Оливером никогда, поскольку я… влюблена в Ноя.

– Ты же меня не любишь, и я не люблю тебя, – тихо отвечаю я.

– И что?

– Может нам, на самом деле, не стоит жениться, Оливер? – выстреливаю я как пулемет. Если я вот так запросто смогу разорвать нашу помолвку, для моего папы, это тоже не будет проблемой.

Он странно на меня посматривает, а потом начинает хохотать.

– Ты струсила? Позволь мне объяснить тебе, дорогая, слишком поздно давать задний ход.

– Нет, не может быть.

– Ох... ты действительно думаешь, что сможешь уговорить меня разорвать помолвку? К сожалению, я не могу пойти на это.

– Но ты, на самом деле, не хочешь меня.

Он странно улыбается.

– Наоборот, милая Таша, я очень даже хочу тебя.

Я в шоке смотрю на него.

– Нет, ты не хочешь. У тебя полно других женщин.

– Они всего лишь тела. Суки и проститутки. Я с трудом вспоминаю их имена. Нет, Таша Эванофф, ты, однозначно, приз, – он ехидно улыбается. – Я выбираю тебя, чтобы ты стала моей женой и матерью моих детей. – Он берет мое запястье и вдруг очень сильно сжимает.

– Оййййй, мне больно.

Он сжимает еще сильнее, я стискиваю зубы.

– Думаю, так ты поймешь, что наш брак не будет только на бумаге? – насмехается он.

Я смотрю на него нагло, вызывающе.

– Я собираюсь трахать тебя жестко и часто. И сегодня я понял, насколько хочу своим членом проникнуть в твою тугую маленькую п*зду.

Я ахаю от шока.

– И ты сможешь сказать этому русскому мудаку, что его маленький спектакль только что сделал твою жизнь намного сложнее. Скажи ему исчезнуть из поля твоего зрения, потому что я ожидаю верности от своей жены. Поэтому, если у тебя появятся какие‑то «умные мысли» завести любовника, должен предупредить, что я пресеку все это жестким кулаком, – я вижу, как он сжимает кулак, этот жест жестокий и распутный.

Я встаю в оборону, так как этой стороны Оливера я никогда не видела.

– Я ясно выразился, или тебе показать, что стоит ожидать?

Я с недоумением не могу отвести от него взгляда, а он хватает меня за бедра и притягивает к себе, его эрекция упирается мне в живот, а руки пытаются задрать вверх мою юбку. Наконец, я прихожу в себя от оцепенения.

– Да, да, я поняла, – быстро произношу я, хотя мой голос дрожит от страха.

Он с такой силой прислоняет мои бедра к себе, что я чуть ли не кричу от боли. Со смешком от отстраняется от меня, я прикрываю глаза, с трудом сглатывая, пытаясь успокоиться. Я открываю глаза, он пялится на меня.

– Ты, на самом деле, очень красивая, Таша. Такая непорочная и чистая.

 

 

17.

Таша Эванофф

 

Когда я возвращаюсь домой, страх постепенно отступает. Как только я открываю входную дверь, Сергей, терпеливо ждавший меня, сходит с ума от радости. Он возбужденно тявкает и лает. Эхо громко разносится во всему молчаливому– мавзолею‑нашему‑дому.

– Давай, проведуем, ба, – говорю я ему.

Он облизывает мне все лицо.

Я поднимаюсь в вертикальное положение.

– Бежим на перегонки, – бросаю я вызов и начинаю бежать вверх по лестнице, но кобель совершенно легко настигает меня, остановившись, поджидая наверху. Я глажу его за ушами.

– Ты выиграл, – говорю я.

Он всего лишь утыкается носом в выемку сзади моего колена. Так мы идем по коридору, он трется носом о мое колено, двигаясь позади меня.

Я просто вхожу, не стучась, так я поступаю с тех самых пор, когда была еще ребенком. В принципе, жизнь ба – открытая книга. Я видела ее голой, видела ее больной, видела ее плачущей. Когда она упала и сломала шейку бедра, я не хотела, чтобы она смущалась, чтобы медсестры или горничные меняли ей подгузники, поэтому делала все сама, мыла и подмывала ее. Баба никогда ничего не скрывает от меня, и я тоже не хочу от нее ничего скрывать. По крайней мере, не сейчас.

Ба уже лежит в постели и читает книгу. Она поднимает глаза поверх очков и улыбается.

– Какой приятный сюрприз, Solnyshko ? Ты хорошо провела время сегодня вечером?

Я вхожу в ее спальню и опускаюсь на край кровати. Сергей укладывается у моих ног.

– Да, думаю, нормально. Я выставила на аукцион свои изумрудные серьги, и они были проданы за 75 000 фунтов стерлингов, которые пойдут в счет благотворительности.

– Кто же их купил?

– А как ты думаешь?

– Думаю, что Оливер не смог бы заплатить £75 000 за пару сережек, как говорится – лягушкам не дано пасти свиней, – она пришла к правильному решению, благодаря своей проницательности.

– Ты права. У Оливера перекупили серьги.

Ее глаза слегка расширяются от удивления.

– Так, хорошо, – тихо отвечает она.

Я смотрю на маленький арт на большом пальце у нее на ноге, потом возвращаю к ее глазам.

– Ба, мне нужно увидеться с ним сегодня вечером.

Она снимает очки, закрывает книгу и кладет ее на тумбочку.

– Скажи мне что‑нибудь, пожалуйста.

– Что я могу тебе сказать, Solnyshko ? Запрещать, только усиливать твое желание, ты все равно это сделаешь.

– Это не просто желание. Я скучаю по нему, баба. Я скучаю по его голосу, скучаю по его глазам, по его прикосновениям. Я даже скучаю по тому, как он вздыхает. Он ждет меня. Я должна увидеться с ним. Я сойду с ума, если не увижусь с ним сегодня.

Она смотрит на меня с тревогой.

– Это опасно, одной ходить по ночам. Я не согласна с таким риском.

– Ба, на нашей улице так много охранников, что кажется, будто это самое безопасное место на земле.

– Однако, – говорит она, поглядывая на меня с беспокойством.

– Меня будет ждать такси, еще до того, как я ступлю на проезжую часть. Я же проделала это вчера, все будет хорошо.

– А что, если сегодня не получится?

– О, прошу тебя, баба. Я буду осторожна. Обещаю быть очень и очень осторожной.

Она тяжело вздыхает.

– Я не в восторге от этого, Solnyshko , но Бог тебе в помощь, действуй аккуратно. Столько жизней ты держишь в своих руках. Это ужасный мир и последствия твоих действий могут быть намного больше.

Я смотрю ей в глаза.

– Последствий не будет. Я хочу встретиться с ним еще раз, – говорю я.

Она грустно улыбается мне, мы обе знаем, что это ложь. Последствия будут, поскольку я планирую изменить свою жизнь. Еще раз , это даже смешно. Даже трехлетний ребенок может распознать мое вранье.

– Отец ушел, но не думаю, что он застрянет где‑то на всю ночь, поэтому будь очень осторожна. Неважно во сколько ты вернешься, прошу тебя, позвони мне.

– Я не хочу тебя будить, если вернусь раньше четырех утра.

– Я смогу выспаться в любое время днем. Позвони мне, когда вернешься.

– Спасибо, что сказала мне насчет папы.

– Сегодня надень джинсы. Я слушала прогноз погоды на завтра, возможно быть будет дождь.

Я усмехаюсь ей в ответ.

– Ты знала, что я еще раз поеду к нему?

Теперь она усмехается мне в ответ.

– Если бы я была в твоем возрасте, я бы сделала тоже самое.

Я задорно смеюсь.

– Я могу оставить у тебя Сергея? Я не хочу, чтобы он был один две ночи подряд.

– Конечно. Принести его подстилку и положи к стене.

Я встаю и целую свою бабушку в щеки. Наклонившись к ее уху, шепчу:

– Его зовут Ной.

– Хорошее, сильное имя, – шепчет она мне в ответ.

– Я люблю тебя, ба, – говорю я и выбегаю из ее спальни.

У себя в комнате я быстро переодеваюсь в джинсы, футболку и удобную обувь. Я отыскиваю кардиган и накидываю его поверх футболки. Потом я кладу в карманы собачье лакомство. Стоя перед зеркалом, я разрушаю свою прическу, выпрямляя волосы и укладываю их в хвост. Я заваливаюсь на кровать, на подушки, потом вызываю такси, сообщая, что они должны подхватить меня в конце улице через десять минут.

Я оглядываю свою комнату. Все по‑прежнему. Поднимаюсь с кровати, беру подстилку Сергея и его игрушки, зову его за собой.

– Пошли, ты будешь спать сегодня с бабушкой, – говорю я ему. Он смотрит на меня укоризненно, я обнимаю его и говорю, что когда‑нибудь, в один прекрасный день, я возьму его с собой, чтобы познакомить с Ноем.

Выключая свет, я закрываю дверь своей спальни и направляюсь в спальню ба. Я обустраиваю подстилку Сергея и чмокаю его и бабушку, бегу вниз. В доме все также тихо, мягкая подошва моих ботинок не издает ни звука, я выхожу через боковую дверь, закрыв ее за собой на замок. Я быстро передвигаюсь к задней части дома. Ротвейлеры тут же трусят ко мне, тихо поскуливая, приведя в действие уличные сенсорные огни безопасности.

– Это я, – говорю я им, протягивая немного собачьих вкусняшек из печени.

Я заставляю их отправиться вести свою вахту, сама наблюдаю, как мотыльки кружат в свете огня сенсорных датчиков. Еще до того, как они гаснут, я начинаю считать секунды поворота камеры. Я стою в полной темноте, но так и продолжаю считать секунды.

Сейчас, время пришло – камера стала поворачиваться в противоположную сторону, я несусь к стене, ставлю руки и ноги в определенные пазы в каменной кладке, подтягиваюсь и приземляюсь по другую сторону, ловко пружиня, как кошка (я проделывала это в течение многих лет) и не спеша двигаюсь в другую сторону по тротуару. Такси уже поджидает меня, и на дверце выведена надпись компании, куда я звонила. Я открываю дверцу, проскальзываю на заднее сиденье и называю адрес Ноя.

У меня сердце стучит как ненормальное.

 

 

18.

Ной Абрамович

 

Красота есть во всем.

Единственное, что вам нужно сделать,

чтобы почувствовать ее – открыть свое сердце.

 

Над головой не видно звезд в ночном небе, воздух кажется каким‑то тяжелым и густым, полным статического электричества. Вероятно, начнется гроза. Я стою в саду и курю, тело все напряжено, словно закаменело. Оно явно ждет ее.

Столько лет я мечтал о ней. Мечтал покорить, трахнуть, заклеймить, оттянув за волосы заносчивую принцессу, заставляя принять мой член, увидеть ее на коленях, напуганную и покорную. Единственное, что требовалось для этого, одна единственная ночь. Единственная ночь с ней, чтобы мои мечты обратились в прах.

Если бы я был деревом, то сейчас терял бы лист за чертовым листом.

Кончик моей сигареты светится желтым, я глубоко затягиваюсь. Бросаю взгляд на часы – двенадцать тридцать. Она не придет сегодня, слишком поздно. Я чувствую тяжесть разочарования у себя в груди, но говорю сам себе – это к лучшему. Меня тревожит, что она поедет на такси в это время ночи. Мир – жестокое и опасное место для такой красивой женщины.

Я выбрасываю сигарету и расправляю напряженные плечи. Черная бархатная коробочка с ее серьгами прожигает мне дыру в кармане брюк. Я достаю и открываю ее. Драгоценности сверкают от света, льющегося через открытую дверь. Я рассматриваю ее под другим углом, и вижу зеленый блеск камней, провожу по ним пальцами. На ощупь они не холодные.

Я никогда не делал ничего подобного раньше. Всегда скрывал свои эмоции, держа их под замком. Ничего, кроме ледяной концентрации на работе. Может, зря я их купил, но в тот момент я не мог позволить ему показывать, что она принадлежит ему. Она принадлежит мне, и она будет моей, даже если это последнее, что я сделаю в этой жизни.

С беспокойством я захлопываю крышку коробочки и кладу обратно в карман. Мне не хочется опять напиваться в одиночестве. Наверное, стоит куда‑нибудь сходить, может в клуб и выпить с парнями, хотя сама перспектива особенно меня не вдохновляет.

Я уже собираюсь отойти от дверей, когда слышу дверной звонок.

Я поворачиваюсь на звук, уставившись на французские двери. Сердце бешено начинает колотиться.

Бл*дь. Она пришла.

Я открываю входную дверь.

– Привет, – говорит она.

Эх, Таша, Таша, Таша.

Я втягиваю ее внутрь, ногой захлопнув дверь, схватив в свои объятия и опускаю свои губы на ее, я хочу зацеловать ее до смерти. Она тает в моих руках. Пока я целую ее, быстро начинаю раздевать. Стягивая с нее кардиган, через голову ее майку, лифчик, джинсы и трусики. Вдруг я замираю, потому что вижу синяки на запястье, подношу ее руку поближе к лицу.

– Это он сделал? – спрашиваю я, обманчиво мягко.

Она утвердительно кивает, но я чувствую дрожь, прошедшую по ее телу.

– Ничего страшного. Это маленькие синяки.

Ярость, которую я никогда не испытывал раньше, разрезает у меня все внутри. Я не могу даже трезво мыслить. Как бл*дь он посмел? Кем он, мать твою, себя возомнил, этот напыщенный кусок дерьма? Я не хочу и не могу это оставить просто так.

– Я убью этого мудака.

Она берет в ладони мое лицо, и ее глаза вдруг наполняются слезами.

– Нет. Не порть сегодняшний вечер. Кто знает, что будет завтра!

Я вижу печаль и отчаяния у нее в глазах, и хотя от этого я еще больше закипаю, но все же контролирую свои эмоции. В данный момент. Делаю глубокий вдох, успокаиваясь, но, черт возьми, этот мудак в моем лице приобрел себе заклятого врага.

– Расскажи мне подробно, что произошло, – требую я.

Она наклоняет голову.

– Это не важно.

– Если ты не скажешь, то я все узнаю от него, и наша встреча хорошо для него не закончится, – предупреждаю я спокойным и без эмоциональным голосом.

Она вскидывает голову вверх.

– Нет, нет, – чуть ли не плачет она.

Я напряженно смотрю на нее. Она кажется побледневшей и такой беззащитной, что мне хочется прижать ее к себе и не отпускать из своего дома. Я смягчаюсь.

– Тогда расскажи мне, – нежно произношу я.

– Тебе не следовало покупать мои сережки. Не надо было показывать ему свое отношение. Это был опрометчивый поступок. Теперь он знает про нас... – Она вздрагивает. – А что, если он все расскажет моему отцу?

Я не говорю ей, что наоборот хотел показать этому мудаку свою причастность к ней. Я хотел его напугать. Мне не нравится, что ей приходится прятаться по ночам, чтобы увидеться со мной. Я хочу, черт возьми, чтобы наши отношения вышли наружу. Я хочу встать перед ее отцом, смотря ему в глаза, и будь что будет. Война или нет, но я заявлю на нее права, она моя.

Я подношу ее запястье к губам и целую синяки, оставленные его пальцами. Она встревоженно поглядывает на меня, видно беспокоясь о том, что нас ждет, и это ее выражение просто убивает меня, пока я бессилен и не могу стереть ее страх и беспокойство, защитив ее от всего. Завтра на рассвете я снова должен буду отпустить ее. И пока она не будет в поле моего зрения, с ней что‑нибудь может произойти. О Боже, даже сама мысль о том, что с ней может что‑то случиться... Я притягиваю ее к себе, она такая мягкая, от нее исходит еле уловимый аромат чистоты и сладости.

– Прости, что я не смог защитить тебя от этого мудака, – бормочу я в ее мягкие волосы.

– Все хорошо. Это не твоя ответственность.

Здесь она как раз ошибается. Она – моя ответственность. Каждый сантиметр ее кожи – моя ответственность.

– Сейчас я здесь, что ты собираешься сделать, а?

Я чувствую, как она извивается и трется своим телом о мое, и тут же желание и страсть, которые она всегда вызывала во мне, накрывают меня.

Я слегка отстраняюсь, приподнимаю ладонями ее обнаженную грудь, лаская ее уже ставшие жесткими соски. Я не могу остановить свою похоть, глядя насколько поразительно ее тело контрастирует с моей загорелой кожей.

У меня в кармане брюк лежат презервативы, я вытягиваю один. Нежно ласкаю и прикусываю ее соски, она хрипло постанывает. Я расстегиваю брюки и освобождаю уже готовый член. Прижав ее к стене, я вхожу одновременно языком в ее приоткрытый рот и членом в ее киску.

Я разграбливаю ее рот, подхватив и приподняв за ягодицы, и жестко трахаю, двигаясь резкими толчками. Неистово и страстно она сосет мой язык, бедрами устремляясь мне навстречу. Я отстраняюсь от ее губ, возвращаясь к ее груди. Я хочу, чтобы ее соски увеличились в два раза от моего желания, как и прошлой ночью, когда я прикусывал и сосал их. Я кружу вокруг них кончиком языка и начинаю жадно сосать. У нее раскраснелись щеки, глаза наполнены желанием, взгляд заторможенный. Она глубоко запускает пальцы мне в волосы, притягивая мою голову поближе к своему телу.

– Да, да, – стонет она от удовольствия.

Я слегка прикусываю ее сосок, и у нее перехватывает дыхание. Этот звук пробуждает во мне что‑то темное и запретное. Я наклоняюсь, поднимая ее вверх, и иду в гостиную. Сажаю ее в центре комнаты и отхожу на шаг назад.

Я хочу посмотреть, понимает ли она, что я от нее хочу.

 

 

19.

Таша Эванофф

 

https://www.youtube.com/watch?v=x_f56CZ99JY

Что за чувство!

 

Тяжело дыша, он сморит на меня. Контраст между его белоснежной рубашкой и загорелой кожей делает лицо хищным и жестоким. Он начинает вытаскивать свои запонки, бросив их на пол, расстегивает рубашку.

Его лицо сейчас выглядит настороженным.

В ту же секунду я понимаю, чего он хочет, и трепет волнения пробегает по всему моему телу. Я улыбаюсь загадочной улыбкой, разворачиваюсь и ухожу, делая четыре шага в комнату, медленно покачивая бедрами, опускаюсь на колени перед ним. Я склоняю голову, широко расставив колени, усевшись задницей на пятки, положив руки рядом с коленями. Поза – полного подчинения.

Я слышу шорох его рубашки, как с него спадают брюки, слышу стук его ботинок о пол. Он приближается ко мне.

– Смотри на меня, Таша, – приказывает он.

Я повинуюсь.

Он опускает руку мне на голое плечо и поглаживает.

– Ты моя.

– Я знаю.

– Именно с того момента, как у твоего бассейна встретились наши глаза тем летом, ты стала моей, и ты всегда будешь моей.

Я встаю в вертикальное положение на коленях, немного чувствуя себя замороженной, открыв рот, готовая принять его член. Он снимает презерватив, его эрекция обильно смазана пред‑семенной жидкостью. Он придвигается поближе ко мне, но недостаточно близко, мне приходится изогнуться и нагнуться вперед, чтобы облизать языком его член снизу‑доверху, медленно двигаясь вверх, в сторону его головки.

Он такой горячий, что его запах опьяняет. «Это мой мужчина», со шкворчащим удовольствием думаю я.

Он запускает свои пальцы мне в волосы и глубоко входит в мой рот, дотрагиваясь головкой до самого горла, рот наполняется слюной. Он выходит на пару секунд. Затем воспользовавшись дополнительной смазкой в виде моей слюны, притягивает мою голову как можно ближе к себе и начинает трахать.

– Ты уже долго добивалась этого, – стонет он. – Ты намеренно дразнила меня своим восхитительным телом у бассейна с самого первого момента, как только увидела меня, не так ли?

Поскольку мой рот занят его жестким членом, я молча киваю.

– Ты, черт побери, заставила меня мучиться на протяжении стольких лет. Теперь тебе придется заплатить за это.

Я опять киваю.

– Скажи, – приказывает он, – ни один из этих дураков, которых ты знала, не трахал тебя так.

Я опять трясу головой.

Он выходит из меня.

– Скажи мне это, – настаивает он.

– Никто даже близко не сравнится с тобой.

Он довольно улыбается и глубже проникает в мой рот. Через короткое время он взрывается, заполняя мое горло своей горячей спермой, при этом не отводя от меня взгляда.

– Теперь ложись на диван и широко расставь ноги, – его улыбка – чистое зло, но все мое тело дрожит от нетерпения.

Я поднимаюсь на ноги и выполняю приказ, растянувшись на краю дивана, согнув ноги в коленях и разведя их так, что моя промежность полностью предстоет его взору. Его глаза горячие омуты черной смолы, когда он приближается ко мне.

Он опускается на колени между моих ног, воспользовавшись своими пальцами, раздвигая мои половые губы, несколько раз проходится языком по пульсирующей плоти, я стону и задыхаюсь. Его пальцы проскальзывают в мой вход, а язык опускается на мой клитор, посасывая и массируя, дикий, пронзительный крик, похожий на вопль зверя, срывается с моих уст.

Я беспомощна против его рта и языка, он продолжает вылизывать и пожирать меня. Я даже не могу себе представить, что должна сделать, чтобы отлипнуть от него, я совершенно безоружна, лежу перед ним в раскорячку, без зазрения совести прося большего, пока он сосет мой клитор и трахает меня своими пальцами.

Вдруг его большой палец начинает медленно потирать какое‑то местечко внутри меня, двигаясь вверх‑вниз, меня бросает в жар, бедра сами собой приподнимаются кверху, навстречу к нему, умоляя о большем. Он жестче и грубее начинает засовывать палец внутрь. Мое тело напрягается, наполняясь волнами вибраций. Я слышу свои слова, как умоляю его, чуть ли не плача, не останавливаться, пока он продолжает двигать своим пальцем внутри. И несмотря на такие возбуждающие вещи, когда он так жестко трахает меня, я трахаю его палец с не меньшим ожесточением.

Он с жадностью вверх‑вниз проходится языком по моим половым губам. Я никогда не могла предположить, что мужчина с такой жадностью может насыщаться чьей‑то плотью. Он пожирает меня до тех пор, пока я не начинаю дрожать, впившись ногтями в его плечи. Наконец, я жестко кончаю, достигая пика возбуждения. Он удерживает меня в своих руках, пока на меня накатывает поразительные волны, я кричу, переживая бурю, Ной продолжает использовать свои пальцы и рот. Он не останавливается, даже после того, когда <