ПОДТВЕРЖДЕНИЕ ИМПЕРАТОРСКИХ ПОЛНОМОЧИЙ

I Л ихуакоатль Тлилыютопкви решил, что все народы долж‑

Ъ вы быть заранее оповещены о предстоящем празднестве но поводу коронации. Нужно было всем дать попять раз и навсегда, что Мехико‑Теночтитлап – их голова, их мать и отец. Предыдущая коронация была как бы для внутреннего употребления; теперь же осуществлялась коронация главы империи.

Приготовления к празднику шли полным ходом. Чтобы достойным образом принять именитых гостей, было собрано громадное количество цветов, приготовлены сигары, роскошная одежда, украшения. Все было организовано таким образом, чтобы в каждый день праздника несколько тысяч носильщиков доставляли в город большие количества оленей, кроликов, перепелок, индеек и прочих идущих в пищу животных и птиц, а также перец, какао, рыбу, фрукты и все съедобное, что можно было обнаружить в радиусе ста пятидесяти лье. Четырнадцать залов дворца были приведены в идеальный порядок, их обстановка: циновки, портьеры, сидения, светильники и прочее – все было полностью обновлено, украшено ветками растений и цветами. Там же были развешены художественно выполненные круглые щиты. На сидения с высокими спинками были наброшены шкуры ягуаров. Один из залов был украшен картинами, в которых отображалось величие Мехико и провинций, чьи представители присутствовали па празднике. В центре главного дворцового двора был сооружен павильон, перед которым разместились барабаны: вертикальные с натянутой мембраной и горизонтальные, полностью деревянные. Барабаны издавали два тона. Павильон был увенчай гербом Мехико, представленным в виде разноцветной бумажной аппликации. Королевский орел в золотой короне разрывал на части большую змею. Он восседал па опунции, гордо подняв голову. Тут же в павильоне были установлены клетки с живыми диковинными птицами.

Конечно, на праздник были в первую очередь приглашены главные союзники – король Тескоко Незауалышлли и недавно принявший власть в Тлакопаие король Тлальтека‑ цин, а затем и другие провинциальные короли. Моптесума настоял даже на том, чтобы по примеру его предшественника на празднество были приглашены традиционные враги – государи Тласкалы, Тлилыоквитепека, Хуэксоцинко, Чолулы, Куэглакстлана, Мецтитлаиа, Йоиициико и Мичоа‑ кана. Разумеется, на время празднеств пришлось сделать передышку в «цветочной» войне, которая представлялась как «тренировка, отдых и развлечение богов». Нужно было дать возможность врагу увидеть блеск и могущество великой мексиканской империи. Долина Пуэбла, считавшаяся некоторым подобием ада, была для мешиков опасным местом, поэтому для роли гонцов были выбраны самые отважные воины и в придачу к ним – закаленные во всякого рода потасовках торговцы, именовавшиеся озомеками, которые владели различными языками и могли притвориться кем угодно и проникнуть куда угодно. В случае неудачи император брал на себя заботу о семьях этих отважных людей. Одетые как носильщики дров, эмиссары Монтесумы беспрепятственно прошли установленные на входе в долину посты, через которые, как считалось, даже птица не могла пролететь. Такая бдительность со стороны хуэксоцинков и тласкальтеков была, но мнению Дюрана, более чем оправданной, поскольку коварство Тройственного Союза было там очень хорошо известно... Люди, естественно, не хотели быть застигнутыми врасплох.

Посланцы Монтесумы, к ужасу тамошнего короля, добрались живыми и невредимыми до Хуэксоцинко. Они передали ему приглашение и получили от него согласие. Затем они таким же тайным образом отправились в Чолулу и Тласкалу, стараясь обходить места, где их могли бы увидеть, например, работающие в поле крестьяне. Так они добрались до названных городов, где они выполнили данное им поручение. Другие города также приняли приглашение. Вскоре в Мехико стали прибывать приглашенные короли и принцы. Те из приглашенных, которые не имели своего жилища в столице, были размещены в королевских комнатах, специально приготовленных для этого случая.

Самые красивые комнаты достались королям городов долины Пуэбла – без ведома простого парода, а может быть, даже и без ведома королей Тескоко и Тлаконана. Под страхом смерти было запрещено говорить об их присутствии.

Все эти знатные гости приносят свои поздравления императору, который одаривает их великолепными одеждами, головными уборами из перьев, золотыми украшениями и драгоценными камнями. Помогающий ему в раздаче подарков chihuacoatl обращается к аудитории: «Уважаемые сеньоры, наденьте эти праздничные одежды, поскольку нас посетили наши враги, и таким образом мы как бы смотрим смерти в лицо. Завтра, возможно, придет смерть к нам или к ним. А сейчас пользуйтесь моментом отдыха, нойте и танцуйте и сохраните в памяти то, что я вам сказал».

Когда приходит очередь врагов и они должны идти с поздравлениями к императору, во дворце гасятся все огни, за исключением больших жаровен. Тласкальтеки приветствуют Моитесуму очень скромно, подчеркивая мощь и великолепие его государства. От имени своих королей они предлагают ему простой лук с несколькими стрелами и грубую одежду из волокна агавы. Блокада долины Пуэбла не позволяет им разбогатеть и отважиться на большую щедрость. Монтесума отвечает им в том же вежливом и скромном тоне, прося гостей передать их королям выражения его глубочайшего почтения с пожеланиями быстрого роста их благосостояния. Другие традиционные враги также приносят свои поздравления и вручают подарки. От имени короля Мичоакана дарятся луки и колчаны с золочеными стрелами. Выслушав ответные слова благодарности и откланявшись, они идут обедать, после чего их еще награждают одеждой, оружием и значками.

Тем временем другие короли и принцы уже начали свой танец на площади большого двора. Светильники гасятся, чтобы представители непокоренных территорий могли в полумраке присоединиться к остальным танцующим. Время от времени гости кушают грибы, вызывающие наркотическое состояние. Весь день они танцуют, и эго продолжается четыре дня. В какой‑то определенный момент Монтесума в блеске своего великолепного наряда появляется во дворе и подходит к танцующим. Он окуривает ладаном музыкальные инструменты и статую бога тайцев, а затем обезглавливает в их честь перепелок. Ведь танец, но сути говоря, не только удовольствие, это, прежде всего, способ привлечь к себе внимание богов, приблизиться к ним, освобождаясь от лишнего веса путем часто повторяющихся подскоков. Танец относят к macehualiztli, покаянным действиям.

На четвертый день происходит помазание и венчание па власть императора. Ритуалы в этот день сходны с ритуалами первого дня. На вершине пирамиды Уицилоночтли натирают черной мазью тело нового императора, потом окропляют его в четыре приема священной водой с помощью кропила, изготовленного из веток кедра и вербы, а затем торжественно облачают его в королевские одежды, вручают королевские ипсигнии (знаки высшей власти) и надевают па голову королевскую диадему. Монтесума обещает покровительствовать культовым ритуалам, стоять на стороне богов и законов города, поддерживать войны и защищать интересы общества – если понадобится, то и ценой своей жизни.

Наконец происходит жертвенная казнь нескольких тысяч человек, взятых в плен во время последней интрониза‑ циоиной войны или содержавшихся в резерве с более давних времен. В предшествующую ночь они, как и полагалось, бодрствовали, каждый – в обществе того, кто взял его в нлеп. В полночь их «хозяин» обрезал им волосы на верхушке головы, приобретая тем самым их славу и позволяя их душам покинуть тело. С наступлением дня их наряжают в одежды мимиксоас. Их головы покрываются птичьим пухом, па их руках и ногах чертятся мелом белые полосы. Глаза очерчиваются черными кругами, губы «увеличиваются» красной краской. Имея па себе маштли (набедренную повязку) и бумажную накидку и держа в руке белый флажок, они проходят вереницей мимо большой tzompantli, площадки для демонстрации отрезанных голов. После этого пленные отправляются к храму Уицилоночтли и поднимаются наверх один за другим. По мере того как они иродви‑ гаются к вершине, у них отбирают флажки и бумажные украшения. Четыре жреца, наряженные грифами, что должно вызывать ассоциации с богом смерти, хватают человека за руки и ноги и распластывают на жертвенном камне, имеющем выпуклую верхнюю поверхность. Они прижимают конечности человека книзу, так что его тело, соответственно, выгибается вверх. Появляется жрец‑сакри‑ фикатор («посвятитель»), вооруженный большим кремниевым ножом. Он погружает этот нож в грудь пленника между ребер, вводит руку в зияющее отверстие и вырывает продолжающее трепетать сердце, которое он поднимает и предлагает солнцу. Сразу после этого происходит действие в честь богини земли: ножом из черного обсидиана у бездыханной жертвы жрец отрезает голову, что вызывает новый поток крови, долженствующий кормить и удобрять землю.

Чтобы подчеркнуть это второе назначение, тело жертвы сталкивается вниз таким образом, чтобы оно скатилось по лестницам пирамиды к алтарю, изображающему разъятую на части теллурическую (земную) богиню Койольхауки. Там его разрезают на части, и «хозяин» жертвы относит все это домой, чтобы угостить своих. Моптесума принимает личное участие в первых посвящениях, поскольку речь идет о его интронизации. Затем его сменяют два союзных короля, а йотом наступает очередь великих жрецов. Потоки крови оживляют красный цвет ступеней храма, распространяя специфический запах бойни. Спрятавшись поблизости, принцы из долины Пуэбла наблюдают ужасную сцену умерщвления их подданных, испытывая при этом смешанное чувство негодования и восхищения.

Жертвенная казнь пленных воспроизводит избиение четырехсот мимиксоас на заре текущей эры. Однако в то же время она связана и с другим подобным эпизодом, в котором участвуют четыреста хвицнауас и их сестра Койольхауки, случившимся после чудесного рождения в Коатенеке Уицилоноч‑ тли, которое является одновременно и рождением, появлением солнца. Некоторые элементы ритуала обусловлены этим центральным эпизодом в странствиях мешиков.

 

Сцена человеческого жертвоприношения. Duran, Historia... 1867‑1880

Справа: Ахаякатль («вода‑лицо», как указано в его глифе) и «вице‑король» cihuacoatl («змея‑женщина»; его глиф состоит из изображений женского лица и змеи). Слева: Ахаякатль извлекает из груди жертвы сердце; операция происходит на гигантской «чаше орла», украшенной изображением солнца

В символическом смысле во время жертвоприношений погибают не только пленные, но и те, кто их посвящает, то есть воины, взявшие их в плен. Принесенные в жертву мимиксоас варятся в маисовом рагу и поедаются. Лучший кусок, правая ляжка, предназначается императору. «Хозяин» пленника не принимает участия в поедании своей иолу обожествленной жертвы, поскольку он не должен есть свою собственную плоть. Только его близкие могут принимать участие в этой трапезе. Согласно некоторым источникам, поедающие непременно должны быть благородными. Они считали плоть принесенных в жертву действительно священной и благословенной, поэтому поедали ее с соблюдением церемоний, полагающихся небесным созданиям.

Воин, захваченный в плен самим императором, имеет право на особое обхождение. Его, облаченного в одежды бога солнечного огня Ишкозаукви, умерщвляет великий

жрец. Последний вырывает у жертвы сердце и стряхивает с пего кровь в направлении четырех стран света. Остаток крови собирается в чашу и подается tlatoani, который окропляет ею все статуи Большого храма. Голова выставляется па высоком столбе, а содранная кожа, набитая ватой, будет украшать некоторое время фасад дворца.

 Человеческие жертвоприношения очень способствуют повышению авторитета Монтесумы, Мехико, империи и ее храбрых воинов. По окончании жертвоприношений короли и знатные вельможи принимаются есть грибы‑галлюциногены, что вызывает у них, наряду с символической смертью вместе с обреченным пленником, ощущение контакта с божеством. Они находятся в состоянии опьянения и некоторые, действительно, кончают самоубийством.

Немного погодя традиционные враги наносят императору прощальный визит. Они получают подарки для своих королей: золотые митры, мухобойки, особенно ценимые тласкальтеками и хуэксоцииками, которых имперская блокада лишает большинства предметов роскоши. Благородные мешики провожают их далеко за город. В самом Мехико продолжают одаривать храбрецов различными дорогими подарками и почестями. Жрецы, мажордомы, начальники кварталов (calpulli), командиры центурий и другие должностные лица получают в подарок одежду, а старики, сироты и другие бедняки – различные необходимые им вещи. Relation de Cholula утверждает, что все короли отправились в этот священный город Кецалькоатля, чтобы исполнить там обряд повиновения богу и подтвердить при этом свою власть. В некоторых майяских текстах говорится о королях, которые должны были проделать путь до Города Змея в птичьих перьях, чтобы получить там полагающиеся им знаки власти. Ничего такого не предполагалось для мешикских государей. Они с гордым пренебрежением взирают на Чо‑ лулу. Это не должно нас удивлять – ведь по сути дела Уицилоночтли уже занял место Кецалькоатля.

  

 

     ГЛАВА 4 Годы реформы

  ПЕРВОНАЧАЛЬНАЯ ЧИСТКА

Уже перед своей интропизационпой войной государь кольхуас предпринял ряд реформ, не имеющих аналогов в истории Мексики. Эти реформы тогда были плохо восприняты, и даже в наши дни они подвергаются строгому осуждению. Однако именно они являются наилучшим свидетельством прозорливости императора.

Едва лишь закончились церемонии, связанные с коронацией, и Моптесума перестал уверять людей в своей недо‑ стойности, как его охватила своего рода мания величия. Призвав к себе чихуакоатля Тлилыютонкви, он объяснил ему необходимость кадровых перемен среди сановников и чиновников – как во дворце, гак и в разных провинциях империи. Моптесума хотел иметь возможность править но своему разумению, а не только так, как это было установлено при Ахвицотле. Кроме того, зачастую это были люди низкого происхождения.

Совершенно недопустимо, чтобы королевские слова терялись в ушах низких и угодливых людей. Король же хотел иметь у себя людей, на которых можно было бы положиться и которые в случае необходимости могли бы правильно передать его слова но назначению.

Моптесума потребовал, чтобы сыновья знатных вельмож Мехико и других городов были взяты из своих школ, calmecac, и поселены во дворце. Они должны были быть законными сыновьями и находиться в таком возрасте, чтобы их можно было воспитать надлежащим образом. Отныне все пажи, камергеры, дворецкие, мажордомы, привратники, метельщики, уборщики, хранители огня ‑ все, кто входил

в персонал дворца и мог находиться в присутствии императора, должны были принадлежать к великим родам империи.

Повеление было выполнено. Персонал Ахвицотля был отозван, другими словами – уничтожен. «И это меня не удивляет, – пишет доминиканец Дюран, – поскольку с тех пор, как Моптесума начал свое правление, он оставался великим мясником – уже в силу внушаемого им страха и трепетного почтения». Чистка продолжилась и в следующем году. Повсюду поставили новых людей – даже во главе calpulli и центурий. Затем chihuacoatl, то есть «вице‑король» , созвал дворянских детей в возрасте от десяти до двенадцати лет и сообщил им о чести, которая выпала на их долю. «Дети мои, считайте себя счастливыми и удачливыми, так как наш государь берет вас к себе в услужение. Он хочет, чтобы вы были его руками и ногами, постоянно находились возле него и делали вместо него то, что он не должен делать сам. Он хочет также, чтобы вы научились искусству руководства и управления и общения с людьми в разных обстоятельствах».

Император собственной персоной занялся их воспитанием, обращаясь с ними но‑отцовски. Каждый день он собирал их и показывал, как говорить размеренно, точно, свободно, с соблюдением правил красноречия, как вести себя в различной обстановке. Он учил их скромности, правдолюбию, уважению к старшим и стремлению к добродетели, указывая на необходимость всемерного почитания Уицилоночтли и его собственной персоны. Они должны были молиться ночью и перед рассветом, приучаться к самопожертвованию, подметать в храме и во дворце. Нарушителю порядка угрожала смертная казнь. Его могли бы забить ударами дротиков и закопать где попало. А если бы нарушение касалось женщины из дворца, то родители преступника также были бы казнены, а их жилище разрушено. Увидев проходящего Моитесуму, каждый должен был простереться ниц. Ни в коем случае не позволялось смотреть ему в лицо: это означало бы для нарушителя смерть – как если бы человек узрел божество. «Его и почитали как бога, а его дворец назывался домом бога».

Различные документы из Chronique X совпадают в своих описаниях этих событий за тем исключением, что, согласно Тезозомоку, менее враждебно настроенному по отношению к императору, последний представляется не таким жестоким. Вынужденная отставка функционеров императора Ахвицотля подается как предоставление им заслуженного отдыха. Педагоги и компаньонки были не казнены, а только заменены другими кандидатурами.

Иштлильхочитль из Тескоко датирует указанные события 1508 годом – после сражения против Атлиско, в котором якобы погиб Маквильмалипалли, старший брат Монтесумы, который, по мнению хрониста, имел больше прав на престол. Именно в этом году Монтесума «стал проявлять высокомерие». Для того чтобы стать абсолютным монархом, он заменил всех членов своих советов, заседавших там со времен его отца, на своих людей; подобным образом он поступил также в провинциях и в армии. Отныне он, движимый своим самомнением, решил также не советоваться с вождями из простонародья, которые стали командирами исключительно благодаря своей храбрости. Одни были убиты, другие удалены от двора.

Наконец, мы располагаем описаниями Овьедо, которые относятся к самым старым и самым путанным. По сути, он не говорит о реформах, но его информация указывает в любом случае на то, что восхождение Монтесумы не было гладким. Были казни, коснувшиеся, однако, не функционеров, а прежде всего – большинства братьев Монтесумы, поскольку у отца Монтесумы было около ста пятидесяти детей. И, наконец, – дворянства Тлателолько. Моитесуму должны были выбрать постольку, поскольку он мог освободить Мехико‑Теночтитлан от угрозы, которую представлял для города его строптивый сосед. Выдав свою дочь за короля Тлателолько, Монтесума якобы пригласил своего зятя на пиршество вместе с его родными и с элитой города. Там их напоили, связали и принесли в жертву – всех, то есть более тысячи человек. Их имущество, а также имущество четырех тысяч высланных из Тлателолько жителей было конфисковано и отдано падежным людям.

Похоже, что Овьедо или его информатор перепутали события, которые произошли в Тлателолько значительно раньше, с теми, которые действительно имели место в начале императорского правления Монтесумы. Известно, что город Тлателолько был разрушен Ахаякатлем (1469‑1481) – правда, без убийственного банкета, у которого были мифические прецеденты, вдохновившие, ио‑видимому, информатора Овьедо. Действительно, существовало расхожее мнение, что населявшие долину Пуэбла гиганты были уничтожены именно таким образом. В первые годы правления, однако, Монтесума действительно будет иметь столкновения с городом‑близнецом.

  

   ГРЕХ ГОРДЫНИ

Существует достаточно причин, побуждающих усомниться в реформах Монтесумы. Обратимся к версии Иш‑ тлильхочитля. Если верить в нее, то император сразу же отбросил маску смирения и открыл свое подлинное лицо, то есть лицо великого гордеца. Согласно ацтекскому образу мыслей, гордость была главной отличительной чертой плохого короля. Когда в адрес Тецкатлиноки посылались молитвы о помощи новоизбранному королю в правильном выполнении им своих обязанностей, то говорилось обычно: «Сделай, Создатель, так, чтобы он осуществлял здесь твой образ, и не дай ему возгордиться и стать высокомерным лишь оттого, что он занимает твой трои и твои державные подмостки... Не позволяй, Создатель, чтобы он обижал и оскорблял своих подданных или кого бы то ни было казнил без причины... и пусть его украшения и королевские знаки отличия не станут для пего предметом гордости и высокомерия; сделай, напротив, чтобы он служил тебе, соблюдая скромность и простоту».

Гордость представлялась основным грехом. Именно из‑ за нее в незапамятные времена старшие дети почитаемой народом майя верховной божественной пары были брошены в ад: они хотели создавать, то есть заниматься делом своих родителей, без их на то позволения; они посягнули, та

ким образом, на чужие привилегии. А их младшие братья обратились к родителям с униженной просьбой и получили соответствующее разрешение.

Сходный но содержанию рассказ существует и в миштек‑ ской мифологии. Сыновья изначальной божественной пары

й Олень‑Змей Льва и 1‑й Олень‑Змей Тигра постоянно стремились продемонстрировать свое подчиненное но отношению к родителям положение, всячески их почитая и воску ривая перед ними фимиам. Обращаясь к Создателям Всего, чтобы те дали появиться Земле, они в качестве покаяния изранили себе язык и уши. Таким образом они положили начало обрядам кровавого умерщвления плоти, которые выполнялись регулярно королями майя и ацтеков для признания своего долга перед богами, которые наделили их королевской властью. Бесчисленные памятники свидетельствуют об этих королевских обрядах. У майя – восходящие к началу нашей эры, украшенные рельефами стелы и балки, у ацтеков – разнообразные ларцы и фризы.

Таким образом, воцарение последнего Монтесумы соответствует заре новой эры. Вскоре ацтекское «солнце» закатится и ма горизонт выйдет испанское. Для ацтеков представлялось существенным объяснить это крушение, эту потерю рая; нужно было найти одного ответчика – кого‑ нибудь, кто бы своим преступным поведением, своим нарушением установленных правил вызвал, как в мифах, конец эры. Виновным оказался несчастный император, которого стали изображать гордецом, вознамерившимся сравняться с богами.

У легенды была сложная жизнь. Еще в прошлом веке индейцы рассказывали историю о славном Моптесуме – короле, который кончил тем, что рассердил бога своей гордостью. В наказание бог послал против пего испанцев, свергших его. В настоящее время Моптесума совершает покаяние где‑то на востоке, но он должен вернуться, чтобы прогнать испанцев и восстановить свою империю.

Иными словами, здесь вполне закономерно возникает вопрос о подлинности «реформ» Монтесумы, тем более что реформы упоминаются только в двух не зависимых друг от друга источниках: это утерянная Chronique X, заимствования из которой имеются у Дюрана, Тезозомока и отца Товара, и Иштлильхочитль. Ни в одном из тех изобразительных кодексов, которые вобрали в себя доиспапские элементы, не существует, по‑видимому, и намека на реформы. Кроме того, именно Chronique X с яростной убежденностью связывает падение империи с гордостью короля. Мы увидим это в нескольких эпизодах конца его царствования, представляющих своего рода отклик на его реформы.

Удивительнейшим образом, благодаря письму Кортеса Карлу V, которое датируется 30 октября 1520 года, то есть до поражения ацтеков, мы можем проанализировать высказывания хронистов колониальной эпохи но меньшей мере но двум пунктам. Конкистадор описывает события, произошедшие к моменту написания письма. В описании империи он сообщает: «Наиболее важные особы из провинций, особенно из пограничных, пребывали значительную часть года в столице, и все они, или почти все, определяли своих старших сыновей на службу к Монтесуме». Затем Кортес рассказывает о своей первой встрече с Монтесу мой, состоявшейся 9 ноября 1519 года. Император ему сказал: «Я знаю обо всем, что с вами приключилось, от находящегося здесь Потуичана; я знаю, что люди из Чемноалы и Тласкалы наговорили вам много плохого обо мне; верьте только своим глазам и особенно не доверяйте россказням моих врагов, многие из которых были моими вассалами, которые воспользовались вашим прибытием для того, чтобы восстать против меня и, с целью снискать ваше расположение, оклеветать меня. Эти люди говорили вам также, что степы моего дворца сделаны из золота, что циновки в моих залах и другие предметы обычного пользования гоже из золота, что я заставляю людей почитать меня как бога и прочие глупости. Что касается дворцов, так вы их видите; они сделаны из земли, камня и соломы». Затем, рассказывает Кортес, приподняв свою мантию, он указал на свое тело, говоря: «Вы видите, что я состою из мяса и костей, так же, как и вы», и руками ощупывая свое тело, продолжал: «Вы видите, что меня можно пощупать, и, сле‑ дователыю, я смертен; поэтому вам должно быть понятно, как сильно эти люди налгали».

Таким образом, даже из признаний самого императора следует, что его недруги ставили ему в вину то, что он якобы провозгласил себя богом, и к тому же in tempore non suspecto (в неожиданный момент). Chronique X лишь передает более ранние обвинения, которые будут обобщены после Конкисты. Они возникали в связи с появившимися в то время дурными знамениями, пророчествами и неясными, но устрашающими слухами о странных существах, виденных на далеком Востоке... Ожидался конец света, и нужен был подходящий виновник катастрофы. Кто‑нибудь, кто бы представлял нацию, поскольку она вся должна была подвергнуться наказанию, и этим человеком мог быть только король. По‑видимому, главной ролью государей повсюду и во все времена была роль главного ответчика, иначе говоря, – козла отпущения в последней инстанции.

  

   РЕФОРМА ИМПЕРИИ

Возможно, что слухи явились лишь преувеличением реальных событий, и это предположение можно отнести к административным реформам. Действительно, в их существовании нет ничего невероятного, даже если хронисты и преувеличили некоторые их аспекты. Большинство современных авторов признают реальность этих реформ, даже если они но примеру самих ацтеков и демократов XX века подвергают их жестокой критике.

«Возможно, – предполагает Жак Сустель, – эта эволюция привела бы в конце концов к формированию чисто наследственного дворянского сословия».

Английский историк Найджел Дейвис также усматривает здесь своего рода «контрреволюционный мятеж против сановников скромного происхождения», которым покровительствовал «прогрессивный» император Ахвицотль. Для этого императора характерными были вроде бы простые товарищеские отношения военного лагеря. Чтобы найти способного кандидата на высокую должность, он искал талант там, где

он мог его найти, не отворачиваясь при этом от людей из простонародья. Его популярность наносила ущерб Монте‑ суме, который постарался убрать всех чиновников и придворных, которые могли быть заподозрены в проведении нежелательных сравнений методов правления его, Монтесумы, и его предшественника. Впрочем, Моптесума якобы фанатично верил в божественное право дворян управлять делами государства. Пожалуй, это выглядит парадоксом, по Дейвис добавляет, что император при всем том стремился к абсолютной монархии... Откуда же эта безумная страсть к реформам? Чтобы избежать размывания иерархии и распада дворянства в условиях расширяющейся империи. Возможно также, что Моптесума противодействовал поднимающимся классам в своем желании покровительствовать консерваторам, благодаря которым он, возможно, был избран. Американец Браидейдж идет еще дальше, называя «беспрецедентной и наглой акцией» и «катастрофой» эту «войну против бастардов и плебеев». Но это «очищение государства» лишь сделало более заметными старые, общепризнанные ценности.

Для Эмили Умбергер Моптесума был всего лишь «выразителем психологии элиты, ставящим себя на равную йогу с богами». Наконец, Рохас считает, что если Монтесу ма защищал интересы дворянства, то лишь для того, чтобы иметь возможность действовать в духе восточной деспотии, таким образом император лишился поддержки масс, что подтверждается событиями Конкисты. Итак, мы имеем мифические модели для придания структуры нашим интерпретациям.

Моптесума, но сути говоря, не будучи демократом, отнюдь не был и монархом, проводившим реакционную политику. Так что же ему ставится в вину? Считается, непростительным, что он был проводником реакции. Ему ставится в вину стремление к абсолютной монархии, покровительство дворянам, пренебрежение талантом простых людей, притеснение народа и избиение дворянских бастардов, а также те методы, которыми он избавлялся от дворцового персонала, доставшегося ему от Ахвицотля.

Рассмотрим сначала последний пункт, принципиально отличающийся от других, поскольку здесь дворяне также оказались под ударом. Нигде не говорится, что Монтесума ликвидирует только простолюдинов, находившихся на службе Ахвицотля: напротив, как утверждает Иштлильхочитль, ликвидации подлежат все, в том числе «все члены его советов, служившие гам со времени правления его отца». Даже это высказанное вскользь утверждение Иштлильхочитля позволяет критически подойти к версии, согласно которой император был одержим своими представлениями об особой роли дворянства, которому он хотел покровительствовать любой ценой.

Предположение Дейвиса основывается па фрагменте, сообразно с которым chihuacoatl предупреждает Моитесуму о том, что это мероприятие может быть плохо воспринято народом, который может усмотреть в нем желание уничтожить созданное его предшественниками. Однако эго осторожное – и вполне законное – предостережение вовсе не говорит о том, что таково было на самом деле намерение императора; оно говорит лишь о том, что в обществе могут прозвучать сомневающиеся или недоброжелательные голоса.

При ближайшем рассмотрении выдвинутые самим императором соображения оказываются вполне приемлемыми. Он хочет иметь администрацию, которая бы ему беспрекословно подчинялась и не противопоставляла бы ему па каждом шагу Ахвицотля. Разве не об этом мечтают многие европейские министры, жалуясь на то, что их администрация действует лишь но собственному разумению, в духе установившихся традиций. У Монтесумы были грандиозные планы. Он желал всесторонней и полной поддержки.

С самого начала XV века в ацтекском обществе постоянно нарастала тенденция к расслоению и к установлению иерархии. Усиливающие социальные различия законы издавались уже в начале образования империи, при Ицкоатле. Последний даровал чипы и отобранные у противника земли воинам, особо отличившимся в войне против тенапеков. Кроме того, им воздвигли статуи, память о которых была увековечена в книгах. А ведь все эти храбрецы были большими сеньорами.

Монтесума I развил введенную Ицкоатлем систему раздачи чипов и издал законы против роскоши и чрезмерных расходов. Одному лишь государю предоставлялось право носить золотую корону в городе; только он и chihuacoatl могли ходить во дворце обутыми; сандалии предназначались только для аристократии. Простые люди не должны были одеваться в одежду из хлопка; их плащам полагалось быть не ниже колена (отступление от этого правила могло быть сделано лишь в том случае, если надо было прикрыть полученную в бою рану). Само собой разумеется, что простолюдины не могли навешивать на свои одежды никакие украшения. Роскошные, украшенные сложными рисунками разноцветные ткани, образцы которых представлены в нескольких старинных кодексах, были привилегией знатных особ – так же, как нагубники из золота и горного хрусталя, нагрудные пластины, колокольчики, золотые ожерелья и браслеты из нефрита и других полудрагоценных камней, ленты с девизами и плюмажи. Дворяне, не относящиеся но своему происхождению к высшей знати, должны были ограничиться обычными гирляндами, украшениями из простых перьев, ожерельями из костей, раковин или простых камней. В королевском дворце представители определенных классов собирались в специально для них предназначенных помещениях. Под страхом смерти было запрещено простому люду смешиваться с грандами. По‑видимому, простолюдины могли проникнуть во дворец лишь в том случае, когда их присутствие было необходимо для выполнения каких‑ либо работ.

Намеренно увеличивался разрыв между простолюдинами, «храбрыми» и «благородными», и особенно сильно – между «благородными» (дворянами) и самим королем. Дворянин, пришедший во дворец обутый в свои сандалии, подвергался смертной казни. Даже благочестивый император Тизок способствовал усилению общественного расслоения, а Ахвицотль не предпринял никаких тормозящих этот процесс действий. Потрясение, таким образом, не было столь радикальным, каким оно представляется в Chronique X. Добавим к тому же, что уже в незапамятные времена соблюдение четкого различия между наследственной зпатыо и простонародьем являлось правилом в Центральной Америке, даже вне территорий, подвластных Тройственному Союзу. И с очень давнего времени управление королевством было но существу делом сеньоров высокого происхождения. Можно ли сказать в таком случае, что Моптесума закрыл своим подданным возможность преодоления общественной иерархии с риском оттолкнуть от себя простонародье? Нет. Все свидетельства, указывающие па то, что простолюдины имели возможность перейти в более высокий класс, собраны в XVI веке, и в них указываются случаи, имевшие место после реформ. Главным результатом этих реформ было торможение восхождения к особо ответственным должностям.

Таким образом, с «контрреволюцией» все ясно. Нет вопросов и относительно заигрывания с дворянством. Ведь если подумать, откуда могла прийти самая большая угроза для «абсолютной монархии», к которой действительно стремился Моптесума, как не от дворянства, в особенности из недавно покоренных или не совсем покоренных городов. Необходимо было одновременно успокаивать их и строго их контролировать. В этом и заключалась тактика Монтесумы. Конечно, он дает им почти исключительное право на занятие высоких должностей. Но с другой стороны, он подчиняет их себе и унижает.

Правители провинций оказываются настоящими заложниками. Каждый король обязан был иметь дом в Мехико и ежегодно проживать там в течение нескольких месяцев. Когда он возвращался домой, его заменял кто‑нибудь из близких родственников: браг или сын. Наложение таких обязанностей на дворян и вельмож давало дополнительную возможность подрыва их экономического благополучия.

И все же отношения с покоренными городами все меньше и меньше основываются просто на грубой силе, и роль дипломатии должна возрасти в этой сильно разросшейся империи, где следует остерегаться всеобщего возмущения.

Моптесума нуждался в более воспитанных и образованных людях. В частности, ему нужен корпус дипломатов, достаточно сообразительных и владеющих всеми нюансами

речи. Он берет этих специалистов в calmecac, который посещают дети дворян. Поэтому последние должны заменить по всей империи функционеров Ахвицотля. Потребность в молодых кадрах – эго также одна из причин, но которой Монтесума привлекает к себе юных дворян, которым он старается привить глубокий смысл общественного долга и понятие империи, которые будут питать к нему сыновние чувства и окажутся компетентными, надежными и лояльными помощниками.

Более того, империя должна быть по‑настоящему объединена и укреплена. Естественно, император начинает сверху, с тех самых дворян, которые, каково бы ни было их происхождение, стоят друг к другу ближе, чем обычные горожане, язык и обычаи которых зачастую различны. Они образуют своего рода интернационал, который корона привлекает к себе любым способом в убеждении, что «заслуженные» дворяне будут верно служить ей и в дальнейшем. «Интернационал», сущность которого прекрасно выражается в приглашениях на большие праздники, направляемых друг другу руководителями государств‑иротивииков.

 Берутся заложники, к которым относятся с уважением, наделяют обязанностями при дворе и дают утонченное воспитание, соответствую<