Льняная книга мумии из Загреба

 

Одна из таких книг – не в виде живописного или скульптурного изображения, а в своей реальной сущности – была обретена совершенно неожиданным путем^{655}. В середине XIX века один хорватский турист привез из Египта мумию женщины, которая сначала находилась в его коллекции в Вене, а после его смерти попала в музей Загреба. Но когда с мумии сняли, местами повредив, полосы льняной ткани и взглянули на них повнимательнее, то обнаружили там надписи на языке, который сперва приняли за арабский или эфиопский, но позднее И. Крал определил, что это этрусский.

Конечно, обретение этого необыкновенно важного памятника религиозной литературы народа, о котором нам известно так мало, памятника, подобного которому не сохранилось ни в Греции, ни в Риме, – невероятное стечение обстоятельств. «Роман мумии» Теофиля Готье кажется пресным по сравнению с удивительной историей этого свитка, происходящего, судя по литерам, из Северной Этрурии, из Клузия или Перузии, предназначенного для облачения останков женщины где‑то в дельте Нила или в Фаюмском оазисе (точное место находки неизвестно), где сухой климат должен был обеспечить ее сохранность, и в конце концов оказавшегося в Европе, чтобы окончить свой путь в хорватской столице. Можно лишь гадать о том, при каких обстоятельствах книга попала в Египет, но это произошло, должно быть, между 150 и 30 годами до Рождества Христова.

Физический облик покойной ничего не говорит нам о ее расовой принадлежности: ее рост составлял 162 сантиметра, и хотя ее волосы сегодня выглядят рыжеватыми, они могли изменить цвет от времени или под воздействием химических веществ при бальзамировании. Прибыла ли она из Этрурии или родилась на берегах Нила, она, несомненно, была женой или дочерью этруска, поселившегося в Египте, который хоть и перенял погребальные ритуалы своей новой родины, все же похоронил свою подругу, завернув в полотнище реликвии, привезенной с собой и напоминавшей ему о религии отцов. Возникает мысль, что это был наемник на службе Птолемеев (начиная с III века до н. э. среди них встречались и этруски), осевший в Среднем Египте и ставший воином‑земледельцем. Это вполне возможно. Вот только непонятно, каким образом, хотя религиозная жизнь в эллинистических войсках была очень напряженной, наш Miles Gloriosus[42] мог таскать в своем багаже столь ценную и хрупкую библиотеку? Однако в свите римских военачальников – Габиния, Цезаря, Антония, Галла Корнелия – были гаруспики, которые какое‑то время жили в Египте. В эллинистическом мире настолько тесно смешались жрецы, маги, пророки, а Египет, классическая земля тайн, где в эллинистическую эпоху свершился синкретизм всех религий, настолько сильно притягивал к себе, что существует множество причин, по которым последователь Etrusca disciplina пожелал бы сопоставить свои убеждения с учением александрийских жрецов или традициями писцов из Мемфиса; мы уже видели, что в этрусских семьях встречалось египетское имя zarapiu – Серапион^{656}.

Сам текст не имеет отношения к той, кому свиток должен был послужить саваном; в нем даже нет, в отличие от египетских Книг мертвых, предписаний с целью обеспечить ей безбедную загробную жизнь: похоже, любая священная книга, каково бы ни было ее содержание, одинаково выражала всемогущество судьбы. Общий смысл этой книги стал понятен благодаря исследованиям Крала и Торпа, работам Хербига, Рунеса и Контсена, Паллотино, Веттера, Ольцша: это ритуальный календарь, предписывающий совершать в определенные дни – 18 июня, 26 сентября и т. д. – церемонии в честь Юпитера, Нептуна и других богов^{657}. Обо всем этом этрускологи знают намного больше, чем многие думают, и намного меньше, чем им хотелось бы.

Но и на данном этапе полосы ткани с загребской мумии представляют собой редкий экземпляр античного свитка. Это «льняная книга», что подтверждает ее чужеземное происхождение в Египте, где всегда писали на папирусе. То, что от нее осталось (примерно половина), состоит из двенадцати лоскутов ткани различной длины (от 17 сантиметров до 3 метров 24 сантиметров), более или менее одинаковых по ширине (6–7 сантиметров). К счастью, несколько из них удалось соединить, что позволило восстановить по ним целое: это был свиток общей длиной 13 метров 75 сантиметров (свитки из папируса обычно были гораздо короче: 20 соединенных листов, то есть около пяти метров^{658}). Ширину свитка точно установить не удалось, но она больше 33 сантиметров. Эта лента была поделена на 12 столбцов, отделенных друг от друга перпендикулярными линиями, каждый шириной 25 сантиметров, и в наиболее полных частях (четыре дополняющих друг друга фрагмента) в столбце по 23–24 строчки: всего, должно быть, около тридцати. Как это было принято в Этрурии, текст читается справа налево и в таком же порядке – XII, XI, X, IX… Ill, II, I – следуют столбцы. Сам текст и линии, разделяющие колонки, начертаны красными чернилами ровно и тщательно, что говорит о том, какую ценность представляла эта книга для гаруспика, делавшего копию.

Нет сомнений, что свиток из Загреба – одна из знаменитых Etrusci libri , о которых так часто упоминают латинские авторы, особенно в конце Республики, когда они смогли использовать для получения более достоверной информации научные познания романизированных, но гордых своими традициями этрусков – Авла Цецины из Вольтерры, друга Цицерона, или Луция Тарквиция Приска, друга Варрона. Кстати, они получали распространение и среди публики: сложные времена, смятение в умах побуждали искать в эзотерических сочинениях и в особенности в старых колдовских книгах четкие ответы на вопросы, в которых отныне отказывали официальная религия и схоластическая философия. Напрасно Тит Лукреций Кар растолковывал «природу вещей», опираясь на рационалистическую теорию – число тех, кто объяснял их с помощью гаданий и «учения этрусков», постоянно росло.

 

За основание тут мы берем положенье такое:

Из ничего не творится ничто по божественной воле

И оттого только страх всех смертельный объемлет, что много

Видят явлений они на земле и на небе нередко,

Коих причины никак усмотреть и понять не умеют

И полагают, что всё это божьим веленьем творится.

 

Последователь Эпикура не собирался тратить время на то, чтобы

 

Non Tyrrhena retro volventem carmina frustra

Indicia occultae divum perquirere mentis ^{659}.

 

Обычно слова retro volventem переводят «читая и перечитывая», будто retro не имеет иного значения, кроме как «заново». Но немецкий историк Б. Нибур в начале XIX века увидел в этом словосочетании аллюзию на обратное письмо или, точнее, на обратное – справа налево – расположение столбцов в этрусских книгах, например, в Загребском свитке, которые закручивались слева направо, тогда как у римлян было принято наоборот. «Наоборот разворачивать песни тирренов» казалось Лукрецию столь же странным, как христианину – листать Коран. А это значит, что он видел и держал в руках этрусские книги. (Кое‑кто даже высказывал предположение, что он сам был этруском и его неприятие мук ада объясняется чисто тирренским страхом смерти.) Несомненно и то, что эта странная литература обладала притягательностью для современников Цицерона. Сам оратор в трактате «О дивинации», цитируя стихи, посвященные своему консульству в 63 году и чудесам, которые взволновали мнительных римлян двумя годами раньше, когда Катилина плел свой заговор, свидетельствует, что в статую Капитолийской волчицы ударила молния:

 

Вместе с младенцами молнии страшным ударом

Сшиблена была волчица, осталися на основанье

Тогда следы от их ног. Да ведь кто же тогда, изучая

Древние книги искусства этрусков, не открывал в них

Много зловещих оракулов, и все они предвещали

Беды великие, страшный грядущий раздор среди граждан?..^{660}

 

 

Книги о предзнаменованиях

 

Античные авторы часто ссылаются на эти книги и даже заимствуют из них фрагменты, благодаря чему мы знаем о них довольно подробно. Обычно их разделяли на три категории^{661}: прежде всего, libri haruspicini , в которые занесен вековой опыт этрусского народа в гаданиях по внутренностям жертв (extа ), что и являлось собственно областью гаруспиков; затем идут libri fulgurates о толковании молний, часть которых нам известна, в том числе благодаря «Исследованиям о природе» Сенеки, и, наконец, libri rituales , охватывающие более широкую область, поскольку она включала в себя «предписания об основании городов, освящении алтарей и храмов, неприкосновенности городских стен, законы о городских воротах, деление на племена, курии и центурии, организацию армий и все прочие вопросы войны и мира»^{662}. Проще говоря, не было такого явления в личной или общественной жизни этрусков, которое не регламентировали бы «ритуальные книги». Именно к их числу следует отнести ритуальный календарь загребской мумии. Они также включали в себя «ахеронтические книги» (книги Харуна), целью которых было провести умершего по дорогам потустороннего мира, и libri fatales , позволявшие узнать решения судьбы: здесь были записаны все мыслимые формы знамений (ostenta ), по которым посвященные могли распознать волю богов.

Все, что окружало этруска, будь то самые невинные растения или домашние животные, могло таить в себе угрозу или обещание благополучия^{663}. В саду следовало остерегаться всяческих «злых» деревьев и сжигать без промедления, как только их ростки покажутся из земли, шиповник, папоротник, дикую грушу, кизил кровяной, у которого ветви красного цвета, черный инжир и все растения, дающие черные плоды и ягоды: им покровительствуют силы ада. Зато считалось, что лавр приносит удачу целеустремленным людям: если он вдруг проклюнется на корме триремы, это сулит победу в морском бою. Одно лавровое дерево выросло в саду рядом с персиковым деревом и менее чем за год обогнало его в росте – знак, без сомнения возвещавший поражение персов… Следовало внимательно следить за поведением пчел: пускай легенды были к ним благосклонны, рассказывая, например, о том, что они сели на губы Платону, когда тот еще лежал в колыбели, предсказав тем самым его красноречие, этруски считали зловещими знамения, связанные с пчелами: например, когда целый их рой опустился на форум в Кассино. Правда, в то же самое время в Кумах мыши погрызли золото в храме Юпитера. Если случилось так, что огромный лев набрасывался на армию, маршировавшую колонной, и был сражен стрелами, гаруспики, которые еще в IV веке н. э. сопровождали императора Юлиана, заключали из этого, что какому‑то царю грозит смерть. Но которому – его противнику Canopy или самому Юлиану? Этого предсказатели благоразумно не уточнили.

Часто в гаданиях этрусков участвовали змеи, подававшие противоречивые знамения. С птицами было то же самое: на голову претора Авла Туберона, вершившего суд на форуме, однажды сел дятел, причем так спокойно, что дался в руки. Прорицатели сказали, что, если его выпустить, Риму угрожает гибель, а если убить, то погибнет сам претор. Тот немедленно прикончил дятла, в результате римская армия потерпела поражение при Каннах, после которого Рим оправился, но 17 членов рода Авлиев сложили там головы.

Мы уже упоминали о том, как Тарквинию Старшему, подъезжавшему к Риму, явился орел, схватил его шапку, взмыл с ней в воздух, а потом бережно возложил ему на голову: Танаквиль сразу разглядела в этом самое благоприятное предзнаменование. Кроме того, рассказывали, что будущий император Август еще ребенком завтракал в лесу в стороне от дороги, как вдруг налетевший орел выхватил у него из рук краюху хлеба и через несколько мгновений принес обратно. Но особенно примечателен следующий текст – почти дословный перевод с этрусского языка на латинский, который Вергилий приводит в Четвертой эклоге:

 

Больше не будет шерсть лживым мерещиться цветом,

Сам на лугах баран руно то в нежный румяный

Пурпур, то в шафраново‑желтый тон окрасит;

Сами в алый цвет облекутся на пастбище агнцы.

«Мчитесь же, – Парки воззвали к своим веретенам, согласно

Волю небесной судьбы изъявляя, – столетия эти!»

Пробило время, – вступи же с почетом в свои пределы,

Отпрыск богов, Юпитера гордый в грядущем потомок![43]

 

Можно представить, как вдумчиво этруски пытались истолковать сны беременных женщин, что уж говорить о преждевременных родах, о рождении гермафродитов, двухголовых девочек, мальчиков с головами слона и того теленка, родившегося (в правление Нерона) на обочине, неподалеку от Пьяченцы, с головой на ляжке. Гаруспики тотчас пришли к выводу, что Империи собираются дать нового главу, но и положение его будет непрочным, и заговор раскроется, потому что голова у детеныша свернулась на сторону, когда он еще находился во чреве матери, а кроме того, он появился на свет рядом с дорогой.

Но в основном толкователи упражнялись в проницательности на небесных явлениях. Гадали не только по полету птиц: наблюдали движение звезд и в особенности появление комет, считавшихся дурным знаком, а еще грозы и дожди – дождь из молока, дождь из крови, из железа, из шерсти или обожженных кирпичей возвещал всенародные бедствия, зато дождь из мела, выпавший в 98 году, расценили как залог доброго урожая и хорошей погоды. Гражданским войнам, бушевавшим в конце Республики, предшествовали внезапные землетрясения, таинственные звуки труб и необъяснимое бряцание оружия в небе.

По одной из речей Цицерона (56 год) видно, насколько старая этрусская цивилизация довлела над сознанием римлян^{664}. Однажды сильный глухой грохот перепугал целый квартал у ворот Рима. Позвали гаруспиков, и те, заглянув в свои книги, заявили, что священные места были осквернены. Публий Клодий, заклятый враг Цицерона, тотчас заявил, что речь идет о земельном участке, на котором тот заново отстроил свой дом, разрушенный во время его изгнания, – этот участок был у него отобран и посвящен богине Либере. Вовсе нет, возразил оратор, боги указывают на соседний дом – дом самого Клодия: несмотря на находящиеся в нем святилище и алтари, хозяин превратил его в вертеп. Затем, развивая наступление, Цицерон доказал, что, если повнимательнее вчитаться в libri fulgurales , становится ясно, что Клодий был повинен и в других злодеяниях: непосещении или осквернении публичных игр, убийстве послов вопреки праву и справедливости, нарушении клятв, отказе от празднования древних мистерий, наконец, создании смертельной опасности для сената и глав государства из‑за раздоров среди консерваторов. Отмечалось, что гаруспики, выявляя эти язвы, указывали не столько на римское общество, искавшее в их книгах исцеления, сколько на этрусское общество, изложившее в них свои религиозные предрассудки и принципы аристократического правления.

Тот же вывод напрашивается при изучении еще одной liber fulguralis , которую Андре Пиганьоль обнаружил в греческом переводе, выполненном византийцем^{665}; шестью веками ранее этот текст был переведен с этрусского на латинский современником Цицерона, Нигидием Фигулом. Это «бронтоскопический» календарь, то есть в нем истолковывается значение раскатов грома в каждый день года: если гром прогремит 11 сентября, то клиенты знати затеют политическую революцию; если 24 октября, то плебс совладает с господами из‑за их раздоров; гром 3 декабря означает, что люди из‑за нехватки рыбы будут резать скот; 26 марта – в порт придут невольничьи караваны; 14 июля – власть сосредоточится в руках одного человека, правление которого будет несправедливым; 19 августа – женщины и рабы дерзнут на убийства.