Спички и другие товары были большим дефицитом.

Сахара и сливочного масла не было вообще. Одной

 маминой учительской зарплаты никак не хватало,

 чтобы покормить 6 человек. Для нас начался голод и режим жесткой экономии на всем. Вся старая одежда и обувь зашивалась, перешивалась и изнашивалась до предела. Бабушка пекла оладьи и продавала их на рынке. Мы, дети, по возможности

 бегали босиком. Картошку варили только в мундирах, чтобы было меньше отходов. На щи собирали крапиву, лебеду и другие травы. К школе мама сшила мне новую рубашку из старых лоскутков.

Хлеб выдавали по жестким нормам в организациях. Однажды меня послали в школу за хлебом. Там дали половину буханки с маленьким довеском. Пока шел домой, считал ворон, какой-то парнишка стащил у меня довесок. Дома Марья спрашивает: -а довесочка не было? Мне стыдно было признаться, и я сказал, что довесочек отдал нищенке. На это Марья мне с горечью ответила: - Эх, лучше бы ты мне его отдал! Было очень стыдно.

Моя мама курила. Помню, она подошла на рынке к киоску и ждала, кода подойдет еще кто-нибудь, чтобы купить одну спичку на двоих и вместе закурить.

В холодное время почти все люди ходили в валенках, обязательно подшивали их. Однажды заметил у дружка желтые пятна на ладонях. Спрашиваю, -Ты курил? –Нет говорит. – Валенки с дедом подшивал! Подошвы для валенок вырезали из голенищ старых валенок, пришивали дратвой, скрученной из суровых ниток и хорошо натертых варом (гудроном). Прогудроненая дратва держала подошву даже тогда, когда снизу дратва полностью стиралась. На руках от гудрона оставались пятна, как от курева. На валенки обычно надевали тянучки – это калоши, склеенные из тонкой листовой резины, из автомобильных камер. Они были прочными, легкими, тянучими, надевались на валенки с натягом и потому никогда не сваливались, и были очень удобными. Тянучки были в основном почему-то красными. Клеили их умельцы. К одному из таких умельцев меня однажды посылали; это был некто Бобов, и жил он где-то за минеральной улицей.

 

          С чего начинается Родина? Для меня - с отчего дома.

                               

                                                                          Вот он, этот дом (Фото1956 года).

В этом доме поселился мой дед с

Семьёй, когда разгромили церковь.

Здесь же стали жить наша мама

 с нашим отцом.

Здесь мы с сестрой появились на свет.

Отсюда увели на расстрел моего отца,

 Смарагдова Федора Николаевича.  

Здесь НКВД делал обыск, подозревая

Летнего деда в кознях.

Здесь прошло наше босоногое

голодное детство!

Здесь мы на себе жестко

Почувствовали, что такое война,

 безотцовщина, голод и нищета!

Здесь мы впервые услышали сирены воздушной

 тревоги, увидели как строят бомбоубежища и как

звеньями летают немецкие бомбовозы (так здесь

назывались юнкерсы)!

Отсюда мы бегали смотреть жуткую картину –

убитых красноармейцев, которые защищали город

Калинин (и не пустили немцев в Кашин!). Их было

Очень много, они лежали на полу в огромном пустом            

складе один к одному, все босые, в исподнем белье:

Белые шитые рубашки и такие же кальсоны.

 В таком виде всегда хоронили убитых

Красноармейцев в братских могилах.

Отсюда моя мама вместе с соседками ходила    

Ночами в лес за дровами с топором и санками

(днем там опасались лесников, рубить деревья               

Было запрещено).

Здесь умер дед и старая Марья, нянька бабушки.         Это мой Отец

                                                                                 

С малых лет и до школы я ходил в очаг (так называли тогда детский сад). Хорошо помню, как нам молодая воспитательница зимой с газетой в руках рассказывала о том, что немцы поймали молодую русскую партизанку, жестоко над ней издевались, но она им ничего не сказала, никого не выдала, а потом её повесили. Только хозяйке дома, где её держали, сказала, что её зовут Таня.  А примерно через месяц воспитательница снова нам рассказывала, что было установлено настоящее имя партизанки, что это была московская школьница Зоя Космодемьянская.  (Со временем, конечно мне стало понятно, что нам пересказывали статьи из газеты «Правда» в начале 1942 года).

Помню, как-то летом мы, дошколята, прибежали к большому бараку посмотреть концерт. Внутри стояли скамейки и сцена из досок. Внутрь мы не попали, подсматривали в боковую открытую дверцу, за кулисы. Нам было слышно, что на сцене выступала какая-то маленькая девочка, интересно разговаривала тоненьким голоскам, читала какие-то стихи. Когда её выступление закончилось, из-за занавеса вышла молодая невысокая худенькая женщина. Кто-то сказал, что это Рина Зелёная. До сих пор, вспоминая Рину Зелёную, во мне звучит ее незабываемый голос и чудесная интонация.

        

Это наши уличные друзья: Коля и Нина Гавриловы,             Толя Порочкин.

                            Фотографии 1956 года.

      В школе мы дружили вчетвером (моя сестра училась в третьем классе с подружкой Светланой Семеновой, а я с ее братом Юрой в первом классе).

           Так вот о нашем доме в Кашине.

В доме была одна комната и кухня. В комнате была небольшая печь-лежанка для отопления, и отгорожен угол – спальня для детей. В кухне - огромная русская печь с большой лежанкой (там спал в основном дед) и с большой сводчатой топкой.

В топке в чугунах готовили пищу, грели воду. Когда топка остывала, но была еще теплая, ее чистили и по одному в ней мылись (ванных тогда не было). Помню, как мама забирала с собой в печь нас с сестрой и согнувшись, на корточках мыла нас, малышей из тазика с горячей водой.

  Кроме печи в кухне был один стол и большие полки по стенам. На столе готовили пищу и здесь же обедали. Чай кипятили в большом медном самоваре; самовар грели сосновыми шишкми, огонь раздували голенищем сапога.

При доме, как и во всех древних домах, были сени, чулан, крыльцо и холодный (но всегда чистый) сортир с выгребной ямой. Во дворе стояли два сарая: один для козы, другой для дров (дровеник).

Был большой огород с прудом. Из пруда  брали воду для полива огорода и для хозяйственных нужд.  Воду для питья брали на минералах (вниз по улице Правды, по мостику через Маслятку). Там была  бетонированная выемка со ступеньками,  наподобие блиндажа без крыши, внизу из толстой трубы шла хорошая вкусная вода.

В конце огорода было много высоких вишен и яблони, но,  к сожалению, они все вымерзли в финскую войну (зимой 1939-1940гг морозы были до 40  градусов). В огороде возле улицы Правды росли две огромные красавицы-ели (в 50-е годы на этом месте построили другой дом).

   Когда был жив отец, он увлекался  разведением пчел (научился в деревне у своего отца Смарагдова Н.Н.). Кроме того он окончил сельхозакадемию по специальности «Пчеловодство».

  На фото 1936 года наш дом (вид со двора), возле дома сидит мой отец с мамой,   

    на руках у отца моя сестра (ей полтора года, меня тогда еще не было), виден  

                     сарай-дровеник, огород и отцовская пасека.

Первые фрагменты жизни я помню