Говорить правду о войне смертельно опасно

Однажды тележурналистка и врач Ирина, добровольно работающая в различных горячих точках по оказанию помощи раненым, согласилась стать человеком в маске в одноименной телепрограмме Владимира Познера. Сняв в июне 1996 года материал в своей небольшой аудитории с известными экспертами, он, опасаясь за ее жизнь, не выпустил материал в эфир, потому что Ирина очень смело и убедительно рассказала о жутких, скрытых даже от журналистов эпизодах чеченской войны. Видимо, в аудитории находился никогда не исчезающий из нашей жизни стукач, и Ирина вскоре была убита. Об этой трагедии Познер узнал примерно через год и, назло врагам, показал снятый материал. Это были необычные телепоминки, устроенные с большим опозданием. Ирину «убрали» как нежелательного свидетеля, но в тех горячих точках, где она оперировала раненых, запечатлела видеокамерой ужасы этих войн, ее легендарное имя будет передаваться из поколения в поколение.

В России уже много единомышленников покойной Ирины—это писательница Светлана Алексиевич, Сергей Ковалев и другие. Наверное, они и открыли: чтобы было больше без вести пропавших, чем убитых, выбрасывали трупы с вертолетов. Дело в том, что за погибших на войне сыновей солдатские матери ругают генералов, а за без вести пропавших—чеченцев, подозревая, будто они находятся у них в плену. И гадают солдатские матери: то ли их сыновья в земле, то ли, приняв ислам и отпустив бороды, живут в Чечне.

Мы еще очень мало знаем о преступлениях афганской и чеченской войн оттого, что говорить правду о войне смертельно опасно. Вспомните, как заклеймили Светлану Алексиевич солдатские матери после выхода ее книги «Цинковые мальчики». А сегодняшние телепоминки Познера говорят о некотором улучшении нашего менталитета, ибо солдатские матери уже не проклинают, а весьма уважают автора.

 

История моей болезни

Многие рядовые члены КПСС знали: после очередного партсобрания, проводимого ежемесячно ради «галочки», частенько повышается давление крови. И чего только не плетут для выполнения этой узаконенной формальности! Все, от порядка ведения собрания до принятия решения, идет по старому осточертевшему трафарету.

Однажды выполняя партийное поручение, мне пришлось невольно выступить на подобном собрании, где наши коммунисты единодушно одобрили книги Л. Брежнева «Малая земля» и «Целина», выдвинутые Союзом писателей СССР на соискание Ленинской премии в области литературы. После этого омерзительно—подхалимского выступления меня сперва мучили угрызения совести, а затем я целую неделю находился на больничном. С тех пор и начал носить в кармане валидол.

Это было моим последним выступлением, и, чтобы не дойти «до ручки», по совету одного знакомого врача я решился на маленькую хитрость: за час до собрания тайком глотать таблетку снотворного.

Этими таблетками я немного поправил свое здоровье, но продержался недолго, ибо бдительные коллеги по партии засекли мою пассивность. Чтобы превратить меня в активного коммуниста, они решили заслушать на очередном собрании, как я выполняю уставные требования.

После ознакомления с повесткой дня предстоящего партсобрания я целую неделю тщательно готовился к этому важному политическому мероприятию: изучал труды классиков в читальном зале библиотеки имени В. И. Ленина, вызубрил наизусть Устав КПСС, проштудировал «Моральный кодекс строителя коммунизма». А положение о демократическом централизме, состоящее из 4-х пунктов, я повторял вслух на работе и дома, в результате чего чуть не угодил в психушку. Ведь очень трудно вызубрить текст, где один пункт противоречит другому.

Ход собрания оставил в моей памяти такой глубокий и неизгладимый след, что я даже боюсь вспоминать о нем без таблетки нитроглицерина. Это было не партсобрание, а скорее «нюрнбергский процесс». Коллеги настолько разбушевались, что чуть не влепили мне выговор с занесением.

После этого собрания у меня не только поднялось давление, но и на нервной почве ухудшилось зрение. В то время коммунисты на словах все еще строили коммунизм, а страна уже находилась в полнейшем экономическом, политическом и экологическом кризисе. Объявления об очередных партсобраниях, вывешиваемые на видном месте в нашем учреждении, начали действовать на меня так, будто от них шла проникающая радиация. От такой партийной жизни я постепенно сгорбился и внешне стал походить на тихопомешанного.

Однако превратиться в полного идиота все-таки не успел и дождался перестройки, которая из Москвы до Казани шла целых четыре года.

 

Мы любили коротконогих

Я любуюсь нашими женщинами. Идут по улицам—статные, ухоженные, длинноногие, шаги плавные...

О время, как ты все замечательно изменило!

Смотрю и радуюсь, вспоминаю то, что ныне как-то и вспоминать неприлично. И представить страшно, чтобы кто-то из них, ультрамодных и длинноногих, оказался в сталинском колхозе. Наверняка остались бы старыми девами—тогда ценили другую красоту.

У тогдашних девушек, таскавших вместо лошади плуги и телеги, от тяжести лопались девственные плевы, опускался таз, исчезали талии, ноги становились бычьими. И мы их, коротконогих, любили, ибо такая нагрузка была не под силу субтильным. Почти все парни из нашей деревни были влюблены в молодую трактористку, у которой фигура была квадратная, она, широко расставив короткие толстые ноги, могла приподнять переднюю ось колесного трактора. Ее мужское лицо и хрипловатый голос немного смущали. Но когда она в одиночку вытаскивала застрявшие в грязи повозку или тракторишко... О, все мужики облизывались, мечтая о такой хозяйке. К сожалению, никому из наших она не досталась и перехватил ее щупленький учитель из соседней деревни.

Как бы мы сегодня ни ныли и ни скулили, жизнь прекрасна, если за каких-то пятьдесят лет наши женщины, даже деревенские, стали красивыми и статными.

 

На наши органы наступил тот же медведь…

Даже антимарксистским поэтам симпатична известная марксова фраза: «Наслаждение искусством доступно только художественно-образованному человеку». Эта фраза придает некоторую иллюзорность и позволяет поэтам относить огромную массу людей, которые не понимают и не признают их, к художественно-необразованным категориям, или, говоря проще, к «тугоухим».

А советским поэтам соцреализма эта фраза дала особые привилегии. Если поэт написал банальную фразу типа «прошла зима, наступило лето, и спасибо партии за это», то ее никто, даже самый художественно-образованный академик, не посмеет критиковать, опасаясь оказаться некомпетентным человеком. Между тем еще не так давно на подобных патриотических строках можно было защищать диссертации. Диссертант при этом связывал прошедшую зиму и наступившее лето с грандиозными хозяйственными успехами сталинских пятилеток, с политическими и спортивными достижениями страны в условиях лютого мороза и знойного лета.

Насчет политизированности всей нашей жизни помнится мне один забавный случай, происшедший со мной в молодости, когда я учительствовал. Как-то неожиданно пришел на мой урок инспектор РОНО (он всегда приходил без предупреждения,—чтобы «поймать» учителя на какой-нибудь мелочи и «разнести» его потом по всему району). Были это времена ждановщины, и «партийность преподавания» считалась одним из главных принципов обучения. Все предметы, даже биология, должны были быть партийными, и тот знаменитый райкинский «Реферат», где говорится: «Партия нас учит, что все газы расширяются при нагревании»,—как раз разговор того времени. И вот, на уроке вначале я немного растерялся, не зная, как связать тему урока о растительности с партией. Хожу между партами, машинально рассказывая ученикам о чем-то, а сам думаю, как при этом «выкрутиться». Выручил Сталин с трубкой в руке—ведь табак тоже растение (портрет Сталина висел в каждом классе) Выкрутился, да еще как! Этот жесточайший инспектор, который редко кого хвалил, ставил меня в пример даже на районной конференции.

Сегодня такой эпизод выглядит анекдотично, но тогда это было жизненно важно. Поэтому советские поэты эпохи соцреализма начали сочинять разные абракадабры—лишь бы там была партийность и был патриотизм. Теперь, когда исчезла соцреалистическая лазейка, они, как в свое время Маяковский, выдумывают разные «усложнения». Среди этих «усложнений» есть, например, «однострочка». Поэт напишет одну голую строчку, а читатель должен гадать ее смысл. Если Маяковский растягивал по диагонали строку на целую страницу, то современные поэты пытаются вместить в одну строку целую страницу мыслей. Методов «усложнения» очень много, и это у них называется усовершенствованием стихосложения, за счет которого идет бурный рост численности «художественно-необразованного» населения.

Таким образом, в нашем тоталитарном обществе за 70 лет выращена на дрожжах соцреализма, целая социальная группа, состоящая из особо мыслящих людей, пишущих на усложненном, непонятном языке. Группа эта по отношению к общему населению страны крохотная, но зато относит себя к художественной элите. Однако наше государство, нарушив вышеупомянутую марксову фразу, заставляло нас всех «наслаждаться» искусством, включив в обязательную школьную программу поэзию Маяковского. «Левый марш» декламировали даже в детских садах. Теперь те дошколята, выучившие когда-то «Левый» наизусть, никак не могут шагать нормально—так и хромают на левую ногу.

В отношении скромности неплохо бы подчеркнуть поведение других групп меньшинств. Например, гомосексуалисты и лесбиянки никогда не навязывают свои вкусы другим, хотя они ведь тоже уникальные, и нам, тугоухим и толстокожим, никак не понять их наслаждения. Они, как и поэты, вправе упрекнуть нас, что на наши «органы» наступил тот же медведь, который обычно наступает на ухо.

 

Лев Толстой (ЛТ) и Федор Достоевский (ФД)

И в новой постсоветской суверенной России наши слегка подзабытые классики мировой литературы забрызганы попутной политической грязью, смыть которую придется нам, поклонникам.

В советской России ЛТ был включен в школьную программу, а ФД—нет, хотя с революционной точки зрения, как политзэк царского режима, должен был занять достойное место именно он. К тому же ЛТ-го не любил основатель советского государства Ленин, который «толстовщину» употреблял как ругательное слово. Если бы Ленин правил страной еще лет пять, то мы не написали бы сочинения по «Войне и миру», а писали бы по «Преступлению и наказанию». Но Сталин из двух зол выбрал ЛТ, ибо в произведениях ФД не было ни малейших признаков соцреализма.

На этих примерах можно анализировать поведение России, будь она божественно-царская или безбожно-советская, по отношению к этим классикам. В царской России ЛТ и ФД были разобщены социально, как граф и политзэк, в советской России расставил их соцреализм, то в суверенной России они неожиданно оказались совсем рядом, но в одной попутно-опальной струе. Лишь в США никто не переставляет с места на место и они веками живут дружно в качестве равноценных классиков мировой литературы. Так почему же в нынешней суверенной России (где будто бы нет ни царей, ни генеральных секретарей) они вдруг оказались на грани опалы?

Если в первую чеченскую войну мы частенько слушали по радио и ТВ выдержки из «Хаджи Мурата» со слезосшибательно - лестными словами о чеченцах, то во вторую чеченскую войну мы слышим от генералов лишь ругань о бандитах, «козлах», собаках, свиньях, сволочах и т.д., будто генералы вовсе не читали ЛТ-го, воевавшего с чеченцами. Все это от того, что во вторую войну запрещено журналистам говорить и показывать что-то положительное о чеченцах, чтобы создать образ коварного врага, будто чеченцы перережут, скажем, пермяков в Перми, если пермские омоновцы не перестреляют их в кавказских ущельях. С этой точки зрения «Хаджи Мурат» должен сейчас переиздаваться с изъятием всего объективного о чеченцах, или ЛТ должен стать опальным писателем и исключаться из школьной программы. В свое время Сталин несколько раз переделывал исторический статус, имама, Шамиля: с точки зрения распада русской империи он, сначала сделал его героем русской революции, а потом, мысленно представив «народно-освободительное движение» Шамиля в советской империи, сделал врагом.

В суверенной России XXI века, построенной на основе животворного русского патриотизма, для ФД вряд ли останется какое-либо теплое место. Вспомните, как оклеветали А.Солженицына за «смердяковщину». Вот как написал профессор Н.Яковлев в статье «ЦРУ против Страны Советов», опубликованной в журнале «Человек и Закон» (№10 за 1983 год, стр. 116): «Солженицын по духу своему родственен с выведенным Ф.М.Достоевским лакеем Смердяковым. Помните: «Я всю Россию ненавижу», «я не только не желаю быть военным гусаром, но желаю, напротив, уничтожения всех солдат-с»? На вопрос: «А когда неприятель придет, кто же нас защищать будет?», лакей ответил: «В двенадцатом году было великое нашествие императора Наполеона французского первого, и хорошо, как бы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки». Еще цитата: «Вся книга Солженицына «Август четырнадцатого» пронизана смердяковской тоской по тому, что «умная нация» (немецкая) не покорила нацию «весьма глупую». Именно под этим углом зрения и описываются действия русских и германских войск в Восточной Пруссии в августе 1914 года». Да, при такой «смердяковщине» Александр Исаевич может занять третье почетное место в антипатриотической компании ЛТ и ФД, как бы парадоксально возвращаясь в опальные времена. Солженицын вернулся из США, чтобы умереть на Родине, и поэтому, чтобы снова не оказаться на чужбине, он может отречься от «смердяковщины» и переписать все свои романы. При современной печатной технологии это совсем несложно—патриоты помогут с удовольствием. Пожалуй, с Солженицыным нет особой проблемы, второе издание его сочинений может оказаться потоньше: «Архипелаг» станет «Островком», а «Один день И.Денисовича»—«Одним часом».

А вот с ЛТ и ФД дело сложнее, они уже не в состоянии дать согласие на сокращение «Хаджи Мурата» или «Братьев Карамазовых». Впрочем, зачем у них спрашивать-то, ведь читатель еще не умер и он мигом даст стопроцентное согласие, если организовать всенародный референдум по переизданию «Братьев Карамазовых» без Смердякова, а «Хаджи Мурата»—без Мурата. Кстати, есть еще один вариант по выводу классиков из антипатриотического состояния. Недавно я слышал телепередачу о неслыханных любовных и картежных похождениях ФД во Франции и Италии. После этого полностью исчезает образ старого лысого эпилептика ФД, мыслящего «по смердякову», и создается новый образ Донжуана, энергичного молодого Федора—страстного любовника и безумного игрока.

Граф ЛТ, между прочим, тоже не был святым и сложные были у него отношения с женой. Что стоит факт ухода ЛТ из семьи и отлучения от церкви! Можно найти и античеченские мотивы, если покопаться в архивах. После умелого переиздания произведений классиков ЛТ и ФД они станут глубоко патриотичными и пригодными для службы своему новорусскому Отечеству.

 

Есть ли жизнь на Марсе?

Чтобы узнать об этом, оказывается, вовсе не обязательно бороздить космические просторы.

Есть, к нашему удивлению, Марс в Ростовской области России, где в конце XX века побывал корреспондент с видеокамерой и после показал россиянам тамошнюю жизнь по центральному ТВ.

Там, как вы сами видели, нет никакой жизни, остались одни старики да старухи, которые не умеют ничего делать, кроме самогона. После просмотра видеофильма о жизни на хуторе Марс, прямо-таки не хочется жить: нищета, грязь, перекосившиеся дома, запущенные огороды и, конечно, в каждом доме самогонный аппарат солидной производительности. А ведь этот космически названный хутор расположен на такой плодородной земле, где воткнутая в землю палка через год или раньше становится деревом. Это не Чукотка и не Воркута. Климат тут мягкий, даже можно обойтись без зимней одежды. Показать бы этот фильм японцам—они наверняка проклинали бы этих неуклюжих марсиан за неумение жить на этой прекрасной плодородной земле без всяких природных катаклизмов, где не бывает ни цунами, ни землетрясений.

Кстати, в огромных морозильниках судмедэкспертизы Ростова-на-Дону все еще лежат много неопознанных солдатских останков от первой чеченской войны. Когда россияне смотрели видеофильм о жизни на Марсе, шла кровопролитная ожесточенная вторая чеченская война. Ростов находится не так уж далеко от Грозного и поэтому солдатские останки везут сюда для опознания в генлаборатории.

Если многие ломали голову всю жизнь над тем, зачем Суворов переходил Альпы, теряя многих солдат, лошадей и пушек, то теперь они задают себе вопрос, зачем России нужна каменистая чеченская земля, когда она не умеет использовать свои плодороднейшие земли? Оказывается, и парадокс Суворова в Альпах, и парадокс многовековой чеченской войны связаны с державной болезнью, которая пока что неизлечима для России.

В начале XX века Россия перешла из русской державы в советскую державу. Однако в начале XXI века она снова стала русской державой. По всей вероятности, упрямая Россия, не желая стать демократической страной, так и будет переходить из одной державы в другую, ибо демократия не приемлема ни державникам, ни коммунистам. И наверняка в этой бесконечно переходной ситуации не появится жизнь на Марсе Ростовской области никогда.

 

Загадка поэта Мухамедьяра

Недавно мы отметили 500-летие со дня рождения татарского поэта Мухамедьяра. Несмотря на столь замечательный юбилей, о самом поэте и его творчестве мы знаем немного. Его стихи и поэмы только-только начали переиздаваться, причем многие впервые. В преддверии юбилея появились и первые статьи, радио—и телевизионные передачи о нем, но их ученые авторы, сравнивая поэзию Мухамедьяра с «нерукотворными памятниками», воздвигнутыми себе Пушкиным, Тукаем, тем не менее старательно обходят вопрос, почему же заросла народная тропа к этому поэту, почему до сих пор потомки не баловали его юбилейными почестями. А пока молчат компетентные люди, позвольте мне поразмышлять об этом на своем дилетантском уровне.

То, как и почему многие наши великие люди (о невеликих особый разговор) вдруг становились «отщепенцами», «изменниками Родины» и надолго, а то и навсегда исчезали из поля нашего зрения, мы себе, кажется, уяснили—кто на собственном жизненном опыте, кто из отечественной истории. Но, пожалуй, еще никто не исчезал так надолго, как поэт Мухамедьяр, который жил в шестнадцатом веке... А потому не его ли должны мы считать диссидентом номер один, вернее диссидентом всех времен?

На эту грешную мысль наводят стихи Мухамедьяра, включенные в «Историю ТАССР», изданную в Казани в 1973 году. Причем в следующем контексте: «Как сообщил Герберштейн, посетивший Казань в 1525 году, «если их назвать татарами, то они недовольны и считают это как бы бесчинством». Очень едко высмеивал имя «татарин» и казанский поэт XVI века Мухамедьяр. Он писал:

О, несчастный, тупой татарин,

Взгляд твой мрачный.

Ты похож на собачьего сына—

Ты собака преисподней...

То же самое можно прочитать в «Истории татар» (Казань, 1974), изданной на татарском языке, где в том же контексте приводятся те же стихи Мухамедьяра (причем в переводе на русский язык их острота и пафос явно сглажены).

Сегодня можно лишь догадываться, чем навлекли на себя такое неудовольствие поэта его же соплеменники. Если предположить, что эти строки были написаны как раз тогда, когда неподалеку от Казани, всего в 50 км, Иван Грозный начал строить свою крепость—нынешний Свияжск, то чувства поэта можно понять. Действительно, почему среди казанских татар не нашелся ни один смельчак, который бы воспротивился этому хотя бы мысленно, не говоря уже о том, чтобы взорвать эту деревянную крепость вместе со всем ее арсеналом, предназначенным для штурма Казанского Кремля. Кто знает—если бы казанский хан не сидел, запершись в Кремле, в то время, когда у него под носом строилась русская крепость,—возможно, и все последующие русские цари поостереглись бы искать себе славу завоевателей чужих земель, и Россия осталась бы компактной, процветающей страной...

Конечно, велико искушение увидеть в Мухамедьяре эдакого провидца, стремящегося своими гневными стихами побудить свой народ к решительным действиям. Но может статься, все было совсем не так и даже как раз наоборот, а судьба Казанского поэта XVI века могла оказаться в чем-то схожей с судьбой «великого акына» казаха Джамбула, всю жизнь воспевавшего тирана XX века Сталина. Но сейчас речь не об этом...

Естественно, что в постсоветские издания, посвященные истории казанских татар, не вошли вышеупомянутые стихи Мухамедьяра и какие бы то ни было комментарии к ним. Да и названные книги переместились с библиотечных полок в дальние углы пыльных хранилищ. Они свое дело сделали... И все же попытаюсь изложить свою точку зрения на причины появления антитатарских стихов Мухамедьяра в «Истории ТАССР».

На мой взгляд, это напрямую связано с давним желанием определенной части самих казанских татар избавиться от своего имени и таким образом раз и навсегда отмежеваться от потомков Чингисхана, над которыми поныне довлеет ярлык «татаро-монгольского ига». А первый, кто поддержал их в этом стремлении, был не кто иной, как Сталин.

После того, как в 1944 году Сталин депортировал крымских татар, его стал живо интересовать этногенез казанских татар. Расправиться с ними так же, как с крымскими татарами, он не решился, а скорее всего просто не успел, но попытки искоренить, предать забвению само имя «татарин» предпринимал неоднократно. А как разрешить эту проблему, ему могли подсказать историки, в том числе татарские, знавшие о существовании в добатыевские времена на территории современного Татарстана древних булгар...

Этой проблемой Сталин вплотную занялся в 1944 году. В постановлении ЦК ВКП(б) от 9.08.1944 «О состоянии и мерах улучшения массово-политической и идеологической работы в Татарской партийной организации» было прямо указано на «необходимость научной обработки истории Татарии», в результате которой «вопрос об этногенезе татар стал самым злободневным». С той же целью уже в апреле 1946 года в Москве была специально созвана сессия АН СССР, в которой участвовали видные историки, археологи, этнографы, антропологи, языковеды... А самые жаркие дебаты опять же вызвал вопрос о происхождении казанских татар.

В брежнёвско-андроповские времена идея булгаризации казанских татар была подхвачена некоторыми татарскими учеными, естественно, при сочувственном отношении к ней Татарского обкома КПСС. Именно в эти годы издается вышеупомянутая «История ТАССР» с антитатарскими стихами Мухамедьяра, а в Казани создается общество «Булгар-аль-Джадид», активисты которого выдвигают лозунг «Мы были, есть и будем булгарами». А представители «общественности» стали требовать через средства массовой информации замены «татарских» паспортов «булгарскими». И некоторые даже обзавелись оными...

И благодарить за это, выходит, они должны поэта Мухамедьяра, даже если его попросту «подставили». Жаль только, что мы, по всей видимости, так и не узнаем, за что на самом деле Мухамедьяр разгневался на татар...

 

К/ф «Лолита»

Когда Н. Сванидзе, закругляя передачу, сказал, что после него сразу же пойдет фильм «Лолита» и мы забудем о его финансовых «страшилках», я все еще думал о грозящей гиперинфляции и потому пропустил начало фильма. А ведь он был прав, и я, действительно, забыв о своей сберкнижке, искал потом фамилии прекраснейших, на мой взгляд, заслуживающих «Оскара» исполнителей главных ролей в фильме—ведь их всего-то двое. А это уже заслуга режиссера-постановщика, сумевшего создать из двух актеров объемнейшую, уникальную, правдоподобную трагедию. Вспомните о различных для разных ситуаций обаятельных, не встречаемых в других известных нам фильмах улыбках Лолиты—ведь она улыбается совсем не так, как мы привыкли видеть. Глядя на притворно влюбленных Руслана и Людмилу или Тахира и Зухру, или на бесконечно счастливых свинарку и пастуха, мы стали улыбаться по-киношному, а уж наши женщины моего поколения превзошли всех и, чувствуя ответственность перед поцелуем, они порой принимали строгую плакатную позу «Родины-матери».

Да-а, такая пронзительно-очаровательная улыбка Лолиты могла бы довести даже до кровосмешения, хотя в фильме, слава Богу, такой угрозы не было, ибо партнеры не имели родственной крови. Кроме возрастного расхождения, нет между героями фильма ничего противоестественного, но, с учетом пушкинского афоризма «Любви все возрасты покорны», этим тоже можно пренебречь. В нашей русской классике таких любовно-сексуальных страстей много. Это «Братья Карамазовы», «Таланты и поклонники», «Идиот», «Анна Каренина» и другие, но мы в них не видим улыбки Лолиты—там любятся, как кошки, с рычаниями, борцовскими схватками. А высшей формой советской любви для нас осталась встреча Штирлица со своей женой в знаменитом кафе, где обаятельный актер В. Тихонов взглянул на жену согласно сценарию фильма, как лев на львицу. Но мы, гордые советские люди, оправдываем себя тем, что, мол, у нас улыбка не на лице, а в душе, и, видимо, потому в семейных альбомах смотрят на нас напуганные строгие лица, будто эти «фотки» взяты из строго секретных уголовных дел.

Между тем американский фильм «Лолита»—трагедия сексуальная, и имя талантливого русско-американского писателя Владимира Набокова было забыто в СССР не только как космополита, но и как автора скандального романа.

Нет худа без добра, и потому надо благодарить Сталина, что он запретил произведения Набокова. А то ведь наверняка кто-то из наших мог экранизировать «Лолиту», слава Богу, никто не пытался. Даже преуспевающий Э. Рязанов не смог бы достичь американского успеха, не говоря уже о других его коллегах: он бы превратил трагедию в легкую сексуальную комедию типа «С легким паром». И, пожалуй, американскую «Лолиту» вряд ли кому удастся повторить.

 

Лейтенант Коломбо

В бурном потоке американских детективов, заполнивших наш телеэкран с приходом перестройки, где сплошные погони, стрельба, мордобой, море крови, особняком стоит сериал, связанный с именем лейтенанта Коломбо. И именно о нем мне хочется поговорить.

Первая и главная особенность фильмов этого сериала—в отсутствии интриги. Ведь как мы привыкли: в начале совершается преступление (обнаруживается труп или кража, или еще какое-то ЧП) и начинаются поиски преступника. И практически до самого конца зрителя держат в неведении—кто виноват? В «Коломбо» все наоборот. Нам сразу же показывают преступника, стадии подготовки преступления и сам факт его совершения. И зрителю все ясно, казалось бы, можно переключать телевизор на другую программу. Но нет, именно теперь и начинается самое интересное—тончайший процесс расследования. Причем во всех фильмах сериала методы расследования настолько интересны, что над ними невольно размышляешь и после просмотра картины.

В отличие от наших красивых, подтянутых, быстро растущих в чинах следователей, лейтенант Коломбо (Питер Фальк)—неуклюжий, порой невыспавшийся, небритый, в помятом плаще, с «сухомяткой» в кармане и дешевой сигарой во рту. Такой в наших фильмах мог быть только отрицательным героем. Почему же наш зритель не отвергает этого нелепого лейтенанта, а, напротив, ждет с нетерпением новой встречи с ним? Да потому что находит каждый раз необыкновенно тонкое профессиональное чутье, умение логически связать малейшие второстепенные и вовсе не имеющие, казалось бы, отношения к делу детали, какое-то маленькое открытие из области криминалистики.

Непривычно для нас и то, что в «Коломбо» преступники—не мелкие профессиональные воры и бандиты, а вполне респектабельные, уважаемые люди, они красивы, умны, богаты, и преступления их отличаются продуманностью до мельчайших деталей. Тем интереснее следить, как этот «вечный» лейтенант—неказистый, незаметный, слегка даже как бы «не от мира сего», шаг за шагом распутывает все хитросплетения, ходы уверенных в своей неуязвимости участников преступления. Причем, как правило, Коломбо действует в одиночку (в наших фильмах обычно бывает задействована целая бригада энергичных, спортивных, уверенных сотрудников уголовного розыска во главе с генералом или, на худой конец, с полковником).

И, наконец, что особенно подкупает,—неамбициозность героя сериала. Практически в каждом фильме подозреваемые в мягкой или не очень мягкой форме выгоняют Коломбо из дома как назойливую муху, а он, извинившись, приходит еще и еще раз. Представить такое в наших фильмах невозможно. Наш следователь мигом бы расправился с таким подозреваемым, засадив его в СИЗО просто из чувства мести.

К достоинствам сериала, безусловно, относится и «уплотненность» действия. В фильмах нет раздражающих пустот, необязательных разговоров, отвлекающих моментов. От экрана невозможно отвлечься ни на минуту, обязательно что-то упустишь. А главное—так хочется постичь секреты этого чудаковатого лейтенанта Коломбо и вместе с ним порадоваться его удаче.

Жаль, что сериал «Коломбо» уже закончился.

 

Старик, море и мы

Поскольку Эрнест Хемингуэй симпатизировал больше Советскому Союзу, чем Америке, советская интеллигенция сделала его почти что беспартийным большевиком. Поэтому встречи с писателем относились к политическим сенсациям, хотя многие политики и писатели чаще всего рассказывали о рыбацких страстях классика, называя его «великим рыбаком». Сам Хемингуэй тоже назвал своего старика, сочиненного в 1952 году, «великим рыбаком», которого мы узнали в основном через американское кино в годы хрущевской оттепели. Нам, не видевшим ничего кроме «Свинарки и пастуха» да «Чапаева», американский фильм «Старик и море» показался шедевром мирового кино, и мы от души благодарили Нобелевский комитет за присужденную писателю премию в 1954 году.

И вот 35 лет спустя ради удовлетворения ностальгии по молодости я смотрел этот фильм повторно. Уже в ходе просмотра осознал наивность своего тогдашнего мышления, а после окончания показа упрекнул даже Нобелевский комитет. Герой фильма, старик, «великий рыбак», ведет себя в море хуже новичка, даже не умеет пить воду из фляжки, проливает мимо рта. Ведь пресная вода, когда ты затерялся в море, - это жизнь, и надо беречь каждую каплю. А разве разумно втыкать гарпун в акулу с крохотной рыбацкой лодки - она же, таская лодку, опрокинет ее, и стая раздерет тебя в клочки за считанные минуты. Тут старику повезло в том, что веревка не была привязана к лодке и акула унесла гарпун вместе с веревкой. Старик, дожив до преклонного возраста, не знал элементарщину, которую знают даже подростки: когда горит дом, сначала спасают людей, а потом вещи. Вместо того, чтобы спасти себя, отдав рыбу акулам, он стал бить их ножом, привязанным к палке. Но после нескольких ударов он потерял нож, потому что тот был привязан к палке не морским узлом. Потеряв нож, начал бить по акульим спинам деревянным веслом, стоя в лодке. Даже наивный кинозритель предчувствовал тут беду, и, как и должно было случиться, он вскоре потерял весло, а акулья стая продолжала лакомиться его рыбиной. Но и после этого великий рыбак не поумнел и со скелетом огромной рыбы продолжал идти домой под еле дышащим парусом. Хотя скелет мешал ему плыть, он вовсе не помышлял сбросить его и гордо причалил с ним к берегу, где ждали «великого рыбака» уже более суток. Некоторые из стоявших на берегу громко восхищались величиной скелета, а некоторые, наподобие меня, наверняка молча подумали о разуме старика, ведь за этот никому не нужный скелет он чуть не поплатился жизнью.

Поскольку фильм «Старик и море» я смотрел повторно в период второй русско-чеченской войны, то невольно сравнил этого «великого рыбака с «великой» Россией, которая, не жалея никого и ничего, дерется за скелет Чечни ради доказательства своего величия...

 

Почему у нас процесс не пошел

Говорят, что в СССР плохо развивались кибернетика и генетика. Насчет кибернетики я согласен. Однако коммунистический тоталитаризм своим научным методом кнута и пряника так сдвинул гены советского человека, что он теперь всеми средствами отмахивается от общечеловеческих ценностей—ему не нужны ни демократия, ни свобода. А некоторые «демократы» спутали демократию с шовинизмом.

М.Горбачев, разговаривая с народом, открыто развеял иллюзию о его мудрости и фактически вывел советского человека на чистую воду: весь мир удивляется, когда колхозник отказывается от земли, а горожанин—от частной собственности.

Действительно, освободиться от коммунистических идеалов очень трудно. Гораздо легче снова начать всей страной ковать оружие и кроить военное обмундирование, доведя окружающую среду до безжизненного состояния.

 

Хорошо быть генералом…

Когда Хрущев стоял рядом с министром обороны СССР на трибуне Мавзолея, он и тут не мог скрыть свою неприязнь и время от времени косил глазами на него по-волчьи. Все-таки Хрущеву удалось сократить почти третью часть этой огромной казнопожирающей машины. Тогда гласно выделяли на оборону 17 млрд. рублей, которых хватило бы лишь на постройку 5-6 подлодок, поэтому в действительности эту цифру надо было умножить минимум на 4. Я сам тогда чуть не угодил под сокращение без пенсии, спасло лишь высшее образование. Несмотря на огромную сумму, освобожденную от сокращения армии, появление в стране миллионов здоровых и молодых мужчин, антиреформаторы довели Россию до такой нищеты, что в магазинах не стало хлеба, сахара и других продуктов первой необходимости. Народ назвал Хрущева лысым дураком, а по улицам городов пускали свиней с табличкой «Хрущев». Никиту Сергеевича не расстреляли только потому, что он мирно сдался заговорщикам. Я видел макет газеты со смещением Хрущева в 2 часа ночи, а утром все магазины были завалены продуктами и многим было понятно, как все это подстроено. Даже сейчас бытует мнение, видимо, выдуманное самими генералами, будто сокращение армии требует больше средств, чем ее содержание. Это глубокое заблуждение, ибо чем меньше потребителей, тем легче для страны, а армия самый емкий потребитель. Да еще есть одна генеральская байка, гласящая: «Если жалко кормить свою армию, то будешь кормить чужую армию». Кто кормит чужую армию, у того есть свое преимущество: там гибнут только чужие, а не свои. Сколько лет процветали Япония, ФРГ без своей армии: у них была чужая американская армия. Подобными байками можно вводить в заблуждение население той страны, где расходы на оборону идут по секретной графе, то есть ни один налогоплательщик не знает, сколько он отдал своих денег на содержание своей армии. В экономике мы дошли до абсурда.

Как раз в годы хрущевской оттепели, когда страна шла под лозунгом «Перекуем мечи на орала», пришла к нам самая антивоенная (итальянская или французская) удачно переведенная на русский язык песня «Хорошо быть генералом», за звучание которой в сталинские времена расстреляли бы не только певца, но и слушателей. Ее исполнителем был тогда молодой ленинградский эстрадный певец Эдуард Хиль, который, исполняя ее иногда по просьбе зрителей и после смещения Хрущева, получал от начальства замечания. Ведь хрущевскую оттепель разрушал Брежнев тайно, как теперь Путин тайно разрушает зачатки горбачевской демократии. Поэтому после смещения Хрущева пострадали по инерции известные писатели и журналисты, а некоторые угодили даже в лагеря и психушки. Однажды Э. Хиль исполнил эту песню по просьбе зрителей в концертном зале военной <