Влияние Каппадокийцев в Европе

Пока Каппадокий проводил свои ночи в изоляции в Эрджиесе, уцелевшие члены клана распространились по Европе, стремясь покинуть землю, что послужила гробницей многим их чадам и братьям. Часть осталась в Эрджиесе, другие поселились в земле, сейчас принадлежащей Турции и Византии, большинство оставили болезненные напоминания позади, двинувшись еще дальше на запад.

Именно в эти ночи вышел вперед наш неафишируемый альянс с Вентру. В обмен на условия для изучений, мы с радостью помогали Патрициям в консультациях и исследованиях. Так продолжается до сего времени, и этот симбиоз во многом продвинул наши изучения.

С помощью капитала Вентру оказалось намного проще продолжать наши медицинские исследования, как собственными силами, так и влияя на растущее медицинское общество цирюльников и травников. Деньги, престиж и связи Вентру открыли нам более многочисленные и более легкие входы к тем, кто находил забытые тексты и раскапывал полезные документы. Дворы Вентру (и, в какой-то степени, Лазомбра, хотя редок тот Магистр, кто держит совет с кем-то, кроме своих) были также космополитическими местами, где мы могли дискутировать с выдающимися мыслителями своего времени, как смертными, так и Каинитами. Наконец, Вентру обеспечивали прекрасную защиту от вездесущих опасностей мира – Люпины обнаружили, что нападать на нас в замках необычайно трудно.

Наше распространение по Европе оказалось бесценным, как было признано нашими ежегодными собраниями в Эрджиесе. Хотя мы и не ставили целью повышение влияния, тем не темнее, мы закрепились в уголках континента, где наша работа могла идти в задаваемом нами темпе. (Наш славный клан может похвалиться даже несколькими князьями в горстке разобщенных городов).

Наш клан часто обвиняют в узколобости, но на самом деле мы сильно изменились с нашего вселения в материковую Европу. Наши ряды разветвленные, в основном благодаря старейшинам, которые не желают повторения бесплодных странствий, последовавших за падением Второго Города. Среди нас много поэтов, жгущих сердца глаголом. Много среди нас жрецов и духовенства, заботящихся о вере и различных обителях Христианства, Ислама и язычества среди прочего. Мы посвятили художников и ремесленников и градостроителей, сохраняя их работы, удовлетворяющие основные нужды ночной жизни. (Разве не принимаем мы каждый вечер как само собой разумеющиеся вечные ответы, сокрытые в этих вещах?) Философы, цирюльники и ученые пополнили наши ряды, увеличивая источник знаний, столь милый нам. Даже камергеры и советники почтили наш клан, направляя феодальных владык даваемыми нами мудростью и пониманием.

 

Влияние внутри Церкви

Поскольку дух наш взывал к ответам на вечные вопросы, далеко не один из нас внял зову Церкви. В ранние ночи нашей миграции в Европу многие из нас надели рясы в изолированных монастырях. Уединившись вне досягаемости интриг прочих вампиров и испорченности городского общества, монахи-Каппадокийцы проводили ночи в одиночестве. Мы нашли весьма плодотворную нишу для преследования наших целей, будь то копирование книг или перевод рукописей. Живя среди людей без их ведома, Каппадокийцы распространялись как невидимый покров над землей, выпивая как можно меньше из братьев в монастырях или из животных в аббатских конюшнях. Большинство христианских монастырей приютили в свое время Каппадокийцев, а то и продолжают делать это поныне.

Подниматься на верхние ступени в Церкви всегда было трудно для нас, учитывая наш бледный вид и ночную природу. Тем не менее, мы проникли в каждое епископство святейшего престола, от католических пределов Англии до православных твердынь Восточной Венгрии. В эпоху, когда духовенство лишь начало пробовать привилегии, которые могут позволить себе сегодня, наши странности, которые мы сводили к минимуму, прощались. Там наши члены наблюдали и учились на каждом нюансе прихода. В качестве аббатов мы вели целые монастыри на поиски правды. Как епископы мы укрепляли труды наших союзников. Как скромные жрецы мы проводили полуночные мессы и бдения от вечерней до заутреней службы. Монахи и монахини Каппадокийцы лечили болезни среди смертных, созерцая энтропию и разложение и в нижайшем крепостном и в благороднейшем князе. Мы проводили последние церемонии равно по людям и Каинитам, возвращаемым в землю, когда последняя жизнь или нежизнь покидала их тела.

Трагедия отца Юстаса

В конце 11-го столетия Каппадокиец, известный как отец Юстас, принял ответственность за приход в небольшом городке между Тулузой и Туром. Он был любим паствой, направляя приход твердой, но справедливой рукой, обещая великие награды Небес тем, кто принял щедрость Христову. Также он обещал вечные муки Ада тем, кто сбился с пути – в точности как следует любому хорошему жрецу.

И чем больше и больше занимался Юстас жизнью своей паствы, тем больше его любили. Он излучал ауру спокойствия и набожности. Те, кто посещал его полуночные мессы, отмечали его бледность как своеобразный стигмат, показывающий его близость к Господу. Даже исповеди, проводимые в священном таинстве для тех, кому достаточно посчастливилось исповедоваться отцу Юстасу, приводили кающихся почти в восторг.

Но в конце популярность Юстаса привела к беде. Перед уборкой особо щедрого урожая любящая паства жреца собралась у его церкви. Уверенные, что щедрость Господня проистекла от молитв его самого набожного слуги, толпа собравшихся у дверей крестьян потребовала показать им святого отца. Не вняв увещеваниям братьев, что отца нельзя тревожить днем, толпа хлынула в комнаты Юстаса, подхватила спящего жреца и отправилась веселой процессией на улицу, ликуя всю дорогу. И само собой, как только толпа выставила спящего жреца на солнце, вспыхнул тот от не ведающих пощады лучей пламенем, поглотившим его в считанные мгновения. И по сию ночь отца Юстаса помнят в том городке и почитают как святого, взятого к груди Господней по невежеству неуправляемой толпы. Бог дал, Бог и взял.

 

И мирская политика

Хотя лишь очень немногие из нас происходили из благородных семей, мы все равно обладали высоким влиянием на мирскую политику. Знания наши были столь обширны, что нашего совета часто искали вожди Каинитов и даже смертные владыки, знающие о репутации отдельных лиц. Многие отмечали, что не стоит марать руки, убивая нас, хотя подобное оскорбление означало, что вероятные убийцы предпочли бы, что мы давали советы им, а не их врагам.

Мы работаем на самом краешке политического поля. Велико число Каинитов, кто, возобладав временным титулом, вызывал неудовольствие в смертных и встречал рассвет с колом в сердце. По счастью, большинство из нашего клана не страдает ни высокомерием, ни недальновидной жаждой власти. Вместо этого мы заключали договора с другими кланами, аналогичные договорам с Вентру – в обмен на защиту и доступ к хранилищам знаний мы с радостью давали советы.

 

Эксперимент Джиованни

В начале 12-го столетия агенты клана обнаружили небольшой кружок смертных некромантов в городе Венеции. Эта замкнутая группа состояла исключительно из членов одной семьи, получающей барыши от Крестовых походов, известной как Джиованни. Семья зашибала огромные деньжищи, запрашивая запредельные цены за проход в Святую Землю и за доставку припасов на фронты войны. За финансовым успехом последовали вырождение и развращение, и прихоти семьи Джиованни были известны по всей северной Италии. Предаваясь каждому действию, запрещенному Церковью, Джиованни в конце концов обратились к запретному искусству некромантии.

Эти недоучки продвинулись в своем черном искусстве необычайно далеко, открыв новые перспективы и преуспев там, где их предшественники сумели лишь нацарапать пару богохульств в книгах из козлиной кожи. Они преуспели в установлении контактов с духами, столь слабо привязанных к физическому миру, и расспросили их о том, что находится дальше. Естественно, Каппадокийцы отправили новости о кружке прямиком в Эрджиес, где обсудили свою находку с Иафетом и матроной Констанцией. Иафет, не желая будить Каппадокия от его сна, предпочел пустить события на самотек, чтобы посмотреть, что может выйти из Джиованни. Однако Констанция пришла от новостей в крайний восторг и побежала в мавзолей, где спал основатель, и заговорила с ним сквозь его странные грезы.

Даже пребывая в летаргии, Каппадокий обрадовался возможности, предоставляемой этими некромантами. Он призвал к себе Иафета и повелел чаду пустить ему кровь, собрать драгоценную vitae в сосуд и оставить его. Всегда послушный Иафет выполнил это, хотя и затаил дурные предчувствия глубоко в сердце. Лишь когда Каппадокий прояснил свои намерения, воспротивился Иафет, очутившись по разные стороны со своим возлюбленным породителем в первый раз со времени своего Посвящения. Основатель пожелал, чтобы его кровь использовали для приведения Джиованни в клан. Иафет же возражал, что смертные не заслужили столь могучую кровь, и что этим венецианцам нельзя доверять, что требуются дополнительные наблюдения. Упомянул он о предательстве Тремере и молил, чтобы Каппадокийцы не имели дел со смертными магами.

Несмотря на дурные предчувствия своего чада, Каппадокий дотянулся во снах до Августа Джиованни. Он попросил главу некромантов отправиться в Эрджиес и принять дар бессмертия.

Прибыв на место, Август был тверд в своем решении принять предложение Каппадокия. Сей древний храм, доверху наполненный колдовскими секретами, был зрелой сливой, готовой быть сорванной. Иафет и Констанция, посмотрев Глазами Души, увидели гнилое нутро этого жалкого смертного. Август жаждал одной лишь власти – его цели и средства были столь же испорчены, как у любого смертного деспота. Хотя его прорыв в некромантии был впечатляющим, этот глупец не искал просвещения, знания или ответа на вечный вопрос. Он всего лишь жаждал сокрушить своих конкурентов.

Узнав это, Иафет попросил Констанцию подготовить Августа к Посвящению. И пока этим занималась, Иафет наложил проклятие на сосуд с кровью Каппадокия:

«Принимающий сей дар да будет навеки осужден кровью сией и по воле Господа. Окрась сию vitae деяниями испившего ее. Да отведывает он душу свою всякий раз, когда кормится. Обрушь эту немочь на него, как основатель обрушивает этот позор на нас».

И вот так кровь Каппадокия была дана Августу Джиованни.

И когда Венецианец лежал обнаженным на каменном столе, двое Каппадокийцев сцедили его кровь. Но прежде, чем они закончили, их остановила Констанция, сцедив остатки крови Августа в глиняный кувшин, который запечатала пчелиным воском. Когда она закончила, в комнату вошел Иафет, неся кровь Каппадокия. Эти двое переглянулись, на мгновение замешкавшись со своей задачей. Однако верность победила, и Иафет влил vitae в умирающее тело Августа Джиованни. Кровавые слезы катились из его глаз, и Констанция отвернулась, не в силах смотреть.

Август встал, раздутый, как клещ, шатаясь от обжигающего его некогда хрупкое тело изнутри жидкого огня. Он ковылял нетвердой походкой упившегося придурка. Двое помощников, сцедившие перед тем его кровь, узнали знакомый взгляд голода, тлеющего в глубине глаз Августа, и выбежали из комнаты лишь для того, чтобы внезапно обнаружить могучего птенца перед собой. Могучими ударами, идущими от чернейшего сердца, Август избил вампиров голыми руками, чуя запах их крови, текущей под кожей, и лакая ее, когда та вязкими ручейками стекала меж его пальцев.

Иафет позвал солдат Ламий, сильных и энергичных Каппадокийцев, давным-давно основавших собственную линию крови. С помощью их силы и успокаивающих слов Иафета движимый Зверем гнев Агвуста удалось утихомирить. Констанция приказала доставить рабов, чтобы утолить жажду нового вампира, воспользовавшись случившейся суматохой, чтобы припрятать флакон со смертной кровью Августа в потайной нише.

- Добро пожаловать в вечную ночь, Август Джиованни, - сказал Иафет. – Ты получил благословение бессмертия и проклятие Каина. Будь добр, следуй за мной, ибо наш отец хочет поговорить с тобой.

Иафет увел Августа под храм и внутрь горы. Наконец они остановились у двери, стоявшей на почти невозможной глубине в земле, за которой спал Каппадокий. Там три самых могущественных члена нашего клана обсуждали то, чему надлежало быть.