ГОСПОДИНУ ГОСУДАРСТВЕННОМУ МИНИСТРУ ФОН ФОЙГТУ В ДЕНЬ ПРАЗДНИКА 27 СЕНТЯБРЯ 1816 г.

 

 

В ущельях и на трудных перевалах,

Среди утесов, и в теснинах горных,

И в душных штольнях, в сумрачных провалах,

Ища лишь озарений животворных,

С тобой мы размышляли о началах

Природы, смыслу мудрости покорных:

Так стала жизнь, в тиши земных забвений,

Свидетельницей благородных рвений!

 

С тобой, в садах поэзии зеленых,

Где чувства обретают голос гибкий,

Где стрелы купидонов окрыленных

Порой язвили нас под сенью зыбкой,—

Там, в озареньях взоров оживленных,

Тот древний мир нам отвечал улыбкой,

Где каждый дивный мастер был предтече!

Грядущих тайн, щедрот и красноречии.

 

Туда, с путей тернистых совлекая,

Нас уводила добрая усталость;

Там мудрость услаждала нас мужская

И женщин милосердие и жалость;

Там Мусагет царил, камен лаская,

Там жизнь искусств в науках продолжалась,—

Пока — давно нахмуренное — небо

Не ринулось грозою в кущи Феба.

 

Вновь обретенный мир всего блаженней:

Итак, вослед античности героям,

Все то, что дни походов и сражений

Разрушили, — мы бережно отстроим.

Толпы не слушай словоизвержений:

Согласья в людях нет, внимать смешно им!

Превыше выгод всех сочту заране

Единство чувств и мыслей в нашем стане.

 

 

ГРАФИНЕ ТИТТИНЕ О’ДОННЕЛ, ПОЖЕЛАВШЕЙ ПОЛУЧИТЬ НА ПАМЯТЬ ОДНО ИЗ МОИХ ПИСЧИХ ПЕРЬЕВ

 

 

Мальчик в школу шел с пеналом,

Чтоб за парту сесть с утра,

Буквы с трепетом немалым

Выводил концом пера.

И тянулась вереница

Ровных букв и ровных строк,—

И не знал он, что цениться

Будет каждая страница,

Фраза каждая и слово,—

И цены пера простого

В дни далекого былого

Он, конечно, знать не мог.

 

1818

 

К ЭМИЛИИ ФОН ШИЛЛЕР

 

 

Было столько дум, — а вот

Не послал ни строчки,

Хоть лежали чуть не год

Предо мной листочки.

 

Унесла ты их теперь,

Так не будь в обиде:

Все останется, поверь,

В том же самом виде!

 

В материнской цельности,

С добрым чувством новым,

Шествуй к беспредельности

По путям отцовым.

 

1819

 

ЛОРДУ БАЙРОНУ

 

 

За вестью весть к нам поспешает с юга,

И все вокруг нежданно просветлело.

Как нам откликнуться на просьбу друга?

Дух рвется в путь, да не в ладу с ним тело.

 

Удастся ль мне шепнуть такое слово

Заветное тому, чей гордый гений

С собою ратоборствует сурово,

Нести привыкший скорбный груз сомнений?

 

Пусть, вникнув в смысл своей высокой доли,

Он сам себя счастливцем почитает;

Дыханье муз целит земные боли.

Как я его, пусть он себя познает.

 

1823

 

ИОГАННУ ДАНИЭЛЮ ВАГЕНЕРУ

 

 

Ты мне шлешь испанский стих,

Я тебе — немецкий;

Мы с тобой сложили их,

Чтя обычай светский!

 

Вот уж восемьдесят лет

Мы, по силам нашим,

Поседев от мук и бед,

Это поле пашем.

 

Внидет в рай своей тропой

Каждый честь по чести;

В хоре ангелов с тобой

Запоем мы вместе!

 

1827

 

ПРИТЧА

 

 

Где равенство церковных прав

В градской записано устав,

Где, позабыв раздор и брани,

Католики и лютеране

По чину деда и отца

Спокойно славили Творца,

Там по отеческим законам,

Под проповеди и псалмы,

Растили нас, но свыклись мы

И с католическим трезвоном,

И радовали слух и взгляд

Нам красота и общий лад.

 

Мы все — как обезьяны; дети

Перенимают все на свете.

И к католической игре

Мы приобщиться захотели:

Нам сестры фартучки надели

На плечи в виде стихарей,

А чтоб добыть епитрахили,

Мы полотенца утащили,

И митра с фольгою блестящей

Была не хуже настоящей.

И в облачении таком

Мы в сад прошли через весь дом,

Все песнопенья, все обряды

Перевирая без пощады.

Недоставало, как назло,

Лишь праздничного перезвона,—

Но было счастье благосклонно,

Нам даже в этом повезло.

Свисал конец веревки вниз.

Мы всей компанией довольно

Ее признали колокольной

И сразу дергать принялись.

Меняясь, мы звонить спешили,

Мы все друг друга тормошили,

И всяк хотел быть звонарем.

Летело время без печали,

А чтоб колокола звучали,

Мы подпевали все «бим-бом».

 

 

_____

 

Как сказку старую, забыть я

Успел веселый детский шум,

Но вот недавние событья

Мне привели его на ум.

Да это вы, — сошлись приметы,

Неокатолики-поэты!

 

1813

 

 

ЛИРИЧЕСКОЕ

 

 

МАРТ

 

 

Снег падает все боле,

И не приходит час,

Чтоб все цветочки в поле,

Чтоб все цветочки в поле

Порадовали нас.

 

Сиянием июня

Нам только лжет весна.

А ласточка-то лгунья,

А ласточка-то лгунья

Примчалась, но одна.

 

Один я. В дни расцвета

Уныло все кругом.

Но вмиг настанет лето,

Но вмиг настанет лето,

Лишь будем мы вдвоем.

 

1817

 

МАЙ

 

 

Облаков сребристых стая

Реет в воздухе согретом;

Солнце, ласково блистая,

Пар пронизывает светом.

Волны льнут, вздымаясь плавно,

К изобильным берегам.

Словно вымыта недавно,

Колыхаясь здесь и там,

Зелень клонится к водам.

 

Воздух тих, и все в покое.

Что же ветви шевельнуло?

В полноте любви и зноя

Что меж зарослей блеснуло?

Все яснеет лучезарно!

Посмотри: со всех сторон

Там снует, резвясь попарно,

Рой крылатых крошек; он

Этим утром был рожден.

 

Строят крышу. Для кого же

Приготовили келейку?

И, на плотников похожи,

Ставят столик и скамейку!

Солнце никнет незаметно;

Изумлен, смотрю кругом,

И приводит рой несметный

Мне возлюбленную в дом —

День и вечер стали сном!

 

1816

 

В ПОЛНОЧНЫЙ ЧАС

 

 

В полночный час, кляня свой горький жребий,

Я, мальчик малый, шел через погост

Домой, к отцу, священнику, а в небе

Так много искрилось красивых звезд

В полночный час.

 

Когда поздней, изведав даль скитаний

Я к милой шел, не в силах не идти,

Под распрей звезд и северных сияний,

Я пил блаженство каждый шаг пути

В полночный час.

 

И, наконец, так четко и так ясно

Врезалась в сумрак полная луна,

И мысль была легко, свободно, властно

С прошедшим и с грядущим сплетена

В полночный час.

 

1818

 

ВСЕГДА И ВЕЗДЕ

 

 

Ключ бежит в ущелья гор,

В небе свит туманов хор,—

Муза манит к воле, в поле

Трижды тридевять и боле.

 

Вновь напененный бокал

Жарко новых песен просит;

Время катит шумный вал,

И опять весну приносит.

 

(1820)

 

ЭОЛОВЫ АРФЫ

 

 

_Он

 

«Пора, — сказал себе. — Простись…»

Без слез я думал обойтись,

Но сердце робости полно,

Чело печально и темно,

Душа пуста, и в ней простор

Слезам, туманящим мой взор…

Была разлука холодна,

Я плачу… Плачет ли она?

 

 

_Она

 

Увы, его со мною нет!

Подруги, черен белый свет!

Вам покажусь я странной,

По милому тоскуя.

Вотще ли слезы лью я?

Когда ж перестану?

 

 

_Он

 

Печали больше не снесу,

А веселиться я не в силах:

Я не хочу плодов постылых,

Что в каждой роще натрясу.

Ночь не сулит мне ничего,

Дни тянутся в тоске невыносимой.

Я жажду только одного:

Увидеться — хотя б во сне — с любимой.

И если я мечтою не перечу

Твоей мечте, шагни скорей навстречу!

 

 

_Она

 

Печалишься, что я пропала?

Но, может, ложная опала

Настигла нас и мы — вдвоем?

Как в небе радуга трепещет!

Чуть дождь и солнце — вновь заблещет.

Ты плачешь? Вот я, за окном!

 

 

_Он

 

О, радуга и ты, вы вправду сестры:

Вы обе прихотливы, быстры, пестры,

Вы обе мне сиять весь век должны!

Не портят повторенья новизны!

 

1822

 

«Коль вниз ползет живая ртуть…»

 

 

Коль вниз ползет живая ртуть,

То быть дождю и буре,

Когда ж подымется чуть-чуть —

Высок шатер лазури.

То скорбь, то радость так же в нас

Волненье чередует;

В пространстве тесном их тотчас

Живое сердце чует.

 

1823

 

«Как, ты прошла? А я не поднял глаз…»

 

 

Как, ты прошла? А я не поднял глаз;

Не видел я, когда ты возвратилась.

Потерянный, невозвратимый час!

Иль я ослеп? Как это приключилось?

 

Но я могу утешиться пока,

И ты меня охотно оправдаешь:

Ты — предо мной, когда ты далека;

Когда вблизи — от взора ускользаешь.

 

1823

 

ТРИЛОГИЯ СТРАСТИ

 

ВЕРТЕРУ

 

 

О дух многооплаканный, ты снова

Явился гостем в мир земной.

Средь новых нив возник как тень былого

И не робеешь предо мной.

Ты мне напомнил то златое время,

Когда для нас цвели в полях цветы,

Когда, дневное забывая бремя,

Со мной закатом любовался ты.

Тебе — уйти, мне — жить на долю пало.

Покинув мир, ты потерял так мало!

 

Казалось бы, для счастья жизнь дана:

И прелесть дня, и ночи глубина!

Но человек, взращенный в неге рая,

На раннем утре жизненного мая

Уже бороться обречен судьбою

С чужою волей иль с самим собою.

Одно другого не восполнит, нет!

Снаружи тьма, а в сердце яркий свет,

Иль в сердце — ночь, когда кругом светло

И счастье вновь неузнанным прошло.

 

Но вот оно! В каком восторге ты

Изведал силу женской красоты!

И юноша, блестящим предан снам,

Идет в весну, весне подобен сам.

Он изумлен: весь мир ему открыт,

Огромный мир ему принадлежит.

Он вдаль спешит с сияющим лицом,

Не скованный ни домом, ни дворцом.

Как птица под лазурный небосклон,

Взмывает ввысь, любви коснувшись, он

И с неба вновь к земле стремит полет,—

Там взор любимой в плен его зовет.

 

Но рано ль, поздно ль — все ж узнает он,

Что скучен плен, полет его стеснен,

Свиданье — свет, разлука — тьма и гнет,

Свиданье вновь — и счастьем жизнь блеснет.

И миг прошел, года в себя вместив,

А дальше вновь прощанье и разрыв.

 

Твой взор слезой умильною блестит,

Прощаньем страшным стал ты знаменит,

Оплакан всеми в свой последний час,

На скорбь и радость ты покинул нас.

И вот опять неизъяснимый рок

По лабиринту страсти нас повлек,

Вновь обреченных горестной судьбе,

Узнать разрыв, таящий смерть в себе.

Как трогательно пел певец любви:

В разрыве — смерть, с возлюбленной не рви!

Страдающим, просящим утешенья

Дай, господи, поведать их мученья!

 

1824

 

ЭЛЕГИЯ

 

Там, где немеет в муках человек,

Мне дал господь поведать, как я стражду.

«Торквато Тассо»

 

 

Что принесет желанный день свиданья,

Цветок, не распустившийся доселе?

В нем ад иль ран — восторги иль страданья?

Твоей душой сомненья овладели.

Сомненья нет! Она у райских врат,

В ее любви — твой горний вертоград.

 

И ты вступил в блаженные селенья,

Как некий дух, достойный жизни вечной.

Здесь нет надежд, желания, томленья,

Здесь твой Эдем, мечты предел конечный.

Перед лицом единственно прекрасной

Иссяк источник горести напрасной.

 

Крылатый день влачился так уныло,

Ты исчислял мгновения, тоскуя,

Но и в лучах полдневного светила

Не таял след ночного поцелуя.

Часы текли скучны, однообразны,

Как братья, сходны и, как братья, разны.

 

Прощальный миг! Восторги обрывая,

В последний раз ты льнешь к устам любимым.

Идешь — и медлишь — и бежишь из рая,

Как бы гонимый грозным серафимом.

Глядишь на темный путь — и грусть во взоре,

Глядишь назад — ворота на запоре.

 

И сердце вдруг ушло в себя, замкнулось,

Как будто ей себя не раскрывало,

Как будто с ней для счастья не проснулось,

Своим сияньем звезд не затмевало.

Сомненья, скорбь, укоры, боль живая

Теснят его, как туча грозовая.

 

Иль мир погас? Иль гордые утесы

В лучах зари не золотятся боле?

Не зреют нивы, не сверкают росы,

Не вьется речка через лес и поле?

Не блещет — то бесформенным эфиром,

То в сотнях форм — лазурный свод над миром?

 

Ты видишь — там, в голубизне бездонной,

Всех ангелов прекрасней и нежней,

Из воздуха и света сотворенный,

Сияет образ, дивно сходный с ней.

Такою в танце, в шумном блеске бала,

Красавица очам твоим предстала.

 

И ты глядишь в восторге, в восхищенье,

Но только миг — она здесь неживая,

Она верней в твоем воображенье —

Подобна той, но каждый миг другая.

Всегда одна, но в сотнях воплощений,

И с каждым — все светлей и совершенней.

 

Так у ворот она меня встречала

И по ступеням в рай меня вводила,

Прощальным поцелуем провожала,

Затем, догнав, последний мне дарила,

И образ тот в движенье, в смене вечной,

Огнем начертан в глубине сердечной.

 

В том сердце, что, отдавшись ей всецело,

Нашло в ней все, что для него священно,

Лишь в ней до дна раскрыть себя сумело,

Лишь для нее вовеки неизменно,

И, каждым ей принадлежа биеньем,

Прекрасный плен сочло освобожденьем.

 

Уже, холодным скована покоем,

Скудела кровь — без чувства, без влеченья,

Но вдруг могучим налетели роем

Мечты, надежды, замыслы, решенья.

И я узнал в желаньях обновленных,

Как жар любви животворит влюбленных.

 

А все — она! Под бременем печали

Изнемогал я, гас душой и телом.

Пред взором смутным призраки вставали,

Как в бездне ночи, в сердце опустелом.

Одно окно забрезжило зарею,

И вот она — как солнце предо мною.

 

С покоем божьим, — он душе скорбящей

Целителен, так сказано в Писанье,—

Сравню покой любви животворящей,

С возлюбленной сердечное слиянье.

Она со мной — и все, все побледнело

Пред счастьем ей принадлежать всецело.

 

Мы жаждем, видя образ лучезарный,

С возвышенным, прекрасным, несказанным

Навек душой сродниться благодарной,

Покончив с темным, вечно безымянным.

И в этом — благочестье! Только с нею

Той светлою вершиной я владею.

 

В дыханье милой — теплый ветер мая,

Во взоре милой — солнца луч полдневный,

И себялюбья толща ледяная

Пред нею тает в глубине душевной.

Бегут, ее заслышав приближенье,

Своекорыстье, самовозвышенье.

 

Я вспоминаю, как она сказала:

«Всечасно жизнь дары благие множит.

От прошлого запомнится так мало,

Грядущего никто прозреть не может.

Ты ждал, что вечер принесет печали,

Блеснул закат — и мы счастливей стали,

 

Так следуй мне и весело и смело

Гляди в глаза мгновенью! Тайна — в этом!

Любовь, и подвиг, и простое дело

Бери от жизни с дружеским приветом.

Когда ты все приемлешь детски ясно,

Ты все вместишь и все тебе подвластно».

 

«Легко сказать! — подумал я. — Судьбою

Ты избрана для милостей мгновенья.

Тебя мгновенно каждый, кто с тобою,

Почувствует любимцем провиденья.

Но если нас разделит рок жестокий,

К чему тогда мне твой завет высокий!»

 

И ты ушла! От нынешней минуты

Чего мне ждать? В томлении напрасном

Приемлю я, как тягостные путы,

Все доброе, что мог бы звать прекрасным.

Тоской гоним, скитаюсь, как в пустыне,

И лишь слезам вверяю сердце ныне.

 

Мой пламень погасить не в вашей власти,

Но лейтесь, лейтесь горестным потоком.

Душа кипит, и рвется грудь на части.

Там смерть и жизнь — в борении жестоком.

Нашлось бы зелье от телесной боли,

Но в сердце нет решимости и воли.

 

И как? Могу ли? Умертвить желанье?

Не видеть лик, во всем, что суще, зримый,

То в дымке предстающий, то в сиянье,

То ясный, яркий, то неразличимый.

И с этим жить! И брать, как дар счастливый,

Приход, уход, приливы и отливы.

 

Друзья мои, простимся! В чаще темной

Меж диких скал один останусь я.

Но вы идите — смело в мир огромный,

В великолепье, в роскошь бытия!

Все познавайте — небо, земли, воды,

За слогом слог — до самых недр природы!

 

А мной — весь мир, я сам собой утрачен,

Богов любимцем был я с детских лет,

Мне был ларец Пандоры предназначен,

Где много благ, стократно больше бед.

Я счастлив был, с прекрасной обрученный,

Отвергнут ею — гибну, обреченный.

 

1823

 

УМИРОТВОРЕНИЕ

 

 

Ведет к страданью страсть. Любви утрата

Тоскующей душе невозместима.

Где все, чем жил ты, чем дышал когда-то,

Что было так прекрасно, так любимо?

Подавлен дух, бесплодны начинанья,

Для чувств померкла прелесть мирозданья.

 

Но музыка внезапно над тобою

На крыльях серафимов воспарила,

Тебя непобедимой красотою

Стихия звуков мощных покорила.

Ты слезы льешь? Плачь, плачь в блаженной муке,

Ведь слезы те божественны, как звуки!

 

И чует сердце, вновь исполнясь жаром,

Что может петь и новой жизнью биться,

Чтобы, на дар ответив щедрым даром,

Чистейшей благодарностью излиться.

И ты воскрес — о, вечно будь во власти

Двойного счастья — музыки и страсти.

 

1823

 

 

ЖЕНИХ

 

 

В полночный час я спал, в груди не спало,

Полно любовью, сердце, точно днем;

Явился день — светлее мне не стало:

Как много бы он ни сулил, что в нем?

 

Ведь не было ее; мой труд прилежный

Лишь для нее свершал я в душный жар

Дневных часов; какой отрадой нежной

Был свежий вечер! Благодатный дар!

 

Садилось солнце, и, сплетая руки,

Его лучей следили мы уход,

И взор читал во взоре в миг разлуки:

Оно с востока к нам опять придет.

 

В полночный час мечтанья, в звездном строе,

Плывут туда, где спит ее душа.

О, если б там и мне уснуть в покое!

Что б ни было, жизнь все же хороша.

 

1824

 

ПАРИЯ

 

 

МОЛИТВА ПАРИИ

 

Брама, мудрый и всесильный,

Прародитель всех живущих,

Разве ты, жизнеобильный,

Лишь браминов всемогущих

Одарил блаженством многим,

Лишь раджей да магараджей,

Или обезьянам так же,

Как и нам, дал свет, убогим?

 

Ни родства у нас, ни права,

Ибо — в скверне от рожденья;

То, что для других отрава,

Нам от смерти избавленье.

Мы презренны, нищи, немы.

Но тебе ль с высот надзвездных

Презирать наиничтожных,

Для кого ничтожны все мы?

 

Так услышь господним слухом

Сына в простоте сердечной

Или дай хотя бы духом

Приобщиться к правде вечной.

Ты ведь и живущим в блуде

Баядерам дал богиню,

Вот и мы взываем ныне

О твоем прослышать чуде.

 

 

ЛЕГЕНДА

 

Ходит чистая, как утро,

За водой жена брамина,

Многославного своими

Благородством и умом.

Из реки священной Ганга

Зачерпнет воды послушной

И обратно, а в ладонях

Ни кувшина, ни ведра.

Но сама волна в ладонях

Набожных ее сверкает,

Собираясь в шар хрустальный,

И легко идет жена,

Сердцем нежная и статью,

Тихой радостью светясь.

 

Вот и нынче над потоком

Наклоняется с молитвой,

Но внезапно лик мгновенный

Отражается в воде,—

Из глубин небес возникший

Облик юноши прекрасный,

Тот, которого Всевышний

Мыслью изначальной вызвал

И вовне запечатлел.

И волненье овладело

Ею в тот же миг, смятенье,

Смотрит, смотрит, убегает,

Гонит образ — он нейдет.

И опять к реке подходит,

Трепетной рукой стараясь

Зачерпнуть воды — но тщетно.

Ей ли, волю потерявшей,

Воду в пальцах удержать?

И глядит она со страхом,

Как волна воронки роет,

Плещется и прочь бежит…

 

Руки слабы, шаг неверен.

Эта ли тропинка к дому?

Поспешить или помедлить?

Где понять, когда и мысль

Отказала ей в совете.

Так стоит, бледна как смерть,

И молчит. В глазах супруга —

Приговор. Он меч хватает

И на холм ее влечет,

Где преступников карают.

В чем оправдываться ей —

Ей, неверной без измены

И виновной без вины?

 

И в тоске с мечом кровавым

В дом идет он опустелый.

Сын навстречу: «Что случилось?

Чья тут кровь? Отец, отец!»

«Кровь неверной». — «Нет, неправда!

На мече она не стынет,

А по лезвию струится,

Как из свежей раны. Мать!

Мать! иди сюда скорее!

Справедлив отец! Скажи,

Что он сделал? На кого он

Поднял меч?» — «Молчи, молчи!

Это кровь ее, несчастный,

Матери твоей». — «Отец!

Что ты говоришь? Опомнись!

Нет, ни слова, дай мне меч!

Ты жену казнить был вправе,

Но не мать мою убить!

За возлюбленным супругом

На костер идет жена,

А за матерью любимой

Верный сын идет на меч!»

«Стой! — отец кричит безумный.—

Время есть! Беги скорее!

Голову приставишь к ране

И концом меча коснешься —

К жизни возвратится мать».

 

Весь дрожа, не узнавая,

Видит сын тела двух женщин

Обезглавленных. О, боги!

Выбора страшнее нет!

Материнскую схватил он

Голову и, не целуя,

К телу ближнему приставил

И благословил мечом.

 

И восстал гигантский образ.

С материнских уст нежнейших,

Дивно-сладостных, слетели

К сыну скорбные слова:

«Сын, такая торопливость!

Мать твоя лежать осталась

Рядом с дерзкой головою —

Жертвой правого суда.

А меня навек привил ты

К телу женщины преступной.

С мудрой волей, с дикой страстью

Буду жить я средь богов.

Так небесно пред очами

Образ юноши витает,

В сердце тайно проникая,

Будит сладострастье в нем.

 

Век он возвращаться будет,

То взмывать, то опускаться,

И мрачнеть, и просветляться,

Как Всесильный пожелал.

Лику ясному велел он,

Пестрым крыльям, стройным членам

Божеству — меня, земную,

Наважденьем искушать;

Ибо шлет соблазн и небо,

Если боги захотят.

Вот и я, жена брамина,

Неба головой касаюсь,

Но, как пария, — всем телом —

Тяжесть чувствую земли.

 

Сын, утешь отца в печали.

Возвращайся и запомни:

Ни раскаянье слепое,

Ни бездушная гордыня

Пусть не связывают вас.

Через все миры пройдите,

Через все века и земли,

Возвестите и ничтожным,

Что для Брамы все равны.

 

Нету для него ничтожных.

Кто б ты ни был: сир, убог ли

Или разумом расстроен,

Будь ты парией, брамином,

Духом темен, телом наг,

Лишь на небо взгляд поднимешь

И увидишь над собою

Тысячи очей горящих,

Тысячи ушей всесущих,

Для которых нету тайн.

 

Я взойду к его престолу,

И ко мне он, так жестоко

Им же пересотворенной,

Будет вечно милосерден,

А поэтому — и к вам.

И молить я буду кротко,

И кричать ему свирепо,

Что мне скажут мои чувства,

А чего мне это стоит —

Будет тайною моей».

 

 

БЛАГОДАРНОСТЬ ПАРИИ

 

Всё от мала до велика

Сотворил ты, мудрый Брама.

Ты по праву мой владыка,

Ибо всех ты терпишь равно.

 

Высоки твои владенья,

Но тебя мы сердцем слышим.

Нас, нижайших от рожденья,

Возродил ты к целям высшим.

 

Боль и страсть жену земную

Вознесли с богами вровень.

Только на небо взгляну я —

И увижу лик господень.

 

1823

 

«Сверху сумерки нисходят…»

 

 

Сверху сумерки нисходят,

Близость стала далека,

В небе первая восходит

Золотистая звезда.

 

Все в неверность ускользает,

Поднялась туманов прядь,

Сумрак темный отражает

Озерная сонно гладь.

 

Вот с восточного предела

Ожидается луна.

С ивой стройною несмело

Шутит близкая волна;

 

Сквозь теней круговращенье

Лунный свет то там, то сям,—

И прохлада через зренье

Проникает в сердце к нам.

 

1828

 

 

БОГ И МИР

 

 

PROŒMION

 

 

Того во имя, кто зачал себя,

В предвечности свой жребий возлюбя;

Его во имя, кто в сердца вселил

Любовь, доверье, преизбыток сил;

Во имя часто зованного здесь,

Но — в существе — неясного и днесь:

 

Докуда слух, докуда глаз достиг,

Лишь сходное отображает лик,

И пусть твой дух как пламя вознесен,

Подобьями довольствуется он;

Они влекут, они его дивят,

Куда ни ступишь — расцветает сад.

Забыты числа, и утрачен срок,

И каждый шаг как вечности поток.

 

1816

 

ДУША МИРА

 

 

Рассейтесь вы везде под небосклоном,

Святой покинув пир,

Несите жизнь, прорвавшись к дальним зонам,

И наполняйте мир!

 

Вы божьим сном парите меж звездами,

Где без конца простор,

И средь пространств, усеянных лучами,

Блестит ваш дружный хор.

 

Несетесь вы, всесильные кометы,

Чтоб в высях потонуть,

И в лабиринт, где солнце и планеты,

Врезается ваш путь.

 

К бесформенным образованьям льнете,

Играя и творя,

Все сущее в размеренном полете

Навек животворя.

 

Вы в воздухе подвижном ткете щедро

Изменчивый убор,

И камню вы, в его проникнув недра,

Даете твердость форм.

 

И рвется все в божественной отваге

Себя перерасти;

В пылинке — жизнь, и зыбь бесплодной влаги

Готова зацвести.

 

И мчитесь вы, любовью вытесняя

Сырого мрака чад;

В красе разнообразной дали рая

Уж рдеют и горят.

 

Чтоб видеть свет, уже снует на воле

Всех тварей пестрота;

Вы в восхищенье на счастливом поле,

Как первая чета.

 

И гасит пламя безграничной жажды

Любви взаимной взгляд.

Пусть жизнь от целого приемлет каждый

И вновь — к нему назад.

 

1802

 

ПРОЧНОЕ В СМЕНАХ

 

 

Только б час над ранним краем

Вешний трепет простоял!

Но уж белый дождь, сдуваем

Теплым ветром, замелькал.

Надышаться не успеем

Влажной зеленью в бору,

Как, глядишь, сметен Бореем,

Лист трепещет на ветру.

 

Пусть рука быстрей срывает

На ветвях созревший плод!

Этот соком набухает,

И уже свалился тот.

Мир, омытый в шумной стуже,

Обновится — не узнать;

И — увы! — в одну и ту же

Реку дважды не ступать.

 

Да и ты! Когда в дороге

Прах времен прельщает глаз,

Башни видишь, зришь чертоги

По-иному каждый раз.

Где уста, в былую пору

Льнувшие к твоим устам?

Ножка, что взбегала в гору,

Споря с серной, по тропам?

 

Где рука, столь благосклонно

Нас дарившая тогда?

Образ, дивно расчлененный,

Пропадает навсегда.

Что теперь, на месте этом,

Кличут именем твоим,

Набежало зыбким светом

И рассеется, как дым.

 

Пусть кануны и исходы

Свяжет крепче жизнь твоя!

Обгоняя бег природы,

Ты покинешь и себя.

Только муз благоволенье

Прочной ласкою дарит:

В сердце — трепет вдохновенья,

В духе форму сохранит.

 

1802

 

ПАРАБАЗА

 

 

Довелось в былые годы

Духу страстно возмечтать

Зиждущий порыв природы

Проследить и опознать.

Ведь себя одно и то же

По-различному дарит,

Малое с великим схоже,

Хоть и разнится на вид;

В вечных сменах сохраняясь,

Было — в прошлом, будет — днесь.

Я, и сам, как мир, меняясь,

К изумленью призван здесь.

 

1820

 

МЕТАМОРФОЗА РАСТЕНИЙ

 

 

Ты смущена, подруга, смешеньем тысячекратным

Этих, заполнивших сад, густо растущих цветов;

Множеству ты внимала имен, в твой слух беспрестанно

Диким звучаньем они входят — одно за другим.

Образы все — и подобны, и каждый от прочего все же

Разнится: в их кругу тайный заложен закон,

Скрыта загадка святая. О, если бы мог я любимой

В проникновенных словах тайну немедля открыть!

Пусть наблюдает теперь, как исподволь, мало-помалу

Вверх растение шло, цвет образуя и плод.

Произрастает оно из семян, лишь тихие недра

Плодотворящей земли в жизнь отпускают его,

Чтобы лучам светила, святого в извечном движенье,

Вверить нежнейший состав листьев, начавших расти.

Скромно сила спала в семенах; и прообраз начальный,

Замкнут в себе, лежал, под оболочкой согбен.

Корень, лист и росток бесцветны и полуразвиты;

Так незаметную жизнь холит сухое зерно,

Пухнет, кверху стремясь, доверясь благостной влаге,

Вот внезапно встает из окружающей тьмы.

С виду прост еще появленья первого облик,—

Так означает себя между растений дитя.

Вскоре затем пробившись, дальнейший побег обновляет,

Узел к узлу выводя, образ, возникший сперва.

Все ж он неодинаков: родится, разнообразно

Скроен — видишь ли ты, — каждый дальнейший листок:

Шире, либо зубчатей, раздельней в конце или в долях,—

Сросшись, гнездились досель в органе нижнем они.

Определенное так выступает впервой совершенство,

Коим у многих пород милая изумлена.

В частых жилках, в зубцах, на тучно упитанной плоти,

Кажется, пышный побег колен расти без конца.

Здесь-то могучей рукой сложенье сдержит природа,

Чтоб к совершенству его нежно направить потом.

Меньше соку она по суженным гонит сосудам,

Нежность хлопочущих сил формой запечатлена.

Медленно ток от краев развитых прочь отступает,

Жилка у черенка обрисовалась полней.

Но, безлиствен и скор, вздымается стебель нежнейший —

Образ дивный возник, взоры влекущий к себе.

Вкруг кольцом один к другому расположился

В большем иль меньшем числе листиков сходственных строй.

Плотная, вкруг оси, образуется чашечка тайно,

Выпустит венчик цветной, жаждая высшей красы.

Так природа цветет в высоком полном явленье,

Член за членом творя в строгой чреде степеней.

Снова ты в изумленье, когда над постройкой из листьев

Разнообразных встает, зыблясь на стебле, цветок.

Роскошь, однако, хранит зарок творенья другого:

Да, окрашенный лист чует Всевышнего длань.

Вот сжимается он проворно; нежнейшие формы

Силятся парно расти, чтоб сочетаться затем.

Друг подле друга стоят в обнимку нежные пары,

Много строится их перед святым алтарем.

Резвый парит Гимен, и дивные благоуханья,

Густо и сладко струясь, все оживляют вокруг.

Пухнут врозь теперь ростки, несметные счетом,

Бережно в чреве сокрыв плод набухающий свой.

Здесь замыкает природа кольцо из сил вековечных,

Но приобщиться спешит новое тотчас к нему,

Так что крепкая цепь до скончания века продлится,

В целом все оживит так же, как всякую часть.

Взор, любимая, кинь теперь на пестрые сонмы,—

Их мелькание впредь с толку тебя не собьет.

Каждое нынче растенье твердит о вечных законах,

Внятней и внятней с тобой каждый цветок говорит.

Если ж твой взор искушен в письменах священных богини,

Их ты признаешь везде и в измененных чертах.

Робко ль ползет червячок, деловито ль бабочка вьется,

Сменит ли сам человек образ, каким наделен.

О, припомни тогда, как первый зародыш знакомства

Вырос невидимо в нас, милым обычаем став,

Как в глубинах душевных окрепшая дружба раскрылась,

Как, наконец, Амур создал цветы и плоды.

Вспомни, как в разных чертах, раскрывшись тихо, природа

Поочередно дала образы чувствам живым.

Радуйся также и дню настоящему! Близко святая

Наша любовь к плоду высшему — общности чувств,

Общности взглядов, чтобы, в воззренье, согласном и стройном,

Связь упрочив, чета мир высочайший нашла.

 

1798

 

МЕТАМОРФОЗА ЖИВОТНЫХ

 

 

Если отважитесь вы подняться со мной до вершины,

Руку я вам протяну, и взор ваш окинет свободно

Ширь и даль природы. Она расточает, богиня,

Щедро жизни дары. Однако вседневной заботой

Не тяготится, как смертные женщины, о пропитанье

Чад своих. Это ей не пристало. Она утвердила

Двойственный вечный закон: каждой жизни предел положила;

В меру потребности дав, дары отпустила без меры

Вдосталь всем и доступно, — сама же глядит благосклонно

На хлопотливых детей, пособляя им в нуждах несчетных:

Без наставленья они живут, как начертано ею.

Каждый зверь — самоцель. Совершенным из чрева Природы

Вышел он, и дитя породит, как сам, совершенным.

Каждый член его тела по вечному создан закону,

Даже редчайшая форма втайне повторит прообраз.

Каждый рот, например, приловчился захватывать пищу,

Телу какая положена: челюстью слабой, беззубой

Или крепкой, зубастой снабжен, но он превосходно

Приспособлен всегда обеспечивать тело прокормом.

Так и нога: коротка ли, длинна ль, — в гармонии четкой

Нуждам и норову зверя ее отвечают движенья.

Каждое детище Мать здоровьем полным и чистым,

Не поскупясь, наделила. В живом существе невозможен

Между членами тела разлад: все приятствует жизни.

Образ жизни зверя влияет на склад его тела,

Но и телесный склад на образ жизни, бесспорно,

Должен воздействовать. Так он упрочился, стройный порядок,

Склонный меж тем к переменам в изменчивых внешних условьях.

Но в глубине сокрытая мощь благородных творений

Замкнута в круге святом разнородных строений живого.

Чтимых Природой пределов и бог никакой не раздвинет:

Ограниченья сними, и закроется путь к совершенству.

Все же некий глубинный дух неуемно стремится

Круг порушить и дать простор произволу и формам.

Только напрасна борьба, напрасны усилья. Едва лишь

Он возьмет свое на органе том или этом,

Даст не в меру ему разрастись, и вмиг захиреет

Все остальное в теле. Избыточность давит, в ней гибнет

Стройная форм красота, свобода и четкость движенья.

Если ты видишь, что тварь преимуществом неким особым

Наделена, спроси: а в чем у нее недостаток?

Что же недодано ей? И, духом вникая пытливым,

Ключ ищи и поймешь, как живые слагаются формы.

Так, ни единый зверь, когда его верхняя челюсть

Полным набором зубов снабжена, рогов уж не носит;

И сотворить рогатого льва — это Матери вечной

Не удалось бы никак при всей ее силе и власти:

Нет у нее запасов таких, чтоб и зубы на челюсть

В полном числе насадить, и лоб украсить рогами.

Эти понятья освой: предел для власти; законность —

И произвол; свобода — и мера; порядок — но гибкий;

На перебор — недочет, — и, освоив, возрадуйся! Муза

Их постигать как гармонию учит нас мягко и властно.

Этой идеи выше не вымыслит нравоучитель,

Н<