Зинаида Шарко, выпускница мастерской Б. В. Зона

1951 года: «Потом он нами гордился! Он все наши спектакли смотрел. Я помню, он пришел на “Три сестры”. Когда я вышла, Зон сказал мне: “Да, «Три сестры», а две‑то – мои!”»

В 1960‑е годы Борис Зон – признанный мэтр театральной педагогики, заведующий кафедрой актерского мастерства. Годы советской власти оставили отпечаток на его биографии, но они не смогли изменить ни образа жизни, ни привычек профессора.

Почти 30 лет прожил Борис Вульфович Зон со своей женой Ниной Александровной Старк, представительницей древнего дворянского рода, в трехкомнатной квартире на Кировском проспекте (ныне – Каменноостровском). Квартира была заполнена антикварной мебелью, которую Зон собирал. В одной комнате только мебель эпохи Павла I, в другой – обстановка времени Александра I, а в третьей – Николая I. Обед, завтрак, ужин искуснейшим образом сервировались. В его доме не было ни пылинки. Он был франт. Ему шили костюмы лучшие портные Ленинграда. Это была буржуазная жизнь в социалистическом Ленинграде.

Алла Прохорова, выпускница мастерской Б. В. Зона 1957 года: «Его элегантные костюмы серого цвета всегда на нем сидели идеально. А бабочка была его фирменным знаком».

Александр Белинский, выпускник мастерской Б. В. Зона 1950 года: «Зон обожал обувь. У него дома была целая выставка сапог. Конечно, он был настоящий барин. Он никогда не пил, не был охотником вкусно поесть, но обожал женщин!»

Лев Додин, выпускник мастерской Б. В. Зона 1966 года:

«На любую репетицию он приходил одетым парадно и празднично. Казалось, что он всегда был в приподнятом расположении духа. Эту подтянутость обеспечивало его отношение к искусству, которое было для Зона не просто профессией, а образом жизни».

Только один раз в жизни Борис Зон позволил себе прийти на занятия небритым и в помятом костюме: 30 мая 1963 года после продолжительной тяжелой болезни умерла его жена Нина Александровна Старк.

Ариадна Кузнецова, выпускница мастерской Б. В. Зона 1957 года: «После кончины Бориса Вульфовича мне посчастливилось прочесть его дневники. Каждая запись начиналась у него со странных ремарок: “день без тебя – второй”, “день без тебя – пятнадцатый”, “день без тебя – шестьдесят четвертый”. Сначала я не могла понять, что это означает. Оказалось, речь шла о его покойной жене Нине Александровне».

Летом 1965 года Борис Зон выпустил последний в своей жизни актерский курс. Следующий набранный им курс окончил институт под руководством другого мастера. Но свой дипломный спектакль студенты посвятили Борису Зону. Они сыграли «Орфей спускается в ад» Теннеси Уильямса, в память о великом педагоге, хотя сам Зон мечтал о другом посвящении.

Зон придумал такой педагогический прием: у него курс учился все время на одной и той же пьесе, для того чтобы поставить потом дипломный спектакль. И вот в 1965 году он начал работать над «Тристаном и Изольдой». Этот средневековый роман превратила в пьесу Александра Бруштейн. Зон давно мечтал его поставить. Студенты занимались «Тристаном и Изольдой», и вдруг Зон узнал, что без его согласия этот спектакль начал ставить другой педагог на другом курсе. Он был необычайно огорчен. В июне 1966 года на фоне этих огорчений с ним случился удар, и его не стало.

В архиве петербургского телевидения хранится уникальная пленка – это киноверсия дипломного спектакля последнего актерского курса Бориса Зона. Единственная дошедшая до нас работа великого мастера и его учеников.

Лев Додин, выпускник мастерской Б. В. Зона 1966 года:

«На похоронах было очень много людей. Я один из немногих выпускников нашего курса знаю, где он похоронен. Я бываю у него почти каждый год. Это мой духовный отец. Если мне что‑то удалось, то это благодаря ему во многом».

 

Исаак Бродский

 

Сотни и тысячи молодых людей с конца XIX века стремились попасть в Академию художеств, главное учебное заведение нашей страны, которое готовит живописцев и графиков. Исаак Бродский, молодой человек из украинского местечка Софиевка, поступил сюда в 1902 году. Как и все студенты, он мечтал стать маэстро, известным, хорошо зарабатывающим художником. Исааку Бродскому удалось то, что не удалось большинству его коллег. Он стал не просто известным, но и главным художником Советского Союза.

Исаак родился в 1884 году в семье мелкого торговца. Родители мечтали сделать из сына серьезного человека – архитектора, чтобы мог и на жизнь заработать, и родных в случае необходимости поддержать. Так Бродский оказался в Одесском художественном училище, где вопреки ожиданиям отца с матерью выучился не на архитектора, а на живописца. Но ему мало Одессы. Он талантлив, тщеславен и добивается почти невозможного: поступает в Академию художеств, в класс к самому Репину.

Обучение живописи издавна ведется по принципу: мастер учит подмастерьев. Он прививает свою манеру ученикам. Учитель у Бродского был необычайно сильный человек – самый известный художник России, гений – Илья Ефимович Репин. Естественно, он оказал на Бродского решающее влияние. Репин был мастер, но по своему художественному методу консерватор, лет на 30 отставал от передовой французской живописи.

Став профессиональным художником, Бродский быстро пошел в гору. Отменно чувствуя конъюнктуру и обладая виртуозной техникой, он уже в 1910‑е годы стал коммерчески успешным живописцем. Художники начала века стремились к новаторству – фовизм, кубизм, лучизм, а Бродский, воспитанный в репинских реалистических традициях, не рвался в гении. Он хотел не подвига, а обеспеченной жизни. Хотел работать на продажу.

Он делал изумительно красивые пейзажи и портреты, в общем плане их можно назвать символистскими, в плане эстетическом – гобеленными. Это типичное ар‑нуво. Очень хорошее салонное, но в то же время выразительное, яркое и очень профессиональное искусство. Недаром антиквары его работы ценили и тогда, и сейчас, Бродский – очень дорогой художник. В Академии художеств он выработал стиль «ажур». Студентам выговаривали за подражание Бродскому. Этот стиль копировал знаменитый Борис Григорьев, впоследствии приятель Бродского.

 

Исаак Бродский

 

Если бы не революция, Бродский с годами стал бы еще более успешным, хорошо продаваемым художником – таким, как Константин Маковский или Генрих Семирадский. Но 1917‑й решительно поменял соотношение сил в художественном мире России. Частные заказы почти прекратились. Единственным клиентом стало государство. Художник, не имеющий былых заслуг перед революцией, был вынужден доказывать свою необходимость власти здесь и сейчас – своим мастерством и идеологическим соответствием духу времени. Бродскому это удалось. Уже в годы Гражданской войны он рисовал Ленина и стал официальным хроникером Второго конгресса Коминтерна.

У Бродского не было политических убеждений. Надо писать Ленина – вот вам Ленин, Троцкого – Троцкий. И постепенно оказалось – отсутствие политических принципов не отталкивает новую власть, а, наоборот, притягивает. Власть заказывает, художник делает.

На картине «Ленин на трибуне» главный герой изображен рядом с Троцким. Потом Троцкого надо было убрать, потому что он оказался в опале, вместо Троцкого пришлось писать рабочего.

«Ленин в Смольном», «Нарком на лыжной прогулке» – с одной стороны, изображалось официальное лицо, Ленин или Ворошилов, например, с другой – эти фигуры показывались как бы в интимной обстановке, занятые совершенно негосударственными делами. Бродский все это делал очень легко.

 

В. И. Ленин в Смольном. 1930 год. Исаак Бродский

 

Он был похож на профессора Преображенского из «Собачьего сердца» Булгакова. Специалист в области искусства самого высокого класса. Жил он как барин – солидный паек, прекрасная квартира, роскошная коллекция. При этом он помогал другим художникам.

В 1920‑е Бродский занимал уникальное положение среди своих собратьев‑художников. Он официально состоял в Ассоциации художников революционной России, так называемой АХРРе, где группировались реалисты, продолжающие традиции передвижников. Участие в АХРРе во многом было вынужденное, ведь по другую сторону баррикад – леваки‑авангардисты, для которых Бродский со своей нарочитой академичностью и идеологической всеядностью являлся персоной нон грата. «Ахровцы» в свою очередь тоже не жаловали Исаака Израилевича. Даже пытались изгнать его из своих рядов – он буржуазный элемент, осколок прошлого. Но у Бродского были высокие защитники, и его так просто не выгонишь.

У Исаака Израилевича Бродского было удивительное качество – он всегда нравился начальству, особенно коммунистическому. Не был исключением и Сергей Миронович Киров. Когда‑то Бродский для Бакинского совета написал знаменитую картину «Расстрел 26 бакинских комиссаров». А азербайджанскую коммунистическую организацию тогда возглавлял как раз Сергей Миронович.

С 1926 года Киров начальствовал над Ленинградом, тесно общался с Бродским и издал особое распоряжение – предоставить художнику Бродскому под мастерскую огромное для тогдашнего Ленинграда помещение, которое находилось над его жилой квартирой. Здесь Бродский писал портреты руководителей государства и многофигурные композиции, связанные, прежде всего, с историко‑революционными сюжетами, с образом Ленина. На огромном подрамнике стояла картина. Мастер намечал основные контуры, а потом уже его помощники – Вещилов и Спирин – разрабатывали техническую сторону дела.

Бродский был ровесник практически всех крупнейших деятелей русского авангарда, он вышел из той же среды. Но кто‑то пошел в супрематисты, кто‑то – в кубисты, кто‑то – в аналитическое искусство, а Бродский стал главным салонным художником своего времени. Удивительный феномен: оказалось, что правящей элите, старым большевикам, вчерашним заключенным и жертвам царизма пришелся по душе именно он.

Мемуаристы того времени писали, что через Бродского можно было сделать все. Он находился в невероятном фаворе у власти.

В середине 1920‑х годов Советский Союз мечтал вернуть из Западной Европы эмигрировавших туда крупных деятелей российской культуры. Для Страны Советов это было бы признанием того, что она выбрала правильный путь. Алексей Максимович Горький после долгих уговоров возвратился с Капри, Алексей Николаевич Толстой вновь приехал в Ленинград, а вот Илья Ефимович Репин колебался. Бродский готов был выполнить любое поручение власти, как художественное, так и политическое. Когда в 1926 году в Кремле возникает идея заманить в СССР Илью Репина, уговорить своего учителя переехать из благополучной Финляндии в коммунистический Ленинград взялся Бродский. Входили в делегацию еще три художника – Григорьев, Кацман и Родимов. И вот в имении Репина «Пенатах»[5], в его кабинете и мастерской, велись долгие разговоры. Бродский описывал, как замечательно живут художники в Стране Советов, и как великолепно мог бы жить Репин, если бы вернулся на родину.

Имя Бродского стало нарицательным. В ленинградской художественной среде 1920‑х так называли художников, живущих по принципу: «Чего изволите?» Это не в традициях русского искусства, которые сформированы романтиками; эстетические и этические убеждения для них святы.

В 1930‑е Бродский как‑то пригласил на обед гонимого властью, вечно нуждающегося Павла Филонова. Хотя для Филонова эта встреча могла быть весьма полезна в житейском плане, да и к Бродскому он относился лучше, чем большинство его коллег, в гости он не пошел – постыдился. Известно, что Бродский накрыл роскошный стол, а Павел Николаевич жил, по сути дела, впроголодь. Но он отказался и от приглашения, и от этой еды, потому что не хотел портить себе репутацию. Она для Филонова все‑таки была чем‑то более важным, чем житейские дела.

В начале 1930‑х позиция Бродского была чрезвычайно проста: «Делай, что велит начальство, и наслаждайся теми благами, которые оно предлагает взамен». Его квартира и мастерская располагались непосредственно возле Русского музея, в бывших апартаментах Виельгорских, где в пушкинское время был знаменитый литературно‑музыкальный салон. У Бродского тоже своего рода салон. Его охотно посещали представители ленинградской художественной интеллигенции, лояльные к власти.

Его роскошная квартира в центре города, занимающая 2 этажа, производила на современников неизгладимое впечатление. Многие ему страшно завидовали, но, на самом деле, по нынешним меркам, ничего особенно роскошного здесь не было. В трех комнатах, кроме Бродского, жили еще 8 человек. Две сестры его жены, у одной из этих сестер был сын. Кроме того, Бродский привез из Бердянска молодого талантливого человека по фамилии Белоусов, который учился в Академии художеств и жил здесь же. Была, естественно, домработница. Здесь поселился сын Бродского от первого брака, Евгений. Семья содержала домашних животных: две собаки и птичку. Так что это был не роскошный комплекс придворного художника, а скорее какой‑то Ноев ковчег.

По четвергам в квартиру Бродского вход был свободный: приходили художники, артисты – Павел Андреев, певец Мариинского театра Печковский. Коллега Аркадий Рылов был завсегдатаем.

СССР при Сталине ориентировался на образ великих империй – Францию от Людовика XV до Наполеона или Россию времен Екатерины Великой. Главный поэтический жанр – ода, а главный художественный – парадный портрет вождя. Исаак Бродский рисовал Сталина таким, каким тот хочет себя видеть, каким должны видеть его подданные. Это канонический образ руководителя великого государства. В 1930‑е карьера Бродского вышла на новый уровень. Ему уже не надо было никому и ничего доказывать. В 1920‑е его не принимали авангардисты. Теперь их просто не существовало. Установился соцреалистический канон. В живописи это очередной извод репинской школы, сформировавшей Бродского. Бродский – художник номер один сталинской современности и ученик художника номер один за всю историю русской живописи, каким теперь признают Репина. Именно Бродский возглавил Академию художеств в тот момент, когда перед советскими художниками поставили задачу реалистически изображать успехи страны в построении коммунистического будущего.

 

Исаак Бродский в первой экспозиции Бердянского художественного музея. 1930 год

 

Бродскому дали поручение утихомирить академическую среду, наладить нормальную работу в этом учреждении.

Студенты должны были воспринять задачи, которые ставит перед ним советская страна: например, создание портретов вождей (это был высший академический жанр). Важен был хоровой жанр массовых картин, шло обслуживание народных надобностей: натюрморты, пейзажи для ресторанов и гостиниц, дизайн, архитектура и прочее. С этой задачей он справился, все это заработало.

До Исаака Израилевича Бродского директором Академии был некто Маслов, который все, что было создано ранее, то есть великое русское реалистическое искусство, считал хламом, который нужно уничтожить, а на его месте создавать новое революционное искусство. Скульптуры выбрасывали из Академии во двор, разбивали и выкладывали осколками мостовую, картины старых художников резали на куски и давали студентам, чтобы они на них писали – холст был в дефиците. Исаак Израилевич со страшным трудом восстановил Императорскую Академию художеств. Как музей, как храм. Здесь была совершенно особая атмосфера; в кабинетах, в ректорате можно было увидеть подлинную мебель времен итальянского Ренессанса.

Официальное советское искусство 1930‑х сделало ставку на так называемых попутчиков – идеологически нейтральных мастеров, готовых качественно выполнить государственный заказ. В литературе это Алексей Толстой, в музыке Исаак Дунаевский, в кино Григорий Александров. В живописи же ставка была сделана на Исаака Бродского. Он стал главным вельможей нашего искусства.

У него была странная рассеянная оптика: даже когда он показывал расстрел демонстраций, изображение разлагалось на цвета, на тени, на линии. Какая‑то появлялась нега в этом, как это ни странно. Бродский работал как фотокамера. Именно это и было нужно советской власти.

Политические бури 1930‑х миновали Бродского. Ни он, ни кто‑либо из его семьи не подверглись репрессиям. В Академии тишь да гладь. В политику Исаак Израилевич не лез, а политике он был интересен только тогда, когда требовался портрет очередного сановника. Он придворный художник, живущий вдалеке от двора, во все более захолустной бывшей столице империи. Единственная страсть, которой он отдавался с неослабевающей силой до последних дней своей жизни, – это коллекционирование.

Исаак Бродский начал собирать свою коллекцию живописи и графики еще будучи студентом Академии художеств, когда его учитель Илья Ефимович Репин, самый модный и самый дорогой тогда художник России, подарил ему 3 своих наброска. Но главную, основную часть коллекции Бродский собрал уже после революции – в 1920– 1930‑е годы, когда Петроград‑Ленинград был настоящим Эльдорадо для собирателей русского искусства. Огромные коллекции остались практически бесхозными, их владельцы были расстреляны в подвалах ЧК, сидели на Соловках, эмигрировали в Париж и Берлин или мыкали горе здесь и продавали последнее. Все это стоило копейки или отдавалось бесплатно. Причем Бродский, как важный человек, в будущем глава Академии, находился в центре всего художественного рынка. Он знал, где и что сдают на государственное хранение, что можно забрать просто так, что купить в комиссионном магазине. Тысячи работ разместились в его квартире‑мастерской. Это была вторая по значению в Петербурге коллекция русской живописи, после собрания Русского музея, но принадлежала она частному лицу – художнику Исааку Бродскому.

Единственным местом, где при Советской власти можно было увидеть Шагала, был музей‑квартира художника.

Мало кто знает, что конец жизни Бродского был омрачен самым настоящим уголовном процессом по делу антиквариата. Видимо, все же где‑то он вступил с властью в конфликт. То ли увел у кого‑то из высокопоставленных партийцев вещь, то ли еще что‑то такое произошло. Во всяком случае, он оказался под следствием; от позора его спасло то, что было написано завещание, согласно которому он передавал после своей смерти всю коллекцию государству.

Исаак Бродский умер от лейкемии в августе 1939‑го. Ему было всего 54 года. После смерти его именем назвали улицу (ныне – Михайловская) в Ленинграде, ведущую от Невского проспекта к площади Искусств, где стоит Русский музей и где в зените своей славы жил сам Исаак Израилевич. О такой чести при жизни вряд ли мечтал уроженец украинского местечка под Бердянском, которого родители отправили учиться на архитектора и который случайно стал художником. Он мечтал о возможности зарабатывать своим трудом и жить в комфорте. То и другое Бродский получил.

Его легко ругать, его просто понять, это вечный тип художника при власти. Человек, который живет на площади Искусств, – это редкая фигура в пейзаже советской культуры. Сравнивать его можно только с Алексеем Толстым или Максимом Горьким. Проживи он еще лет десять, ему было бы уже значительно сложнее сохранять все это.

Слово «художник» употребляется как бы в двух смыслах. Бывает художник с большой буквы – Рембрандт, Малевич, Крамской – то есть человек, который некоторым образом меняет движение развития искусства; а бывает художник с маленькой буквы, то есть человек, который занимается некой специальностью, работает для тех, у кого есть деньги, чтобы купить картину и повесить ее на стену. Исаак Бродский – художник вот в этом, втором смысле слова, человек, которому все равно, что писать, – детей, играющих в Люксембургском саду, или казнь 26 бакинских комиссаров. Это мастер в хорошем, буржуазном смысле слова, художник на все времена.

 

Другой Троцкий

 

Ной Троцкий создал самые известные здания Ленинграда 1930‑х годов, но в течение многих лет его имя упоминалось только в специальной литературе.

Роковым обстоятельством стало то, что его фамилия совпала с псевдонимом проклятого в сталинские времена «врага народа» – Льва Бронштейна, вошедшего в историю как Лев Троцкий. Власти настойчиво предлагали архитектору стать Тронским или Троицким, обещая, что в этом случае в его честь назовут одну из ленинградских улиц. Ной Троцкий отказался. Крамольная фамилия не помешала ему еще при жизни стать классиком.

Архитектора с вызывающим именем в нашем городе по существу знает каждый, потому что он построил «Большой дом» – грозное здание, в котором базировался главный орган по борьбе с преступлениями против государственного строя, в разные времена называвшийся по‑разному, – ОГПУ, НКВД, МВД, КГБ. Построено это здание на месте бывшего Окружного суда, сгоревшего в революцию, и являет собой новаторский архитектурный ход. Это грозная архитектура – конец конструктивизма и начало нового архитектурного стиля, сталинского ампира.

 

«Большой дом». Архитектор – Ной Троцкий

 

«Лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстоянии», – так писал Сергей Есенин, и это чистая правда. Например, ни Достоевский, ни Некрасов, ни Тургенев не понимали, что они живут в удивительно красивом городе. Им казалось, что это – перелицовка западных архитектурных мод на русский манер. И только в начале ХХ столетия здешние поэты, художники и скульпторы стали понимать, что русская архитектура – великая. И одними из первых об этом подумали два профессора Академии художеств – Леонтий Бенуа и Иван Фомин. Они и были учителями Ноя Троцкого.

В начале ХХ века профессия архитектора – модная и денежная. Недвижимость росла в цене. Зодчие были нарасхват. Поэтому неслучайно, что сын печатника Ной Троцкий выбрал эту привлекательную и весьма перспективную специальность.

Троцкий поступил в Академию художеств в 1913 году, но именно этот год завершил период активной строительной деятельности в Петербурге‑Петрограде. Началась Первая мировая, за которой последовала революция и Военный коммунизм. Реальные стройки заменили бумажные проекты.

Среди архитектурных замыслов этого времени особое место занимает работа Владимира Татлина, который предложил создать памятник Третьему интернационалу. Это огромное сооружение должно было опираться на два берега Невы и устремляться вверх где‑то на 400 метров. В модели этой башни уже были продемонстрированы основные принципы конструктивистской архитектуры: примат конструкции, которая ничем не маскируется, ничем не закрывается от глаза зрителя, примат простой геометрической формы. К наклонной спиральной башне, которую спроектировал Татлин, предполагалось подвесить огромные фигуры в виде куба, пирамиды и цилиндра, сплошь остекленные. Но монумент так и не возвели.

В отличие от авангардиста Татлина, Троцкого не занимала революционная идеология. Он был профессионал, ориентировавшийся в своей деятельности на вкусы заказчика, который определял назначение, масштаб и стиль постройки.

В 1920‑е годы заказы получали очень немногие. Страна и частные владельцы вынуждены были экономить на всем. Ну что ж, нет работы по специальности – можно заняться преподаванием.

Елена Серова‑Ротшильд, архитектор, дочь сотрудницы Н. Троцкого Терезы Ротшильд (в девичестве – Зеликман):

«Моя мама и ее сестра, близнецы, окончили гимназию и поступили на Багаевские курсы – женские курсы, архитектурные. Вот когда они поступили, пришли в институт, то висел список педагогов, и можно было выбрать себе преподавателя, у которого желаешь учиться. Там были известные, наверное, имена, а Троцкий Ной Абрамович был никому не известен. Но они его видели, и он им очень понравился. Высокий, голубоглазый, кудрявый блондин – как может не понравиться? Потом они в процессе учения поняли, что он не просто красивый молодой человек, а очень талантливый педагог».

Студентки‑сестры Зеликман познакомили профессора Ноя Троцкого со своим отцом Яковом, который являлся в это время одним из организаторов строительства электростанций, предусмотренных планом ГОЭЛРО. В результате, Ной получил свой первый государственный заказ.

Ситуация в архитектурной среде изменилась в 1929 году. Советская власть выкачивала деньги из деревни, распродавала сокровища Эрмитажа, конфисковывала имущество нэпманов. Все средства уходили на капитальное строительство, в том числе и жилое. Архитекторы снова были востребованы. Стиль эпохи – конструктивизм.

 

Ной Троцкий

 

Это было поколение счастливых архитекторов. Они создавали новый стиль, они считали, что создают новую жизнь: это было вполне искренней позицией для большинства архитекторов, которые остались в нашей стране и не эмигрировали.

Ной Троцкий стал одним из ведущих советских архитекторов‑конструктивистов. После успешного строительства стекольной фабрики и рабочего поселка Белый Бычок на реке Чагода, в 1930 году он начал работу над четырьмя строительными объектами в Ленинграде – это Василеостровский дворец культуры, мясокомбинат, административное здание ОГПУ, прозванное ленинградцами «Большим домом», а также Кировский райсовет.

Кировский райсовет (пр. Стачек, 18) – сочетание параллелепипедов и полуцилиндров, длинное здание, прорезанное так называемыми ленточными окнами, и башня с выступающими балконами. В этой асимметричной башне заложена мощная выразительность. Классический памятник конструктивизма. Может быть, самое удачное здание своей эпохи, построенное в Ленинграде. Огромный авианосец, который вплыл в залив площади и держит ее своим объемом.

 

Здание Кировского райсовета. Архитектор – Ной Троцкий

 

Среди других особенно удачных проектов Ноя Троцкого – здание Ленинградского мясокомбината. Троцкий получил за него первую премию и золотую медаль на Парижской выставке 1937 года. Сегодня мясокомбинат на Московском шоссе, который находится около станции метро «Звездная», уже врос в тело города. А тогда он был на самой окраине, даже, по сути дела, на подступе к городу, и поэтому башня служила высотным ориентиром, а весь комплекс вместе с башней, опознавательным знаком, символом индустриализации.

Ной Троцкий был обласкан властью. Он женился на театральной художнице Екатерине Петровой и получил квартиру‑мастерскую в центре города на улице Желябова (ныне – Большая Конюшенная). Она стала чем‑то вроде дореволюционных архитектурных бюро, где мастер работал прямо на дому со своими учениками‑единомышленниками.

Елена Серова‑Ротшильд, архитектор, дочь сотрудницы Н. Троцкого Терезы Ротшильд: «Мама и тетя Роза строили перспективы. Приходили каждое утро и работали. Это было очень увлекательно, страшно им нравилась: перспективы тогда строились очень большие, по всем правилам».

Екатерина Забинкова, внучка Ноя Троцкого: «Об этом матушка часто вспоминала и рассказывала разные забавные случаи: “Архитекторы рисовали мелом точку схода, и однажды на эту точку схода написал кот, и они были очень расстроены”».

В 1932 году Екатерина Петрова умерла от туберкулеза. После ее смерти Троцкий больше уже не женился. Он остался вдовцом с горячо любимой дочерью. Все что происходило за окном мастерской, – репрессии, политические волнения, коллективизация, голод – было исключено из жизни и обсуждения.

Екатерина Забинкова, внучка Ноя Троцкого: «Разговоры политические дома не велись, а если кого‑то из друзей сажали в сталинские лагеря, то дедушка говорил: “Это ошибка, это порядочный человек, эта ошибка будет исправлена”. Впрочем, все предложения вступить в партию категорически отклонялись, дед всегда говорил: “Мне это не нужно”».

Проблемы возникали только с его фамилией. В то время, когда тысячи людей были казнены по обвинению в троцкизме, фамилия Троцкий звучала совершенно неприлично.

Екатерина Забинкова, внучка Ноя Троцкого: «Ему предлагали изменить одну букву в своей фамилии и стать, скажем, Троицким, или Тронским, после чего обещали назвать улицу в Московском районе его именем. Дед отвечал: “Пусть Лев Троцкий меняет, потому что для него это псевдоним, а для меня фамилия”».

В конце 1920‑х годов в Советском Союзе произошел крайне важный перелом в идеологии. Выяснилось, что нашим предшественником является не Емельян Пугачев, а Александр Невский, не какой‑нибудь Малевич, а Илья Репин. А архитектором, на которого надо ориентироваться, стал имперский Росси. Школа при Русском музее была построена Ноем Троцким в 1938 году на площади, которую как раз сформировал Карл Иванович Росси. И Троцкий показал, как встроить современное здание в ампирный ансамбль, при этом не только ничего не нарушив, но и найдя в этом старинном стиле свою собственную советскую ноту.

 

Здание школы при Русском музее. Архитектор – Ной Троцкий

 

В 1932 году было опубликовано постановление по строительству Дворца Советов в Москве – административного здания, места проведения Верховных советов, празднеств. В директивном порядке архитекторам предписывалось вспомнить об исторических истоках российской архитектуры. Наглядным примером должен был служить утвержденный проект Дворца Советов, разработанный московским архитектором Борисом Иофаном – огромная башня, на которой стоит колоссальных размеров статуя Ленина, в голове у него должен был помещаться зал заседаний. Представьте масштаб.

 

Проект Дворца Советов в Москве. Автор проекта – Борис Иофан

 

В Ленинграде также должна была появиться гигантская статуя Ленина, которую спроектировал в 1936 году Ной Троцкий. Стометровое изображение вождя собирались установить в порту, чтобы, подобно нью‑йоркской статуе Свободы, Ленин встречал корабли, прибывающие в город пролетарской революции. Однако, так же как и московский Дворец Советов, этот проект не был осуществлен.

В середине 1930‑х ленинградская администрация выдвинула новый строительный план. Жданов захотел преобразовать Ленинград в настоящий социалистический город. Центр должен был сместиться на юг, подальше от старой застройки, напоминавшей о временах Российской империи. На нынешней Московской площади планировалось построить грандиозный политический и культурный центр.

На пересечении двух магистралей – проспекта Сталина (ныне – Московского) и вновь проложенного проспекта, идущего от Нарвской до Невской заставы, возникала огромная площадь. Она должна была превзойти центр имперского Петербурга в разы, в порядки. Здесь должны были происходить демонстрации трудящихся. Здесь должны были построить лучшие театры, дворцы культуры, научно‑исследовательские институты. А в центре возвышаться огромный Дворец Советов, место, где будет заседать партийная и советская власть великого города.

Архитектурные проекты такого уровня в ХХ веке задумывались только в фашистской Германии – это перестройка Шпеером столицы немецкого Тысячелетнего рейха по заказу Гитлера.

В конкурсе на строительство Дома Советов приняли участие все ведущие архитекторы, старавшиеся создать образ максимально роскошного и величественного сооружения. Но еще прежде, чем официально был выбран проект, ведущий ленинградский градостроитель Лев Ильин, заявил: «Нужно сложить оружие, потому что Троцкий сделал лучше, чем мы».

На Урале собирались открыть специальную фабрику по добыванию мрамора для отделки интерьера этого грандиозного сооружения.

Дом Советов по размаху носит какой‑то даже не древнеримский, а египетский характер. Кабинеты начальников по 200 метров, с комнатами отдыха, с зимними садами. Театры, конференц‑залы, детские сады, фабрики‑кухни. Не дом – город. В Доме Советов была предусмотрена телевизионная трансляция. Телевидение только‑только еще появлялось, а возможность демонстрации торжественных заседаний уже была предусмотрена. Здание было возведено к 1941 году.

 

Дом Советов на Московском проспекте в Петербурге. Архитектор – Ной Троцкий

 

Но в амбициозные планы коренной перестройки Ленинграда вмешалась война. Она не только отложила архитектурные проекты предвоенного десятилетия, но и внесла изменения в саму идеологию. К 1944 году, когда Ленинград освободился от блокады, архитектура имперского Петербурга уже не считалась феодально‑крепостнической. Сталин провозгласил себя прямым потомком Петра Великого, так что партийные и советские учреждения разместились в имперских дворцах по праву преемственности.

Здание такого масштаба так и не понадобилось. Потребовались только бомбоубежища – они тоже были превосходные. В 1944 году именно в Доме Советов располагался штаб фронта. Отсюда маршал Говоров руководил обороной блокированного Ленинграда.

В 1948 году изменилась концепция генерального плана застройки, решили вернуться к старому проекту концентрического развития города 1935 года Льва Ильина. И участок, который предполагалось застроить как крупный общественный культурный политический центр, оказался на периферии.

Партийное руководство Ленинграда осталось в Смольном, а в здание Дома Советов на Московском проспекте вселилось после войны предприятие оборонного комплекса. К этому времени Ноя Троцкого уже не было в живых. Он умер в 1940 году от сепсиса, полученного им после хирургической операции.

Как архитектор, Ной Троцкий разделил судьбу своего поколения, вынужденного менять творческие принципы в соответствии с требованиями времени. Учитель Троцкого – Иван Фомин, начинавший свою карьеру как создатель дворцов петербургской знати, после революции создавал пролетарские центры, а в 1930‑х построил в Киеве один из монументов сталинского ампира, который вызвал искренний восторг у Альберта Шпеера, попавшего в столицу Украины вместе с частями немецкой армии.

Таковы были общие вкусы, парадоксально сближавшие искусство двух соперничавших тоталитарных империй. Несмотря на раннюю смерть, Троцкий заслуженно считается классиком советской архитектуры, работы которого с исключительной выразительностью воплощали дух великой и страшной сталинской эпохи. Его век совпал с его возможностями.

Время по‑новому расставляет вкусы и приоритеты. То, что вчера казалось вызывающе уродливым, помпезным и тоталитарным, сегодня – просто материальное свидетельство прошедшей эпохи. Сталинская архитектура, в действительности, тоже была разная. Мастер архитектуры Ной Троцкий умел работать достойно во всех стилях и во всех направлениях. Его дома, построенные в 1930‑х, остались и памятником времени, и памятником архитектуры.

Со времен Петра Великого главный инвестор в санкт‑петербургском строительном комплексе – государство. Николай I давал деньги Росси, Екатерина II – Джакомо Кваренги, а вот Ной Троцкий – это архитектор эпохи Жданова и Сталина. Он строил огромные, комфортабельные кварталы на Московском проспекте, спланированные еще до войны, возведенные уже после смерти архитектора его учениками. И это такая же архитектурная реальность, как та, что создавали Росси, Растрелли, Стасов. Это архитектура Ленинграда эпохи расцвета сталинской империи.