Вторник, 11 декабря 2007 года

 

Я сделала это! Я смогла. Сегодня вышла из метро в двух милях от дома, но в одной миле от Уиллоу‑роуд. Про себя, конечно, я трусливо желала, чтобы распроклятый медицинский центр оказался закрытым, но нет, он еще работал.

Вообще‑то, Уиллоу‑роуд пролегает в центре города, совсем рядом с шумными кварталами, но сама улица оказалась на удивление тихой. Маленькая парковка, рядом еще зубная клиника и аптека. Все ярко освещено. На парковке стояло приличное количество машин, в чистенькой и даже нарядной приемной сидело довольно много пациентов, вполне себе спокойных. В углу подмигивала зажженными гирляндами елочка.

– Чем могу помочь? – спросила меня молоденькая девушка в регистратуре. Она даже улыбнулась мне, чего я совсем не ожидала. Симпатичная, тоненькая, с рыжими, коротко стриженными волосами.

– Я… могу я зарегистрироваться и стать вашей пациенткой?

– Конечно, – сказала она. – Постойте‑ка тут минутку, я сейчас принесу анкету.

Я осмотрелась. В углу был отгорожен детский закуток, где трое малышей лет двух‑трех методично опустошали коробку с игрушками, выкидывая их на ковер. Недалеко от них какой‑то старик в огромном пальто сидел на стуле, откинув голову к стене и закрыв глаза, в полуоткрытом рту виднелся один‑единственный зуб.

– А с ним все в порядке? – спросила я, когда девушка вернулась.

– Вы о Джордже? Да, не беспокойтесь. Я его скоро разбужу. Когда на улице холодно, он приходит к нам поспать. Думаете, это пациент и вторые сутки дожидается приема?

Мы улыбнулись друг другу. Девушка вручила мне большой коричневый конверт:

– Здесь анкета и информация о нашем центре – клиники, с которыми мы работаем. Хотите сразу записаться на прием?

– Не знаю. Это обязательно?

– Нет, что вы, просто чаще всего люди регистрируются, когда им надо к врачу.

Я немного подумала – смогу ли я еще раз заставить себя прийти сюда?

– Да, думаю, лучше записаться. Можно к доктору Малхотре?

– Сейчас посмотрим, как у него с расписанием. Вы когда предпочитаете – вечером после работы?

– Да, если можно.

– Тогда в четверг в шесть сорок пять. Подойдет?

– Да, спасибо. Подойдет.

– А как вас зовут?

– Кэти Бейли.

Девушка‑регистратор заполнила карту и протянула мне:

– Анкету можно занести и до приема, это было бы замечательно. Но если вам сложно, то просто принесете с собой в четверг.

– А можно мне заполнить ее прямо сейчас?

– Пожалуйста!

Я села на стул, положила анкету на конверт, а конверт – на колено и под храпение Джорджа заполнила все пункты, получалось медленно, не хотелось все это вспоминать. Но здесь, по крайней мере, это имело смысл, писать про перенесенные заболевания – и про приступы страха, и про депрессию.

Я отдала анкету обратно и, выйдя на темную аллею, выудила из кармана телефон и отстукала: «С., я решилась. Записалась на четв. К.». И через несколько минут получила ответ: «Прекрасные новости! Чай у меня?;) С. Ц.».

Почему‑то глупая улыбающаяся рожица и «Ц.» совершили чудо: я проверила наружную дверь только один раз. Только один! Я такого не могла припомнить. Ощупав пространство над притолокой, я подождала, пока миссис Маккензи не дойдет до своей двери. Проверила ощущения – никакого беспокойства. Удивительно! Неужели у меня правда все получилось с первого раза? Я уже повернулась к лестнице, но тут наконец‑то дверь приоткрылась.

– Кэти, это вы?

– Да, миссис Маккензи. Как поживаете?

– Хорошо, дорогая. Спасибо. А вы как? На улице холодно?

– Очень холодно. Закрывайте дверь, а то выстудите квартиру.

Она отправилась обратно к своему сериалу, я поднялась наверх, к себе.

Стюарт заставил меня минут пять стоять на лестнице, но мое раздражение как ветром сдуло, когда он открыл дверь: его левая рука была упрятана в лонгету из розоватой губчатой пластмассы, закрепленную ремешком под правой подмышкой.

– Что с тобой? – спросила я, захлопывая дверь.

– Получил пинок в плечо, – видимо, выбит сустав, жутко болит, зараза.

Пока я готовила чай, Стюарт маячил у меня за спиной.

– Хорошо, что ты зашла, – сказал он. – Как ты вообще?

– Вообще? Нормально. Чего ты не присядешь?

– Насиделся уже. Целый день сижу, надоело.

– Так кто лягнул тебя в плечо? Какой‑нибудь ниндзя?

Стюарт рассмеялся:

– Нет, пациент. Он немного расстроился из‑за вопросов, которые я ему задавал. Я сам виноват, вовремя не понял, что случай серьезный. У меня уже так было – в тот раз я получил по яйцам, не успел вовремя нажать кнопку вызова санитаров, вот тогда было ну очень больно.

– Подожди, а мне казалось, что твоя работа – просто сидеть и слушать, как пациенты рассказывают тебе о тяжелом детстве.

– Ну да, на приеме в клинике я так и делаю. Но я часто бываю в изоляторе для психически нестабильных заключенных. Собственно, это тема моей диссертации. Поэтому приходится там подолгу торчать.

Поставив кружку с чаем на стол, я занялась горой посуды, накопившейся в раковине.

– Я как раз собирался ее помыть, – промямлил Стюарт.

– Одной рукой?

Он все‑таки сел и отхлебнул чая.

– Оказывается, одной рукой можно много чего сделать. Я и не подозревал. Так ты записалась на прием к Санджу?

– Да. Мне там понравилось. Все такие приветливые. А в углу спал старик. Они не прогоняют его, дают погреться. Это тоже понравилось.

– Джордж, что ли?

– Да.

– Хочешь, я схожу туда вместе с тобой в четверг?

Я быстро окинула его взглядом – от джинсов и зеленого, в тон глазам, свитера до замученного, бледного лица.

– Нет, спасибо.

Я помыла посуду, разогрела в микроволновке приготовленную на прошлой неделе говядину с овощами (он сунул ее в морозилку), и мы сели ужинать. Стюарт рассказал, что после окончания университета два года пропутешествовал. Где он только не побывал! Он притащил из спальни диск с фотографиями и отдал мне – чтобы я непременно их посмотрела. И еще сказал, что у него руки не доходят напечатать фотографии и разложить по альбомам. От путешествий мы перешли к комедийным шоу, и он рассказал об одном совершенно улетном шоу, которое он видел в Сиднее. Он пересказывал шутки, а я просто угорала от смеха, честное слово! Где‑то ближе к десяти вечера я вдруг осознала, что – не боюсь. Не боюсь, и все! Это было необыкновенное чувство. Меня слегка разморило от тепла и усталости, и сделалось так легко.

 

Среда, 17 декабря 2003 года

 

Когда Ли работал, я не видела его по нескольку дней, порою и целую неделю. Иногда он звонил чуть ли не каждый час, а в перерывах писал эсэмэски о том, как скучает, или спрашивал в них, что делаю я. Но чаще всего он, видимо, не имел доступа к телефону, и я была предоставлена самой себе.

В среду вечером я возвращалась домой довольно поздно. Ли не писал и не звонил с субботы. Я зашла в супермаркет, купила кое‑какой еды на ужин. Решила сделать рагу из цыпленка, чтобы хватило дня на три. Все воскресенье и понедельник я не отходила от телефона и постоянно проверяла, не звонил ли он. Во вторник я проверила звонки всего пару раз, а сегодня вообще не смотрела на телефон, хотя время от времени вспоминала о Ли, постепенно начиная волноваться. Странно, ей‑богу, что он так давно не подает признаков жизни. Правда, он и раньше пропадал на неделю, но все же находил возможность позвонить хотя бы один раз в два‑три дня. В понедельник я послала ему эсэмэс – без ответа. Позвонила – телефон был выключен. Что ж, или ему приказано не включать телефон, или он разрядился и негде подзарядить.

Без Ли я чувствовала себя немного не в своей тарелке. Несмотря на то что он немного утомлял своим присутствием, заполнял все мое свободное пространство, с ним мне было как‑то спокойнее. И вот осталась одна и растерялась. В супермаркете мне даже почудилось, что за мной следят.

Но когда я добралась до дому, включила свет и затащила сумки в кухню, тревога ушла. Сейчас приготовлю поесть, приму ванну, а потом – в постель с книжкой, красота! На автоответчике высветился один пропущенный звонок, но номер не определился. Вряд ли это Ли, он же знает мой мобильный! Приготовив ужин, я положила себе на тарелку кусок цыпленка, салат, соус, достала из ящика на кухне вилку и нож и уселась на диван.

А вдруг с Ли что‑нибудь случилось? Как я об этом узнаю? Никак… Он ведь никому из сослуживцев не рассказывал про меня. А что, если его снова изобьют или подстрелят, – что он будет делать тогда? И что я буду делать?

Я вымыла тарелку, вытерла полотенцем, открыла кухонный ящик убрать нож и вилку. Странно. У меня всегда ножи находятся слева, а вилки – справа. А сейчас они лежат наоборот. Может быть, я сама их переложила? Нет, утром все лежало на своих местах, я уверена. Или нет? Я стала вспоминать. Утром я поджарила себе тост, полезла за ножом. Должно быть, нож лежал там, где ему положено, иначе как бы я намазала тост маслом. Я торопливо опорожнила ящик и переложила приборы в обычном порядке.

Похоже, я чего‑то не понимаю – как вообще такое могло произойти? Я отправилась наверх, в ванную комнату, чтобы набрать воды, но, как только зажгла свет, сразу увидела, что здесь тоже кто‑то шарил. Мою корзинку для грязного белья передвинули с левой стороны раковины направо. Я переставила корзинку обратно.

У меня дома кто‑то был.

Я прошлась по комнатам, выискивая, что еще изменилось. Целый час ходила, смотрела, поправляла, фиксировала, а когда закончила, присела на диван. Неужели я схожу с ума? Разве я могла забыть, как двигала мебель или перекладывала ножи и вилки? И зачем я стала бы это делать? Корзинка для белья, кстати, не помещалась справа от раковины – там слишком мало места.

Поскольку следов взлома я не обнаружила, значит, у этого кого‑то был ключ, значит, тут побывал Ли. Вопрос другой: с какой целью он это сделал? Для чего приходить сюда и передвигать вещи? Я снова встала. Должно быть, он оставил записку с объяснением, а я ее проглядела. А может быть, она от сквозняка куда‑нибудь слетела? Но записку я так не нашла.

 

Среда, 12 декабря 2007 года

 

Где я? Что со мной? Такое ощущение, что я лежу под кучей курток, как будто я напилась вдупель на вечеринке, упала и заснула среди лежащих вповалку и тоже пьяных гостей в чьей‑то спальне.

Помогите! Я испустила задушенный вопль и забарахталась, пытаясь выбраться из‑под вороха курток и пледа, пока окончательно не запуталась и не рухнула на пол, боковым зрением заметив метнувшуюся ко мне темную фигуру. Вот тут я от ужаса заорала в полный голос.

– Кэти! Кэти, что с тобой?

Перепуганный Стюарт, в одних трусах, прижимая к груди больную руку, стоял надо мной, тараща сонные глаза.

Я ничего не могла понять. Потом сообразила, что я заснула на диване Стюарта. На мне офисный костюм, только блузка и юбка жутко помялись. Туфли – стоят на ковре рядом с диваном, тут же беспорядочным клубком валяются флисовый плед, мое черное шерстяное пальто, куртка Стюарта и еще одна очень тяжелая и теплая куртка, предназначенная, видимо, для переходов через горные перевалы.

Сердце билось как бешеное, тяжело было дышать.

– Что… что я тут делаю?

– Не волнуйся, – сказал Стюарт. – Ты заснула, и мне стало жалко тебя будить.

Часы на кухне показывали половину седьмого утра – за окном начинался серый рассвет.

Странно – я совершенно не помнила, как заснула. Мы сидели и болтали и даже смеялись, а потом Стюарт поставил диск с тем смешным австралийским шоу, и я опять хохотала просто до слез.

Сердце наконец‑то успокоилось, и теперь я почувствовала, как к щекам приливает кровь.

– Ладно, я пошла, – пробормотала я неловко и поднялась, цепляясь за диван.

– Прости, если напугал тебя, – покаянно сказал Стюарт. – Я не хотел.

Гм, спасибо, что он спит не совсем голый! Смерив взглядом его фигуру, я нагнулась, подобрала туфли, выдернула из‑под пледа и курток свое пальто, отряхнула и поплелась к выходу.

– Нет, это ты прости меня, – сказала я у двери. – Сначала заснула на твоем диване, а потом еще истерику закатила. Ужас… Кстати, как твоя рука, лучше?

– По правде говоря, пока здорово болит. Сейчас приму еще одну таблетку.

– Ладно, я пошла, – сказала я снова.

– Ну пока.

Стюарт открыл дверь, и я вышла, мысленно ругая его за то, что не разбудил меня вчера вечером, и одновременно вспоминая, с каким лицом он выбежал из спальни, заслышав мой крик.