Каменные церкви в деревнях – причудливый контраст с простыми фале самоанцев

И какие церкви! Часто они напоминают знаменитые европейские соборы, этакие «нотрдамы», возвышающиеся среди крытых соломой крыш самоанских деревень, или же византийские базилики с коническими крышами…

Как‑то раз мы отправились со знакомым священником на другую сторону острова. Мы искали для варшавского Этнографического музея традиционный самоанский крючок, на который ловят тунцов. Наш приятель обещал достать такой крючок вместе с блесной в деревне Сафата.

– Я знаю, у кого он есть. У вождя, которому несколько лет назад я оказал одну любезность. Он не сможет мне отказать.

Наш знакомый – приходский священник в Сафата. Так как ему была присуща большая доза здравого смысла, к тому же он пользовался большим авторитетом среди местного населения, ему удавалось несколько раз предотвратить неприятности, вызванные старыми родовыми спорами. Священник сумел довести их до полюбовной развязки таким образом, что ни одна из сторон не почувствовала себя ущемленной. Благодаря ему мирно закончились раздоры между двумя вождями с очень высокими в самоанской иерархии титулами. История эта словно позаимствована у Шекспира. В Сафата точь‑в‑точь повторилась драма Ромео и Джульеты. Самоанский Ромео сбежал в лес с доморощенной Джульетой, и разъяренные аинги собирались уже сводить кровавые счеты. Наш приятель скромно умолчал, какие макиавеливы трюки ему пришлось применить, чтобы умилостивить жаждущих мести патрициев. Достаточно сказать, что молодая пара рука об руку вошла на брачную циновку в местной церкви, а их семьи вместо того, чтобы убивать друг друга и уничтожать имущество, дружно поделили поросенка на свадебном пиру.

Через несколько лет пришло время расплаты. И теперь ни один самоанец из деревни не может отказать священнику.

– Мне нужен твой крючок с блесной для ловли тунцов, – сказал падре дяде экс‑Джульеты.

Мы наблюдали за ними с некоторого расстояния. Понятно, что вождь был не в восторге от просьбы, но вошел в фале и через минуту принес на ладони небольшой предмет. Попрощавшись, священник возвратился к нам с крючком из прекрасно отполированного перламутра. Такие примитивные приспособления для рыбной ловли, раньше очень популярные на Самоа и других островах Океании, сегодня имеют музейную ценность. Только очень немногие рыбаки пользуются ими при рыбной ловле. Их с благоговением хранят, как и любые другие старые традиционные вещи. Впрочем, они всегда высоко ценились, и вожди самого высокого ранга считали делом чести иметь у себя собственную богатую коллекцию. О выдающемся матаи даже льстиво говорили, что он словно «знаменитая блесна для ловли тунцов».

Самоанцы не относятся к людям, которые охотно расстаются за деньги или вещи, порой очень ценные, с предметами, унаследованными от предков. Они привыкли передавать их в семье из поколения в поколение. Это, прежде всего, относится к ценным циновкам иетонга и тканям сиапо, молотилам, украшениям из зубов дикого кабана. У них есть прекрасная черта характера: самоанцу легче подарить ценные предметы в доказательство дружбы или благодарности, чем их продать. Поэтому нас мучили угрызения совести. Ведь мы присвоили себе то, чего хозяин наверняка не лишился бы без морального нажима.

– Не печальтесь, – утешил нас священник, – такие крючки еще кое‑где встречаются на Самоа, но при нынешнем половодье туристов, наверное, скоро исчезнут. Хорошо, что этот экземпляр попадет в музей, а не к частному коллекционеру, который не в состоянии ни оценить его стоимость, ни сберечь от уничтожения… А что касается меня… я уверен, что мой друг‑вождь вскоре заявится в приход и скажет, что ему нужна моя самая лучшая циновка. И тогда я, в свою очередь, не смогу ему отказать.

Наверное, так оно и случилось.

 

Около Сафата, у деревенского малаэ, стоит церковь. Издалека и в полумраке она похожа на памятник трудно определимой эпохи, перенесенный ради нелепой шутки к самоанским хижинам. Толстые, некогда белые стены поросли сейчас коричневым мхом и потрескались вдоль грязных подтеков. Маленькие оборонительные оконца, скопированные с романских храмов, деформированные, преувеличенные в масштабе колонны, и уродливая ни то башня, ни то горб с неуклюжим рельефным крестом. На стене дата – 1956…

Как и десятки других церквей на Самоа, верующие воздвигли ее в порыве душевного подъема и честолюбия, желая «себя показать», продемонстрировать, что они не хуже протестантов или адвентистов, построивших свою церковь рядом… Без расчетов и планов, благодаря усилиям всей деревни появилось на свет это незаконнорожденное детище неумения и энтузиазма. Целыми днями носили молодые мужчины с далеких рифов осколки кораллов и ночами выжигали из них на пляже белую известь… Они выкапывали из земли тяжелые камни и возводили стены святыни. После нескольких месяцев изнурительного труда и самопожертвования церковь построили. Но уже через десять лет новый приходский священник стал жаловаться на неудачное покрытие, плохую акустику и ошибки в конструкции. В ближайшее время он собирается построить новую церковь.

В стране, вечно борющейся с огромными финансовыми трудностями, где нет средств на строительство дорог, больниц, школ, канализационной сети и водопровода, всегда найдутся деньги на миссионерские цели. Как это делается? Откуда берутся наличные, когда потратить несколько шиллингов на лекарство ребенку для большинства людей невыполнимая задача?

– Мы делаем это фаасамоа, старым способом дохристианских времен. Вождь накладывает на какое‑то время са, табу на плантацию бананов или копры. Деньги, вырученные за продажу урожая, предназначаются на миссионерские цели, – информировал меня вождь со степенью магистра философии Новозеландского университета.

– Табу?! И люди его придерживаются?

– Конечно! Это самый лучший способ уберечь плантацию от воров.

– А как это делается?

– Есть много способов, но самый популярный – талисман крысы. Наверняка ты его не раз видела. Это такая маленькая корзиночка из пальмовых листьев, в которую кладут сорняки. Ее вешают на дерево охраняемой плантации. Если кто осмелится сорвать плоды с этих деревьев, то все знают, что крысы съедят у него циновки и одежду.

– А какие есть другие способы?

– Можно на тропинке, ведущей к плантации, закопать десять маленьких кокосовых орехов. Тело того, кто украдет или уничтожит деревья, покроется нарывами и язвами.

На Самоа священники всех сект и их семьи находятся на полном иждивении верующих. Священники занимают высокое положение в общественной жизни.

Практически они равны матаи высокого ранга. Они заседают на почетных местах в деревенском совете фоно и вместе с вождями родов получают самых вкусных кур, свиней и свежую рыбу. Богатый дом приходского священника – часто единственный в «европейском» стиле на целую округу – дело престижа для деревни и представляемой ею секты. Пасторы, как и все люди, бывают разные. Часто они полны доброй воли, но, поднятые на пьедестал и наделенные властью, утрачивают чувство меры. Случаются также, сейчас, правда, уже редко, случаи злоупотребления религиозным влиянием миссии. Такой инцидент, завершившийся в суде, произошел перед нашим приездом на Самоа [41].

Во время синода одной религиозной секты оратор с Савайи по имени Таутала подарил сто акров земли миссии для постройки на ней школы. Оратор объявил всем, что таким даром он хочет обеспечить себе место в раю. Его слова были встречены овацией присутствующих. Однако руководитель секты обратился в суд с просьбой утвердить право миссии на использование тысячи акров земли. Каким образом сто акров превратились в тысячу, никто сказать не мог. Руководитель секты в письме секретарю по самоанским делам высказал даже пожелание произвести обмер земли. Чтобы оказать жертвователям финансовую помощь, он готов был даже понести… половину расходов. В том же письме священник открыто заявлял, что желает включить в границы своей территории горный источник Сина, который был единственным для нескольких деревень, расположенных ниже.

Дело пошло в суд. Во время осмотра местности оказалось, что на землях, так щедро пожертвованных миссии (заметим – лучших на Савайи), находились также плантации других деревень, которые совсем не торопились занять лучшие места на том свете. На вопрос, откуда люди, лишенные земли, получат средства существования, Тлугала охотно ответил, что… миссия, если она останется довольна, даст им, наверное, немного еды.

– А что станет с членами других религиозных групп? Они тоже будут получать еду со своих собственных плантаций?

– Не знаю, – коротко ответил оратор. – Решать будет миссия. Наверное, им можно будет помочь, если они примут нашу веру…

Суд, правда, отверг петицию. Но дело на этом не кончилось. Члены рода Таутала, жаждущие мести за торпедирование их благочестивых намерений, подожгли два дома, которые стояли на плантации. И вот вам самая большая несправедливость в этом мире – вместо рая оратор Таутала попал в тюрьму.

 

 

ПРАЗДНИК НЕЗАВИСИМОСТИ

 

Краковянка в Апиа

 

Самоа готовилось праздновать пятилетие независимости. Все деревни и учреждения Апиа соревновались в идеях, как лучше отметить памятную дату. Правда, дата приходилась на первое января, а формальное празднование традиционно проводилось в первые дни июня. В этом году праздник должен был затмить все, что Самоа видело до сих пор.

– Будет парад флоутов[42], – сказала Аделаида Хиксон на собрании «женщин ООН», как обычно называли жен представителей этой организации. – Есть предложение, чтобы наше бюро тоже выступило со своим флоутом, и я уже продумала, как он должен выглядеть.

Идея не встретила возражений. На украшенном цветами автомобиле с эмблемами различных агентств ООН должна была ехать наша детвора в национальных костюмах, держа в руках флажки различных стран.

– Они получат корзины с цветами и будут бросать цветы в толпу и на трибуну, – решили мы.

Когда приготовления далеко продвинулись вперед, мне позвонила Аделаида и сообщила:

– Женщины боятся отпускать детей одних. Неизвестно, сколько времени будет длиться шествие. Может быть, им придется сидеть на платформе несколько часов. Ты ведь знаешь, как это бывает. С ними должен быть кто‑то из взрослых, чтобы в случае чего им помочь. Мы решили, что поедешь с ними ты.

– Почему я?

– Потому что ты врач. Чтобы не бросаться в глаза, наденешь какой‑нибудь польский национальный косгюм.