Вид берегов Новой Земли и Маточкина Шара

12 августа, вытянувшись завозами с якорного места в море, продолжал Розмыслов путь к северу вместе с трехмачтовым судном промышленников, которое он застал в Бритвиной губе. Двое суток продолжались маловетрия от разных румбов, отчего плавание их было весьма медленно. Несколько раз должны они были вставать на якорь, и не ранее 14-го числа пришли к острову Панькова, лежащему перед устьем Маточкина Шара. Берег продолжался невысокий, к морю обрывистый; покрытые снегом и туманом горы лежат от него в отдалении; «таким образом, между горами и морем находится обширная равнина, ничем, кроме растущего моха, не испещренная». В Маточкином Шаре встретил их шторм с востока, в продолжение которого они должны были оставаться на якорях. 16 числа поутру пошли по проливу к востоку, но когда миновали мыс Бараний, кормщик Чиракин объявил, что он далее того места не бывал и потому судно вести не может. Это заставило Розмыслова встать на якорь. На другой день отправился он на гребном судне для промера пролива и к 19 числу промерил его до мыса Моржовый и нашел везде глубину от 9 до 15 сажен, грунт – камень. Противные ветер и течение заставили его отсюда возвратиться к судну. 21 августа отправил он подштурмана Губина к речке Медвянке для того, чтобы оттуда начать описание южного берега Маточкина Шара; сам же, в ожидании его возвращения, промерял пролив от своего судна по разным румбам, брал пеленги^[109] с разных пунктов берега и прочее. Губин возвратился к судну 30 августа, и Розмыслов тотчас отправился для окончательного обозрения Маточкина Шара. Прибыв в тот день к его восточному устью, взошел он на высокую гору и увидел, что Карское море ото льдов совершенно свободно. Это открытие его, конечно, обрадовало, но худые качества кочмары не оставляли надежды воспользоваться безледностью моря. «Наше судно, – говорит он, – противными ветрами ходить весьма не обыкло; неспособность оного известна, и на что-то доброе надеяться невозможно; сложение оного не дозволяло ни на парусах ходить против ветра, ниже лавировать, ниже дрейфовать; когда оное имеет ветер с кормы, то большой парус нарочито способствует, но если ветер переменился и стал противен, то должно подымать другой, малый парус и возвращаться назад». На обратном пути осмотрел Розмыслов Белужью губу, находящуюся в северном береге пролива в 13 итальянских милях от восточного устья, которую он нашел удобной для зимовки судов. 2 сентября прибыл к своему судну; в ожидании, когда ветер позволит им идти далее по проливу, он продолжал описание южного берега, начатое подштурманом Губиным. Между тем, предвидя, что ему придется зимовать в Маточкином Шаре, он разобрал стоявшую около того места избу и взял на судно, чтобы зимой иметь более простора. 6 сентября поднялся, наконец, ветер с юго-запада; они подняли паруса и на другой день прибыли в Белужью губу.

Приближение зимы было в это время уже весьма приметно; морозы со дня на день становились сильнее, ветры большей частью дули бурные, погоды стояли ненастные. Уверясь, что в этом году невозможно уже ничего более предпринять, решился Розмыслов остановиться на зимовку и для этого избрал небольшую бухту Тюленью, в восточном берегу Белужьей губы. Избу, найденную в Маточкином Шаре, поставил в этом месте, а привезенную с собой сложил на южном берегу у Дровяного мыса для того, чтобы иметь зимой выгоднейшие промыслы. В каждую из изб поместилось по семь человек. Кормщик Чиракин был тогда уже болен.

20 сентября покрылся льдом Маточкин Шар; 25-го посетили Розмыслова жившие на Дровяном мысу спутники его и сказывали, что и по Карскому морю весь горизонт также покрыт льдом. В этом месяце при пасмурной погоде дули большей частью тихие восточные ветры. Снег шел почти каждый день.

Октябрь. Ветры частью крепкие, частью тихие, чаще с востока; пасмурные и туманные погоды, иногда вьюги.

Ноябрь. Крепкие ветры с разных сторон, морозы и вьюги, пасмурная погода. 1 числа законопатили избяные окна «от нестерпимости больших снегов и крепких ветров, да притом солнце, скрывши свои лучи за горизонт, не дает уже дневного света». 17-го кормщик Чиракин окончил свои долговременные страдания. Кроме него, больных было обыкновенно два или три человека.

Декабрь. Бурный месяц; ветры преимущественно северо-восточные и северо-западные; облачно, жестокие морозы и вьюги. 12 числа пополудни в восемь часов было затмение луны на румбах ONO; больных один или два человека.

1769 год, январь. Бурный месяц. Ветры северо-западные; облачные погоды. 24 числа увидели мы солнце на горизонте «при склонении южном 16°20′».

Мы теперь достоверно знаем, что Розмыслов зимовал на широте 73°18′. В этой широте, при обыкновенной горизонтальной рефракции, верхний край солнца должен показаться на горизонте при южном склонении около 171/2°, следовательно, 19 января. Пятидневное опоздание его в этом случае весьма легко объясняется тем, что южный горизонт места зимовки Розмыслова пересечен высокими горами, заслоняющими солнце, когда оно в самом деле находится уже сверх горизонта. В журнале Розмыслова не сказано, когда именно оно скрылось за горизонт; но если это случилось в тот день, когда они законопатили свои окна, то скрытие его совершенно согласно с исчислением математическим.

26 января работающих с трудом два человека; да и «прочие имеют немалую тесноту в груди, ибо крепость ветра и снежная вьюга не допускают делать прогулки за десять сажен».

31 числа «один из работников, живших на Дровяном мысу, увидя на северном берегу стадо оленей, вознамерился идти, дабы получить, сколько из оных всевышний определить изволит; и по отбытии его, через малое время, сделался вдруг жестокий ветер и курева (вьюга), который закрыл своей темнотой глаза, дабы видеть человека за 10 сажен; от чего наш промышленник через сутки назад не возвратился, поэтому и положили считать его в числе мертвых без погребения».

Февраль. Северо-восточные и северо-западные ветры, частью крепкие, частью посредственные; туманы, вьюги и жестокие морозы.

Март. Бурный месяц. Ветры северо-восточные, северо-западные, западные; туманы и вьюги; тяжело больных три человека.

Апрель. В первую половину месяца сильные ветры с севера и северо-запада, сырые погоды. 17 числа «с полудни шторм от SW, слякоть и временно дождь; напоследок сильный град, величиной в половину фузейной пули, который продолжался до полуночи». Необыкновенное явление в такой широте и в такое время года. В последнюю половину месяца ветры умеренные и погода ясная. 23 числа на Дровяном мысу умер один работник.

Май. Переменные ветры и погоды. «22 числа с NW жестокий ветер, которым с высоких гор наносило тяжелый горький воздух, наподобие дыма». Умерло два работника, а двое были тяжело больны. Розмыслов, проведя всю зиму в вынужденной праздности, приступил в конце этого месяца к геодезическим работам.

Июнь. Весьма переменные ветры и наиболее пасмурная погода. Умер один работник. 16 числа лед в Шаре был еще толщиной в два аршина. 30-го «по Шару видно, что от дождей и с гор сильно шумящими ручьями воды толщину снега весьма убавило», а лед еще довольно крепок; решился Розмыслов окончить по льду описание южного берега пролива и для того отправился к реке Шумиловой, «оставив на милость сына бога вышнего» двух своих больных.

Июль. Первая половина месяца тихая, последняя – бурная; ветры с северо-запада и юго-запада; погоды пасмурные и дождливые, 6-го умер один из матросов Розмыслова. 9-го лед в Белужьей губе исчез, но в проливе стоял он до 18 числа. Когда лед в судне растаял, сквозь многие гнилые места открылась в нем большая течь, так что они дважды в сутки должны были отливать из него воду. Вырубая гнилые места, наполняли они пустоты густой глиной, смешанной со ржаными отрубями; «везде, где нужно было, конопатили, только течь не успокаивалась».

К 1 августа Розмыслов приготовил свое судно к походу; но Маточкин Шар очистился ото льда не ранее 2 августа. Розмыслов немедленно оставил свое зимовье, в котором был заперт льдом в течение 316 дней, и направил курс в Карское море, будучи сам болен и имея, кроме подштурмана, только четырех здоровых человек.

Широту места зимовки определял он пять раз, измеряя меридиональные высоты солнца астролябией. Выводы наблюдений его между собой довольно сходны, а средний из них есть 73°39′. Погрешность этого вывода, по достоверно известной нам ныне широте Маточкина Шара, есть 21′ севернее истинной, и потому следует полагать, что астролябия его имела постоянную погрешность около 1/ 3°. Склонение компаса определил он 31/2° О. Подъем воды в проливе – два фута в сизигии;^[110] длина Маточкина Шара по его измерению содержит 42 итальянские мили.

Сколько здоровье его позволило, осматривал он не только берега, но и горы, прилежащие Маточкину Шару. Они состоят «из мелких и крупных плитных камней, имеется на многих и трухлой слоями аспид». Он не нашел нигде «никаких отменностей и курьезных вещей, например как руд, минералов, отличных и неординарных камней и соленых озер и тому подобных, а особенно ключей вод и жемчужных раковин». Кормщик Чиракин рассказывал Розмыслову, что где-то на южном берегу лежит небольшой камень «такой красоты, что в ясный день при солнце он представляет глазам искры разных цветов; и почитал его примечания весьма достойным; но ныне (весной 1796 года) я с бывшими при мне людьми прилагал старанье найти тот удивительной красоты камень; но множество их обойдя, и ни один, кроме своего дикого цвета, никакой отмены не показал, и так его оболганье явно видится, ибо как, по его объявлению, почти за алмаз почитаемый камень мог бы скорее и легче получить себе в пользу, нежели употреблять свои трудные промыслы». По горам есть много пресных озер, где водится мелкая рыба, «которую нам ловить, за неимением к тому сетей, было невозможно». «Растущих деревьев весьма не имеется» потому, говорит Розмыслов, что лето продолжается один только август и несколько дней сентября, а потом вдруг наступает зима; «да и травам за беспрерывной зимой никаким расти невозможно; но хотя изредка и находили выходящую из-под снега траву, называемую зверобой, и салат, но какую силу имеют оные, неизвестно». Из царства животных водятся большими стадами дикие олени, также песцы, волки и белые медведи. Весной прилетают дикие гуси, чайки и галки. Морские животные – белухи, разных родов тюлени и моржи.

Розмыслову предписано было переплыть Карское море для измерения расстояния между Новой Землей и противолежащим материковым берегом. По этой причине, выйдя 2 августа в 11 часов вечера из Маточкина Шара, лег он прямо на восток. Проплыв около шести итальянских миль, он стал встречать мелкие носящиеся льды, которые час от часу становились гуще, и, наконец, 3 августа в восемь часов вечера, в 33 итальянских милях от Новой Земли, совершенно преградили ему путь. Они составляли непрерывную сплошную цепь, «между которой с верху мачты водяного проспекта да берега не видно. Между тем судно повредило льдами, и сделалась в нем немалая течь; из-за чего согласно положили, дабы с худым судном не привесть всех к напрасной смерти, поворотить по способности ветра к Маточкину Шару». 4 числа около полудня они опять увидели берег Новой Земли, а в нем отверстие, которое сочли за устье Маточкина Шара; войдя в него, они увидели свою ошибку: это была какая-то неизвестная им губа, берега которой окружены были рифами. Штиль не допустил их выйти из нее в то же время, и они должны были бросить якорь. 6 августа в полдень поднялся ветер с северо-востока, помог им освободиться из этого места, замечательного для них еще потому, что должны были в нем предать морской бездне одного из своих сотоварищей, это был восьмой и последний человек, умерший на Новой Земле.

Губа эта, которую Розмыслов нанес на своей карте под именем Залива Незнаемый, находится в 20 итальянских милях к северу от восточного устья Маточкина Шара; она лежит по румбам S и N. Предела ее в этом последнем направлении Розмыслов не видел, и потому может статься, что это пролив, отделяющий от берега Новой Земли остров или несколько островов. Розмыслов не имел никакой возможности исследовать это место, так как он сам и помощник его Губин были больны, работников оставалось только четверо, провизия была на исходе, а судно текло по дюйму в час на якоре. В этом плохом состоянии помышляли они только о том, как бы возвратиться в отечество.

Розмыслов не говорит, что побудило его, выйдя из губы Незнаемой, плыть к югу; но по догадке ли это было, или по расчету, только, проплыв к юго-юго-западу 27 итальянских миль, усмотрел он настоящее устье Маточкина Шара и, войдя в него, продолжал путь к западу. 8 августа ночью стал он на якорь перед устьем реки Маточки. Его первой заботой было открыть место течи. Выгрузив судно, нашел он по обе стороны форштевня несколько сквозных дыр. Он велел их законопатить, замазать глиной и обшить досками. Но когда опять снялся с якоря, то увидел, что «наши глиняные пластыри размывает водой и течь делалась прежняя, от чего пришли в немалое починки оной отчаяние». К их счастью, пришла в это время в Шар ладья крестьянина Водохлебова. Кормщики ее Лодыгин и Ермолин уговорили его пересесть с командой к ним на судно, «ибо уже на утлом судне через обширность моря пускаться невозможно, о чем и по закону приговорено, что можно получить самовольную смерть и назваться убийцами». «Для вышеписаных резонов», выгрузив судно свое совершенно и оставив на нем одни мачты, отвел его Розмыслов в реку Чиракину, а сам с товарищами перебрался к человеколюбивым Лодыгину и Ермолину. Они простояли в Маточкином Шаре до 25 августа, погрузив в судно оставленный тут промысел, а потом отправились в море. 27 августа на рассвете, отплыв 25 итальянских миль к SWtW, встретили густые льды, сквозь которые пробирались разными курсами до вечера следующего дня, а потом более их уже не встречали. 31 августа увидели они семь островов, а на другой день за противным ветром остановились на якоре в губе Порчниха, что за большим Оленьим островом. 2 сентября, при попутном ветре, поплыли опять под парусами и 8-го того же месяца прибыли благополучно к городу Архангельску.^[111]

Экспедиция Розмыслова не удовлетворила, по-видимому, ни одной из сторон, участвовавших в ее снаряжении. Хозяин судна в расчетах своих обманулся; в гидрографическом отношении сделано было также не очень много, хотя Розмыслов первый измерил длину Маточкина Шара, и столь тщательно, что описание его и по сей день остается точнейшим; измерение, которое мы сделали в 1823 году, не может с ним сравниться. Но путешествие это заслуживает нашего внимания с другой стороны: оно живо напоминает нам мореходцев XV и XVI веков; мы находим в нем те же малые средства, употребленные на трудное и опасное предприятие, ту же непоколебимость в опасностях; то же упование на благость промысла; ту же решительность, которая исключает все мысли, кроме одной – как вернее достигнуть поставленной цели. Если мы рассмотрим, с какой твердостью Розмыслов, изнемогая от болезни, потеряв почти две трети своего экипажа, с никуда не годным судном, без помощника и почти без всяких средств, старался исполнить предписанное ему, то почувствуем к нему уважение невольное.

В продолжение почти полувека после путешествия Розмыслова о Новой Земле не заботился никто, кроме промышленников, плававших туда ежегодно из разных мест Архангелогородской губернии. Темные предания о металлическом богатстве страны этой находили веру только между любителями необыкновенного, и архангельские судохозяева не помышляли более о непосредственной добычи золота на Новой Земле, довольствуясь тем, что им доставляли звериные промыслы. Предания эти были, однако же, достаточны к возбуждению патриотического духа нашего знаменитого соотечественника графа Н. П. Румянцева, с именем которого связаны воспоминания о непрерывном ряде предприятий, проведенных в пользу наук и отечества. Они побудили его (1806 год) снарядить на собственные средства экспедицию, которая бы исследованиями, произведенными на месте, объяснила это обстоятельство, заслуживающее любопытства. По рекомендации действительного статского советника Дерябина государственный канцлер возложил это дело на горного чиновника Лудлова, служившего при Гороблагодатских заводах, предоставя Беломорской компании снарядить судно, которое должно будет перевезти его на Новую Землю.^[112]

Беломорская компания избрала для этого одномачтовый тендер «Пчелу», в 35 тонн, который она прежде употребляла для промыслов и который с 1806 на 1807 год зимовал в Екатерининской гавани. Для управления им наняли штурмана 9-го класса Поспелова, только за год до того взявшего отставку из флота. Поспелов отправился из Архангельска 7 марта 1807 года и прибыл 21 в Колу, а 29-го того же месяца присоединился к нему и Лудлов, который еще в конце июля 1806 года приехал в Архангельск; но так как компания не имела заблаговременно сведения о его назначении, то и не могла отправить его в то же время, и он должен был провести зиму в Архангельске. Поспелов нашел тендер «Пчелу» хотя и удобным для предстоящего плавания, но в величайшем беспорядке; он лежал под берегом на боку, затертый льдом, занесенный снегом; многие важные члены были сломаны или повреждены; многих необходимых вещей не было вовсе. Приведение всего этого в порядок, при весьма ограниченных средствах, стоило ему немалого труда. Недостающие вещи были к нему доставлены из Архангельска на шняке в начале июня, а к исходу того же месяца успел он своей неутомимостью привести судно в совершенную готовность к походу. 23 июня Лудлов, живший все это время в Коле, перебрался на «Пчелу», а 29-го отправились они в море. Экипаж тендера составляли: мезенский мещанин Мясников за кормщика, восемь матросов и два верных работника. Крепкий северный ветер заставил их на другой день укрыться за островом Кильдиным, где они простояли только несколько часов. Выйдя опять в море, встретили они противные крепкие ветры. Морская болезнь, в сильной степени которой страдал Лудлов, вынудила Поспелова 3 июля зайти в Кемское становище, что за Семью островами. Целую неделю продолжались крепкие ветры от NO и NW, так что они не ранее 11 июля смогли опять выйти под парусами. Пять дней плыли они к северо-востоку с ветрами более или менее благоприятными и имея по большей части пасмурные погоды; льдов на этом переходе не встречали они ни разу; но холодный воздух заставлял их иногда подозревать близость их на ветре. 17 июля поутру увидели они берег Новой Земли около южного устья Костина Шара; ветер подул с севера и заставил их стать на якорь в этом проливе. Лудлов съезжал на берег Междушарского острова, состоящий из сланца, покрытого тундрой без малейших признаков каких-либо руд.^[113]

19 июля они снялись с якоря и поплыли к северу вдоль пролива. Ветер вскоре сделался опять противный, но они продолжали лавировать до вечера по глубине 5-15 сажен, грунт – синий ил. Продолжая лавировку в следующие дни, подошли они 23 числа к островкам Белым,^[114] на которые Лудлов съезжал и нашел, что они состоят из гипса, совершенно обнаженного. На одном из островков находится соленое озеро. Ветры еще два дня продолжались неблагоприятные, но 25 числа подул ветер от SO, с которым они за один день пришли в северное устье Костина Шара и остановились на якоре между островами Вальковым и Ярцовым, на север от пролива, отделяющего последний остров от Междушарского и известного под названием Железные Ворота. Глубина в этом месте 23 сажени, грунт – синий ил; вообще по Костину Шару не нашли они нигде менее пяти сажен, грунт по большей части синий ил. Лудлов съезжал на острова Вальков и Ярцов; но об исследованиях его мы ничего не знаем. В Вальковом становище находилось в это время судно Беломорской компании, на Новой Земле зимовавшее.

В Костином Шаре Поспелов обсервовал широту места 71°05′, которая весьма мало различается от новейших определений. Наловив птиц и запасшись яйцами их, вышли они 28 июля поутру из Костина Шара в море и поплыли вдоль берега к северу. Ветры стояли тихие и переменные, отчего плавание их было довольно медленным.^[115] На четвертый день подошли они к устью Маточкина Шара. Лудлов желал остановиться в губе Серебрянке, где ему надлежало производить минералогические исследования свои, но так как эта губа совершенно открыта с моря, то и должны они были идти в самый пролив и остановились в тот же день в губе Староверской, находящейся в южном береге, в 21/2 милях от устья Шара.

Они нашли тут становую избу, с баней, в довольно хорошем состоянии, которую и заняли. Вокруг лежало несколько карбасов, оставляемых обыкновенно промышленниками на местах их промыслов; один из них надлежало исправить и вооружить для перевозки Лудлова в губу Серебрянку, отстоящую от Староверской в девяти итальянских милях. Дело это кончили к 4 августу, и Лудлов тогда же отправился в свой путь; но на другой день возвратился, не в состоянии будучи выгрести против довольно большого от NW волнения. 6 августа к вечеру отправился Лудлов вторично и 7-го к полудню уже возвратился, исполнив возложенное на него дело. В столь краткое время успел он «обойти в разных высотах до снежной границы весь берег, окружающий губу Серебрянку; он не нашел ни малейшего признака, чтобы там когда-нибудь производилась горная работа, и ни малейшего вида серебряных руд; только нечаянно увидел он на поверхности кусок свинцового блеска, «во ста центнерах которого находился, может быть, золотник серебра».^[116] Лудлов замечает весьма справедливо, что название этой губы вовсе не доказывает, чтобы окрестности ее действительно содержали серебро, поскольку оно может быть обязано своим происхождением обманчивому виду берега, состоящего из талькового сланца, слюды и «кошечьего серебра».

По возвращении в Староверское становище Лудлов продолжал осматривать окольные берега. На северной стороне пролива нашел он серу и медный колчедан. По его мнению, «в случае возвышения цены на медь, можно камни, ее содержащие, перевозить в Лапландию,^[117] где при изобилии лесов переплавка их не будет стоить значительных издержек». Лудлов, вероятно, подразумевал южнейшие округа Архангельской губернии, поскольку Лапландия в этом отношении есть одна из беднейших стран на свете. Он оспаривает также мнение, будто бы горы Новой Земли есть продолжение Уральского хребта, потому что южная половина Новой Земли совершенно ровна и что горы начинаются с 75° широты; что направление их с О к W, между тем как Уральский хребет идет от SW к NO.^[118] Лудлов думает, невзирая на собственный малый успех, что Новая Земля заслуживает точнейших исследований минералогических; он полагает, что на берегах Маточкина Шара есть малахит, потому что промышленники наши, по словам кормщика Мясникова, находили там зеленую краску.^[119] Между тем Поспелов, страдавший во все это время простудой, готовил судно к походу и, по обычаю Новоземельских мореходов, срубил из выкинутого леса крест около восьми футов вышиной, который с приличной надписью поставил близ избы. 12 августа донес он Лудлову о готовности судна. Лудлов, объявив, что не имеет надобности оставаться на Новой Земле далее, приказал ему сняться с якоря и плыть ближайшим путем в Архангельск. Первые двое суток плавание их было успешным и покойным; но с 17 августа начались крепкие ветры, частью им противные, 20 августа, миновав Святой Нос, вступили они в Белое море. 22 числа, встретив у острова Сосновца сильную бурю с запада, должны были спуститься в Трехостровское становище, где простояли до 30 августа. В это время Лудлов ездил берегом в Панойское селение. Выйдя снова в море, дошли они благополучно до реки Золотицы; но оттуда буря заставила их опять возвратиться и лечь на якорь за островом Сосновцем. 2 сентября с северо-восточным ветром вышли опять под парусами, но в тот же день встретили крепкий противный ветер. Не будучи более в состоянии переносить жестокую морскую болезнь, Лудлов приказал высадить себя на берег в деревне Ручьях (на половине расстояния между Зимними Горами и Вороновым Носом), решаясь ехать в Архангельск берегом, а Поспелову предоставил следовать туда же морем. Последний в тот же день вышел в путь при попутном ветре, с которым 5 сентября прибыл в реку Двину.

Поспелов подробно заносил свое плавание в журнал. Не имея ни одного помощника, не имел он и возможности сделать точной описи виденных им берегов Новой Земли, но, заметив с самого начала несходство данных ему карт с истиной, брал он часто пеленги, замечал положение берегов и по этим данным составил неплохую карту Новоземельского берега от Костина Шара до Маточкина, с видами, весьма хорошо изображавшими общую окрестность горных хребтов этого пространства берега. Все эти документы представил он в Правление Беломорской компании. Были ли они представлены куда-нибудь далее, мне неизвестно; но знаю то, что труды Поспелова, жившего с того времени и по сегодняшний день безвыездно около Архангельска, остались безо всякого внимания, а Лудлов, возвратившись в С. – Петербург, удостоился счастья быть представленным государю императору и всемилостивейше был награжден чином маркшейдера.^[120] Ни тот, ни другой путешествия своего в свет не издавали. Оно сделалось впервые известным через Берха, поместившего в журнале «Сын Отечества» (1818 год, № 45) его краткое описание, составленное со слов Лудлова. Статья эта, сверх некоторых пристрастных суждений на счет Поспелова, содержит многие погрешности в числах, именах и происшествиях, доказывающие, что Лудлов журнала не вел, а говорил только по памяти. Поспелов доставил мне в 1822 году в оригинале свой журнал, карту и виды, копии с которых представлены мной в Государственный Адмиралтейский Департамент.

Карта Новой Земли

Из этого обозрения всех путешествий, совершенных к Новой Земле по 1807 год включительно, явствует, что карты ее могли быть основаны на плаваниях только трех мореходов – Баренца, Розмыслова и Поспелова. Баренц один из всех оплыл весь северный и весь западный берег, от самой северо-восточной оконечности до островов, лежащих под южным берегом, не достигнув, однако же, южнейшего ее мыса; Розмыслов, один же из всех, измерил пролив, протекающий поперек Новой Земли, и определил его широту, описав, как будто для исправления ошибки Баренца, часть берега, не осмотренную этим мореплавателем; наконец, Поспелов один из всех проплыл Костиным Шаром и определил его широту. Но так как плавание последнего оставалось по сей день неизвестным, то основанием карт Новой Земли должны были служить только соединенные описи Баренца и Розмыслова. Правда, что в совершенной точности обеих всякому было позволительно сомневаться, взирая на несовершенство мореходной науки в их времена; но не было никакой основательной причины изменять описанный ими вид берега Новой Земли, ни одного обстоятельства, по которому следовало поместить ее западнее или восточнее или увеличить протяжение Маточкина Шара хотя бы на одну милю. При всем том появились карты на разных языках, которые во всех важнейших частях отличались от карт этих мореходцев. Маточкину Шару, помещенному на широту 741/2 и 75°, дана была длина до 160 итальянских миль, т. е. вчетверо больше найденной Розмысловым; Баренцев мыс Желания полагался в долготе 66° вместо 77°, а на других в широте 78° вместо 77° и т. д. Словом, новейшие карты эти с первоначальными не имели уже ничего общего, кроме некоторых названий, и то весьма часто искаженных.^[121] Трудно решить, кому обязана была география за подобные исправления карт; вероятнее всего, что они вкрались мало-помалу. Для ясного показа неосновательности этих исправлений и того, сколь мало удалены были от истины старинные карты Баренца и Розмыслова, напротив того, сколь много погрешили новейшие, прилагается при этом сравнительная карта, на которую положение берегов Новой Земли нанесено по описаниям Баренца и Розмыслова с карт, впоследствии исправленных, и, наконец, по нашему описанию.

Карта Новой Земли

Восточная часть южного берега Новой Земли, равно как и весь восточный берег, оставались совершенно неизвестными. Ни один из перечисленных мореплавателей не видел ни ее южной оконечности, ни северной острова Вайгач. На голландских картах берега обеих земель показывались почти соединяющимися, так что надлежало догадываться о существовании между ними пролива; а некоторые из путешественников этой нации смешивали даже в повествованиях своих Новую Землю с Вайгачем. На русские карты часть эта наносилась, как кажется, по рассказам промышленников, но и в этом случае страсть исправлять послужила ко вреду истины: пролив, отделяющий Новую Землю от Вайгача, сужен был до четырех или пяти миль вместо 26, чего не случилось бы, если б прозорливые географы имели большую веру к грубым картам наших мореходов, на которых взаимное положение мысов Кусова и Воронова было показано довольно верно.

Объяснение столь соблазнительного противоречия, с одной стороны, и совершенной неизвестности – с другой, было предметом последнего путешествия, о котором нам остается еще упомянуть и которое было как бы введением к четырехкратному путешествию, описываемому в этой книге.

1819. Лазарев. В 1819 году, в то самое время, когда приготовлялись известные экспедиции к северу и к югу, под начальством капитанов Беллингсгаузена и Васильева, последовало высочайшее повеление о снаряжении у города Архангельска третьей экспедиции для описи Новой Земли. Управление ей поручено было лейтенанту Лазареву 1-му.^[122] Содержание инструкции, от Государственной Адмиралтейств-коллегии ему данной, было следующее: при первом открытии мореплавания выступить в море и плыть к Новой Земле; проходя остров Колгуев, определить долготу его; если можно будет прийти к Новой Земле в исходе июня или в начале июля, то остановиться на якоре где-нибудь у южного берега и послать два гребных судна описывать восточный и западный берега, а третье – остров Вайгач; в исходе июля идти к северу по западной стороне Новой Земли; пройти сквозь Маточкин Шар и через Карское море к острову Белому; попытаться обойти северо-восточный мыс Новой Земли; и, наконец, соединиться с отряженными гребными судами в Маточкином Шаре или другом каком месте; если ж по каким-нибудь причинам нельзя будет отправиться из Архангельска прежде половины июля, то плыть уже прямо к Маточкину Шару и оттуда отправить гребные суда к югу, одно по восточной, другое по западной стороне Новой Земли и, приложив старание, исполнить все предписанное, при первом случае – соединиться с ними на южном берегу. По наступлении сентября месяца возвратиться к Архангельску.

Лейтенант Лазарев прибыл в Архангельск 19 апреля с лейтенантом Корсаковым и Барановым. Ему дан был конфискованный английский бриг «Кетти», обращенный в транспорт, который, по назначении в эту экспедицию, назван был «Новая Земля». Приведение этого довольно старого судна в состояние выдержать предстоящую ему тяжкую службу стоило многих трудов. По вскрытии реки Двины приведено оно было из Лапоминской гавани, для окончательного вооружения, к Адмиралтейству. 19 мая прибыл из С. – Петербурга мичман Кюхельбекер, с инструментами, которые при отъезде Лазарева еще не были готовы, а к 9 июня бриг «Новая Земля» был совершенно готов к отправлению в море. Он был снабжен всеми нужными астрономическими и математическими инструментами, провизией на год, разными противоцинготными средствами, теплой одеждой и обувью и всякого рода орудиями для ловли зверей, птиц и рыб. На случай зимовки были приготовлены две разборные избы, но теснота судна не позволила Лазареву взять с собой более одной. Сверх упомянутых уже офицеров, находились на его бриге штурман Харлов 1-й, штаб-лекарь Братановский, и 44 человека нижних чинов служителей. Назначены были еще горный чиновник и рисовальщик, но они не застали уже в Архангельске бриг «Новая Земля», отправившийся в море 10 июня.

14 числа лейтенант Лазарев подошел к острову Моржовец и от него взял курс прямо к Канину Носу, который миновал 16 июня, не встретив на пути ничего, кроме нескольких гряд берегового льда. По счастливому случаю избежал он всех опасностей, которыми усеяна эта часть моря, и, как кажется, не попал даже ни на одну из малых глубин, поскольку о них не упоминает. Это побудило его рекомендовать путь восточной половиной моря всем плывущим судам из Архангельска в Северный океан. Однако же преопасные Северные Кошки и жестокие, неправильные течения, конечно, навсегда удержат их при вернейшем и нисколько не более продолжительном западном пути, на котором и льдов менее встречается, чем на восточном. В 1821 году мы последовали совету Лазарева и едва избежали совершенного корабле-крушения.

При первом вступлении в Северный океан встретили Лазарева льды. Намерение его было плыть прямо к Маточкину Шару, так как он полагал, что продолжавшиеся всю весну северные ветры должны были очистить ото льдов севернейшие берега Новой Земли; но, видя, что по мере удаления к северу возрастает количество и плотность льдов, решился он идти к южной оконечности Новой Земли, но и с этой стороны поставили ему льды необоримые препятствия. 1 июля, убедившись, что весь южный берег до мыса Бритвина окружен непроходимым льдом, решился он спуститься к острову Колгуев, который и увидел в тот же день. Около этого времени стала появляться в экипаже брига болезнь, бывшая впоследствии одной из главных причин худого успеха экспедиции.

Прокрейсеровав на высоте острова Колгуев пять дней и определив северо-западной его оконечности широту – 69°28′30′′ и долготу – 48°31′ О, спустился он к востоку, но вскоре опять встретил лед. Продолжая с ним бороться без успеха 11 дней, 19 июля увидел он берег, который считал «юго-восточной частью Майгол Шара», и пошел к северу, чтобы осмотреть Костин Шар. 21 числа определил наблюдениями один, неизвестно, впрочем, какой, пункт берега и заключил, что на прежних картах положен он был восточнее почти на 90 миль. Окруженного густыми льдами, застиг его 25 июля шторм; по окончании его подошел он к берегу около Майгол Шара и, найдя его очистившимся ото льдов, поспешил воспользоваться попутным ветром с запада, чтобы осмотреть южную оконечность Новой Земли. Следуя вдоль берега, видел он несколько крестов, а к юго-востоку с саленга^[123] вершины гор, «кои полагать должно на острове Вайгатском».^[124] Лазарев думал стать на якоре в Марсулином Шаре, положение которого было для этого во всех отношениях выгодно; но льды вынудили его в тот же день (27 июля) возвратиться и по-прежнему искать прохода в Костин Шар. Против Майгол Шара сделался штиль, и течением стало приближать судно к берегу, почему лейтенант Лазарев должен был бросить якорь, который он, однако же, при первой возможности опять поднял и поспешил удалиться в море. «Поспешный мой уход из сего довольно знаемого места, – говорит Лазарев, – ускорен неверной надеждой в доставлении свежей воды, ибо хотя по приближении нашем к сей бухте приметная перемена пресности воды явно доказывала течение в оную рек, но дальность и трудность в доставлении оной от находящегося там льда, опасность в повреждении судна носящимися льдинами при течениях и безызвестность скорого отвращения сих наскучивших нам препятствий вынудили нас искать другого удобного места». Счислимая широта^[125] якорного места 71°, долгота 52°41′, прикладной час 12°28′. Вода при северных течениях увеличивалась от 10 футов до 71/2 сажен, «а на отмели, найденной гребными судами у северо-западной оконечности Майгол Шара, от 10 до 8 футов до 41/2 сажен». Такой подъем воды, равный почти тому, который бывает в С. Мало и Бристоле, совершенно невероятен, поскольку как из прежних, так и из новейших наблюдений известно, что на Новой Земле прилив не поднимается нигде более, как на два или три фута.

Оставив это место, решился лейтенант Лазарев идти к Маточкину Шару. Он плыл к северу вдоль берега, уже очистившегося ото льда, до 3 августа, когда на широте 731/4° встретил опять густой лед. Постоянная пасмурность, сопровождавшая его на этом переходе, не позволила ему обозреть берега с надлежащей подробностью; он успел, однако же, определить положение мыса Кармисульского (вероятно, Кармакульского), широта кот