Победивший других – сильный, победивший себя – могущественный.

Гермес Трисмегист

Пустое все, но мы от века,

Из пустоты лепим человека.

Забавно результат нам свой увидеть,

                                   Когда из человека пустота выйдет.

ГДЕ СЛАБЫЙ ДУХ, ТАМ ВПЕРЕД ВЫХОДИТ АГРЕССИЯ.

Норбеков

Даосские монахи счастливы не потому, что мир добр к ним, а потому что они добры

к миру. Поддерживайте жизнь, и она поддержит вас!

В основе человека лежит «тело экстаза», которое питает возвышенная радость.

² Постичь своё Я намного важнее, чем овладеть целым миром.

² Подлинный мистик живет своим собственным духовным пониманием.

Источник истины пребывает в нем.

Страдание имеет смысл, если при этом ты становишься иным.

Василий Головачев

«ЧАЙКА» Ричард Бах:

Существует только один единственный закон –

 тот, который помогает стать свободным.

² ² ²

Нет такого места – НЕБЕСА.

Ибо НЕБЕСА – это не место и не время, а степень нашего совершенства.

² ² ²

     Не верь глазам своим! Они видят только преграды. Смотреть – это значит понимать. Осознай то, что ты уже знаешь, и ты научишься летать.

² ² ²

     Чайки, которые отвергают совершенство во имя путешествий, не улетают никуда…А те, кто отказывается от путешествий во имя совершенства, летают по всей вселенной.

² ² ²

Ты вовсе не должен воздавать любовью за ненависть и злобу. Ты должен тренироваться и видеть истинную добрую чайку в каждом из этих птиц и помочь им видеть ту же чайку в себе самих.

 «ИЛЛЮЗИИ» Ричард Бах:

В каждом из нас заложена сила нашего согласия на здоровье и болезнь, на богатство и бедность, на свободу и рабство.

И это мы управляем этой великой силой, и никто другой.

Л Е Г Е Н Д А

² «Однажды жили-были существа в одной деревне на дне большой прозрачной реки.

 

² Течение реки молча проносилось над ними всеми — молодыми и старыми, богатыми и бедными, добрыми и злыми. Течение шло своей собственной дорогой, зная лишь свое собственное хрустальное Я.

 

² Все существа, каждый по-своему, крепко цеплялись за стебли и камни на дне реки, ибо цепляться было их образом жизни, а сопротивление течению тем, чему каждый учился с рождения.

 

² Но одно существо сказало наконец: «Мне надоело цепляться. Хотя я не могу этого видеть, но я верю, что поток знает, куда он течет. Я отцепляюсь, и пусть он несет меня, куда захочет. Цепляясь, я умру от скуки».

 

² Другие существа засмеялись и сказали: «Глупец, отцепишься и поток, которому ты поклоняешься, швырнет тебя о камни и разобьет вдребезги, и ты умрешь скорее чем от скуки»

 

² Но он не обратил на их совет внимания и, глубоко вздохнув, перестал держаться, —и сразу же его закрутило течение и швырнуло о камни.

 

² Однако он отказался прицепиться снова, и поток высоко поднял его, свободного, со дна, и больше он уже не был в синяках и не ушибался.

 

² А существа на дне, для которых он уже был чужим, кричали: «Смотрите, он летает! Свершилось чудо! Смотрите, Мессия пришел спасти нас всех!»

 

² А он, несясь в потоке, сказал: «Я не более Мессия, чем вы. Река с восторгом принимает нас, свободных, если только мы осмеливаемся отцепиться. Наша истинная работа - в этом путешествии, в этом приключении!»

 

² Но они еще громче кричали: «Спаситель!», и все так.же цеплялись за камни и веточки, и когда они снова взглянули вверх, его уже не было, и они остались одни и стали создавать легенды о Спасителе».

На дороге нашего счастья найдем мы знание,

Ради которого мы избрали эту жизнь.

ЛЕЗВИЕ ОСОЗНАНИЯ

Ярослав Астахов

Долгие удары молотом утомили меня, и вот я задремал и уснул, глядя в огонь, присев около моего горна. Тонкая пелена сновидения начала уже было ткаться перед глазами... Но чистый стальной удар, как будто бы удар колокола, разъял сон. Я вскинул голову с рук, сложенных на коленях. Я встал и обернулся туда, откуда, как мне казалось, раздался звон. Новорожденный клинок, только что мной законченный, покоился на наковальне. И странные какие-то блики отбрасывал на него огонь… Я всматривался. Я все пытался понять, почему не так, как это бывает обычно, отплясывают эти блики на лезвии. Странное в их игре замечалось у самого основания клинка, около того места, куда насаживается рукоять…

     Вдруг я вспомнил. Как только я мог забыть? Колдун, который заказал меч, велел нанести на его клинок, в основании его, тайный знак. Какое-то лучистое колесо... Две неизвестные буквы посреди него, сплетающиеся, как змеи. Колдун объяснил мне смысл. Знак этот сообщает невиданную силу тому мечу, на лезвие которого нанесен. И это имя меча. И на человеческом языке оно — «Осознание».

     Вот... Я понимал теперь, почему так странно — как будто бы все время вздрагивая и дробясь — танцуют эти блики огня. Это колдовской иероглиф, врезанный глубоко в булат, дробит их, преобразовывает, перерождает... Вдруг сердце у меня заспешило так, что я, желая его унять, невольно положил на грудь руку. Капельки холодного пота — немыслимая вещь в кузнице — скатывались, я чувствовал, из-под сермяжной повязки на моем лбу. Мне вспомнились слова колдуна: «Ты должен насадить рукоять — немедленно. В самое то мгновение, как только будет рожден клинок. И если ты не сделаешь этого,— продолжал колдун,— чудовищная сила меча проснется, не ожидая, пока его возьмут в руку. Прирученный,— говорил он,— меч именем Осознание будет моим слугой. Его укачают ножны и рукоять... Но бойся,—и с этими словами колдун глубоко взглянул мне в глаза,— лезвия Осознания!»

     Я вспомнил его слова... слишком поздно! Я позабыл насадить рукоять сразу же на клинок! И вот он теперь смотрит в мои глаза — зазубренный голый шип... А я ведь оставлял лезвие, когда отошел немного передохнуть, острием ко мне! Я понял, почему произошел этот звон... Я вскрикнул и отшатнулся! Прозвенев снова, лезвие поднялось в воздух... Не двигаясь, склоненное под углом, оно замерло в свете горна. Блистающее острие целилось в мою грудь. Тяжелый неземной страх, как лапы хищного зверя, неслышно подошедшего сзади, сдавил мне грудь. Не отдавая себе отчета, я сделал то, что делал обыкновенно в лесу, когда чувствовал, мне угрожает какая-либо опасность. Я резко свистнул. Немедленно распахнулись створки окна, и в кузницу, ощеривая в прыжке пасть, метнулся сторожевой пес. Я сразу же пожалел об этом. Что могут его клыки против острой, тяжелой стали? Зверь в состоянии остановить зверя. И человека зверь может остановить. Но вот — лезвие пробудилось... и тени против него человек и зверь! Клинок поднялся немного выше над наковальней, чуть-чуть покачиваясь. Его острие описывало медленный полукруг, и шип, который предназначен для рукояти, описывал полукруг меньший. Как если бы на клинок насажена уже была рукоять, и рукоять эту удерживала невидимая рука, прикидывающая — на вес — достоинство новорожденного меча, внутреннюю его соразмерность... Нет! Немыслимое, однако длящееся перед моими глазами движение клинка было не таково! Мне это только представилось — невидимая рука... Мне только почудилось так сначала. Мы склонны подгонять новое, вдруг открывшееся глазам, под виденное уже. Оно само двигало собой, это лезвие, паря в воздухе! Этот переменный изгиб... И... такой живой — словно рыбий — блеск стали не смогла бы сообщить ему никакая, видимая или невидимая, рука. Он пробовал себя сам...

     Мой пес прыгнул. Странно — страх перед неизвестным нисколько не удержал его. Может быть, им овладела ненависть к неизвестному — то единственное, что может преодолеть, опрокинуть и растоптать этот страх... Усиливающаяся дрожь била, не отпуская ни на мгновение, мои члены. Я видел происходящее словно бы совершающимся донельзя медленно. А острота зрения возросла вдруг так, что различал я плывущий в воздухе волосок... И то, как разрезает надвое его в невиданном устремлении своем это лезвие! Я видел... Они скрестились — живое тело моего пса и этот живой клинок. И тело было отброшено. И в воздухе замерла сталь... Собака была жива, но я видел, как непоправимо глубоко лезвие клинка вскрыло плоть.

    ...И в это единственное мгновение я тоже пережил ненависть к неизвестному. Пережил чувство, роднящее существа земли... Чувство, до времени совершенно немыслимое, странное для меня... Но все-таки и теперь я не до конца сроднился со всем живым. Ненависть не дала мне временного безумия, хотя мои глаза видели страдания существа, мне верного. И я бы согласился с людьми, если бы способен был в этот час думать о чем другом. А то ведь я обижался, слыша за спиной приглушенное: «Он все-таки не наш — он кузнец»... Безумие не различает ничего вовсе, а я вот знал, за что именно ненавижу меч. И почему-то я ненавидел его даже и не за самый удар его, а за то, что неумело был нанесен этот его удар, что не получилось у лезвия отобрать жизнь — чисто, не заставляя избавленного за избавление заплатить страданием. Я почему-то верил, что справедливо будет сказать про этот живой клинок: не сумел. И клеветою было бы сказать, что не захотел он...

     Тяжкий предсмертный крик вырвался из горла моего пса, и остановились глаза его, а я все кричал, кричал, не в силах унять ни дрожи бессильной ненависти моей, ни крика, не знаю, когда начавшегося.

    ...Стукнула, как будто обрезая мой крик распахнутая ударом дверь. Подмастерье мой, гораздо более молодой и сильный, чем я, вбежал в кузницу. Грозящее острие вновь целилось в мою грудь. Раскрыв от изумления рот, широким крестом перекрестив грудь, мой ученик бросился, задрожав от ярости, на ненавистный неправильностью своей предмет. Он протянул вперед руки, желая схватить клинок, плавающий в воздухе, и сломать. Я видел, как выскользнула, дразня, прямо из-под его пальцев живая сталь. Коварный клинок покачивался теперь в воздухе между ним и мной, только что проскользнув у него под локтем. Мой подмастерье медленно, как это казалось мне, разворачивался к нему. Клинок поднялся чуть вверх, и острие его подалось назад. Я понимал, что готовилось. Глаза ученика моего пылали безумным гневом. Завершив разворот, он сделал глубокий вдох, явно собираясь вновь прыгнуть. И в этот момент его, от плеча и до самого бедра, наискось, развалил меч.

     Три страшных предмета лежали на полу около моих ног. Предмет, который был зверем, и два предмета, бывшие человеком. Грозящее острие вновь целилось в мою грудь. Я сделался равнодушен. Они сгорели в этой груди, испепелив даже и самое себя, страх и ненависть. Лишь только какое-то отрешенное, холодное удивление загадывало уму загадку. Как это он убит, ученик?.. Как это рассечена его грудь, когда он ее защитил крестом? И некая еще странность была во всем, начал осознавать я, когда оставил душу, как пепелище, выжегший себя страх... Передо мной были мертвые, изрубленные тела. Их раны были ужасны. Но почему же из ран этих не пролилась кровь?

     Вот я склонился над ними. Быть может, они не умерли? Или, быть может, они и не были никогда живы... здесь? И это только незнание мое о них — умерло?

И снова прозвенел меч. Я вскинул на него глаза. Как мог он извлечь из воздуха этот звон? Но взгляд остановился на двери, теперь распахнутой. И сразу же онемел ум. И сердцу моему стало ни до каких вопросов...

     Женщина моя переступила порог. И шла, не отрывая глаз от клинка, стать между мной и сталью. Она дошла и остановилась посреди предметов, валявшихся на полу, не заметив их. Она читала молитву. Я думал, будто бы в предшествующие мгновения испытал ужас. От первого и до третьего звона стали. Но нет... ужас опрокинулся в мое сердце лишь вот теперь! Броситься на нее. Повалить на пол. Закрыть ее своим телом...Но сделать этого я не мог! Предательское, в груди у меня остановилось сердце...

     Я видел, из-за плеча ее полыхнула маленькая алая молния и острие лезвия вырвалось между ее лопаток. И снова не пролилась кровь.

    ...В безумии я уцепился взглядом за вздрагивающий, плывущий в воздухе, вновь высвободившийся клинок. Направленный в мою грудь. С какой-то даже отрадой я уцепился взглядом за его блеск, чтобы не опустить глаза — на пол.

     Сколько же прошло времени для меня? И снова мне показалось: только лишь вот теперь я пережил ужас. И не было от него исхода: меня ужасало собственное мое сердце. Ведь я же спросил себя: а, зная все наперед, взялся бы ты выполнять заказ или же ты бы выгнал с проклятиями заказчика-колдуна из своего дома? И вот я различил шепот моего сердца в ответ: не выгнал бы... Я проклинал, в безумии, свое сердце. Я проклинал час зачатия моего... И Бога, вкладывающего в свои создания сердца чудовищ!

     И вдруг я произнес громко, неожиданно для себя, слова, глядя на приближающееся острие. Даже и не я произнес, а словно бы это Кто-то приказал произнести их моему голосу.

— Ты отобрал у меня и зверя, и человека. И самую мою душу. И даже моего Бога ты

хочешь вроде бы у меня отнять... Ты не оставил мне здешнего ничего, и вот — больше я не боюсь свободы! Так заверши дело.

     Произнеся это, я сразу вдруг перестал видеть перед собой блестящее острие. Оно во мгновенье ока пропало куда-то сглаз, а вот шип, который предназначен для рукояти, вдруг оказался близко перед глазами и резко, все ускоряясь, заскользил в сторону. Шип оставался в центре моего зрения, но словно бы обегал круг... огромный! С непререкаемостью ножа, режущего кусок масла, тонкий рукоятный шип крушил стены! За стенами отворялся свет... Вот он перечеркнул собственный свой след пустоты в стенах кузницы — и потолок рухнул! Или же это я, каким-то образом выброшенный вдруг вверх кружением сверкающего клинка, весь, без остатка разбился в небытие о продолжающие быть неподвижными камни свода...

     Так это помнилось мне. Но не было оно так, и не успело истечь мгновение, как я это понял....Была дорога. Петляющая, от кузницы и до церкви. Та самая, каждый изгиб которой я так хорошо знал. И было: я стою на дороге. И — Солнце и Луна светят... Нет — я не стою, я двигаюсь по этой дороге... И... тоже нет!

     Было: я не стоял и не шел по этой дороге — я просто был.

     Это... это ведь сама эта дорога шла через бытие меня! Я был я. И я был эта дорога. И я был мой ученик. Радующийся и невредимый. Он тоже был на дороге, как был и я. Он был между мной и кузницей, не изменившей свои всегдашние очертания. И был на дороге между учеником и кузницей, радующийся и невредимый, мой пес. И зверь мой был тоже я... И ученик подошел ко мне — хотя он оставался на месте,— мы взялись за руки. И прежде мы постоянно хотели с ним взяться за руки. Только раньше — не здесь — мы сделать этого не могли.

     И пес мой бежал ко мне — и оставался на месте — и становился на задние лапы и клал передние мне на плечи. Так ластиться ко мне он стремился всегда и раньше. Но редко я позволял ему, ведь я знал: хозяин и повелитель его, я должен быть строг.

     Но вот я обратился в другую сторону. Не оборачиваясь. Не отпуская руку ученика и продолжая все чувствовать язык пса на своем лице. И увидел: женщина моя — невредимая...радующаяся...— здесь, на этой самой дороге! И я увидел: она... между мной и церковью. Как это я не понимал раньше? Она —между мной и церковью... потому что она есть я... и она — ближе к церкви. Вот я иду к моей женщине — и остаюсь на месте,— и вот уже... мы обнимаем друг друга! И больше никогда между нами не будет недобрых слов...

     И мы смеемся друг другу. То я смеюсь над собой: ну как же это я сумел думать, что могут они куда-то от меня деться? Мой человек... И зверь мой... И самое дыхание мое — мое сердце, моя душа... Ведь это ли не есть я?!

     Вот светят оба Светила, и в их едином луче я могу различать все ясно. Я вижу в их едином луче, что не уходит ничего из того, что есть. И так оно есть всегда... Только, когда светила восходят на небе то одно, то др, как это и бывает обычно, сущее принимает разные формы. И формы -то появляются или же исчезают, но может ли исчезнуть у меня то, что само есть я?

     Тогда я различил колдуна. Как будто бы дождавшись этой мысли моей, он появился вдруг на дороге со стороны кузницы. Вот поравнялся он с моим зверем, не предложив ему ничего. И он оставался с ним; и двинулся сквозь него далее...Вот — миновал он ученика. И двинулся сквозь него, и все-таки оставался с ним, и я видел: они смотрели в глаза друг другу...И вот приблизился он ко мне. И стал рядом...И что же это я говорю — стал рядом? Ведь рядом он был всегда, мой колдун... И это тоже был я!

     Я видел, как протянул колдун руку к моей груди. И только лишь тогда я заметил: сверкающий клинок Осознания, пронзая меня насквозь, вздрагивает у меня в груди, проницая сердце. И, улыбаясь, колдун извлек из моего сердца заказанный им клинок. И миновал он меня, унося его. Но все-таки живая сталь Осознания оставалась в сердце. Ибо ведь оно — сердце — и было рукоятью заказанного меча! Этого не ведал колдун, а так оно испокон: нерукотворная рукоять объемлет этот клинок... могущественный, но рукотворный.

     Блестело лезвие Осознания на его плече, и он шел...И женщина благословила его. И он преклонил колена. И оставался с ней; и шел дальше...А я смотрел ему вслед. И видел: какая-то темнота, как огонь, течет — встреч ему и по обе стороны от его дроги. И странно мне это было, поскольку никакой тьмы раньше не замечал я здесь, в едином луче Светил, и даже никакой тени. Я видел, как выгорает трава по краям дороги — там, где проходит тьма. И некоторые языки тьмы были подобны зверю, а некоторые — человеку. Среди же этих людей, сделанных из огня тьмы, были и подобия колдуна. И были — мои подобия...

     Но это было мне хорошо известно: ни эти, и никакие другие рода испепеляющих языков не есть я! Я есть и человек, и зверь; я есть я, и я есть моя душа; и я же есть мой колдун, стремящийся искать дальше. Но вот разорвал клинок, им заказанный, стены моей тюрьмы. И я знаю: испепеляющий мрак — какую бы он форму ни принимал — не есть я!

     А языки темноты росли, приближаясь. И схлестывались они над его дорогой, и воздух устрашенный дрожал, как будто бы дорога эта была — раскаленный горн. Но все-таки не останавливался колдун. И шел. И я видел: которого я называю колдун —

он был уже не таков. И нес перед собой меч, удерживая его крепко, двумя руками. И даже и не он шел, а шел через него самый путь — не важно, что там клубится по

сторонам его — от кузницы и до церкви.                                                                     1996

«КНИГА ВОИНОВ СВЕТА»

Паоло Коэльо

Воин Света всегда открыт для того, чтобы учиться чему-либо новому.

Воин Света стремиться, чтобы не померкло сияние в глазах его.

Воин Света прошел через все, и не утратил надежды стать лучше, чем был.

Воин Света однажды начав, идет до конца.

Воин Света внимателен к мелочам … «Дьявол обитает в мелочах».

Воин Света свой страх использует как мотор, а не как тормоз.

Воин Света верит в чудеса – и чудеса происходят. Он убежден, что способен

преобразовать жизнь – и жизнь постепенно становится иной…

Воин Света набравшись мужества, заглядывает в самые потемки своей души,

чтобы удостовериться, что он не просит ничего, пагубного для самого себя.

Воин Света способен видеть прекрасное, потому что носит прекрасное внутри

себя – ибо мир подобен зеркалу, в котором каждый видит свое отражение.

…Ты узнал, что колокольный звон, доносящийся со дна морского, - не выдумка.

Но услышал его лишь после того, как понял: он нераздельно слит с шумом ветра,

криками чаек, шелестом листьев…

«АЛХИМИК»

² Сердце твое там, где сокровища. А их надо найти, ибо только так всё,

что ты понял и почувствовал на пути к ним, обретает смысл.

² Всё во Вселенной развивается, перетекает из одного в другое. Мудрецы открыли, что больше всего подвержено этому ЗОЛОТО. Но люди неправильно истолковали слова мудрецов. И золото, вместо того, чтобы быть символом развития, стало знаком войны…

     Я знал настоящих алхимиков. Одни затворялись в своих лабораториях и пытались развиваться наподобие золота – так был открыт Философский Камень. Ибо они поняли, что если развивается что-то одно, то изменяется и всё, что находится вокруг. Другие нашли камень случайно. Они были наделены даром, и души их были более чутки, чем у прочих людей. Но такие случаи редки. А третьи искали только золото. Им так и не удалось открыть тайну. Они забыли, что у свинца, меди, железа тоже есть СВОЯ СТЕЗЯ. А тот, кто вмешивается в чужую стезю, никогда не пройдет свою собственную.

КРИОН «Не думай как человек»:

² Все пророчества имеют 100%-ю точность – на момент, когда оно было получено,

ибо оно отражает ЭНЕРГЕТИЧЕСКИЙ УРОВЕНЬ ТОГО ВРЕМЕНИ.

² Когда вы делаете что-то неуместное вашему со-творчеству с Духом, вы создаете карму.

Любой уход из центра – это ЭГО: воли – безволия, любви – ненависти и т.д.

Через края попадаешь в центр, через центр мы попадаем в любую крайность, в любое прошлое и будущее, т.к. НИЧТО всеобъемлет все времена и пространства. Основой создания внутри нас машины времени следует считать порождение прозрачного тела, дающего любые переходы.

     Никогда не путайте просветленность и самадхи. Путь к ПРОСВЕТЛЕНИЮ лежит через ПРОЗРАЧНОСТЬ. А путь к САМАДХИ – через развитие и концентрацию.

Но возможны и взаимные переходы.

Боб Фрисселл. «В этой книге есть немного правды»:

² Наши мысли, чувства и поступки безошибочно создают нашу реальность и обладают б о льшей, чем когда-либо силой (поэтому сейчас не сбываются пророчества Нострадамуса) – мы несем ответственность за повышение качеств нашей реальности…И ни одно существо во Вселенной сегодня не может сказать наверняка, какой будет исход.

² Неразрешенные эмоции живут в теле в виде застоявшейся энергии, удерживаются слабым и вялым дыханием.

РАЗРУШАЯ ПРИРОДУ – РАЗРУШАЕМ СЕБЯ!

МАНДАЛА

В Начале скрыт Конец, Без Имени и Формы.

Из Бесформенности рождается Оформленное,

Из атома Эфира происходит Атом Огня,

Из Огня – Воздух, из Воздуха – Вода,

А из Воды в конце концов возникает Атом Земли.

Из Земли – Кристалл, а от него – Царство Минералов.

А от спиральной структуры Кристалла

Происходит Клетка, и от Клетки – Колония,

А от Колонии – царство Растений и Животных.

И Царство Животных венчает Царство Человека.

Человек же увенчан КОРОНОЙ САМО-СОЗНАНИЯ,

С помощью которой можно узнать обо всем.

И эта Корона, эта Тиара Само-Сознания –

Не более чем нижняя ступень

Лестницы Божественного Обновления,

Лестницы, по которой Могущество Вечного

Восходит и встречается с собою

В свете завершения Конца.

² ² ²

     ЧЕЛОВЕК – это символ. Образ и рисунок – тоже. Проникни за внешний образ символа или же ты погрузишься в сон… Внутри символа есть смысл, который движет. Пойми его…Но тебе нужно подготовиться, воспитывая честное отношение к объекту своего поиска. Если ты ИЩЕШЬ ПРАВДУ И ЗНАНИЕ, ты получишь их. Если ты ищешь чего-то для себя, ты можешь это найти и потерять все свои высшие способности.

СУФИЙСКИЕ ПРИТЧИ

u Ученик спросил своего наставника-суфия:

― Учитель, что бы ты сказал, если бы узнал о моем падении?

― Вставай!

― А на следующий раз?

― Снова вставай!

― И сколько это может продолжаться – всё падать и подниматься?

― Падай и поднимайся, покуда жив! Ведь те, кто упал и не поднялся, мертвы.

u К одному дервишу пришел человек, считавший себя храбрым:

― А что, почтеннейший, я вот много сражался и обращал в бегство врагов моих. И мышцы мои как скала. Ты же и ученики твои слабы и боязливы. Нет ввас храбрости,а научиться ей нельзя.

― И всё же это – не совершенное искусство, а храбрость твоя – не совершенная храбрость.

― Докажи, иначе поплатишься жизнью за свои слова! – закричал разъяренный храбрец, хватаясь за меч.

― Что ж, пойдем со мной, и я покажу тебе разницу. Ты узнаешь что такое совершенство без искусства.

     Дервиш привел человека на край пропасти, дна которой не было видно. Дервиш встал на самом краю, так что пятки его повисли в воздухе, и позвал человека:

― Встань рядом со мной.

     Но тот лишь взглянул за край, побледнел и упал на землю, покрывшись потом.

― Настоящий человек не меняется от того, глядит ли он на синее небо или смотрит вниз с обрыва, встречает ли он демонов или разговаривает с ангелами. А ты

жмуришься от страха, как дитя. Опасность – не в пропасти, она – в тебе самом.

u Ученик, помогавший суфию наставлять вновь пришедших искателей истины, часто повторял слова писания: «Стучите, и откроют вам!»

Когда учитель услышал эти слова в очередной раз, он не выдержал:

― И долго ты будешь повторять? Ведь эту дверь никогда не закрывали!

u Встречаются на свете такие дервиши, которые понимают учение как постоянное повторение священных писаний по всем правилам.

     Один такой ученый прогуливался однажды по берегу реки. Голова его была заполнена глобальными проблемами бытия. Как вдруг до него донесся чей-то возглас:

― А-йа-ха! – кто-то молился на острове.

«Надо помочь несчастному! Невежда, он не знает, как молиться!» - рассудив так, дервиш взял лодку и поплыл к тому месту, откуда доносилась неправильная молитва.

― Друг мой! Сама судьба направила меня сюда, - обратился он к единственному обитателю острова. – От меня услышишь ты спасительный совет. Правильно говорить: «Йа-ха».

― Благодарю тебя, почтеннейший, - преклонился перед ним человек.

Совершив благое деяние, дервиш с легким сердцем отправился обратно, подумав:

― А ведь эта молитва, если читать ее правильно, конечно, дает такую великую силу человеку, что он и по воде пойдет аки посуху.

Через некоторое время до дервиша вновь донеслись звонкие возгласы незнакомца: «А-йа-ха!»

― Что за упрямец! – возмутился дервиш.

Но вдруг он увидел, как «неуч» с острова бежит по воде вслед за лодкой:

― Стой! Стой, почтеннейший! Погоди, - переведя дыхание, сказал человек. – Прости

мое невежеств, напомни, как правильно произносить молитву?

u Слепой старец сидел в тени храма. «Это великий мудрец!» - говорили о нем люди. Один любопытный подошел к нему и спросил:

― О почтеннейший, прости за мой вопрос, но как ты ослеп?

― Я слеп от рождения, - ответил мудрец.

― Каким путем мудрости ты следуешь? – продолжал расспрашивать прохожий.

― Я астроном, я наблюдаю за солнцем и звездами.

Немой вопрос застыл в глазах человека.

― Они здесь, - добавил старец, приложив руку к своей груди.

u Один человек проходил мимо кладбища, где был похоронен суфийский учитель. Рядом сидели его ученики. На могильном камне были вырезаны даты рождения и смерти учителя. Строка ниже гласила: «Этот человек прожил полных 10 лет!»

― Эй, послушайте, - сказал прохожий ученикам, - там ошибка! Если судить по датам жизни, то ваш учитель прожил 70 с лишним лет, а там написано – 10!

― Никакой ошибки нет, - ответил один из учеников. – Здесь отмечен срок жизни учителя, наполненный счастьем и радостью. И такого времени было полных 10 лет.

Человек задумался, и вдруг побледнел и сказал:

― Постойте, выходит обо мне написали бы: «Он родился и почти совсем не жил!?»

u Ученик спросил учителя:

― Враждебен ли мир для человека или он несет ему благо?

― Я расскажу тебе притчу о том, как относится мир к человеку, – сказал учитель.

     «Давным-давно жил великий шах. Он велел построить прекрасный дворец. Там было много чудесного. Среди прочих диковин во дворце была зала, где все стены, двери, потолок и даже пол были зеркальными. Зеркала были необыкновенно ясные, и посетитель не сразу понимал, что пред ним зеркало. Кроме того, стены этой залы создавали эхо со всех сторон. Спросишь: «Кто ты?» - и услышишь со всех сторон: «Кто ты? Кто ты?» …

Однажды в залу вбежала собака и в изумлении застыла посредине – целая свора собак окружала ее со всех сторон,сверху и снизу. Собака на всякий случай оскалила зубы,и все отражения ответили ей тем же. Перепугавшись не на шутку,собака отчаянно залаяла. Эхо повторило ее лай. Она лаяла все громче. Эхо не отставало. Собака металась туда и сюда, кусая воздух, ее отражения тоже носились вокруг,щелкая зубами. Наутро слуги нашли несчастную собаку бездыханной в окружении миллиона отражений издохших собак. В зале не было никого, кто мог бы причинить ей хоть кокой-то вред. Собака погибла, сражаясь со своими собственными отражениями».

― Теперь ты видишь, - сказал Учитель, - мир не приносит тебе ни добра ни зла. Он безразличен к человеку. Всё происходящее вокруг нас есть всего лишь отражение наших собственных мыслей, чувств, желаний, поступков. МИР – БОЛЬШОЕ ЗЕРКАЛО.

Евангелие от Фомы

² Открыли вы начало, чтобы искать конец? Ибо в месте, где начало, там будет и конец. Блажен тот, кто будет стоять в начале: и он познает конец, и он не вкусит смерти.                                                                                                                   Фома 19

² Когда вы сделаете двоих одним, и когда вы сделаете внутреннюю сторону как внешнюю сторону, и внешнюю как внутреннюю сторону, и верхнюю сторону как нижнюю сторону, и когда вы сделаете мужчину и женщину одним, чтобы мужчина не был мужчиной, и женщина не была женщиной, когда вы сделаете глазА вместо глАза, руку вместо руки, и ногу вместо ноги, образ вместо образа, - тогда вы войдете в царствие.                                                                                                     Фома 27

УЧИТЕЛЬ

Я рядом с тобой, ты не слышишь меня,

И глупости делаешь день ото дня.

И тело твое только ленью полно,

Но духом стремишься, я вижу давно.

Отрешись – и желай, я тебе помогу,

Я руку подам сквозь пургу и судьбу.

Заботься о Духе, а счастье придет –

Не бренное главно, а то, что грядет.

Крепи свою волю, будь счастьем широк,

Врагов возлюби, отрекись от тревог,

Забудь про печали, про боль и про грусть,

Скажи: «Всё уходит, а я остаюсь».

Коричневый мир и силен и жесток.

Но сердце – твой щит, а карма – клинок.

Подняться сквозь сферы будь сердцем готов.

И верь в бесконечность любви и миров.

Ты – мой ученик, но о том не грусти,

Века впереди, лишь старайся расти,

И знанья стремись словно влагу испить.

И сможешь тогда ты весь мир охватить.

Земнорожденные, покорные и силе и судьбе!

В бескрайнем мире жалкие авантюристы!

О гномы, пленники юдоли человеческой!

Доколь, как заведенный, вертеться будет разум ваш

Вкруг ваших жалких Я, мизерных мелочей?

Ничтожность постоянная – не в этом ваше назначение,

Круженье танцев – не для того вы созданы!

Ведь силы всемогущие сокрыты

В каждой клеточке природы.

И жребий ваш велик, и он пред вами.

Та жизнь, которой вы живете,

От вас скрывает вас же свет.

В ГОСТЯХ У ВЕЛИКОГО М А Г А

Эврика №16 (243) 21 апреля 1999г.

Когда сербские полицейские увидели российский паспорт, то свирепо-подозрительное выражение их лиц сменилось на серьезно-благодушное, и после небольшой формальности они пропустили Гришу через пост и даже подсказали дорогу. Впрочем, обыщи они тщательно Гришу, то обнаружили бы не только его родной украинский, то также и американский пас-порт, предназначенный для предъявления албанским боевикам, и кто знает, как бы Гриша доказывал, что он не НАТОвский шпион. Через два часа Гриша уже карабкался на гору, на вершине которой и находилась цель его опасного путешествия. Именно тут жил некий Гжу-мич, один из самых великих магов современности, встречи с которым молодой теософ добивался более года, пока наконец не получил его адрес от одного колдуна с Житомирщины. После восьми лет изучения магических наук, прочитав десятки уникальных рукописей и обучаясь у скрытных и необщительных колдунов, Гриша научился отличать дешевые публичные трюки самозваных магов от древнего и охраняемого знания. Не собираясь однако сам становиться колдуном, Гриша посвятил магии и тайным знаниям все свое время, и иногда ему шли навстречу, предупреждая однако, что он должен сохранить всю полученную информацию в тайне. Гриша знал, что наказание за болтливость может быть страшным, впрочем он и не имел желания распространяться об этом, справедливо решив, что людям эти знания пойдут лишь во вред. Он помнил, как несколько лет назад от болезней умерли несколько высоко-поставленных лиц, до которых не могла долететь пуля киллера, но добралось колдовство, и даже близкие покойных не догадывались, что их убили экзотическим способом.

Жилище великого мага оказалось небольшим, чисто выбеленным домом с черепичной крышей. Рядом с ним стоял сарай для коз, а весь двор покрывала густая трава и полевые цветы. Сам хозяин сидел на бревне и пек над костром яблоки. Не поднимая головы, Гжумич на чистом русском языке поприветствовал гостя, и пригласил его сесть рядом.

- Иван Семенович сообщил мне о твоем приходе, - сказал Гжумич, и увидев вопросительное выражение лица Гриши, усмехнувшись, добавил. - Нет, самым обычным способом, по телефону. Иногда стоит воспользоваться благами цивилизации, вот и заимел себе спутниковый. Ну, рассказывай, зачем пришел.

Выслушав Гришу, старик протянул ему прутик с нанизанными яблоками и предложил попробовать, а сам на несколько минут погрузился в размышления. Затем, поглаживая бороду, ответил:

- Многие приходили сюда за этим. Кто-то хотел стать знахарем, кто-то колдуном, а большинство просто получить власть и богатство. С чем приходили, с тем и уходили. А зачем тебе это надо? Кем ты хочешь стать.

-  Никем, -просто ответил Гриша,- я хочу просто знать. Применение знания меня неинтересует

- Мне известно об этом, - сказал старик, не поясняя откуда.

- И я бы хотел, - продолжил Гриша, - хотя бы посмотреть на книгу, если это возможно.

Гжумич, ничего не ответив, заглянул в рот Грише и спросил:

- Что у тебя с зубом? (Гриша сначала не понял, но потом махнул рукой - кариес).

Старик заставил его открыть рот, затем двумя пальцами быстро и легко выдернул зуб и показал его Грише: "Скоро сгниет, болеть будет".

     Ничего не почувствовавший Гриша, попробовал языком место, где только что был зуб, и слегка встревожился - отсутствие переднего зуба было не очень-то красиво. Гжумич успокоил его, велел закрыть глаза, и приложил свой большой палец ко лбу Гриши. Гриша почувствовал головокружение и озноб, а потом резкую непродолжительную боль на месте удаленного зуба. Когда боль утихла, старик разрешил открыть глаза и протянул ему маленькое зеркальце.

- Чудеса! - воскликнул Гриша. Там, где минуту назад зияла дыра, теперь сверкал белизной новый здоровый зуб.

- Только для тебя, - сказал старик, в виде подарка. Если бы я стал лечить всех желающих, то тут день и ночь стояла бы шумная толпа, мне бы вытоптали весь двор, а я превратился бы в заурядного знахаря, не знающего покоя.

Гриша сочувственно кивнул, а старик продолжил - Это, конечно, стали бы расценивать как добро. А что такое добро и что такое зло? Невежественные считают добром все то, что идет им во благо и, наоборот, злом все, что им вредит. Они меряют это по своим меркам, по законам, которые они сами дм себя придумали. Однако, что на пользу одним, во вред другим. Пастух, убивающий волка, творит зло, но на благо овцам. Врач исцеляет больного, чтобы тот жил дольше, но сам не знает зачем. Сейчас вдруг все решили, что величайшая ценность - жизнь человека, причем любого, не взирая на ценность самого человека. Это пока счи