Сентябрьские «каникулы» 1989 года. Горячие встречи в Америке и холодное купанье в подмосковье

 

Тайны друзьям поверять нельзя,

Ибо у друзей тоже есть друзья,

Старательно тайны свои береги.

Сболтнешь – и тебя одолеют враги.

Саади

 

 

Ельцин практически никогда не был за рубежом, если только таковой считать его поездку в составе группы свердловчан в Чехословакию, о которой нами упоминалось выше. Его очень интересовала Америка. Поездку в США помог ему организовать народный депутат СССР Виктор Ярошенко через правление Фонда социальных изобретений (председатель фонда – Геннадий Олиференко). Активно помогал устроить эту поездку специальный корреспондент «Комсомольской правды» Павел Вощанов, который вскоре станет пресс‑секретарем Ельцина. В своей «Исповеди…» Б. Н. Ельцин вспоминает:

«После окончания работы Межрегиональной депутатской группы наступили короткие парламентские каникулы, а уже в середине сентября я оказался в Америке, и эта короткая поездка – всего на девять дней – наделала много шума.

В США я оказался по просьбе нескольких общественных организаций, университетов, ряда политических деятелей, всего я получил около пятнадцати приглашений. Предполагалось, что поездка будет продолжаться две недели, однако в ЦК партии решили отпустить меня только на одну. Для организаторов это известие стало катастрофой, и они попросили меня, не срывая программы, попытаться уместить большинство запланированных встреч, лекций и т. д. в одну неделю. Когда‑то в школе, а потом в институте я проходил теоретический постулат об эксплуатации человека человеком при капитализме. Теперь же этот неоспоримый тезис я испытал на собственной шкуре. Я спал по два‑три часа в сутки, перелетал из одного штата в другой, за день проходило по пять‑семь встреч и выступлений, и так всю неделю без остановки. Очнулся от этой спринтерской гонки я лишь в самолете, который уносил меня в Москву, и теперь у меня есть мечта побывать в Америке еще раз, но только увидеть ее не как в убыстренном кино, а спокойно, не спеша, рассмотрев детали, на которые в этот раз времени не хватило.

О моей поездке в Штаты много писали и в самих США, и у нас в стране, поэтому об основных ее итогах вряд ли стоит распространяться. Было много интересных встреч, начиная от президента Буша и заканчивая простыми американцами на улицах городов. И я наверняка покажусь банальным, но все же больше всего меня поразили именно простые люди, американцы, излучающие удивительный оптимизм, веру в себя и в свою страну. Хотя, конечно, были и другие потрясения, от супермаркета, например… Когда я увидел эти полки с сотнями, тысячами баночек, коробочек и т. д. и т. п., мне впервые стало откровенно больно за нас, за нашу страну. Довести такую богатейшую державу до такой нищеты… Страшно…

…Конечно знал, что моя поездка в официальных верхах вызовет бурную негативную реакцию. Я подозревал, что будут попытки скомпрометировать и меня, и мое путешествие в США. Но что мои недоброжелатели опустятся до столь откровенной глупости и беззастенчивой лжи, честно говоря, этого я не ожидал.

Реакция москвичей и многих‑многих людей со всех уголков страны была однозначной. Я получил тысячи телеграмм с поддержкой в свой адрес. Провокация на этот раз не удалась»[276].

В отличие от Ельцина Ярошенко уже бывал в Америке. Восхищался страной, ее экономикой, сошелся с рядом влиятельных лиц. По признанию самого Ярошенко, команда «решила сделать все возможное, чтобы Ельцин посетил Соединенные Штаты и лично убедился в перспективах непривычной для нас рыночной экономики».

Ярошенко и Вощанов занимались встречами Ельцина с зарубежной прессой. В ходе одной из таких встреч с известным американским журналистом Джеком Андерсеном, тем самым, который провел независимое расследование «Уотергейтского дела», стоившего поста президенту США Никсону, Ярошенко попросил его организовать поездку Ельцина в США. Тот выдвинул встречные предложения: да, я готов взяться за это дело, но прежде должен сам встретиться с Ельциным. Когда Ярошенко сказал об этом своему протеже, тот сразу согласился дать аудиенцию Андерсену, хотя высказал сомнение, что ЦК разрешит ему поездку в Америку.

Тем не менее машина завертелась. Какие силы ее двигали, неизвестно, но приглашение Ельцину привез лично исполнительный директор института «Эсален» Джим Гаррисон, занимавшийся советско‑американскими обменами. Подобные организации как у нас, так и у них сами по себе не существовали. Потому и предложение было сделано по всем правилам. Не от мало кому известного института Ельцина пригласили пожаловать в Америку, а члены сената и палаты представителей США, Фонд братьев Рокфеллеров, Фонд Форда, колледж Оберлин, университет Хопкинса и только потом шел институт «Эсален».

Джим Гаррисон, кстати, никогда не глядевший собеседнику прямо в глаза, вместе с приглашением привез и программу двухнедельного пребывания Ельцина в Штатах. В ней значились выступления в университетах, различных фондах, административных учреждениях, клубах, а также встречи с политиками и бизнесменами. Получив такую бумагу, в ЦК КПСС зачесали головы. И разрешишь – скандал, и не разрешишь – еще больший скандал! Клерки понесли от кабинета к кабинету записку, которая обрастала все более важными подписями.

За двое суток до вылета Ельцин еще не знал, полетит или нет. Визу получил в день вылета. Правда, не на две недели, а на одну, ибо ровно через 7 дней должен был вернуться на пленум ЦК.

В Нью‑Йорк они прилетели ночью 9 сентября 1989года. И сразу же их взяли в оборот. Организаторы не стали ломать программу, а решили уплотнить ее. Ельцину действительно пришлось туго. Не успел толком оклематься после самолета – в 7 утра его уже подали на телевидении – в программе «Доброе утро, Америка!». И пошло‑поехало! Вот, например, программа первого дня пребывания Б. Ельцина в Нью‑Йорке:

7.15 – Интервью телекомпании Эй‑би‑си.

9.00 – Деловая встреча с президентом Нью‑Йоркской фондовой биржи, на которой обсуждался вопрос об участии американских финансистов в создании аналогичной биржи в СССР.

11.00 – Интервью телекомпании Си‑би‑эс.

12.15 – Встреча и лекция в совете по внешним сношениям США.

14.15 – Интервью для телепрограммы «Час новостей».

17.00 – Двухчасовая лекция перед преподавателями, студентами и аспирантами Колумбийского университета.

19.30 – Встреча с руководителями крупнейшего в США благотворительного фонда братьев Рокфеллеров.

22.30 – Вылет в Балтимор.

Да, можно посочувствовать Ельцину, но есть тут и маленькая деталька. Он делал это не бескорыстно. Во‑первых, понимал, что зарабатывает политический капитал, а во‑вторых, получил и наличные:

«По условиям, оговоренным организаторами поездки, за чтение лекций в университетах мне выплачивались гонорары. В последний день выяснилось, что за вычетом всех расходов по пребыванию нашей группы из четырех человек, сумма, которой я могу распоряжаться, составила сто тысяч долларов»[277].

Вряд ли хоть один выдающийся ученый, писатель, нобелевский лауреат получал такие гонорары за «чтение лекций». Тогда что это? Думайте сами, гадайте сами. Как говорил Штирлиц, это хорошая информация к размышлению.

В Нью‑Йорке Ельцин по инициативе одного из руководителей «всемирного» института «Эсален» Боба Шварца облетел на вертолете статую Свободы, после чего лукаво приподнял правую бровь и, сделав всем известную гримасу, бросил фразу, похоже, из домашней заготовки: «Это никакая не ведьма, а весьма привлекательная дама».

Подобными заявлениями высокий гость то и дело шокировал американцев. Но это мелочи. А вообще‑то программа, как уже говорилось, была далеко не простой. И в первый же день Ельцину пришлось вспотеть не столько от юпитеров телекомпании Эй‑би‑си, сколько от вопросов ведущего Чарльза Гибсона. Эта беседа имеет некоторые ключевые моменты. Во‑первых, будущий властитель России излагал в ней свою программу, а во‑вторых, он говорил о своем отношении к США.

Отвечая на вопрос, сколько, по его мнению, времени отпущено М. С. Горбачеву для достижения какого‑то успеха в проведении реформ, Ельцин ответил: «Более реально полгода, но, может быть, год, но не более», – как в воду глядел, эдакий пророк!

Вопрос «Вы думаете, это все время, которое у нас есть?» Ельцин: «Да».

Вопрос «Если за этот период времени прогресс не будет достигнут, то что произойдет?»

Ельцин: «Тогда будут трудные временя. И об этом надо посоветоваться, в том числе и с руководством администрации США». – Вон оно что!

Вопрос «Что вы имеете в виду, когда говорите «трудные времена»?»

Ельцин: «Это значит кризис. Это значит движение снизу. Это значит революция снизу».

Вопрос «В какой форме? Горбачев тоже в субботу говорил об атмосфере тревоги в обществе. Какого рода революцию снизу вы предвидите?»

Ельцин: «Я имею в виду… Уже начало есть. Это забастовки. Сегодня забастовки – это отдельные «горячие точки» нашей страны, а революция – когда это охватывает всю страну».

Вопрос «Вы выступаете за шаги к предоставлению большей автономии, как, например, требуют прибалтийские республики?»

Ельцин: «Да, у них есть такое стремление. Сейчас оценивается примерно 54 процента от населения прибалтийских республик. Но благодаря законам, которые принял Верховный Совет, об экономической самостоятельности и хозрасчете, повышается национальное самосознание, их независимость обеспечивается. И на этом фоне, я думаю, что снизится процент желающих выйти из страны».

Вопрос «Касаясь того периода времени, который остается у Горбачева, вы говорили о революции снизу, о большей автономии для некоторых районов Советского Союза. Но вы не имели в виду какой‑то переворот сверху, например, партия наносит удар, и сторонники жесткой политики возвращаются к власти? Или военные применяют силу?»

Ельцин: «Нет, ни в коем случае нельзя, чтобы возникла гражданская война. Ни в коем случае нельзя, чтобы войска бы и введены в Прибалтику. Нам достаточно Тбилиси, где свои убили 20 человек своих. Это – преступление против своего народа»

Вопрос «Вы пробыли в США всего 36 часов. У вас появились уже какие‑то первые впечатления о стране?»

Ельцин: «Да, конечно. Первое впечатление – это люди. Я у вас в первый раз. Мне все время вбивали в голову с помощью «Краткого курса истории ВКП(б)» – капитализм гниет, американцы – грубые, воинственные и бесцеремонные люди, а их города и дома, как надгробные памятники. За полтора дня у меня это мнение изменилось на 180 градусов. Капитализм процветает. Американцы – добродушный, гостеприимный и очень приветливый парод. Америка – это великая страна, а города и дома – очень интересные архитектурные сооружения»[278].

Уже в ходе этой короткой беседы Ельцин польстил американцам. Изложил видение развития событий в СССР. Только ли свое? Нет, и Межрегиональной группы. Но, как заметил читатель, оказывается, он приехал советоваться с американским правительством. О чем и с кем советоваться? Об этом, как видите, сказано ничего не было.

А теперь проанализируем лекцию, которую прочитал Ельцин 11 сентября в Колумбийском университете. Кстати, в печати она раньше не появлялась. Лекцией, правда, это назвать трудно, поскольку монолог длился чуть больше десяти минут, а дальше шли вопросы. «Лекция» имела вполне научное название: «Границы советской демократии», в ходе которой Ельцин сказал:

«Сначала несколько слов о впечатлениях первых двух дней пребывания на земле США – великой страны и великого народа. Воспитанный и пронизанный с помощью «Краткого курса истории ВКП(б)», где говорилось, что капитализм загнивает и сгниет если не завтра, то послезавтра точно, американцы – люди злые, агрессивные и бесцеремонные, а Нью‑Йорк – это просто набросанные надгробные памятники.

И вот два дня. Первое: капитализм процветает. Американский народ – а я был и встречался и с деловыми кругами за эти двое суток, и ночью с бездомными, которые спят на тротуарах, и с другими людьми, и со мной здоровались на улицах, будто я в Москве, – все это говорит о том, что американцы – трудолюбивый, дружелюбный и сердечный народ, а Нью‑Йорк – это не камни. Мне рассказывали, будто Пятая авеню – это просто какая‑то щель, а не улица. На самом деле это прекрасная улица, а магазин архитектора Трампа (в зале раздался смех, голоса: он не архитектор. Дональд Трамп – миллиардер, финансирует крупные строительные проекты, в том числе сооружение самого высокого и фешенебельного здания в мире) – Ну 42 года… у вас самый молодой и талантливый архитектор страны Трамп. Да? (Смех). Со вкусом запроектированное, построенное здание, сооружений таких много. Хотя и есть так называемые «хрущевки», но они бы у нас сошли за комфортабельное жилье.

О состоянии нашего общества, о состоянии перестройки. Да, мы тоже великая страна с трудолюбивым народом, но, к сожалению, не везет с руководством. Поэтому, хотя мы и прошли 72 года, мы моложе американской демократии, которой более двухсот лет, и сколько бы мы ни пытались догнать и перегнать Америку, этот образ, наоборот, отодвигается от нас. То есть такую задачу, наверное, сейчас уже просто не надо ставить, чтобы не оболванивать народ.

Мы все время строили социализм. Причем каждый лидер страны перед смертью – а он обязательно заканчивал лидерство, только умирая – обязательно давал своим ученым задание придумать, какой этап социализма под его руководством построен, Так мы начали строить социализм, потом его построили, потом его построили окончательно и бесповоротно, потом построили развитой социализм, хотя никто знать не знает, что это такое. Пришел новый лидер – стали думать, какой следующий этап. В лексиконе слов не нашлось. На самом деле из пяти классических составляющих социализма выполнено только одно – обобществили собственность, да и то сделали это настолько коряво, что уже трудно править. Поэтому, хотя о покойниках всегда говорят только хорошее, у нас о лидерах скончавшихся ничего хорошего (не говорят). Началась перестройка. Хотя набор из лексики: перестройка, гласность, ускорение, кстати, есть у Канта. Я в свое время думал: откуда Горбачев эти слова взял? А потом, когда Канта почитаешь (представляете, перед сном Канта, наверное, почитывал. – А. К.). Оказывается, там все эти слова есть. Началась она действительно достаточно успешно, особенно в вопросах гласности и демократизации общества. Газеты даже стали печатать критику – правда, ни в коем случае не членов Политбюро и уж, конечно, не Генерального секретаря. При первой же попытке его покритиковать на октябрьском Пленуме ЦК 1987 года меня выбили со всех постов. Демократизация пошла в гору, появилось у людей чувство собственного достоинства, которое растаптывалось десятилетиями. Люди стали иметь гражданскую позицию. Народ стал политизироваться. Интересоваться политикой, которой никогда не интересовался, рассуждая так: думает только один вождь, а все остальные должны думать так же, как и он. Создаются различные неформальные общественные организации, не боясь КГБ. Все это является вполне реальной силой.

Да, у нас абсолютная у руководства аллергия к словам «оппозиция», «фракции». Эти слова не произносятся, перед ними страх.

Но мы научились уже произносить слова «альтернатива» и «плюрализм», а кое в чем и реализовывать. Это выборы руководителей предприятий, организаций и особенно выборы народных депутатов СССР из альтернативных кандидатур. Но – кроме партии. Партия сто (человек) выдвинула – сто и избрали. Сто из ста. Потому что, если бы был хотя бы сто один, сто первым оказался бы мой оппонент Лигачев.

Ну а дальше началось торможение… И вот сегодня экономика в кризисе, финансы в кризисе, национальные вопросы в кризисе, уровень жизни, социальная сфера в кризисе (48 млн. человек живут ниже черты бедности), партия в кризисе, общество в кризисе. Думаю, что, если за год не произойдет каких‑либо существенных изменений в уровне жизни людей, начнется мощное движение снизу, то есть революция снизу. Перестройку надо спасать. Я думаю, что США могли бы тоже в этом принять активное участие. Сейчас идет обсуждение – в данный час – между президентом и вице‑президентом: принимать меня или не принимать. Все‑таки в определенной степени фамилия прокаженная. Ну решат, кому принять. Рассчитываю на мудрость и дальновидность вашего руководства.

Я бы на этом вступительное слово закончил, потому что ответы на вопросы – это как раз, наверное, то, что вас будет интересовать. Поэтому прошу, пожалуйста, без записок, кто хочет – с записками, как угодно»[279].

Далее последовали вопросы, которые иногда ставили Ельцина в тупик, заставляли его, как бы это поделикатнее выразиться, говорить не всю правду, а порой откровенно лгать.

Вопрос «Какие действия Советское правительство может предпринять для решения национальных проблем?»

Ответ: «Дело в том, что за последние десятилетия к национальному вопросу было нулевое внимание. Опять же, как всегда, слишком самоуверенно считали, что национальный вопрос у нас решен окончательно и бесповоротно и вообще его не существует – не так, как в Америке. Ну это, конечно, недопонимание и невнимание, когда не анализировались процессы, которые идут в республиках, их социальное развитие, равномерность этого социального развития. Ну и плюс, конечно, демократизация сейчас дала большую свободу волеизъявления народов. Это привело к тому, что у нас появилось 20 с лишним горячих точек».

Вместо двух недель, которые предусматривались для моего пребывания здесь, поездка была сокращена в два раза в связи с тем, что будет пленум ЦК, который будет обсуждать национальный вопрос. Хотя, конечно, с учетом того, что это государственный вопрос, его нужно было обсуждать на Съезде народных депутатов. Партия – 20 миллионов – это все‑таки часть общества из 280 миллионов.

Конечно, там будет вырабатываться определенная политика, но если коротко, то я бы считал главным то, что постоянно ущемлялись национальный суверенитет и чувство национального достоинства. Если в республике надо было, допустим, школу построить, то надо было ехать добывать деньги в Москве и ходить с протянутой рукой. Это оскорбляет национальные чувства. Поэтому нужно демонополизировать и децентрализовать власть, политику, экономику, социальную сферу. За Центром оставить только разработку луча стратегическою направления: под каким углом и какую цель и задачу ставить. Когда республики будут сами решать свои проблемы своими силами, своими средствами, то есть имея экономическую самостоятельность, имея хозрасчет, имея независимость, реальный суверенитет и реальную независимость, то… Да, и плюс к этому автономным республикам дать права или такие, как у союзных республик, или близкие к ним, потому что болевые точки возникают как раз больше в автономных республиках.

Постепенно вопрос решается, по прибалтийским республикам такое решение принято, хотя и не полностью, опять половинчатое, политика полумер и постоянных компромиссов. Все это должно ослабить напряжение. А выходить прибалтийским республикам из состава СССР или не выходить – это дело каждой республики. Я понимаю, что на ваших картах нарисовано, что это территория, оккупированная СССР. Я это знаю». – Как видим, он высказал здесь разрушительные для Советского Союза, и прежде всего Российской Федерации, идеи предоставления автономным образованиям статуса союзных республик, что в последующем позволило запустить необратимый процесс распада советской империи. Высказался он также фактически за отделение от СССР прибалтийских республик.

Вопрос «Некоторые утверждают, что в однопартийном государстве газеты выполняют жизненно важную функцию. Но критика – не обязательно программа. Какова альтернативная программа по своей сути и кто может ее возглавить?»

Ответ: «Я так понимаю, что вы меня записали в оппозицию Горбачеву, раз вы спрашиваете, какая у вас альтернативная программа. Поэтому я хотел бы пояснить: я поддерживаю Горбачева. Я поддерживаю его стратегическую линию на перестройку и обновление общества в целом. Но у нас есть несовпадение в вопросах тактики перестройки. Я считаю, что она была ошибочной, и об этом я говорил два с половиной года назад, выстраивая программу. Она имеется, но я не думаю, что вам сейчас надо здесь и политическую программу, и так далее. Это целая особая лекция.

Но в принципе по тактике перестройки у меня было мнение, и оно остается до сих пор, что с учетом того, что нам не хватает для продвижения перестройки широким фронтом просто ни материальных, ни трудовых сил… Это вроде того, что солдат от солдата в армии в наступление идет на расстоянии в два километра. Разве можно выиграть бой при такой ситуации? Невозможно.

Потом надо иметь в виду психологический вопрос. Народ терпелив, но не бесконечно. И если ему сейчас говорить, что колбаса появится в 2010 году, это мало кого утешит. Поэтому мое предложение было таково: провести политическую реформу как базу. Затем фронт перестройки резко сузить и сосредоточить на трех направлениях:

– продовольствие;

– товары народного потребления;

– сфера услуг и жилье.

За счет других отраслей, за счет экономики, сокращения средств на оборону, за счет того, чтобы на пять, семь, может быть десять лет отодвинуть ряд космических программ. (Кстати, некоторые из них в техническом отношении просто не нужны. А важно то, что вот мы должны быть первыми – и все тут). Когда большую реку вдруг пускают в узкое ущелье, резко возрастает скорость потока, возрастает удельное давление, и вот, сузив таким образом фронт перестройки на этих вопросах, мы бы за 4 года по уровню жизни все‑таки продвинулись, мы бы его реально подняли. И тогда веру людей в перестройку, которая сейчас начинает падать, мы могли бы продлить еще на пять‑семь лет. А у нас сейчас в запасе остается, это мое мнение, год. Вряд ли больше. А может быть, процесс начнется и раньше».

Вопрос о программе реформ – коренной вопрос. И здесь Ельцин, не имеющий никакого понятия в вопросах экономики, плутает в трех соснах. А вопрос был задан с подтекстом – готовы ли вы, господин Ельцин, возглавить экономическую программу перевода экономики СССР на рыночные рельсы. Политически это означает смену общественного строя.

Вопрос «Номенклатура добровольно от своей монополии на привилегии и власть не откажется. Ее можно только сместить на свободных выборах».

Ответ: «Вы практически ответили на свой вопрос. Нужны свободные выборы. Нужен внеочередной XXVIII съезд партии, который бы обсудил положение в партии, обсудил вопрос и о многопартийной системе, переизбрал консервативный сегодня состав ЦК и в очень большой степени обновил состав Политбюро. Некоторые фамилии там уже настолько одиозны и настолько некомпетентны, что создают только вопросы, а не решают их. Сами они догадаться, конечно, не догадаются – слишком они держатся за свое кресло, за привилегии – и их нужно только вместе с креслом катапультировать. Нужен смелый человек, который надавил бы эту кнопку. По привилегиям сейчас специально создана комиссия Верховного Совета СССР, которая будет рассматривать вопросы отмены привилегий элиты и аппарата».

Вопрос «Г‑н Ельцин, в сегодняшних газетах я прочитал ваши слова о том, что Америка – здоровое общество. Сегодня вы сказали, что американские трущобы в вашей стране были бы удобным жильем. Мой вопрос в том, были ли вы в Гарлеме, в Южном Бронксе, видели ли дома с заколоченными проемами окон, видели ли нищую Америку? Мой второй вопрос вы высоко отозвались о Трампе, сказали, что вы хотели бы встретиться с Джорджем Бушем. А встречались ли вы с кем‑нибудь из тех 500 тысяч рабочих, которые сейчас бастуют? Поддерживаете ли вы этих рабочих или капиталиста Буша?»

Ответ: «Наших забастовщиков я поддерживаю. У меня были забастовочные комитеты шахтеров и Кузбасса, и Донбасса. По их инициативе. У нас шли интересные дискуссии, поскольку их требования – 42 в одном случае, 47 в другом – все до единого справедливы. Говоря о том, что здоровое общество, я, конечно, не имел в виду, что у вас нет проблем. У вас есть проблемы, есть забастовки, есть трущобы, Есть бездомные, с которыми я встречался. А поддерживаю ли я Буша или забастовщиков? Ну как это вы так ставите вопрос? Поддерживать Буша или не поддерживать – это ваше дело: вы его избрали, вы и решайте».

Это был убийственный для Ельцина вопрос, напомнивший ему, что он представляет страну победившего народа в противостоянии с угнетателями, которыми он так шумно восхищался. Он не готов был к ответу на этот вопрос и, по существу, ушел в сторону от ответа.

Вопрос «Г‑н Ельцин, считаете ли вы себя все еще коммунистом?»

Ответ: «Ну… (Смех). Я не знаю, что произойдет после приезда из Америки».

Вопрос «Одно из требований шахтеров, поддерживаемых г‑ном Ельциным, заключается в установлении жесткого контроля над индивидуальными предпринимателями. Откуда у вас уверенность, что советский рабочий готов поддержать перестройку с ее «ножницами» доходов?»

Ответ: «О кооперативах. Да, действительно, у нас опыта не было после нэпа. Уже принято шесть правительственных постановлений по кооперативам, но никак мы не можем найти оптимальное решение, чтобы были удовлетворены три стороны, то есть люди, государство и кооператоры. Шесть постановлений, и обязательно кто‑то один не удовлетворен. Сейчас такое оптимальное решение мы ищем. Конечно, надо ликвидировать такие кооперативы, которые, можно сказать, спекулируют, а не работают,

Я недавно был в Кировской области. Там года два назад был зарегистрирован первый кооператив по изготовлению шашлыков. Но в Кирове мяса нет. Поэтому у них группа сидит в Москве, закупает мясо в магазинах по государственной цене, потом это мясо перевозят в Киров, поджаривают и продают в 10 раз дороже. Это называется уже не кооперация, а спекуляция, за это надо судить. Вот против таких кооперативов выступили шахтеры, а не против тех производственных кооперативов, которые продают свою продукцию по государственной цене – строительные, производственные, их тысячи и тысячи». – Вот еще пример того, что Ельцин не ведает, что творит. Он видите ли за рынок, но без спекуляции. Но так не бывает, то что рыночники называют предпринимательской прибылью, это и есть зачастую спекулятивный капитал. Таким образом, Россию втягивал в капитализм экономически безграмотный человек, не знающий даже азов экономической теории (или, как это тогда называлось в Советском Союзе – политической экономии).

Вопрос «Насколько я понимаю, у вас самого еще есть привилегии. Вы живете в хорошем доме, ездите в лимузине. Готовы ли вы поддержать известное предложение Ленина о том, чтобы зарплата официальных лиц не превышала зарплаты рабочего?»

Ответ: «Я полностью добровольно отказался от всех привилегий. Привилегий не имею. К сожалению, дальнейших добровольцев не нашлось, и никто моему примеру не последовал. Но все‑таки это брошенное зерно прорастает. Я уже сказал, что создана комиссия по привилегиям. Во многих областях уже отказались от спецбольниц и отдали их детям и т. д. Конечно, это не просто. Скажем, я был министром и отказался пользоваться спецполиклиникой и больницей 4‑го управления, а закрепился в районной поликлинике. Когда я в первый раз туда пришел на прием к участковому врачу, ко мне было вопросов значительно больше, чем у меня. Трубы текут, пол провалился, кочегаров нет, угля нет. Надо помогать. Я уж не говорю об одноразовых шприцах. Один гвоздь на всех».

На голубом глазу, ни разу не поперхнувшись, Ельцин беззастенчиво вешает на уши американским слушателям лапшу об «отказе» от привилегий, якобы совершенном им в знак солидарности с народом. Более неприкрытого цинизма и откровенной лжи трудно было представить сопровождавшим в его поездке лицам, прекрасно осведомленным об истинном отношении Ельцина к земным благам и роскоши.

После официального завершения лекции, которая длилась около двух часов, Б. Н. Ельцин продолжил ответы на вопросы, но не с трибуны, а в частном порядке.

Отвечая на вопрос о его здоровье и увлечениях, Ельцин напомнил, что раньше занимался волейболом, но сейчас переключился на теннис. «Я бы с удовольствием встретился на теннисной площадке с президентом Бушем», – сказал он. (Навязчивое состояние – встреча с президентом США.)

Затронув проблему отношения к нему со стороны советского партийного руководства, Б. Н. Ельцин, в частности, отметил:

«Политику в отношении меня можно охарактеризовать как принижение. Конечно, подкидываются различные версии верхним эшелоном и другими органами, которые снизили бы авторитет и популярность. Скажем, первую версию бросили о том, что я сталинист или сторонник «Памяти», хотя я с ними встречался всего лишь один раз, поговорил и более знать не знаю. Потом обвинили в том, что я популист, стараюсь заработать себе дешевый авторитет у народа. Это, конечно, не так, потому что программа, включает в себя экономические серьезные вопросы, политические и финансовые и прочие.

Я сказал Горбачеву (мы перед съездом встречались, беседовали часа полтора, выясняя те вопросы, по которым у нас разные точки зрения), почему меня решили определить на должность председателя комитета по архитектуре, где тысячи и тысячи вопросов. Меня решили завалить ими и от политической борьбы отодвинуть. Я предупредил, что от политической борьбы не уйду и буду в ней активно участвовать».

Отвечая на вопрос, где можно ознакомиться с деталями его политической платформы, Б. Н. Ельцин заметил: «Одно американское издательство предложило мне написать книгу. По воскресеньям я занимаюсь этим делом, ну а что получится, не знаю».

Вопрос «Вы запросили встречу с Бушем как частное лицо, как депутат Верховного Совета или как один из лидеров Межрегиональной группы депутатов?»

Ответ: «Какая разница? Человек, как он есть, его же не разделить. Вот тут есть одно, здесь другое, а там есть третье. Ну ладно, я думаю, что, скорее всего, как член Президиума Верховного Совета СССР. Вот это самый высокий, так сказать, ранг, который меня есть».

Отвечая на ряд вопросов о праве советских республик на отделение от СССР, Ельцин сказал, что право выхода должны иметь все республики без исключения: «Но все‑таки я надеюсь, что этим правом не воспользуются, что этого не произойдет. Вот если мы решим те вопросы, о которых я говорил в отношении самостоятельности, реальной независимости, то таким образом успокоятся националистические настроения, и если 54 процента по опросу считают, что надо выйти из состава страны, то этот процент резко снизится. Я так считаю. Но в любом случае применение армии здесь недопустимо. Вообще против мирного населения».

В других городах, других аудиториях Ельцин только повторял то, что сказал в Нью‑Йорке. Выступал, кстати, с успехом в различных аудиториях, а они не всегда были дружественно настроены, умудрялся в основном находить общий язык, но все время ждал встречи с президентом Бушем. Для него эта встреча была своего рода политической реабилитацией, которую ему не дали в Союзе на XIX партконференции. Если Буш принимает, значит, его признают как политика, как оппозиционера. Уже сам факт приема – это признание, с которым Горбачеву придется считаться. И еще он кое о чем хотел посоветоваться с Бушем.

Что и говорить, трудная ситуация была у президента США. Принять Ельцина – дать пощечину Горбачеву. Не принять, – как там будет в этой непонятной России завтра, – может себе пощечина? Буш долго раздумывал. Наконец, 12 сентября распорядился позвонить Ельцину и пригласить его в Белый дом.

От этого сообщения Ельцин был на седьмом небе. Позже он рассказывал, что обсудил с Бушем десять предложений, но ни в какие подробности на этот счет не вдавался.

О том, как проходила встреча Б. Ельцина в Белом доме свидетельствуют высокопоставленные американские чиновники Майкл Бешлюсс и Строуб Тэлбот, присутствующие на встрече:

«Во вторник, 12 сентября, Борис Ельцин подъехал на своем лимузине к западному крылу Белого дома с получасовым опозданием. Группа наиболее активных членов Съезда народных депутатов впервые приехала в Соединенные Штаты на восемь дней и должна была выступать в Нью‑Йорке, Балтиморе, Вашингтоне, Чикаго, Филадельфии, Миннеаполисе, Индианаполисе, Сан‑Франциско и Лос‑Анджелесе.

Финансировали эту поездку калифорнийский институт «Эсален» и советский Фонд по изучению и лечению СПИДа. Ельцин получал за свои выступления по двадцать пять тысяч долларов.

Буш не очень стремился принимать Ельцина. Он опасался, как бы официальная встреча не вызвала у Горбачева подозрения, что Соединенные Штаты занимаются политиканством, вмешиваясь в советские внутренние дела за его спиной. Буш считал Ельцина – при его репутации человека пьющего, несдержанного и неуместно вспыльчивого – чем‑то вроде незакрепленной пушки на скользкой, покачивающейся палубе советской политики. Что если он устроит на этой встрече спектакль, который потом поставит в ложное положение и Буша, и Горбачева?

Роберт Гейтс, никак не разделявший то, что он называл «горбоцентризмом» в политике США, попросил президента все‑таки встретиться с Ельциным. Фриц Эрмарт, председатель Национального совета по разведке, поддержал это предложение. Эрмарт не считал, что Горбачев долго продержится в политике и что он действительно вступил на путь радикальных реформ; к тому же на него произвело впечатление возвращение Ельцина на политическую арену. Он сказал Кондолизе Райс, что Ельцин, возможно, эксцентричен и самоуверен, но он выказывает большое мужество – куда большее, чем Горбачев, выступая по тем же позициям, какие должны поддерживать и Соединенные Штаты.

Скоукрофт согласился, что надо бы устроить неприметную встречу между Ельциным и Бушем. В 1975 году, когда Скоукрофт был советником президента по национальной безопасности, Джералду Форду пришлось решать, следует ли ему встречаться с Александром Солженицыным, Нобелевским лауреатом, писателем, изгнанным из Советского Союза в предшествующий год. Генри Киссинджер, бывший тогда госсекретарем, заявил, что Форду «не выгодно» принимать столь видного критика Кремля, и Форд с ним согласился. К возмущению многих консерваторов, Солженицына не впускали в Белый дом.

Теперь Скоукрофт напомнил своим помощникам, как они с Фордом «обожглись» тогда на Солженицыне. Не желая ставить себя и Буша в такое же положение с Ельциным, Скоукрофт попросил Блэкуилла и Райс придумать форму встречи, которая всех бы удовлетворила. Они предложили Скоукрофту принять гостя в угловом кабинете западного крыла. Поскольку Ельцин был просто членом парламента, президент не обязан уделять ему время – Буш и Куэйл могут порознь просто «заглянуть» туда, так что потом не будет ни оповещения в печати о приеме, ни серьезных разговоров на эту тему.

Райс встречала Ельцина у бокового входа, и Ельцин бросил ей: «Когда гости приезжают к президенту, они входят не здесь». Она сказала: «У вас встреча с генералом Скоукрофтом». Ельцин скрестил на груди руки и высокомерно объявил: «Я не сдвинусь с места, пока не получу заверения, что встречусь с президентом!» Райс, говорившая по‑русски, попыталась убедить Ельцина войти в здание, но он продолжал неподвижно стоять.

Наконец она сказала: «К сожалению, генерал Скоукрофт – человек очень занятой, и если мы не собираемся к нему идти, надо об этом сообщить». Ельцин сдался: «Ну хорошо, пошли», – сказал он.

Райс провела его в кабинет Скоукрофта с большими окнами до полу, выходящими на старое серое здание аппарата президента и северную часть участка, окружающего Белый дом. Буш зашел минут на пятнадцать и постарался подчеркнуть «свои очень позитивные отношения» с Горбачевым: американский народ, сказал он, разделяет надежды советского лидера на «успех реформ в Советском Союзе». Ельцин вел себя безупречно. Впоследствии Буш сказал своим помощникам, что гость показался ему «славным малым».

Когда Буш ушел, Скоукрофт задал Ельцину один‑единственный вопрос «Каковы цели вашей поездки?» Ответ Ельцина продолжался почти час он изложил свои мысли о реформе цен, о конвертируемости рубля, о возможности совместного американо‑советского полета на Марс. Нехва